Антонина

Её звали Антонина, и это имя в определённом смысле предопределило её судьбу – у Антонин, как правило, невесёлая жизнь, хотя, возможно, есть и исключения. Но наша Антонина не относилась к исключениям, и жизнь её была печальна. Она была единственным ребёнком у родителей, отец её был военным, мать медсестрой в медсанчасти военного учреждения, и потому её представления о жизни тоже были отчасти «военными». Воспитывали Антонину строго, главной жизненной целью, как считали родители, должно было быть образование, и никакие посторонние вещи, такие как личная жизнь и прочие развлечения, не должны были ему мешать. Поэтому личная жизнь и развлечения строго-настрого были запрещены Антонине. Когда она поступила в институт, отец запретил ей даже читать художественную литературу – только учебники по физике, сопротивлению материалов, теоретическим основам электротехники… Училась она плохо, в политехнический институт попала случайно, как ни старалась заниматься, всё ей было непонятно и скучно и в основном хотелось есть и спать.
На дневном отделении после первой же сессии она не удержалась, пришлось перевестись на вечернее, но там требовали справку с места работы, и Антонина там же, в институте, устроилась работать в библиотеку. Она была настолько медлительна и малосообразительна, способности её были настолько низкими, что выполнять обязанности дежурного по абонементу ей было трудно. Студенты и преподаватели раздражались, когда через пятнадцать минут ожидания нужной книги из глубин книгохранилища размеренным шагом появлялась овальная фигура Антонины и со светлым приветливым лицом сообщала, что требуемая книга сейчас на руках. Её посадили писать библиографические карточки, и это было пределом её возможностей, ничего более сложного за всю дальнейшую жизнь ей уже не удавалось выполнять. Политехнический институт она так и не закончила, была отчислена со второго курса за академическую неуспеваемость, отец в спешном порядке устроил её в один из военных институтов, куда в тот год на какое-то отделение брали женщин. Вряд ли он таким образом надеялся устроить личную судьбу Антонины, потому что каждый раз, когда он узнавал, что какой-либо представитель мужского пола проявлял к Антонине интерес, он буквально свирепел и жёстко требовал «выкинуть из головы дурь». Этот институт она тоже не закончила, хотя отчислялась и восстанавливалась раза четыре, исчерпала уже все моральные силы администрации и преподавателей, всю их личную симпатию и сожаление. Проучившись в двух институтах в общей сложности лет тринадцать, она, наконец, всё бросила. Отец к тому моменту уже умер.
Подруг у Антонины почти не было – сначала отец резко пресекал любое «постороннее», не относящееся к учёбе общение, потом и сама Антонина стала сторониться девочек из своей группы, не понимая их разговоров, развлечений. Их жизнь казалась ей чем-то из другого мира, недоступного, закрытого перед ней. В первом институте была одна только подружка, Вероника, такая же скромная и тихая, как и Антонина, но она институт смогла закончить. Виделись они редко.
Когда умер отец, Антонине было уже около тридцати лет, и мать вдруг спохватилась, что дочь надо выдавать замуж. Антонина была не безобразна, хотя и полновата, со светлыми глазами и толстой косой. Характер у неё был приветливый, и всё, казалось бы, было ничего, но только поезд её давно уже ушёл – ещё тогда, лет десять назад, когда отец потребовал, чтобы она не смела даже думать о молодых людях, потому что современные молодые люди нахальны, распущенны и много себе позволяют. Так это себе Антонина и усвоила, и когда видела особь мужского пола, то, прежде всего, начинала бояться нахальных поползновений с её стороны. Однажды, когда ей было уже тридцать четыре года, мать познакомила её с мужчиной, купила им билеты в кино. Весь сеанс Антонина сидела прямая и напряжённая и на всякий случай прятала за спину руки. Потом он отвёз её домой на машине, и она сидела на заднем сидении, тоже на всякий случай, от греха подальше, потому что она видела, как однажды в кино мужчина бросил руль и полез целоваться к сидевшей рядом спутнице. Больше они не встречались.
Антонина так и работала в библиотеке политехнического института, писала свои карточки, иногда её просили убрать пыль, протереть пол, директор библиотеки даже хотела выбить ей у начальства полставки уборщицы, но потом засомневалась в том, что Антонина справится. Денег было мало, но пока была жива мать, нужды они не знали, мать, будучи уже на пенсии, ходила подрабатывать, делала уколы и некоторые другие медицинские процедуры. Антонина приходила домой с работы довольно поздно – ездить было далеко, да и медлительность её с годами только увеличивалась – ужинала тем, что готовила мать, потом смотрела телевизор и ложилась спать. В выходные дни ходила вместе с матерью в магазин, иногда навещала двоюродную тётку.
