Кузькин отец Часть I Глава X

Настоящая история человечества (продолжение)

В диких землях известных сегодня как Африка, в то время эти земли вообще никак не назывались, было определено племя которому в скором времени предстояло стать государством. Племя жило в пойме большой, полноводной реки/ Земли были невероятно плодородными, а окружала весь этот островок благоденствия безжизненная пустыня. То что плодородные земли окружает огромная по площади пустыня и стало решающим фактором в пользу племени населявшего пойму большой реки позже получившей название – Нил.

Было принято решение на сравнительном примере плодородной земли и безводной пустыни показать диким народам все преимущества культуры и цивилизации, которыми щедро готовы были делиться жители Эдемии.

Для того, чтобы показать диким племенам преимущества большого государства изначально были образованы, так называемые, Верхнее и Нижнее царства. Учёным Эдемии предстояло создать условия при которых туземные жители увидели бы все преимущества существования двух государств.

Предполагалось, эти государства установят между собой взаимовыгодные связи тем более, что все предпосылки к этому имелись. Дело в том, что Верхнее царство было намного богаче полезными ископаемыми такими как: золото, медь, железо, чем Нижнее царство. Были определены правители. На туземном языке они назывались фараоны. Также, по аналогии с государствами Южных земель, был образован институт государственных служащих, а также институт жрецов, которым, в частности, надлежало заниматься науками и искусствами и тем самым укреплять верховную государственную власть.

Но туземцы вместо того, чтобы договориться о взаимовыгодном сотрудничестве, начали воевать между собой и, в конце концов, одно царство завоевало другое. Конечно же со временем учёные Эдемии планировали объединить два этих государства в одно, крупное, а значит и более мощное, но думали, что это должно произойти совсем по другому, не в результате войны.

Надо сказать, это государство, по прошествии нескольких тысячелетий, получило название Древний Египет. Упоминать его настоящее название нет смысла, поскольку оно знакомо лишь учёным Эдемии и больше никому.

Точно так же, как и в Южных землях учёными Эдемии были спроектированы и при участии туземного населения построены пирамиды. Изначально планировалось, пирамиды будут подчёркивать величественность и значимость государства как общественного образования. Но местные фараоны решили, что поскольку пирамиды подарены им богами, приравняли себя к ним и устроили в пирамидах свои усыпальницы.

Тема древних религий заслуживает отдельного разговора. То, что произошло в том же Древнем Египте лучше всего говорит, куда могут завести бескультурье и не цивилизованность.

Египетские жрецы объявили туземному населению, что эдемийские учёные и инженеры на самом деле ни кто иные, как боги. Разумеется, жрецы не могли объяснить откуда взялись эти люди даже внешне очень сильно отличающиеся от туземцев. О том насколько жители Эдемии ушли вперёд в своём культурном и научном развитии даже говорить не приходится, потому что никакого культурного и научного развития в диких землях не было вообще.

Поначалу, чтобы не вносить путаницу в цивилизационный процесс и не пускать его в ложном направлении, учёные Эдемии пытались объяснить, в первую очередь жрецам, своё истинное происхождение и предназначение. Но жрецы то ли не поняли, то ли решили, что божественное происхождение для них выгоднее, продолжали называть эдемийских учёных богами.

Неожиданно для самих эдемийцев в этом нашлось рациональное зерно. Спрогнозировав дальнейшее развитие событий они пришли к выводу, что надлежит оставить якобы божественное происхождение эдемийских учёных рабочей версией. В противном случае прознав об Эдемии и её благодатных землях туземцы отправятся туда, чего допустить было нельзя, нашествия индейцев эдемийцам было достаточно. Поэтому божественность учёных Эдемии как в Древнем Египте, так и впоследствии среди других диких народов, ими хоть не пропагандировалась, но и не опровергалась.

Таким образом благодаря невежественности и бескультурью диких народов диких земель возникла религия как таковая, и религии отдельно взятых народов, в частности. В этом можно убедиться взглянув на эти самые религии. Все, якобы боги, похожи. Вся разница в именах, и то небольшая.

