Загогулина

      Один мужик до недавнего времени жил в родной деревне. Все звали его почему-то Сеней, законное имя у него в паспорте было прописано Силантий. В детстве имя Сене не нравилось, люди давно звали своих детей по-новому, вокруг бегали Сашки, Серёжки, Петьки и т.д. Он же был единственным Силантием во всей округе, родителю так сподобилось назвать сына в честь какого-то героического предка, чудом сохранившаяся, пожелтевшая от времени карточка которого висела в красном углу избы. Родитель, частенько впадавший в душевный раздрай из-за винных паров, тыкал Сене на карточку за стеклом, на котором смутно виден был бравый солдат дореволюционных времён с Георгиевским крестом на груди.
      Сеня в школе выучился на шофёра, в старших классах был урок автодело, благие забытые времена. Те, у кого была тяга к технике и шоферской романтике, становились любимчиками учителя Виктора Ивановича, неважно, что по другим предметам успевали на троечку, реже на четвёрочку. После школы Сеня до армии крутил гайки в совхозном МТМ. Когда мужики доходили до состояния, непотребного для вождения машины из-за излишних спиртных градусов, ударявших в голову, он частенько садился за руль. В армии навык ему пригодился, отслужил в автороте.
      Вернулся из армии, никуда его из родной деревни не тянуло, пошёл в совхоз. Директор с радостью принял его водителем на газончик, прежний шофёр уходил на пенсию. Сеня был очень доволен, в армии не раз представлял себе, как он гордо проезжает по деревне мимо девчат, и те ему улыбаются и машут рукой. Не пришлось бравому парню долго гулять, приглянулась тихая, задумчивая девчонка, женился, детьми обзавёлся.
      Шофёр в деревне очень нужный человек, часто к нему обращались соседи, Сеня им не отказывал. Все знали, что Сеня не разменивался, как некоторые, на бутылочку за оказанную помощь, зато был надёжен и рачителен, всем от  этого хорошо. Поможет он соседу пастуху дров из лесу привезти, тот ему пару мешков комбикорма, поможет соседке доярке сено перевезти, та ему сивертки для поросят подбрасывает время от времени. Как без этого, деревня есть деревня, без взаимовыручки и взаимопомощи жизнь трудна, сообща легче и веселее тянуть тяжёлую лямку. Ну а принять на душу, на то есть банные дни, праздники, али с устатку вечером с женой по рюмашечке.  Если есть особый случай, можно и с мужиками, иль соседями, но должен быть весомый резон, например, дитя родилось.
      Его жизнь ничем примечательным не отличалась от жизни других жителей деревни, да и сам он от мужиков шоферов особо не отличался: надо, в страду от зари до зари крутил баранку; надо, отправлялся и в дальнюю дорогу, благо, дома ждали надёжная жена и ребятишки. Как и все, чуть-чуть подворовывал  на своём неприметном газончике, без этого крепкое хозяйство не поднять.
      Всё-таки была у Сени отличительная чудинка, изрекался он витиевато, при этом говорил медленно, как будто слова из него лезть не хотели, желали остаться в тайных глубинах Сениной души. Но сам он очень любил общаться, и приходилось словам вылезать из него с трудом, как лезет фарш из мясорубки с тупым ножом. Свои деревенские привыкли, не обращали особого внимания, бывало, послушав немного из-за уважения, «пошлют» его в душе куда подальше, чаще на три буквы, вслух найдут какую-то вескую причину, махнут рукой, да и вся недолга. Из-за этой витиеватости его речи не раз со временем стала обижаться жена, даже поругиваться стали. По молодости-то и не разговаривали много, глядя друг на друга сияющими глазами, понимали с полуслова, полувзгляда. А тут, видать, начали привыкать, Сенина чудинка нет-нет, да вылезет наружу. Вместо того, чтобы ответить на простой вопрос жены также просто, без лишних слов, он заходил издалека, начинал придумывать целую предысторию, а если он задумывал рассказать что-то, ей была мука, и жена не раз ловила себя на мысли, дать ему пинка, чтоб трудно лезущим словам придать ускорение. Как только Сеня заводил свою тягомотину, Катя морщила свой хорошенький лобик, стараясь разгадать, что же её благоверный хочет довести до неё. Со временем привыкла, даже заранее стала догадываться, о чём речь. Можно сказать, Сенина медлительная вычурность беседы стимулировала её мыслительный процесс. Она перестала остро реагировать, наступила эра спокойной, размеренной жизни.
      Так и жил бы Сеня счастливо, но на страну напали лихие времена, некогда совхоз миллионер зачах, как урожай на корню в засуху. Так и произошло, в одно такое засушливое лето не смогли наготовить сена, тут уж падёж скота в ту зиму не заставил долго ждать, директора сняли, тот уехал. Новое совхозное начальство начало распродавать  совхозное имущество направо-налево, и газончик Сени не избежал этой участи. Кое-как пережили лихие времена, личное нехилое хозяйство, нажитое в счастливые времена, хоть и похирело, но вытянуло их.