Так и шла эта печальная безрадостная жизнь, хотя Антонина никогда и не думала о ней так. Она вообще думала только о конкретных вещах – о том, что отрывается пуговица и надо её пришить, что за овощами надо пойти на оптово-розничную базу, потому что там дешевле, что надо позвонить Веронике и поздравить её с новым годом. Мыслям более высокого порядка не было необходимости приходить в её голову, потому как в ней давно определился устойчивый набор стереотипов – на работу полагается ходить каждый день и работать по восемь часов, пусть даже и за гроши, осенью надо переодеваться в демисезонное пальто, а зимой обязательно в зимнее, вне зависимости от температуры на улице, на все праздники надо звонить знакомым и поздравлять, даже если дружеские связи давно оборвались, за обедом надо обязательно есть первое, второе и третье, даже если не хочется.
Потом умерла мать, умерла во сне, как будто зная, что по-другому уходить ей нельзя – Антонина не справится с обязанностями сиделки. Жить стало хуже, денег перестало хватать, нечем было платить за квартиру, даже на еду не всегда доставало. На работе над Антониной сжалились и оформили всё-таки её на полставки уборщицей, она стала оставаться в библиотеке ещё часа на полтора, но зато появилась возможность свести концы с концами. Концы расходились и сходились, жизнь перевалила уже на свою вторую половину, и уже где-то там виднелся день, когда концы с концами сойдутся окончательно и бесповоротно.
Антонина не привыкла много думать, а тем более о собственной жизни, однако и в её жизни настал момент, когда пришлось задуматься. Ей было уже пятьдесят три года, когда в её голову пришли неожиданные и непривычные мысли. Толчком к этому послужил ничего не значащий эпизод. Один из читателей библиотеки, преподаватель военной кафедры, пожилой подполковник, иногда приходил в библиотеку поговорить и попить чаю с сотрудницами. Говорили, что когда-то у него был роман с заведующей абонементом. Однажды, выпив свой чай, он подошёл к окну, постоял некоторое время и сказал равнодушным голосом: «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть…». Антонина то ли не знала, то ли забыла, что это строчки из стихотворения Лермонтова, и поразилась услышанной фразе. Весь оставшийся день она думала о том, как это – ждать чего-то от жизни или жалеть прошлое. Эта мысль предполагала метафорическое мышление, которого у Антонины совсем не было, потому-то её это так и удивило. Она примерила эту мысль на себя, чего она ждёт от жизни? Может быть проще так спросить: чего она хочет в жизни? Призрак Акакия Акакиевича явно витал поблизости – она хотела новые осенние сапоги и копила на них деньги. Но это было не то, ждать от жизни – это не совсем то, что хотеть. Антонина явно ничего не ждала, да и зачем было ждать, и зачем вообще она живёт? Ради кого или ради чего встаёт она каждый день в семь утра и едет через весь город писать какие-то карточки, которые скоро никому не будут не нужны, потому что всю библиографию переведут на компьютер, а она никогда в жизни не освоит компьютер. Зачем потом едет домой, заходит в магазины, варит себе суп, и вообще, так ли уж обязательно каждый день есть суп?
Ей было совсем мало дано на старте, почти ничего, даже здоровье не Бог весть какое, с детства замучили частые простуды, а сейчас и давление стало подскакивать. Ни ума, ни способностей, ни семьи, ни детей, ни интересного дела, ни друзей, ни денег – ничего не было в этой жизни, и зачем родители распорядились, чтобы эта жизнь была?  Мысль о том, что жизнь даруется свыше, была ею отвергнута ещё со школьных времён, когда учительница объяснила детям, что Бога нет.
Антонина затосковала и целую неделю не варила себе суп. Потом, правда, изнемогла от ощущения житейского непорядка и начала варить снова. Тяжёлая дума преследовала её повсюду – наступала ей на пятки сношенных сапог, высовывалась из каталожного ящичка, куда Антонина складывала карточки, садилась на свободное место рядом с ней в трамвае. Антонина ложилась спать и перед сном продолжала думать. Мысли в основном шли по кругу: сначала вспоминались родители, перебирались какие-то события жизни, потом размышления переключались на жизнь коллег и знакомых, у которых были семьи, были дети, потом с горечью отмечалась собственная никчёмность и ненужность и опять воскрешались родители, положившие этой никчёмности во плоти начало. Потом ей стало стыдно, что она как будто попрекает родителей за свою жизнь, и в ближайший выходной день, несмотря на плохую погоду, она поехала на кладбище посидеть рядом с их могилами на скамеечке (и на кладбище она опять думала о том же).