Объединившись и сформировавшись как единое государство Древний Египет получил от учёных Эдемии азы культуры, наук, ремёсел и под их пристальным контролем начал, так сказать, своё развитие. Но оказалось, что результаты этого развития направлены не на построение равноправного общества, а на угнетение одних другими.

Древний Египет принялся воевать с близлежащими племенами, обращать их в рабство, то есть, один народ стал развиваться за счёт других народов. Это не могло понравиться жителям Эдемии, и работа в  направлении воспитания культурности и цивилизованности среди дикарей продолжилась.

***

Мэлл возвращался домой. Позади остались не только бар и пустынные в этот час улицы, но и рабочая неделя. Завтра будет выходной день. Настроение было, непонятно каким оно было у Мэлла. Если бы он на ходу пел песни и плясал, то понятно, настроение у человека хорошее или же, просто–напросто, человек сошёл с ума. А если бы он кричал на всю улицу, ругался, пинал припаркованные у тротуаров автомобили и корчил рожи редким прохожим, то тоже понятно – у человека плохое настроение или же, как и в первом случае, он сошёл с ума.

Но Мэлл ни пел, ни ругался, он просто шёл домой. Поэтому сходу определить его эмоциональное состояние и наличие рассудка под бейсболкой вряд ли представлялось возможным. Идёт себе человек и идёт, и ты, прохожий иди, куда там тебе надо…

Вечер перед выходным днём происходил по одному и тому же, давным–давно кем–то сочинённому, сценарию. В такой день Мэлл шёл в бар пропустить пару кружечек пивка и ещё чего–нибудь, покрепче. Заодно и поболтать с приятелями, которые точно так же как и Мэлл в этот день собирались в баре. В рабочие дни они редко встречались, а вернее сказать, вообще не встречались, разве что случайно. О том, чтобы после работы заскочить в бар и выпить пива и речи не было. Максимум, что мог себе позволить Мэлл в такие дни, так это маленькую бутылочку пива, и то после ужина.

Ничего не поделаешь, приходилось много работать. Стоит сказать, что не только Мэлл работал много, много работали и другие граждане КОШЭ. А куда деваться, семью кормить надо, да и не только кормить. Надо, так сказать, соответствовать статусу гражданина КОШЭ. А статус этот определяется домом, желательно домом, а не квартирой, автомобилем, ну и, конечно же неработающей женой.

Вообще–то женщины в КОШЭ тоже работали, но не все. Работали те, которые одинокие, их–то кормить некому. Ну и конечно те женщины, иногда замужние, которым их работа нравилась, но таких было меньшинство и неработающие женщины смотрели на них как на сумасшедших, и презирали. А презирали потому как считали, что женщина в КОШЭ должна воспитывать детей и вести хозяйство. Они справедливо полагали, для того чтобы был дом и всё остальное, чему в доме и около него быть положено существует муж, пусть он и обеспечивает. А для того, чтобы всё это содержать в надлежащем порядке существует она – замужняя гражданка КОШЭ.

Это всё к тому, что идя домой Мэлл думал о своей жене, Эмме. Не сказать что он думал о том, как Эмма его встретит. Мэлл знал как, потому что прожили они вместе уже двенадцать лет. Каждый раз, перед выходными, жена встречала его одинаково, во всяком случае, в подавляющем большинстве случаев.

