Понять и простить?

     О  своих дедах я знаю только понаслышке.  Они ушли из жизни, когда я ещё не появилась на свет. Оба моих деда были репрессированы.
    Шишмарёва Петра Васильевича,крестьянина-середняка, раскулачили. А ведь он только-только выбился из бедности, построив вместе с братом Филиппом дом на две семьи и купив вскладчину с ним конную сенокосилку. В девяностые годы мой отец взял в енисейском архиве копию личного дела кулака Шишмарёва Петра Васильевича,которая стала нашей семейной реликвией. В личном деле  две выписки из протоколов заседаний Усть-Питского сельского совета от 1933 года с постановлением "утвердить Шишмарёва П.В., 40 лет, в кулацкое хозяйство, как имевшего эксплуатацию наёмного труда 1929 г. и эксплуатацию сельхозмашины 1930 года, как вычищенный из колхоза кулак. В виду чего просить РИК обложить в индивидуальном порядке". (Этот корявый бюрократический вердикт страшен силой унижения личности.  Вычищенный!..  Будто не человек, а хлам какой-то).  Ниже в социально-экономической характеристике Шишмарёва П.В. указан состав семьи из 6 человек. Есть ещё выписка из протокола Енисейской районной специальной комиссии, в которой указано, что "Шишмарёв П.В., деревня Усть-Пит, рождения 1892 г., лишён избирательных прав, Президиумом Ен. РИКа 30/07-1929 г. как кулак, из материалов расследования видно, что систематического найма рабсилы не было, был наём только 12 человекодней и доход от эксплуатации с/х машины 70р. 50к. Брат Филипп Шишмарёв демобилизованный красноармеец. Служил в РККА с 1920 г." (Поясню, что это был за наём рабочей силы в 12 человекодней. Братья достраивали дом, а нужно было ещё успеть заготовить сено. Вот и предложили братья одному пришлому мужчине поработать у них на сенокосе. Кстати, отец наш незадолго до смерти рассказывал нам, что много позже он встретил в Енисейске этого мужчину, теперь уже старика. Старик, как ни странно, узнал отца и признался ему, что это он написал донос на братьев. "Зачем Вы это сделали? Они что мало Вам заплатили? - спросил отец. - Нет, заплатили хорошо. Просто я тогда им сильно позавидовал").  Дом и всю домашнюю утварь после раскулачивания  нашего деда сельский совет продал колхозу. В личном деле есть также торговая ведомость "на продажу кулацкого имущества Шишмарёва П.В." Вот перечень этого имущества с указанием количества, цены и суммы: дом деревянный - половина, баня, хлев - одна половина, желобник - 30 штук, табуреток 2, столов-2, кровать, зеркало, таз оцинкованный, ведро оцинкованное, самопряха, шаль-1, самовар, корова, овец-3, доха собачья-1, половики-3, кули-8, пимы женские-1, ушаты-2, печь железная, точило, кадь деревянная, перина. Вот таким богатеем был кулак Шишмарёв. И всё это самое необходимое для жизни имущество было отнято и продано колхозу.
  Разорённое семейство, чтобы выжить, подалось в североенисейский район на прииски, однако перед войной было вынуждено вернуться в Усть-Пит: у Петра Васильевича открылось язвенное кровотечение. Жену, совершеннолетних детей  Марию и Петра  приняли в колхоз, а глава семьи в 1942 году умер, не дожив и до 50 лет. Его сын (мой отец) был в это время на фронте.
     Отец нашей мамы, Иван Ерофеевич Корханов, был красноармейцем, воевал против Колчака.  Он был серьёзным, грамотным человеком; в жёны взял, по словам мамы, неграмотную деревенскую бабу. Жили Корхановы под Новосибирском, в пригородной деревне. Но в 30-е годы Иван Ерофеевич проявил неосторожность: то ли высказался впрямую, то ли пошутил о том, о чём говорить, а тем более шутить было недопустимо.  Донесли сразу. И деда Ивана высылают на Ангару, в таёжную глушь, под надзор властей из Богучан и деревни Чадобец. Его жена Федосья Мартыновна с тремя малолетними детьми двинулась вслед за мужем; доехав до Канска на поезде, для дальнейшего пути наняла лошадей.
