Нож и апельсин

Я всегда любил чистить апельсины. Это всегда успокаивало, давало мне какую-то власть хоть над чем-то в этом мире. Иногда даже казалось, что я снимаю с него кожуру, как снимаю кожу с человека, и от этих мыслей было не то, чтобы плохо – неприятно и одновременно желанно. Брызгает сок, лежит расчленённый апельсин, и я сижу один на кухне и смотрю на него. В доме полнейшая тишина – сын в школе, жена на работе.
И я.
Сижу и смотрю на выпотрошенный апельсин.
В тот день я вновь остался наедине со своими мыслями. Джош сказал, что задержится с друзьями, Марта в командировке. Сыну я не мешал – я помню себя в его же возрасте, гормоны, девушки, тусовки – ничего серьезного.
Апельсины лежали на верхней полке. Я аккуратно взял один, повертел в руках, положил на место. Взял другой. Да, этот лучше остальных.
Сел за стол, достал маленький нож, выдохнул. Начал своё дело.
Сначала одну часть – нож мягко разрезает кожуру, – потом вторую. Я вижу как обнажаются его внутренности. Приятно.
Когда я уже почти закончил, в прихожей громко закрылась дверь. Твёрдые шаги по паркету. Я нахмурился, бросил взгляд на коридор, следил за тенью у входа. Увидел, как вышел Джош и быстро взбежал по лестнице к себе в комнату, буркнув скомканное «Привет, пап».
Наверху ещё раз грохнула дверь.
– Что такое... – вздохнул я, неодобрительно помотав головой. Отложил нож, повертел в руках очищенный апельсин, взял дольку, съел. Кислый привкус отразился на языке.
Встал, аккуратно поднялся на второй этаж, в коридоре стояла пугающая тишина.
Возле двери в комнату Джоша я остановился, собрался постучать, но помедлил. Как-то не хотелось вмешиваться в его жизнь, но... он всегда был таким жизнерадостным, никогда не видел на его лице ни капли грусти или негодования. Странно видеть этот лучик солнца таким подавленным и разозлённым.
Всё же я постучал.
– Не сейчас, пап.
Постучал ещё раз, настойчивее.
– Пап, давай потом!
Я шумно вздохнул.
– Что-то серьезное? – тихо спросил я.
– Нет.
– Ты уверен?
– Да.
– Надеюсь, никто не умер, – я замолчал на пару секунд ожидая реакции, но за дверью по-прежнему тишина, – или никто не забеременел.
– Нет, всё хорошо. Я справлюсь.
– Хорошо, Джош. Если что, всегда готов поговорить. Я на кухне, если что.
– Ладно.
Вряд ли бы я вытянул из него больше, поэтому просто спустился вниз, где дожидался меня одинокий расчленённый апельсин. Надо вытереть вытекший сок, подумал я. Или просто достать соковыжималку и закончить начатое.
Ничего я так и не сделал. Апельсин не убрал, нож оставил на столе, сел просто просто смотреть телевизор в гостиной.
По этому пластиковому ящику шло одно дерьмо: какие-то ток-шоу, тупые сериалы, кулинарные передачи для домохозяек. Ничего из этого меня не привлекло, но я всё равно стал смотреть какой-то странный сериал о типичной любви. Сначала пытался следить за ходом событий, но вскоре наскучило, даже уснул.
Проснулся я, когда на улице уже стемнело. Глянул на часы. Второй час. В доме тишина, часы угрюмо тикали на полке. Лунный свет выхватывал из темноты наши старые семейные фотографии, где мы все были счастливы. Поездка на Филиппины, пикник прошлым летом, пляжная вечеринка.
Встал, понял, что ужасно болит голова. Прислушался к тому, что происходит наверху. Всё тихо. Наверное, спать лёг. Или ушёл и не вернулся.
Странно, что я думал об этом так спокойно. Потеря сына для нас с Мартой была бы сильнейшим ударом. Но в тот момент мне было как-то всё равно, это его жизнь, хоть я и нес ответственность за неё.
Уже хотел выйти в коридор и подняться к себе, как вдруг из темноты выплыла маленькая тень. Я вздрогнул и чуть было не закричал. На самом деле просто стоял, остолбенев.
И только спустя пару секунд признал в нем собственного сына.
– Джош, какого черта? – спросил я раздраженно, понимая, что, возможно, он сделал это нарочно. – Время видел? Бегом спать, тебе в школу завтра.
Он несколько секунд молчал, и эта тишина оглушала сильнее, чем рёв реактивного самолета прямо над ухом.
– Время не имеет смысла, папа.
Я нахмурился. Что за чушь он несёт?
– Ничего не имеет смысла, – его голос был до дрожи в коленях низкий и угрожающий. – По крайней мере для нас.
– О чём ты говоришь? – прошептал я, боясь переходить на крик, горло у меня буквально сжалось от напряжения.
Джош не ответил, лишь прошёл в гостиную и встал у большого панорамного окна. Посмотрел вверх, на небо. В ту ночь его заволокло серыми тучами, и луна еле-еле пробивалась сквозь этот заслон, погружая мир в предсмертную тьму.
– Пап, из чего сделаны облака? – спросил Джош обыденным тоном любознательного ребёнка.
– Из пара и кристалликов льда, – я помнил это ещё со времён школы, поэтому ответил буквально на автомате. У меня начали закрадываться сомнения по поводу этой ночи.
– А луна?
– Как будто ты сам не знаешь, Джош. Что за вопросы? – его не вовремя проснувшееся любопытство начинало раздражать. – Да ещё и в такой час.
– Мне просто интересно, что скажешь ты.
– Луна это всего лишь пустой каменный шар в небе.
– Сфера.
– Это не имеет значения.
– Сейчас имеет.
Я на мгновение замолчал, он тоже. Джош стоял ко мне спиной, и я не мог увидеть, какое выражение приняло его лицо. По голосу он был предельно спокоен.
– У нас есть система защиты Земли? – наконец, прошептал он, словно бы очень давно хотел задать этот вопрос, но стеснялся и теперь ожидал моей реакции.
– Чего? – только и смог ответить я.
– Система защиты Земли, папа.
Я не решился ответить.
Вдруг Джош повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И даже сквозь обволакивающую тьму я мог видеть, что глаза его были затянуты обсидиановой чернотой.
– У нас есть система защиты Земли? – повторил он более грязным, рявкающим голосом.
Нет, подумал я, ничего у нас нет.
Нож и апельсин. Вот кем мы были в ту ночь. Он резал меня, как я когда-то резал эти маленькие фрукты. Резал меня живьём.
Ничего у нас нет, подумал я.
И, похоже, никогда не будет.