Ничего нового не ожидалось. Как и много раз до этого: чмокнет в щёку, посетует на то что опять был в баре и пришёл выпивши. Затем отправит Мэлла переодеваться и мыть руки, а сама примется накрывать на стол, вечер всё–таки, пора ужинать. Потом будет ужин. Дети, у Мэлла и Эммы их двое, погодки, будут этот самый ужин симулировать и притворяться, что сыты с тем, чтобы поскорее вырваться на свободу, а вернее будет сказать, к телевизору. Эмма будет рассказывать, что нового за день произошло в её жизни, а вернее, в жизни соседей. Правда этот вечер, вернее её монологи во время ужина, получались аналитическими. Она подводила итоги жизни соседей за неделю. Итоги соседской жизни разнообразием тоже не отличались и включали в себя в подавляющем большинстве то, что соседи хотели купить и купили, или же хотели, но не купили, и что они ещё захотели купить. Заканчивались эти монологи всегда одним и тем же – что они с Мэллом хотят купить, но ещё не купили и что за эту неделю они захотели купить ещё, но тоже пока не купили. Не трудно догадаться, что генератором всех идей с предстоящими покупками всегда выступала Эмма. Оно и не удивительно, поскольку она вела хозяйство то ей виднее, что нужно вообще, а что нужно в первую очередь. Правда с её слов выходило, что им в первую очередь нужно ВСЁ!

Мэлл привык к этим разговорам, а вернее будет сказать, планам на будущее, и мало обращал на них внимания. Он очень сильно уставал на работе, причём каждый день, ну а перед выходным тем более. Так что он просто отдыхал, и слушал болтовню Эммы невнимательно. Была бы возможность он бы её вообще не слушал. Но Эмма говорила и говорила, деваться было некуда, и Мэллу приходилось это скорее слышать, чем слушать.

Не сказать, что это Мэллу не нравилось или надоело так, что дальше некуда. Приблизительно то же самое, а если быть честным, то один в один происходило и в других семьях. Его приятели, и не только они, но и те парни с которыми он вместе работал рассказывали, что у них по вечерам происходило тоже самое. Выходило, во всех семьях всё происходит как под копирку. Наверное такой и должна быть жизнь, иногда думал Мэлл, и возможно не он один.

«Если ничего не менялось до нас, не меняется при нас, то скорее всего ничего не изменится и после нас. – приблизительно это иногда шевелилось под бейсболкой Мэлла, и немного пошевелившись, исчезало неизвестно куда, потому что жизнь продолжалась».

А вот тут Мэлл немного лукавил, вернее будет сказать, что не лукавил, а просто не замечал. Он и не заметил как за эти двенадцать лет изменилась и очень сильно изменилась его жена, Эмма. Место озорной и смешливой Эмми как–то незаметно заняла Эмма, отличающаяся от Эмми как внешне, так и внутренне. В отличие от Эмми, Эмма была с виду, как бы это сказать, дороднее, так что ли. Во всяком случае в отличие от стройненькой Эмми фигура Эммы угадывалась только потому, что должна быть на том самом месте где была у Эмми. Но это ещё полбеды. Другое дело характер. Если сравнивать характер, тот, который был у Эмми, когда они познакомились с характером Эммы сейчас, то это были два совершенно разных человека. Нетрудно догадаться кто, Эмми или Эмма, была обладателем, во всех отношениях, характера более приятного, хотя как известно, на вкус и цвет товарищей не бывает.

***

– Эмма! Я дома. – Мэлл закрыл дверь и было уже собрался снять куртку.
– Привет. – странно. Раньше Эмма не встречала его в прихожей, а дожидалась в комнате или на кухне. – Опять по барам шляешься? – вместо того, чтобы как обычно, незлобиво на это посетовать, строго спросила Эмма.

Мэлл, в качестве как бы демонстрации своей вины и в качестве примирения, попытался было поцеловать Эмму, но был отстранён.

«Что–то Эмма не в духе. Не иначе как Ходсоны новую машину купили, они давно собирались. – подумал Мэлл и попытался было пройти в комнату. Но это ему сделать не удалось. – во дела! Значит дело не в Ходсонах. – Мэлл хоть и знал, что не сможет угадать, но всё равно попытался это сделать».

Не сказать чтобы они с Эммой жили душа в душу и никогда не ссорились. Насчёт душа в душу они может быть и жили, но всё равно иногда ссоры случались. Правда ссоры эти случались не часто и выглядели как бы однобокими. Дело в том, что Мэлл по своему характеру и природе вообще, был человеком спокойным. Не сказать, чтобы он был законченным флегматиком, всё–таки на футбольные матчи ходил, и бокс любил. Когда он смотрел тот же футбол или же как морды друг другу бьют то как и любой нормальный человек болел, то есть кричал, страстно комментировал происходящее, спорил с теми, кто в этот момент оказывался рядом, ну и всё такое. А вы говорите флегматик, флегматикам такое по их темпераменту не положено.

