Бабушка
Уже совсем рассвело, но облачность создаёт ощущение лёгкой полутьмы, не такой, когда вечереет – утренняя полутьма похожа на слегка подсиненное постельное бельё, в меру.
Я думаю, что сейчас никто не занимается такой процедурой, как стирка, крахмаление и подсинивание белья - машины-автоматы, к счастью, или к сожалению, делают всё это за нас..
Вспоминаю, как мы с бабушкой поэтапно занимались стиркой постели. За водой я бегала за целый квартал, и ничего, хотя, признаться, канючила иногда. Но как же много я тогда от бабушки узнавала. Забота о доме объединяла нас. Меня воспитывали её рассказы, а она видела в Иринке-Иринушке своё утешение.
А ещё помню, как я страдала от своего усердия. Мы стирали на доске и руками, и я столько вкладывала «души» в этот процесс, что мои ногти исчезали до половины. Эх, и болели пальчики, пока заново не отрастали ноготки! Бабушка мне говорила: «Подожми пальчики в кулачок-то». Я подожму, так сотру кожу на фалангах до кровавых ссадин. За неделю всё подживёт, а в понедельник или во вторник
(с понедельника переносили, если выпадал божественный праздник) опять стирка.
Пол мыли в среду и в субботу перед баней. Тогда я натирала огромные мозоли на ладонях. Бабушка уже ругалась: «Да ты что так усердствуешь, внучка?! Вон тряпку-то чуть ли не досуха выжимаешь». А я ей: «Ага, поняла!» А сама через минутку забудусь и примусь за своё.
Я очень любила свою бабушку, люблю и сейчас, хотя на днях исполнится двадцать пять лет с того времени, как она оставила земную нишу, но её светлый и тихий образ, любовь ко мне находятся всегда рядом. Сейчас, когда и самой немало лет, пытаюсь переосмыслить всё, что она говорила, то, как она подолгу молчала, а потом плакала без видимой причины.
Бабушка, правда, была необыкновенной! Вот, например, всему и всегда меня учила, а вязать никак не хотела учить. «Не умею я, - говорит, - учить». Я сердилась, путала что-то на спицах, распускала всю эту путаницу и сидела молча, надув губы. Помню, мне даже во сне снилось, что я вяжу, и у меня получается очень красиво.
В следующий раз, когда бабушка села вязать, я взяла спицы и клубочек и встала у неё за спиной. Понаблюдав немного, как она вяжет, я попросила набрать мне первые петли.
Я сейчас очень хорошо вяжу, но попроси показать, как набираются первые петли – призадумаюсь, чтобы всё представить в замедленном виде, потому что это только мои руки знают и быстро делают – моторная память.
Так вот, встала я с набранными петельками позади бабушки и смотрю через её плечо, как она вяжет, лишь прошу:
- Бабушка, помедленнее.
Через месяц я связала себе первый свитер, а ещё через месяц – бабушке кофту. Она заплакала, когда надевала её в первый раз. Помню, так всё время в этой кофте и ходила - старые люди почти не изнашивают вещей, хотя также ведут активный образ жизни.
А носки я научилась вязать позже, когда родила сына, и мы остались с ним одни в четырёх стенах. Память моих рук помогала мне тогда выживать.
Моя бабушка умерла, когда я училась на пятом курсе института – немного не дождалась меня, немного. Получив телеграмму о её кончине, в этот же вечер и приехала. Вбегаю во двор – на двери замок. Я замерла. – «Где же моя бабушка? Может, это чья-то ужасная шутка?» Немного придя в себя, я нащупала ключ за оконным наличником и вошла в дом. На два стула были положены доски, и на них лежала моя бабушка. Я не заплакала, а подошла к ней
и поздоровалась, как обычно. Потом взяла стул и села рядышком.
У бабушки было такое живое выражение лица, такое же, с каким она всегда меня и встречала. Казалось, что она вот-вот заговорит со мной. Но тишину нашего дома нарушал только сверчок за печкой. Он издавал звуки, похожие на тоску моей души, и я произнесла: «Ты поёшь».
