Кому воды холодной!

               
 - Кому воды холодной! Кто с утра голодный?

Так выкрикивали мальчишки, прохаживаясь на базаре между рядами продавцов. И ведь покупали у них эту простую воду из колодца!  И «спасибо» говорили! Об этом нам рассказывали наши старшие братья и сестры, которые уже побывали на базаре в городе Алейске на Алтае. А мы, малышня, за пределы своего села Красный Яр еще не высовывались.

Меня всю жизнь удивляло: «Как они до этого смогли додуматься?» Мне, жившему на берегу озера, и в голову такое не могло придти. Потом я еще очень многому удивлялся и в жизни, и в художественных произведениях. Например, тому, как Том Сойер забор красил! Или как в Америке мальчишки  собирали окурки, потрошили их и полученным табаком набивали новые папиросы. И продавали! И становились обеспеченными!

На базары я попал уже юношей, это в 1951 году. Города были разные, а базары – один в один.  Среди мужчин-продавцов в основном были ветераны Великой Отечественной войны, инвалиды по ранению. Они предлагали то, что могли смастерить своими руками из дерева и металла. Это были зажигалки, расчески, помазки, картофелечистки, отвертки, шила, тяпки, грабли, затейливые игрушки. Одна такая игрушка меня очень долго забавляла. Похожа она была на водоколонку. Качаешь рукоятку, и из носочка вода льется. И так очень долго. Использовался круговорот воды.

Мне этого всего уже было не надо. Я поступал учиться. Мы со старшим братом купили мне персональный чемодан. Тогда их мастерили из фанеры и тонюсеньких досок. Красили их в черный цвет. Размеры – на любой вкус. Мы остановились на среднем размере, и чемодан прослужил мне все четыре года. Крепкие вещи делали бывшие фронтовики!

Когда меня призвали в армию, я подарил его солдату, готовящемуся к демобилизации. У нас, новобранцев, хоть деревянные были, а у них – никаких! Их призвали сразу после окончания войны, в самую разруху.

Меня не вдруг призвали служить. Подождали, когда я устроюсь на работу и приду становиться на военный учет. Я взял направление на Дальний Восток. Манил он меня своей загадочностью. Вагоны поездов дальнего следования уже заменили на новые: входные ступеньки убирали внутрь. И в самих вагонах было относительно уютно. С Алтая я ехал восемь суток. Был в поезде вагон-ресторан, но не по моим деньгам. Я в него не заходил.

Но с голоду в дороге не дали бы пропасть! К каждой остановке приходили люди из деревень и предлагали что-то из продуктов: бутылку молока, пирожки, вареную картошку, пару-тройку яиц.  Уж я то знал, что к поездам они выходят не потому, что в огородах надоедает копаться. У жителей села иногда не было денег даже на спички и керосин, не говоря уж об одежде. Заплатки на брюках и фуфайках, да где угодно, не были в диковинку. Село держали в нищете. И тоже, надо понимать, не от хорошей жизни.

Но причину я узнал позднее, когда стал  читать произведения опытных писателей и поэтов, изучать политэкономию. Сейчас об этом может узнать каждый из Интернета. В подкрепление своих слов я приведу некоторые выдержки из документов.

 Самый тяжелый пресс давил на сельское хозяйство. Традиционный сельский уклад жизни был разрушен. Колхозно-совхозная экономика влачила жалкое существование, не имея серьезной материально-технической базы и стимулов к производительному труду. Колхозники, находившиеся в полной зависимости от государства, своим трудом продолжали оплачивать все радости модернизации страны. Около двух миллионов человек каждый год убегали из деревни. Там назревала опасная ситуация.

Кризис сельского хозяйства перерастал в продовольственный. По всей стране не хватало мяса, молока, сахара. Все сильнее ощущался дефицит зерна. В 1952 г. колхозы сдали даже семенной фонд. Мяса производили меньше, чем в последнем доколхозном 1928 году. Отсутствие скота на крестьянских подворьях, особенно в России, становилось нормой.

 Деревня, вместе с тем, оставалась донором промышленности. Развитие сельского хозяйства новых территорий (Прибалтики, Украины и Молдавии), инвестиции в хлопководческие хозяйства Средней Азии и колхозы Закавказья осуществлялись за счет России. Неэквивалентный обмен между городом и деревней усугублялся непомерными налогами и отчислениями, которые составляли более половины колхозных доходов, что объясняло постоянную убыточность колхозного хозяйства. Все это наша деревня, и наша семья в частности, испытали на своей шкуре.

Неэффективная колхозно-совхозная экономика сочеталась с непомерными налогами на крестьянские подворья, которые  давали основной доход сельским жителям. Экономический нажим на деревню усугублялся социальным давлением и прямой дискриминацией сельского населения, которое было "прикреплено" к колхозам из-за отсутствия паспортов и не имело даже относительной свободы передвижения.

На сентябрьском пленуме в 1953 г. было прямо сказано об ужасающем  положении  на селе. Впервые после нэпа было признано необходимым повысить материальную заинтересованность крестьян в повышении продуктивности личного подсобного хозяйства. В этом направлении были сделаны практические шаги, сразу же облегчившие положение на селе. 

 Меня удивили предприимчивые люди на станции Слюдянка на Байкале. Там продавали омуль «с душком»! Натурально уже протухшую рыбу! Все покупали ее и восхищались.  Я тоже не устоял. Долго нюхал и отворачивался. А попутчики ели и хвалили! Когда я превозмог свое опасение, то и сам ощутил чудесный вкус.

В дальнюю дорогу мать-колхозница смогла дать мне десяток вареных яиц и круглую буханку деревенского хлеба. На какой-то остановке прямо из товарного вагона я купил большой арбуз. Вот и был у меня разнообразный стол на всю дорогу!

Я прекрасно доехал до места работы, а через две недели уже был солдатом. Но это уже другая история.

Через три года, когда я вернулся со службы домой, на вокзале, около базарной площади и в других местах города стояли автоматы по продаже газированой воды. За копейку - стакан без газа, за три копейки - с газом и подслащенная. И уже никто не критчал: "Кому воды холодной!" Жить стало лучше!