Опять приходится повторяться, но тем не менее. Мэлл очень сильно уставал на работе, а работал он на большом строительном кране. Кто видел такие краны, должен себе представлять насколько напряжённая и ответственная работа у тех, кто этими кранами управляет. Так что силы, потребные для домашних скандалов из него высасывали на работе. Ещё частичку такой, не то чтобы беспутной, просто никуда не определённой силы Мэлл оставлял для футбола и бокса, так что для ссор с Эммой ничего не оставалось. Он в таких случаях предпочитал молчать и во всём соглашаться с супругой.

Оно и понятно, зачем попусту что–то доказывать, жена всё равно окажется права, если даже будет тысячу раз неправа. Тут есть небольшая хитрость и Мэлл ею пользовался. Он во всем соглашался с женой, и та, вволю наскандалившись, а по правде сказать, просто–напросто раскрасив очередное желание, или какое–то событие во все доступные ей краски, и тем самым придав ему значимости, успокаивалась. А дальше всё тоже происходило как всегда и наверное как у всех. Первостепенной важности событие заменялось другим событием, не менее первостепенным, и забывалось. Желание, как правило, просуществовав в статусе желания всей жизни тоже совсем недолго переставало таковым быть и тоже уступало место другому желанию, более важному…

… это как с погодой. Светит солнышко, и все радуются. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется туча и начинает свои безобразия. Ветер поднимет пыль, закружит опавшую листву и прочий мусор. А бывает, что и ветки у деревьев ломает, а то и сами деревья на землю валит. Если сравнить с такими вот однобокими скандалами, ну как у Мэлла, это как бы озвучивание степени важности и первостепенности желания, бог с ними, с событиями. Затем ветер плавно перетекает, вернее будет сказать, перевоплощается в дождь. У женщин роль дождя выполняют слезы. Вот ведь где чудеса, а мы и не замечаем! Все прекрасно знают, что женским слезам, имеется ввиду, в таких вот случаях, верить нельзя, вода это. И что удивительно – верим! Ну может быть и не на все сто верим, но на все сто реагируем, это точно. А после всего этого выглядывает солнышко и все вокруг радуются тому, что всё опять хорошо. Кстати, учёные КОШЭ неопровержимо доказали, что солнечных дней в природе гораздо больше, чем дней ненастных, а тем более дождливых.

Правда где–то на севере, не в КОШЭ, есть город в котором дождь идёт чуть ли не триста дней в году. И тоже на севере, но на другом конце планеты, есть место где дует сильный ветер и тоже почти триста дней в году. И вот то что удивительно, там где почти всегда идёт дождь люди живут и похоже, что переселяться в другое место не собираются. А там, где практически постоянно дует сильный ветер никто не живёт. Унылая местность, даже находящееся поблизости море пейзаж не скрашивает.

Так что Мэлл не особо то переживал насчёт начавшегося ненастья и покорно ждал когда оно, ненастье, на прощанье всхлипнув, уступит место солнышку а то, в свою очередь, позовёт Мэлла ужинать.

Картина в общем–то самая обычная. Ну бывает, что приходит домой мужик выпивши. Это все потому, что, по словам тех же женщин, мужики – создания примитивные и фантазии никакой у них нет. Не иначе для того, чтобы семейная жизнь не казалась унылой и однообразной однажды какой–то мужик взял да и поэкспериментировал, в смысле, напился и в пьяном виде попёрся домой. Дома разумеется скандал. Вот только непонятно, что же в этом есть такого привлекательного и даже не знаю ещё чего, вернее, как это сказать, такого, что многим  так понравилось? Судите сами: один раз за разом напивается, а вторая раз за разом его ругает. Если более менее регулярно повторять одно и то же, то рано или поздно оно надоест и для того, чтобы не сойти с ума от такого однообразия надо придумывать что–то новенькое. А тут раз за разом, год за годом, одно и то же, и не надоедает. Ну мужиков понять можно, они задуманы такими, без фантазии и творческой искры в душе. А женщины–то, женщины! Уж они талантами не обижены, а по части фантазии так им вообще нет равных. Так что вполне могли бы придумать что–то новенькое, порадовать своих мужей и не мужей, мужиков, одним словом.

