Сибирские страдания

   Врать не буду! События начала войны не помню. Смутно помню, как нас детей везли в открытом кузове грузовой машины на станцию. Следом всплывает картинка, как мы едем в каком-то закрытом полу-тёмном вагоне. Сидим на длинных полках. Внизу, на полу, в середине вагона железная квадратная печка с трубой. Иногда из печки вырывается огонь. В ушах не прекращающийся стук колёс. Тусклый свет керосиновой лампы выхватывает смутный сгорбленный силуэт вздремнувшей нашей воспитательницы.
   Хочу особо отметить, вспоминая маму, что я был очень болезненным ребёнком. Самые серьёзные детские болезни меня не обошли. Перед самым началом войны я перенёс мучавшую меня две недели корь. Неожиданно попав в совершенно непривычную для пятилетнего ребёнка обстановку, я оказался полностью не готовым к испытаниям, которые мне необходимо было преодолеть. Мне не хватало ни физических сил, ни морального духа. Я почти не переставая плакал и звал свою маму. К тому же во время поездки в неприспособленном к перевозке людей вагоне меня продуло и у меня потекло из уха. Бедные воспитатели делали всё возможное и невозможное, чтобы облегчить мои физические и духовные страдания. Молоденькая воспитательница, имя которой я не помню, пожертвовала свой пуховый шарфик, чтобы перевязать мне голову, плотно закрыв им больное ухо с уложенным на него компрессом.
   В таком комичном виде мне пришлось проехать несколько тысяч километров пока мы наконец не добрались до конечной цели, города Тюмень. Нас встречал весь город. Многие плакали, обнимали, целовали, угощали чем-нибудь вкусным. Был устроен стихийный  митинг. После митинга наши воспитатели собрали всех и повели к ожидавшим нас машинам. Когда все расселись в накрытые брезентом полуторки, заиграла музыка и  длинная колонна машин двинулась от вокзала в указанные в путёвках места Тюменской области. Постепенно колонна таяла. Наконец, дошла очередь до нашей машины. Съехав с главной дороги, машина сбавила ход и, преодолевая неровности медленно двигалась к конечной цели - селу Ембаево. Я сидел на скамейке не далеко от заднего борта, провожая тревожным взглядом пожухший кустарник вдоль дороги и непроницаемую для света высокую стену леса с двух сторон. 
   Сибиряки очень тепло встретили нашу ленинградскую группу несмотря на свои собственные трудности военного времени: отсутствие мужчин кормильцев, скудные средства существования из-за необходимости снабжать фронт и многих других причин. Они делились последним, отказывая себе, понимая, что мы, дети, самый драгоценный груз России, её будущее. Руководители села отдали нашим воспитателям свою единственную школу с одним условием, чтобы наши учителя учили не только своих, но и местных детей. Эта школа стала нашим родным домом: и школой и общежитием. В этой школе я впервые написал: Мама мыла раму. В этой школе я научился читать мамины письма с фронта. Эта школа научила меня, кого надо любить, а кого ненавидеть! Сегодня, на исходе жизни я низко кланяюсь памяти этих людей с большой буквы, воспитанных в моём городе герое.
   Среди сотен прожитых дней в этой сибирской глуши того трагического времени мне припомнился  печальный холодный декабрьский день, когда вся школа вышла утром на субботник на огромное картофельное поле, чтобы собрать вручную случайно оставленную картошку. Мы раскапывали вручную мёрзлую землю и, если везло, вытаскивали полуживую картофелину. Руки очень быстро мёрзли. Мы дули на них, чтобы согреть, и шли к другой лунке. Собранная таким образом картошка была существенной прибавкой к нашему столу.
   Зато какое счастье я испытал, когда мне моя любимая воспитательница принесла письмо от матери. Я прыгал от дикой радости, не замечая грустных лиц моих товарищей и подружек. Я совал каждому встречному под нос это письмо. Да, не у каждого из них мама была на фронте. Но какое до этого мне было дело. Но самая трагическая ситуация произошла позднее, когда мама, установив со мной регулярную почтовую связь, стала мне присылать посылки. Это стало верхом моего блаженства и чувства моего превосходства перед остальными. Правда посылку получала воспитательница и хранила  её  в кладовке. Время от времени она вытаскивала посылку и раздовала в виде подарков, кто этого заслуживал. Мне воспитательница объяснила, что моя мама просила считать её посылку общим даром школе, поскольку она понимает, как всем тяжело.
   И всё-таки беда не замедлила ждать. В один прекрасный день в школу пришла очередная посылка, но не от мамы, а от воинской части, в которой она проходила воинскую службу.  Оказалось, что её сослуживцы, увидев, как она ограничивает себя, собирая продукты для эвакуированного сына, решили принять участие в её акции помочь школе. Получилась довольно убедительная посылка, в которой главное место занял закрытый фольгой брикет вологодского сливочного масла. Посылка пришла за неделю до Первомайского праздника.
   Вскрыв посылку воспитательница решила не торопиться с её использованием, предварительно переговорив с руководством школы. Когда на следующий день она зашла в кладовку, то увидела вскрытую посылку с отвёрнутой фольгой на брикете сливочного масла и с отпечатками детских зубов.  Войдя в класс, воспитательница вниматтельно олядела всех и рассказала о прошедшей ночью истории. Подойдя к окну и глянув во двор, она повернулась к классу и начала рассказ о лётчиках, которые рискуя каждый день своей жизнью пытаются сделать вам приятное не заботясь о себе. Они в вас видят своих детей. Они за вас готовы отдать жизнь. За вас которые не могут спокойно пройти мимо куска сливочного масла. Мне стыдно за вас. Так люди не поступают. 
    Воспитательница резко повернулась, широко шагнула к выходу, хлопнула дверью и ушла. Класс замер в недоумении. Вдруг с задней парты раздался шум падающей доски и не обращая ни на кого внимания бегом выбежал закрыв лицо руками самый хулиганистый мальчишка.