    Обустроились и на новом месте. Несмотря на статус ссыльного, Ивану Ерофеевичу дали "чистую" работу, ведь он был бухгалтером-экономистом, а квалифицированных специалистов в этой глуши не хватало. Но беда подкралась и здесь. Иван Корханов проводил ревизию в одном из магазинов, и обнаружилась крупная недостача. Заведующий магазином умолял ревизора о пощаде, ведь продавец был отцом 11 детей. Корханов пожалел человека и убавил недостачу. Но этот факт был раскрыт, и Ивана Ерофеевича этапируют в енисейскую тюрьму.
    Моя мама училась в это время в енисейском педучилище и жила на одну стипендию. Ей сообщили о скором приезде отца. Вот её воспоминание: "Что я могла купить отцу со своей стипендии? Купила махорки и побежала на пристань. Подошёл катер с баржей, под конвоем вывели заключённых. Я бросилась к отцу, но конвойный винтовкой перегородил мне путь. Их по трапу на берег ведут, а я сбоку. Скулю, как собачонка, слезами захлёбываюсь".
    Из енисейской тюрьмы Ивана Ерофеевича перевели в Красноярск, где и расстреляли.
    Но в этом очерке я не ставлю цель рассказать только о печальной участи моих дедов.  Меня беспокоит вопрос: почему мои родители были всегда ярыми защитниками советской власти, ведь, казалось бы, они должны были затаить обиду на эту власть. К сожалению, я не удосужилась расспросить их об этом впрямую. Но я не раз слышала их рассуждения на подобную тему. Особенно много было этих рассуждений в девяностые годы, когда советскую власть только чернили, не говоря ни слова о положительном.  И исходя из их рассуждений, я пытаюсь ответить себе на свой вопрос.
    Мои родители почти всю свою жизнь прожили в селе Усть-Пит Енисейского района, родили здесь четверых детей. Мать учительствовала, отец после войны (а на фронте его приняли в члены партии) работал сначала председателем сельсовета, в состав которого входило несколько деревень, а затем продавцом. И та, и другая работа были беспокойными, ведь, кроме магазина, к примеру, отец заведовал складами, куда летом завозили запасы продуктов на весь год.
   Родители, а позднее и мы, видели, как жизнь в селе постепенно улучшалась. В каждом доме появилось радио, а позднее -  телевизоры и бытовая техника. Школа-девятилетка стала средней. Функционировала больница с родильным отделением. Был построен хороший по сельским меркам Дом культуры. Колхозники, вместо трудодней, стали получать зарплату в денежном исчислении.  Колхоз строил в селе новые дома. (Да, пропагандистская машина была мощной. Но пропаганда, не подкреплённая реальными делами, цели не достигнет). Село было многолюдным, жизнь в нём была интересной.
    А главное, считали родители, люди старались жить по справедливости. В случае несправедливости же можно было пожаловаться в райком партии, написать в районную или краевую газеты. На жалобы обязательно реагировали.
    И всё-таки, вспомнила, я как-то спросила маму, почему они простили этой власти расправы с их  отцами.  Ответ был примерно таков: да, многое зависело от власти, но ведь много было вокруг гнусных, корыстных, завистливых людей; ведь отцы пострадали прежде всего из-за наветов. (Кстати, писатель Лев Аннинский в книге "Век мой, зверь мой" недавно открыл мне поэтессу Анну Баркову. Цитирую: "... из трёх арестов,выпавших на долю "антисоветчицы" Анны Барковой, ни один не предпринят по разнарядке сверху, от власти, а все - после доноса "сбоку": от товарищей по вечеринке (в 1934 году в Москве), от квартирной хозяйки (в 1947 году в Калуге), от соседей по дому (в какой-то заштатной луганской Штеровке в 1957 году...").
    Да, родители не разжигали в себе эту ненависть. Некогда было заниматься этим: работали, вели домашнее хозяйство, растили детей.  Дай бог, до подушки бы добраться - какие уж там размышления!  Родители считали, что в целом прожили свою жизнь счастливо, что советская власть многое сделала для улучшения жизни людей.
    Но всё-таки не дают мне покоя мои деды-мученики.
И неужели в человеческих сообществах благополучие одних обеспечивается обязательно за счёт жертв и страданий других? Или это только российское явление?