Как я не стал поэтом. стих 3

Мне, в Одноклассниках задали вопрос: Вы их пишете давно? (Это о стихах, произведенных мною).  Вопрос заставил задуматься. Нет, не писал я стихов, если не считать нескольких «несчастных» случаев. Жизнь требовала иного творчества. Ответил телеграфно: Стих №1 был написан в первом классе, №2 в 14 лет, №3 в 21 год, №4 и последующие - с 75 лет.

А затем подумалось: стоит развернуть это сообщение. Времена «забавных» лет…

Стих №3

В морозной мгле поплыли редкие огоньки окраины Кеми. Скрипел и дёргался на стрелках застывший вагон. Отпускной поезд Мурманск – Вологда набирал ход.

Сапоги мои солдатские начали отходить от мороза, а ноги пока ещё в холоде, зимние фланелевые портянки надёжно сохраняют холод. Ноги мне нужны, теперь, для отпускных всяких дел. Хватит им носить меня по пограничным далям. Спасибо им, помогли заслужить десять дней отпуска, без дорог. Так мне сказали.

Еду к родителям, куда же ещё ехать. От них уехал. Полтора года прошло.

И попал я служить в пограничники. В Карелию, в Ухту. Вот фокус: из Ухты в Ухту. Не часто так бывает. Только из Ухты нефтяной, в Ухту звонкой карельской сосны, в край светлых озёр неповторимой Калевалы.

Не выбила из меня служба юношеского восторженного романтизма. Тяжело было попервости: и голодно, и холодно, и физически тяжело. Но чувство временности этих препятствий и скрытая усмешка над собой, над «тяжёлой» действительностью, примирило с ними.

Жизнь солдатская, со временем, наладилась. Дежурство на комендатурской радиостанции, выходы с тревожной группой, с радиостанцией «на горбу», «шрапнель» и «кирза», каша такая, ежедневная,  – всё стало обыденным и нормальным. Мальчики превращались в мужчин.

Каждую осень «мучили» нас инспекторскими проверками. Своего рода экзамены были, в основе – стрельбы и политподготовка. Успешно сдашь их: пригоден к службе. Значит, отцы-командиры ведут в верном направлении. И надо сказать, повезло нам с командирами: войну прошли они, знали почём фунт лиха. Требовали от солдат добросовестного исполнения обязанностей. На мелочи не обращали внимания. Я сдал столь успешно, что объявили награду: десятисуточный отпуск, да ещё и дни на дорогу.

И вот, паровоз мчит меня на родину. Беломорск остался позади. Поскрипывает вагон. Отчаянно громыхают стальные колёса на увеличившихся, от мороза, зазоров стыков рельсов. Вагон просыпается. Пассажиры занимаются текущими дорожными делами.

1958 год начал отсчёт месяцам. Хрущёв входит во вкус управления страной. Оттепель… (куцая, правда), и внутри, и снаружи. Но с пограничников задачи и обязанности не снимаются, пограничники дело своё знают.

А у меня призыв на службу с некоторым испугом произошёл. Высмотрел своим острым зрением в призывных бумагах, на сборном пункте в Княжпогосте, запись – войска МВД. А я из Коми, края, где хозяин МВД, и зоны, и лагеря.
Волосы короткой стрижки дыбом встали. Этого ещё не хватало: зеков охранять…

Обошлось. Погранвойска в МВД входили. До 1957 года.

Уже вторые сутки скучает живот по каше. Он, конечно, теперь казённый, но немного и мой остался. Накормили меня в вагоне – ресторане, пивом напоили. Тонус жизненный приободрился. А соседи по вагону – скучного настроя. Полезу-ка я на полку, помечтаю про отпускное времяпровождение, про девчат-ребят подумаю, с кем могу увидеться.

И хотя дорога не входит в отпускные дни, чувство лёгкости и эйфории пристроило меня на полке, лёгкая степень блаженства охватила меня.

Вот тут-то и третье моё стихотворение начинает объяснять картину своего происхождения:

Лежу на полке
Вагон качает…

А как не будет вагон качаться, если от Беломорска на Обозерскую строили в «пожарном» порядке перемычку в 350 вёрст, заключённые, на живую нитку. «Дёшево и быстро». И главное – вовремя получилось. Движение открыли в сентябре 41 года. Карелия и Мурманск не осиротели.

Пар паровоза
В морозе тает… 

Зима, мороз, тут уж ничего не попишешь: не может пар долго жить на морозе, тем более при «бешеной» скорости локомотива.

Пока думал, рассуждал, подкрался хитрым образом сон. Не заметил. И приснилась мне встреча с родителями:

Берёзки, ёлки
Снегом покрыты,
Стоят избёнки
Богом забыты.

Лежу на полке,
Лежу, не спится,
И дом родной
Как сон грезится.

Старик отец
И мать старушка
Ждут. Наконец
Пришёл! Неужто?

А встреча была чувствительной и горячей. Отец посетовал, что не сообщил заранее, наварил бы пива хлебного, со ржаного солода, а мама всё хлопотала и старалась прикоснуться к такому большому сынку.

И забылась вагонная стихотворная придумка. Вольные дни отпуска, масленица вернули меня в дни беззаботной молодости. Десять суток – так много, десять суток – так мало…

Спустя полвека, при наступившей старости и немощи, придумал я поделиться впечатлениями прожитого. В воспоминаниях о днях пограничной эпопеи «Из Ухты в Ухту» нашлось место стишку №3.