И кажись, дождались мужики, вот она радость от чего–то нового того, чего раньше не было. Ветер был, а дождя не было.

От учёных польза иногда тоже бывает и они определили, что если сначала резкий ветер, а потом сразу дождь хлынет, то это ненадолго. Более того, это даже хорошо и что так время от времени и должно быть. А вот если один ветер или же один только дождь да порознь и ни тот, ни другой не меняют силы, а ведут себя нудно, как шпалы под рельсами, тогда ничего хорошего, потому что надолго.

Вот и сегодня что–то не заладилось. Ветер дул, но дул ровно без эмоциональных порывов так сказать и похоже, что в дождь превращаться не собирался. Всё что оставалось делать, это заранее радоваться чему–то новому и ждать дальнейшего развития событий.


***

– Что случилось, Эмми? – в надежде на скоротечность происходящего Мэлл изначально занял позицию человека извиняющегося и во всём виноватого.
– Ничего не случилось. – казалось, что Эмма была спокойна. Вот только это её якобы спокойствие и говорило о том, что Ходсоны с их новым автомобилем здесь не причём, здесь что–то посерьёзнее.
– Ну тогда пойдём ужинать. – Мэлл попытался обнять Эмми, но опять был отстранён. – Я ужасно устал и проголодался.
– Подожди. – и вот оно, то самое, из–за чего всё…

Для тех мужиков, которым в силу каких–либо причин неизвестно, что в таких случаях выслушивают на тот момент самые бесправные и беззащитные существа на свете – мужья достаточно напиться где–то, как следует, и прийти домой. Всё сами узнаете и ощутите, зачем пересказывать–то?! Но сейчас не тот случай, поэтому надо пересказать.

– Я готова простить тебе всё, практически всё. – Эмма с годами становилась женщиной всё более и более, мягко говоря, эмоциональной и в подобных ситуациях эмоций не скрывавшей. Но сейчас он была абсолютно спокойна. Даже создавалось такое впечатление, что она как бы и не хотела этого делать, но делать это ей приходилось, потому что так надо.

Вступительную часть я пропущу. Там, как и в любом, даже с самой высокой трибуны произнесённом докладе, всегда перечисляются достижения, которыми стоит гордиться, и как бы вскользь упоминаются отдельные недостатки, которые, к сожалению, имеют место быть, но на общую картину не влияют. Здесь то же самое, только с точностью до наоборот.

Наверное тем и отличается культура от бескультурья, а сознательность от несознательности. Если посмотреть на происходящее в доме Мэлла нецивилизованными глазами и послушать то, что говорила Эмма нецивилизованными ушами, вывод один – Эмма сошла с ума. Такой вывод придёт в головы не только нецивилизованных мужиков, но и в головы нецивилизованных женщин тоже.

– Я горжусь тем, что живу в великой и цивилизованной стране, – продолжала Эмма. – а не в какой–то там дикой Франции или Сибири. Уж если тебе так хочется выбрасывать деньги на ветер, выбрасывай! Я даже сама готова пойти работать! – а вот последнее было непонятно как сказано, то ли как угроза, то ли как признак отчаяния.

Мэллу ничего больше не оставалось делать, только слушать, потому что Эмма не давала ему возможности пройти в дом. Там он  бы телевизор, а тот вмиг сбил Эмму с мысли и всё закончилось бы гораздо раньше, чем намечалось. Но видимо Эмма тоже это понимала и стояла перед Мэллом как ихняя Статуя Свободы, разве что голова была непокрыта, и факела в руках не было. А в остальном один в один, вроде бы и, милости просим, а на самом деле – накося, выкуси.