События жизни, вспоминавшиеся Антонине, однако, трудно было назвать основными, они были какие-то «левые», странно было даже, чего это они вдруг вспоминаются. Так, однажды вспомнилось, как они с Вероникой лет семь назад поехали в хороший выходной день за город, и так было тогда хорошо и радостно, и так светило солнце, и не хотелось ехать обратно в город. Почему-то вспоминалась тётка, как она долго болела и Антонина жила в больнице целый месяц, прямо оттуда ходила на работу, в больнице же и ужинала на кухне при столовой. Пришёл на ум и драный полосатый кот, которого она однажды спасла от собак и который после этого долго жил у неё, спал на её голове, но потом сбежал, неблагодарный, не оставив даже прощальной записки. Наиболее серьёзным из всего этого было, пожалуй, воспоминание о том, как Антонину поздравляли с пятидесятилетним юбилеем. Тогда подарили настенные часы и цветы и столько хорошего сказали, что она даже прослезилась и на некоторое время поверила всему этому.
Но сейчас она не верила ничему хорошему, что было в её жизни, всё казалось пустым и бессмысленным. Приближался очередной день рождения, она всегда в этот день покупала на работу большой кремовый торт, но на этот раз засомневалась, стоит ли вообще напоминать о себе. Более того, незадолго до дня рождения она в очередной раз заболела бронхитом. Врачиха из поликлиники, не снимая пальто, наскоро послушала Антонину и выписала рецепт. Антонина была с высокой температурой и в голове её была какая-то путаница. Она хотела спросить уходящую врачиху: «Сколько дней принимать лекарство?» А вместо этого получилось: «А вы не знаете, есть ли вообще смысл?» Врачиха тоже не была особой высокого полёта, мыслила вполне земными категориями и потому ответила на чистом глазу: «Тяжело в лечении, легко в гробу – вот тебе и смысл».
Прошло уже несколько месяцев с того дня, когда Антонина впервые задумалась о жизни, и по совести говоря, смыслу давно пора было бы явиться к ней. Он должен был бы войти ночью на цыпочках в дверь её комнаты и сесть в изголовье, с тем чтобы утром встретить её, когда она проснётся. Она увидела бы тогда, как необычно, не так, как всегда, освещает солнечный свет комнату, как странно, по-другому выглядит привычный мир, как замечательна и интересна жизнь каждого из окружающих её людей и как значительна и важна её собственная жизнь. Она ясно осознала бы, зачем живёт и как она должна использовать тот крохотный аванс, который всё-таки дал ей Господь при рождении, как даёт он аванс всякому приходящему на землю – любому, даже убогому калеке. Недаром же ей вспоминались те самые, казалось бы, «левые» эпизоды жизни, на самом деле это ведь и было самое основное и нужное – её расположенность к людям, бескорыстие, доброта, самоотверженность, способность просто, без всякой особой причины радоваться миру.
Всё это могло бы быть, но, увы, не случилось. Смысл так и не предстал перед Антониной, оставив её в серой непонятности привычных дней. Конечно, это соблазнительная мысль – ожидать, что за каждое страдание даётся вознаграждение и любой, взыскавший истину и пострадавший на этом пути, обретает смысл. Это красивая мысль прямо-таки просится быть воплощённой в художественных образах, и кто бы осудил желание рассказать о том, как Антонина обрела в жизни смысл! Но не случилось, и никто и никогда не сможет объяснить почему, потому что промысел Божий ускользает от смертного, оставляя его в недоумении и растерянности.
Антонина купила себе какие-то успокоительные таблетки, начала смотреть по телевизору новый мелодраматический сериал, где всё  понятно и просто: сначала она любила его, а он не понимал своего счастья и хотел какую-то сволочь, потом на время она отдалась другому, хотя продолжала любить его, он взревновал и наконец её захотел, она вернулась к нему, а сволочь, которая строила козни на протяжении семидесяти серий, была посрамлена. Постепенно Антонина успокоилась и жизнь её, пройдя этот трудный момент, побежала всё дальше и всё быстрее, потому что под гору бежать всегда быстрее, а там, впереди уже брезжил то ли закат, то ли рассвет – трудно сказать, да Антонина старалась туда и не смотреть.
…………………………………………………………………………
Но если человеку так и не открылся Смысл, это ведь не значит, что в жизни его не было вообще?