      Сеня время от времени, когда ему снилась баранка любимого газончика, просыпался с зубовным скрежетом, скучал он по машине.  Дети подрастали, надо дальше их учить, вот и задумался Сеня. В одно прекрасное, али нет ли, утро после очередной беспокойной ночи, ему опять снился газончик, Сеня надумал податься за многими деревенскими в город на заработки, в руках профессия есть, эти руки-то и зудились, требовали почесать их об баранку. О своём намерении сказал жене, ставшей теперь уже не такой тихой и задумчивой, как в молодости, жизнь заставила. Долго сидели, кумекали, как принято в деревне, взвесили все за и против, решили испытать судьбу.
      И поехал Сеня в город к свояку, который уже обвыкся там, крутился по шоферскому делу, построил домишко, перевёз семью. Свояк предложил ему строиться рядом, обещал помочь. Помнил, что Сеня каждый год ему поросёнка ростил, жена с огорода обеспечивала их картошкой, капустой, не покупали они и другую снедь, к примеру: рыбёшку, ягоды.
      Тяжело было Сене покидать родительский дом, но коль решили, обратной дороги нет, да и жене захотелось более лёгкой городской жизни, как у сестры. Та приезжала, хвалилась перед ней обновками, новшествами в своём дому.
      Долго ль, скоро ль, переезд состоялся, денежки поднакопили, от продажи скота добавили. Сеня, как все деревенские мужики, умел топор, молоток в руках держать, не порушился же родительский дом и постройки, следил, вовремя подколачивал зашатавшиеся доски, укреплял столбики, что-то и обновлял. Вот и домишко, как у свояка, построил за лето, к осени семью перевёз.
      Обустроились, дети учатся уже в старших классах, Сеня, потренировавшись со свояком в городской сутолочной езде, наконец-то сел за баранку.
      Прошло лет пяток, времена изменились, стали жить лучше. За это время свояк переделал свой домишко до неузнаваемости, пристроил просторную кухню, котельную, второй этаж поднял, туалет, ванную, куда с добром! Как в своё время свояк помог Сене, так и Сеня помогал свояку.
      Тут, будь оно не ладно, Катя, жена Сени, зазудила, давай тоже облагораживаться. Ей, видишь ли, захотелось, как у людей, чтоб машинка стиральная сама стирала, в туалет не бегать на улицу, на дочку кивает, мол, растёт, ей рожать, зачем студиться. Сеня про себя думает, что всю жизнь бабы на Руси на улице справляли нужду, и всю жизнь рожали здоровых ребятишек, попытался заикнуться, да куда там, знал же, что Катя то уже не тихая и задумчивая, как прежде. Жена им же заработанными деньгами перед его носом трясёт, давай строиться, мол, деньги есть, она же экономная, скопила!
      За зиму накупили материал, пришла весна, начали облагораживаться. И тут началось! Казалось, всё умел мужик, ан нет, тут криво, показывает жена, там косо, здесь не ровно, тычет она. Подоконник спилил на полсантиметра короче, и т.д. и т.п. Накануне накричали друг на друга:
      - Это тебе не в деревне топором махать, - завелась жена, - аккуратнее надо, современный ремонт точности требует!
      Он в ответ:
      - Не краснодеревщик я, а водила простой, баранку крутить моё дело!
      На том поругались, но спать легли всё ж таки вместе, правда, как надувшиеся индюки, спина к спине. Утром  Сеня проснулся, видит, лежит жена рядом тихая, задумчивая, как раньше, в потолок уставилась. Потом толкает локтём Сеню в бок, прыскает со смеху, и тычет в потолок. Сеня смотрит, ничего не видит, а жена продолжает смеяться и тыкать в потолок. Ему уже стало нехорошо, он заподозрил неладное. Обернувшись к нему, жена увидела его встревоженное лицо, рассмеялась.
      - Видишь, - спрашивает, - как ты проводку провёл?
      Сеня смотрит на проводку, который он недавно протянул в их новую спальню, ничего не замечает смешного.
      - Как? - к удивлению жены он ответил коротким вопросом без обычных своих закидонов.
      - Смотри внимательнее, - настаивает жена. Он опять смотрит на проводку, тот на месте, ничего не изменилось с того момента, как он её провёл, и уже оглядывается на жену вопросительно. Жена, видя его реакцию, решила разъяснить ситуацию наглядно.
      - Видишь загогулину возле коробочки? Проводка не прямо заходит в неё.
      Он внимательнее смотрит на потолок, и обнаруживает эту загогулину. Внутри у него засосало, он чувствует опять назревающий скандал.
      - И что?
      - Так вот, я наконец-то поняла, что в башке у тебя сидит такая же загогулина! Поэтому ты никогда не можешь разговаривать прямо и просто, без своей витиеватости. И там, где надо провести прямую линию, у тебя линия получается с загогулиной. И гвоздь вбиваешь рядом, а не в точку! – выдала, встала, ушла, вскоре загремела кастрюлями на кухне.
      Жена впервые высказалась в таком тоне, это зацепило Сеню. Задумался он, смотрел на эту загогулину, не сразу дошло до него. Встал, прошёлся по дому, оглядывая стены, потолок.
      Позавтракали молча, он завёл машину, поехал в строительный магазин, купил, как у свояка, кабель-каналы, вернулся, занёс уровень из гаража. Позвал жену, занялись они устранением мелких браков, раньше не замечаемых, а теперь бросающихся в глаза. Спать легли уставшие, зато довольные друг другом.
      Загогулина у каждого своя. Коль надо, женщина найдёт способ, как установить мир и спокойствие в доме, как иначе, она же хранительница семейного очага!