Попытка стихосложения

 Поздним вечером, облачённый в белый махровый халат, в любимом кресле сидел Иннокентий с томиком японской поэзии на коленях. «Станет с годами галька речная утёсом, не прерывая вечную цепь земных превращений», - прочитал он, проговаривая про себя каждое слово, и задумчиво пожевал губами. От красоты и философской глубины строчек захватило дух. «Какая мудрость в простых словах, - подумал Иннокентий,- неизбывно лишь движение, всё остальное бренно». Он представил, как песок времени уносит в пустыню небытия его жизнь - все мечты, слова, поступки, как старость разрушает тело, и опечалился. Разрушаться без остатка не хотелось. От жалости к себе засвербило в носу.

 Иннокентий тяжко вздохнул. Чтобы успокоиться открыл книгу на другой странице. «Пусть во мраке мирском,- прочитал он случайные строки,- затерялись слова нашей речи — не погибли они». «Слова - самое прочное из всех творений человеческих,- подумал Кеха,- давно пали стены древних царств, а хитроумный Одиссей всё плывёт к дому на Итаке, могучий Гильгамеш тоскует о друге своём Энкиду. Слово - вот пропуск в вечность».
 Нестерпимо захотелось Иннокентию крикнуть в вечность слова свои, чтобы не пропали они во мраке мирском. И взял он в руки перо, то есть включил компьютер. Какой идиот придумал такое неблагозвучное слово для полезной в общем-то вещи? Кеха твёрдо решил сочинить стих.

 Через комнату, легко ступая босыми ногами, бело-розовым видением проплыла жена. «Ты ещё поработаешь?- спросила она,- я в постельку». Жена слегка коснулась его головы нежными пальчиками. От движения руки, сладкая волна пробежала от корней волос по спине вниз и упёрлась в копчик, но упоительно жуткий зов вечности властно захватил и не отпускал творца. Далёкий хор муз зазвучал в ушах сладкогласным хоралом. Музы в жизни Иннокентия являются реже жены, и он промычав нечто невразумительное уткнулся в экран. Жена ушла, оставив тревожащий запах духов и чистого тела.

 О чём будет его весть в вечность? О женщинах. Эти странные создания волновали его всю жизнь. Иннокентий подозревал и боялся, что когда они станут ему безразличны, его перестанет волновать всё существующее на свете.

 С чего начать? Решил с привлекающего внимание возгласа. Понятно не с залихватских «Эй» или «Эгей». Иннокентий немного поколебался и твёрдо ткнул пальцем в клавишу «О». На экран выпрыгнуло ровненькое, круглое и гармоничное-О.

«О кто?- подумал Иннокентий. Как к ней обратиться? Девушка? Фу - как в магазине»,- решил он. Его бесила манера сограждан называть особь женского пола любого возраста за прилавком «девушкой». «Женщина»,- он покатал во рту звуки этого слова, пытаясь определить своё отношение к ним. «Женщина» - лучше. Его смущали только две неблагозвучные жужжащие и шипящие буквы «ж» и «щ» в одном слове.

 Иннокентий надолго задумался. Слово «мадонна» вынырнуло из подсознания и кротко улыбнулось. Оно сразу ему понравилось, и опять же, аллюзия к нашему всему. «О, мадонна»,- напечатал он. «Что главное в женщине, в любимой, в матери?- задумался Кеха. -Глаза, губы, волосы, грудь? Нет, главное — лоно. Мы из него вышли, мы его боготворим, к нему стремимся. Хорошо». Иннокентий довольно зажмурился.
- А где тут я?
- Я у лона.
- Что я делаю?
- Говорю.
-Просто говорю?
- Кричу.
 «Кричу я у лона, вроде складно, но ерунда какая-то. Шепчу — вот то слово». Напечатал: «О, мадонна, шепчу я у лона». Куце. Распространить надо. Лоно оно какое? Красное. Не годится — физиологично, как в кресле гинеколога. Тогда пусть каждое. Ещё хуже получилось. Не хочу шептать у каждого лона. Его передёрнуло.

