Ми15. Стояла перед окнами богиня

Окончательно забыть мое увлечение юной медичкой заставила девушка сказочной красоты, которая жила по соседству, через несколько домов от моего. Я остался стоять с открытым ртом, под сердцем у меня захолонуло, я не мог оторвать от нее глаз, пока она разговаривала с кем-то из нашей компании, вольной, как бы танцующей походкой подойдя к нам. Я не уверен, что остался бы спокоен кто-либо из моих читателей, увидев ее впервые, внезапно, на расстоянии вытянутой руки…

Точеная фигурка с выверено развитыми формами, золотистые роскошные волосы, глаза – голубые чашки, как потом скажет один из нас, когда она отошла…Людмила, балерина – ученица хореографического училища и всего ей 16 лет – все это я узнал никого не спрашивая – о ней только и говорили, хоть ее уже не было рядом…

Кто-то стал рассказывать, что на-днях видел ее через окно квартиры на первом этаже – абсолютно обнаженную – стояла перед зеркалом и долго рассматривала себя…
«А там было на что посмотреть! И шторы были не задернуты…»
Говорившего оборвали на полуслове – не только я понимал, что о ней не годится говорить в неприличном тоне…

Каким-то образом у меня оказался ее телефон – кажется, дал тот, кто сумел (по его словам) полюбоваться этой неприкрытой красотой: «Все равно у тебя ничего не получится! Все наши пробовали – она остается неприступной. Да у нее такие ухажеры – взрослые, из театра и вообще… Мы, пацаны, ей неинтересны…»

Я не принял это на веру и принялся названивать ей. Но и при встречах (она попадалась на глаза довольно часто – в нашей компании был ее двоюродный брат) мое общение с ней ограничивалось ничего не значащими фразами. Хоть я сразу (по телефону) решил объясниться с ней. На мои признания в любви она только рассмеялась, и при встречах продолжала вести себя со мной так же непринужденно и независимо, как и с остальными.

Я к тому времени приобрел определенный лоск: снова отрастил «битловскую» прическу – волосы у меня были густые, даже пышные, на зависть остальным приятелям, которые еще находились под прессом домашних запретов. Двоюродная сестра помогла мои, купленные еще в Казахстане, стандартные штаны превратить в модные «клеши», ушив их широкий верх, а из срезанного материала вытачать и вставить клинья, расширяющие брюки книзу. На уже «взрослую» зарплату слесаря механосборочных работ я купил модный финский плащ (на рыбьем меху) и вполне себе приличные туфли местной фабрики – Белоруссия и тогда славилась в Союзе своей обувью. Но на мою балерину это не подействовало – очевидно сравнение с гардеробом ее взрослых почитателей было не в мою пользу…

Больше года я пытался добиться ее расположения. Хотя, как это я мог? Телефон не помогал, а живые встречи тоже ничего не давали. Она улыбалась, ослепляя блеском своих безукоризненных зубов, бросала пару фраз в ответ, и уходила решительной походкой, которой показывала бесполезность дальнейших попыток общения. В арсенале моих средств сближения с Прекрасной Дамой их было немного, к тому же, пусть небольшая, но разница в возрасте с несовершеннолетней девочкой действовала на меня отрезвляюще, останавливая от излишне дерзких поступков.

Так сложилось, что мне пришлось перебираться на постоянное место жительства в Москву. До самого отъезда я не оставлял попыток переломить ситуацию. Но даже в день отъезда я не смог уговорить ее хотя бы на короткую прощальную встречу…
В столице я был призван на действительную службу в армию, стал профессионально тренироваться  – служба в пограничном училище была необходимым условием переезда в Москву и занятий большим спортом… Через год я побывал в Минске на всесоюзных юниорских соревнованиях, но позвонить прекрасной балерине решился только в следующем году, когда я, уже мастер спорта, снова приехал туда выступать на чемпионате СССР среди взрослых.

Выступил я на соревнованиях вполне удачно и даже удостоился особого внимания телеоператоров, когда я оторвался от преследователей в последнем виде десятиборья – беге на полтора километра – на добрые 200 метров. Как сказала мне потом сестра, всей семьей четыре с половиной минуты следили за моим бегом – камеру во время этого забега никуда не переключали.