– Единственное, чего я не могу простить и не могу понять, – странно, но Эмма говорила всё это как говорящая машина и Мэллу от этого становилось не по себе. – так это несоблюдения законов нашей страны! Я делаю всё для того, чтобы наши дети выросли достойными гражданами КОШЭ и не позволю тебе подавать им дурных примеров.

Вот она, цивилизация! Где–то там, на просторах дикости и бескультурья, нарушения отдельных законов считаются чуть ли не доблестью. Да и сами те, кто какой–нибудь закон приняли, тоже не прочь его нарушить. Вот и получается, закон есть и хороший закон, но соблюдать его необязательно, по желанию, так что ли. Эх, в дикости рождены, дикостью вымазаны, в дикости и живём…

Совсем другое дело КОШЭ. Там несоблюдение какого–то, даже самого маленького и незаметного закона – катастрофа! В КОШЭ законы соблюдают и соблюдают их от корки до корки, невзирая на последствия. Мало того, на то и культура с цивилизацией: на тех кто хоть какой–то закон даже чуть–чуть не соблюдает смотрят как на попугая непонятно как попавшего в стадо пингвинов.

– Я никаких законов не нарушал и не нарушаю, – вот теперь Мэлл, в первую очередь, как гражданин, а уж потом как хоть и слегка, но пьяный человек начал возмущаться. – и ты это прекрасно знаешь. Я много работаю, плачу налоги, хожу на выборы, какие законы я нарушаю? А если ты насчёт футбола или бара где я раз в неделю выпиваю пару кружек пива, то они тоже законов не нарушают. Они тоже много работают, платят налоги и ходят на выборы. Эмми, я есть хочу, пойдём ужинать. – Мэлл всё–таки попытался погасить скандал.
– Успеешь! – похоже что Эмма ещё не до конца раскрасила, на этот раз событие, которое сейчас для неё было самым важным. – Ты нарушил закон согласно которому муж не имеет права приходить домой в пьяном виде! – Эмма ещё сказала номер этого закона и кем, и когда он принят.
– Что–то не слышал я о таком законе. – если честно, Мэлл даже растерялся. Законы он знал все и выполнял их все, и тут на тебе!
– А его только сегодня в газете напечатали. – торжественно заявила Эмма.
– Эмми, так я сегодня на работе был, поэтому газет ещё не читал. – Мэлл предпринял очередную попытку закончить миром, хотя и понимал, дело плохо. –Давай поужинаем, а после я прочту газету и обещаю, с завтрашнего дня буду этот закон соблюдать.
– Нет! – Эмма была непреклонна. – Закон уже вступил в силу, и я, как гражданка КОШЭ, обязана его выполнять. По закону я имею полное право не пускать тебя в пьяном виде домой, что я сейчас и сделаю. Если ты помешаешь мне, я вызову полицию.

В боксе это называется то ли нокаут, то ли нокдаун. Именно в каком–то из этих состояний, а может быть сразу в двух, сейчас и пребывал Мэлл. Он не мог сообразить в каком, потому что сказанное Эммой, что сейчас он, по закону, не может попасть в свой собственный дом лишило его способности хоть как–то соображать.

– И куда же мне идти?
– Иди куда хочешь. А завтра, как протрезвеешь, приходи, я лимонный пирог испеку.

Крыть было нечем, да и незачем. Даже если бы Мэлл являлся знатоком великого и могучего, трёхэтажного, языка Дикой империи, это бы не помогло, потому что сейчас на стороне Эмми был закон. Да что там закон, все КОШЭ были на её стороне и Мэлл сейчас нигде не смог бы найти не только поддержки, но даже сочувствия.

– Ну тогда до завтра. – у Мэлла ещё теплилась малюсенькая надежда, что сейчас Эмми сменит гнев на милость и всё на этом закончится.–Я пошёл...
– До завтра. – как будто Мэлл собрался на работу, сказала Эмми и чмокнула его в щеку.