В коридорчике кто-то завозился, и вошла наша соседка тётя Нюся.
- Дочка, тебе не страшно тут одной сидеть? Побыть с тобою? А Ольга-то где? Ох, Симушка-Симушка! Спаси Господи!– вздохнула тётя Нюся и ушла, а я подумала: «Чего мне бояться?» Ольга – это бабушкина дочь и моя мама.
Девяностые. Не всегда можно было купить необходимое, даже если были деньги. И мать отправилась по родне.
Тётя Зина была странным человеком – её считали чернокнижницей, а в простонародье – колдуньей. Приехав из Молдавии с тремя сыновьями и без мужа, она быстренько женила на себе бабушкиного сына, и моего дядьку, Николая, у которого на момент её приезда уже была помолвка с красавицей Галей. Галя была желанной не-
весткой для бабушки – уважительная, недавно выучилась на врача и устраивалась в саратовскую больницу. Девушке выделили комнату в общежитии и обещали квар-
тиру после замужества. Бабушка рассказывала: «Приехали мы с Колей свататься. Внучка, какая она красавица! Заходим к ней в комнату – всё чистенько. Она так нам была рада, что не знала, куда нас посадить и чем угостить. А когда дело сладили, домой поехали. Проходим мимо Зинкиных окон, а Никола-то как кашлянет три раза! А ночью ушёл к ней, так и остался».
Помню я дядю Колю. Малахольный такой был: чуть выпьет - и плачет.
А то, что мама взяла изюм для кутьи у тёти Зины, я узнала через несколько дней после похорон. Мне приснился сон: сижу я на поминках моей бабушки и кушаю кутью, вернее, выбираю из неё только изюм; и так мне сделалось
стыдно оттого, что один изюм выбираю; поднимаю глаза и вижу под потолком дико смеющееся лицо тёти Зины. Я позвонила матери и спросила, у кого она взяла изюм. Её ответ меня не удивил.
Моя бабушка так и пролежала все три дня на досках. Гроб для неё привезли за пять минут до выноса тела. Только тогда я и заплакала, безудержно, безутешно. Мне казалось, что моя бабушка заслуживает большего. Дальше ничего не помню…
Домой я приехала через полгода. В моей сумке лежал диплом учителя русского языка и литературы . С вокзала пошла прямо на кладбище, чтобы показать его бабушке. Нашла её могилку по времени захоронения – до сих пор никто не сделал табличку. Я вынула шпильку из волос и накарябала бабушкино имя на деревянном кресте.
Через год родила сына.
Не хватало денег, чтобы сделать табличку на бабушкиной могилке, и, когда весной пришла на кладбище, не нашла её.Оставив кулич и яйца на чужой могилке, ушла домой. А ночью мне приснилась бабушка, она просила моей помощи. Я как будто слышала её голос и знала,что она больна. Снилось, что второпях подписываю крупными буквами на коробочках от таблеток от чего они, как это и было при её жизни - «от кашля», «от боли», потому что бабушка плохо видела. Снилось, что, как и раньше, ношу воду, приготавливаю еду на неделю, запасаю продукты, чтобы бабушка до моего приезда ни в чём не нуждалась. И вдруг оказываюсь на гигантской пасеке. Ульи огромные – с человеческий рост. Хожу и не могу найти тот, в котором должна быть моя бабушка.
Наутро я пошла на кладбище. Долго искала могилку. Нашла. Крест с её именем лежал в междурядье.
На следующую ночь она опять приснилась мне и говорит: «Теперь ты знаешь, внучка, где я живу». Бабушка вся светилась – столько доброты и ласки исходило от её образа. Пусть земля ей будет пухом.
Весь день прошёл в воспоминании о моей бабушке. Темнеет. Вечерняя полутьма не похожа на утреннюю – слишком много синьки.
Свидетельство о публикации №218120601534