Позвонив Людмиле, мне посчастливилось застать ее дома. Она благодушно восприняла мой звонок, благосклонно поддерживая разговор, словно не прошло два года после нашей последней встречи. Я коротко сообщил, что живу теперь в Москве, а сюда приехал на соревнования. Когда разговор дошел до стандартного в этом положении вопроса: «А чем ты занята сейчас?» - она ответила: «Смотрю чемпионат по легкой атлетике.»  Меня это подогрело и я не без тщеславного чувства поинтересовался: «А меня ты на экране видела? Четверть часа назад…» Она ответила: «Я уже больше часа это смотрю…»

Чувствуя ее возрастающее расположение, я старался не упустить благоприятный момент: «Могу я тебя увидеть?» Она просто ответила: «Заезжай ко мне. Квартиру знаешь? Первая…» 

Еще через полчаса я был в том доме, под окнами которого, как он тогда хвастался, стоял мой тогдашний минский приятель…Она открыла дверь и я увидел чудо, о котором мечтал последние два года. Те же золотистые пышные волосы, те же глаза – голубые чашки, то же точеное тело, прикрытое, похоже, одним только цветастым атласным халатиком…Только черты лица стали острее, ее бархатистая персиковая кожа была, как бы, немного подсушена ежедневными танцевальными занятиями…

-«Ну, заходи! – она одобрительно оглядела меня. – Спортсмен, значит…Дома никого нет, кроме бабушки – она на кухне. Проходи, будь, как дома!»

Мы говорили легко и свободно, будто всегда были рядом, будто не было этих двух лет полной разлуки, будто у нас были теплые отношения, которые не прерывались. Окна ее уютной комнатки выходили в палисадник, поросший высокими деревьями. А в комнатке был письменный стол, заваленный папками с партитурой музыкальных произведений, зеркальное трюмо, платяной шкаф, на котором стоял магнитофон с проигрывателем, да широкая софа...

Она поднялась с софы, куда было забралась с ногами, достала проигрыватель и поставила пластинку…Полилась музыка, зазвучал бархатистый голос Сальваторе Адамо. Она блаженно зажмурила глаза, грациозно потянулась…
-«Франция! Люблю все французское. Французскую музыку. Французский коньяк…Французскую любовь…»

Ее улыбка при этом мне показалась чуть вызывающей, чуть насмешливой…Что-то смутное шевельнулось в моей душе, я чуточку насторожился, пытаясь поймать догадку…Но она была для меня прежней тайной, прекрасной царевной, которая неизвестно за какие заслуги досталась мне и еще неизвестно, смогу ли я ее удержать…
После небольшой паузы она продолжила разговор о своей балетной карьере. Она танцует пока в кордебалете, но выходит на сцену практически ежедневно и занята в самых престижных спектаклях…Кроме того, у нее появился небольшой опыт в кино, она снималась в художественном фильме о фигуристах, пришлось учиться танцевать в коньках…И еще ее поставили в группу награждения, куда отобрали самых красивых, на вкус режиссера, балерин, которые втроем выезжали к пьедесталу с наградными атрибутами…

Прекрасные мгновения летели, казалось, с возрастающей скоростью, сказка подходила к концу, возвращаться в Москву мне надо было сегодня же. Но я был переполнен полученным счастьем, у меня и мысли не было получить от нее что-то сверх того… Когда я уходил, казалось, это ненадолго – Москва не за горами, сюда могу вернуться в любой момент. Но этот момент растянулся еще на год…

Произошло это и из-за серии серьезных соревнований на выезде в различных городах. Передо мной была поставлена задача попасть в сборную страны, решать которую мне приходилось изнуряющими ежедневными тренировками…Но, главным образом, опустил меня с небес на землю мой старший товарищ, который вовсю старался ввести меня во взрослую жизнь и, заодно, раскрыть всевозможные женские тайны…

Услышав от меня во всех подробностях историю моей, наконец-то, настоящей любви, он разразился диким хохотом: «Французская любовь!...И ты не воспользовался?! Да она же на полном серьезе предлагала минет! Да не строй грозную рожу! В балетном мире это само собой разумеющиеся вещи: девочки специалисты в области минета, мальчики – для активных пидоров. Я-то знаю, у меня дома подруга – солистка Киевского мюзик-холла, из балетных…Она меня все время держит в курсе – кто, кого и как!»

Жоре я не мог не поверить – в этом жанре он был моим наставником, причем, заинтересованным: обучал он меня за мои же деньги – свою зарплату он отсылал в Киев, в семью, где у него подрастал малыш. Ежевечерне (а жили мы с ним в одной комнате на нашей спортивной базе) он делился своим опытом, рассказывая о своих очередных победах, ведя скрупулезный подсчет своих жертв. По его примеру и наставлениям, я существенно сократил свой путь от знакомства до постели. Но до минета еще не доходил – у меня как-то не хватало наглости предлагать дамам несъедобный предмет, а мне долгое время попадались признающие лишь традиционные отношения…

Подготовленный этим наставником, я уже готов был перевести свое платоническое отношение к балету в иную плоскость. Но все время как-то не складывалось на выезд в братскую республику – то соревнования ответственные,  то тренировки интенсивные всю охоту отбивали, то случайные связи, которых я избегал уже гораздо реже…Да и отношение к моей балерине стало гораздо прагматичнее, чем прежде: подвернется случай – съезжу, нет, перебьюсь с местными подружками.