 «Лоно. Лоно»,- зашептал он. Буква «О» входом в лоно бессмысленно уставилась в лицо с экрана. Он напряг воображение, и внезапно вокруг отверстия распустились розовые лепестки. «Роза женского лона»,- явился поэтичный и эротичный образ, тут тебе и красные складочки, и аромат и нет грубой физиологии. Внезапно Иннокентий почувствовал почему любовь называют возвышающим чувством. Яркий образ женского лона бесстыже торчал на него из буквы «О» и не давал сосредоточиться. Иннокентий поёрзал на стуле и запахнул крепче халат. Видение не отпускало, и тогда он решительно стёр с экрана похабную букву и напечатал. «Мадонна шепчу я у розы женского лона».

 Первая строка была готова. Время было позднее, разбираться в достоинствах строки не хотелось, и Кеха решил по-быстрому приладить к ней вторую. «Что ещё главное в женщине?- думал он, и начал торопливо перебирать,- глаза, губы, груди, ноги, ягодицы». Получалась выставка, как на витрине мясной лавки. Нет хотелось оригинального, про что другие поэты не пишут. «Мозги!- осенило его. Про мозги поэты не пишут. Всегда вдобавок к женскому телу мужикам приходится жить рядом с женскими мозгами».

 Иннокентий глубоко задумался. «Ну что мозги,- размышлял он печально,- они или есть или нет. Не факт, что жить с женщиной с красивыми мозгами лучше чем с женщиной с красивой задницей. Это слишком сложно. Задницу, по крайней мере, сразу всем видать, не то что мозги. Давай, что-нибудь по проще возьмём, например, волосы. Волосы это конечно проще».

 Иннокентий почесал лысину. Ему нравились блондинки, но он не мог даже представить в своём стихотворении слова с таким чудовищным звучанием. Белые волосы напоминали о седине и старости. Про старость не хотелось. Волосы русые звучало приятно. «Волосы русые, рыжие, чёрные,- напечатал он, и пока печатал, прилетело окончание,- ласкают пальцы мои проворные». Дописал, получилось: «Мадонна, шепчу я у розы женского лона, Волосы русые, рыже, чёрные ласкают пальцы мои проворные».
 «Парикмахерская какая-то,- забраковал он.- Нет ласкать надо чем-то нежным, интимным. Может губами? Губами как ласкают? Целуют». Написал: «Волосы русые, рыжие, чёрные целуют губы мои проворные».

 Проворные губы не понравились. Он знавал тип людей с проворными губами и терпеть их не мог. Слово губы вновь напомнило об образе любовной розы. Иннокентий заёрзал. Только упрямство и уже потраченное время заставило продолжить работу. «Губы,- шептал он, -губы,- а глаза вновь перечитывали строчку, -волосы русые, рыжие, чёрные»,- получалась разноцветная тряпка, а не женщина. Конечно у женщины волосы могут быть любого цвета, но обычно не одновременно, а по очереди, или русые, или рыжие, или чёрные. Попробуем. «Волосы русые, рыжие или чёрные»,- лучше.

 Что же с проворными губами делать? Поднапрягся. Из останков школьного образования полудохлыми рыбами выплыли названия стихотворных размеров: ямб, хорей, дактиль, анапест и даже амфибрахий, но это не помогло. Что с этими знаниями делать не знал. Тут рифма нужна. «Губы-трубы-зубы»,- продолжал терзать он злосчастные губы. Связать смыслом не получалось. Бесперспективняк.

 Попробуем другое слово, например - «рыжие». Слово махнуло лисьим хвостиком, и тут же выскочила рифма - «рыжие-бесстыжие». Попробуем собрать. «Волосы русые, чёрные или рыжие целуют губы мои бесстыжие». Пусть будет как-то так. Иннокентий всё явственней ощущал, что сублимации сексуальной энергии в творческую не получается. Скорее наоборот. «Завтра разберусь»,- подумал он и торопливо выключил компьютер.

 Утром Кеха прочёл стихотворение и твёрдо решил, что стихи никогда писать не будет. Он будет писать прозу.