Не было счастья, несчастье помогло…На одних соревнованиях я травмировался – довольно серьезно потянул мышцы задней поверхности бедра. Как сказал наш врач: выбрось на месяц спортивные планы из головы, пока нога не заживет…Мой тренер с моими коллегами уехал на соревнования в Среднюю Азию, и я решил, что мне пора съездить в противоположном направлении.

В Минске я сразу по приезде снял номер в Центральной гостинице и только после этого пошел в гости к своим: дяде, тете и кузинам. Людмилу я подготовил звонком из Москвы – должен же был я удостовериться, что она не на гастролях.
Она восприняла и междугородний звонок, и приезд к ней совершенно спокойно – я ей ничего не обещал, а сама она была в самом цветущем возрасте, на пике своего успеха и пока мысли о чем-то серьезном не задерживались в ее прекрасной головке…

Первый вечер в городе моей спортивной юности я провел в кругу семьи своих ближайших родственников. Поначалу Людмила пригласила меня в театр и даже усадила с сестрой на места, на которые ей выписали контрамарку. Но, как она сказала, это был премьерный спектакль, на котором присутствовали члены их правительства, а потом вся труппа должна была ехать на банкет, на который пригласили представителей балетного искусства. Само собой, что посторонним, даже незарегистрированным гостям из Москвы, делать там было нечего…

Лишь на следующий вечер, после спектакля, я смог пригласить любимую в ресторан, который находился при нашей гостинице и тоже относился к разряду элитных. Помня о ее пристрастии к французским деталям, я заказал французский коньяк в графинчике, и весь вечер ставил в музыкальный ящик пластинки с песнями Сальваторе Адамо и Джо Дассена.

Мое приподнятое настроение, из-за ее прикосновений за столом, а особенно во время танцев, здорово погасил счет, в котором основную сумму составляла стоимость коньяка «Камю», из-за чего я прикинул, что денег у меня осталось лишь на такси до ее дома.

Провести ее в свой номер уже не представлялось возможным: время посещения гостей ограничивалось 23-мя часами (мы явно пересидели это время), а на то, чтобы заставить швейцара и коридорную нарушить гостиничные правила, у меня уже не хватало денег.

Такси у гостиницы мы поймали за «последнюю пятерку».  По ночному городу мы доехали быстро. Вышли не у ее подъезда – чуть дальше. Целовались в палисадничке, под густым деревцем. Потом она сказала: «Завтра едем на гастроли, неожиданно меня включили в труппу – пора идти: собраться, и чуть-чуть хотя бы отоспаться».

Я с фальшивым энтузиазмом произнес: «Хороший вечер был: все французское…Французская музыка, французский коньяк…Да, а как с французской любовью?!»

Голос у меня дрогнул. Но она засмеялась, взяла меня за руку и потащила к своему подъезду. «Холодно на улице торчать. Да и оделась я легко, не ждала, что так похолодает…Ладно, идем ко мне, только на цыпочках. Родители легли, но, наверное не так давно. Да и бабушка – пока все телепрограммы не пересмотрит!»

Я вошел вслед за ней, слыша только свое затрудненное дыхание. В ее комнатке мы продолжили целоваться до той поры, пока она не нащупала ладонью то, что ей мешало прижиматься ко мне. Легким движением она села в кресло, опустила молнию в моих джинсах и вытащила из плавок упругий, вздрагивающий, готовый расплескать горячую жидкость предмет.

То, что он давно был готов к этому, мы ощутили сразу, как только он проскользнул в ее ротик и она сделала всего несколько заглатывающих движений. Я, запустив в ее роскошные волосы свои пальцы, стискивая ее голову, удерживал ее до последних содроганий, которые длились непривычно долго…

Переночевал я у родственников (разбудил, но ехать в гостиницу уже не на чем было). Мне и так пришлось взять червонец на поезд до Москвы. Сказал дяде, что вытащили кошелек (или выронил), хорошо, что несколько рублей в карман джинсов переложил.

Мы разъехались, почти одновременно: «она – на запад, я – в другую сторону…» После нашего расставания я в Минске не был 20 лет. Как-то не случилось, а к ней уже не тянуло…И друг Жора это одобрил, хотя после его анализа моей первой поездки я уже достаточно разочаровался в ней. А после второго контакта – окончательно. Слишком откровенно выражающий себя ее опыт мне претил. Да еще принималось на контрасте: от воздушной, чистейшей прелести – до многоопытной, циничной самки.