Сенная

Наш базар называли в женском роде: «Сенная». Это память о прошлом. Когда-то за городом были необъятные заливные луга, и сено с этих лугов считалось лучшим в Европе и шло на торгах в улет. Возы с сеном стояли на Сенной сотнями круглый год. Зимой в них даже жил горемычный бездомный бродяжий народ – зимогоры. (Впрочем, эта версия простонародная, ее не принимают историки и краеведы, но мне она нравится). Теперь нет ни лугов, ни сена. И немцы здесь ни при чем, досюда они не дошли...
На въезде на Сенную через восточные ворота сидел Максим. Это был высокий плотного сложения слепой старик с крупной пластичной лысой головой под Сократа. Его широкое бритое лицо было бы привлекательным, если бы не весь в незаживающих язвах нос. На этот счет говорили разное. В любой сезон на нем были залинялая армейская тужурка на вате и кирзовые ботинки без шнурков. Зимой еще засаленная ушанка с кожаным верхом.
На коленях у Максима располагался небольшой невысокий ящик с множеством ячеек, в которых размещались плотные многократно свернутые бумажки, представлявшие из себя гадательные билеты. Я так никогда и не узнал, что же за Законы Заповедей содержались в тех скрижалях. Теперь-то я полагаю, что там была всяческая мура вроде нынешних гороскопов. А на левом плече Максима сидело премилое существо – морская свинка. На левом, потому что правое было занято говорящей вороной. Ворону звали Кара, ее репертуар был невелик, но это не вызывало критики. Свинка была довольно непоседлива и время от времени перебегала по спине или по груди Максима на другое плечо, и тогда Кара, отпрыгивая, уступала ей место. Вдвоем, рядом, они смотрелись еще интересней.
Крупные пальцы Максима никогда не отдыхали, с удивительным проворством он плел из тонкой мягкой проволоки клетки для птиц.
А напротив Максима и на несколько шагов подальше играл на скрипке другой нищий. Тоже высокий, но худой. И в шляпе. Он был непохож на окружающих, ясно было, что он из каких-то далеких мест. Помимо базара он еще ходил по дворам, и там его всегда окружали дети, а он с ними охотно разговаривал. Его музыка была щемящей, пронзительной и грустной, она рассказывала о чем-то далеком и недостижимом. Я, конечно, слушал его скрипку очень редко, детям нечего делать на базаре, и их оттуда гоняли. Я бывал там только с мамой. Иногда приходил и один, но не дальше ворот.
Максим прислушивался к скрипке, слегка наклонив голову и не переставая плести свою проволоку. Когда музыка замолкала и пауза затягивалась, вот тут он и вступал: «Ученая морская свинка вынимает гадательные билеты!» Очередей к Максиму, конечно, не выстраивалось, но желающие заглянуть в судьбу находились, и, когда они подходили и любопытствовали про цены, в работу включалась Кара. Она была очень справедлива в разбраковке клиентов и четко отличала сирых и вдовых, малых и старых от тех, кто стоял на ногах потверже. Если произносить ее тексты, втягивая при этом воздух в себя, получится по озвучке очень похоже. Финансовое образование Кары было сугубо национальным, она не ведала никаких у.е. и дойчмарок: «Рупь на кон! Рупь на кон!», либо «Трешка! Трешка!», а по птичьим клеткам: «Червонец! Червонец!». Кара не любила пьяных, и на этот случай был еще один вариант: «Прочь, пьянь! Прочь, пьянь!»
Когда деньги вручались Максиму или опускались в дюралевую кружку, ученая морская свинка спрыгивала с плеча на ящик и, немного побегав, безошибочно находила тот билет, который предназначался клиенту, доставала его ртом и отдавала по назначению, нередко впрыгивая на протянутую ладонь, а Максим угощал Кару хлебом, а свинку тыквенными семечками или земляными орешками.
Однажды мне довелось довольно долго наблюдать этот милый спектакль. А дело было так. Мы жили в большом четырехэтажном доме постройки начала тридцатых годов. Увы, дом был с печным отоплением. И у нас украли из сарайки дрова. А на дворе стояла зима. У нас не оставалось выбора, и мы с мамой пошли на Сенную. Дрова продавались и покупались полуподпольно, и не на самом базаре, а рядом с ним. Подъезжает воз с сеном, всем ясно, что под сеном дрова. Все всё понимают, понимает и дежурный милиционер. Он может, конечно, подойти и процитировать классика («Откуда дровишки?»), но и он понимает, что это не тот случай, к тому же он сам, скорей всего, из деревенских. И он уходит в глубину базара, теперь уже сам прячась от стукачей, которые, конечно же, не проспят.
Для нас дров не было: не сезон. И мы протоптались у въезда на базар довольно долго. И пока мама ходила туда-сюда в ожидании того, чего нам было нужно, я с восторгом смотрел и слушал одновременно концерт и пьесу.
Рассказывали, что однажды у Максима его кружку с дивидендами утащили «куски». Так называли малолетних (прости, Господи) ублюдков с самой первой ступеньки криминальной лестницы. Максим был так убит этим подонством, что на другой день даже не заступил на трудовую вахту. Однако его тогда же разыскали урки из тех, что постарше годами и чином, все, конечно, индексировали и компенсировали, кружку вернули, а с молодой сменой провели воспитательную работу...
Отче наш, не введи во искушение, упаси, Боже, после моего рассказа представлять тот ад кромешный, каким являлся базар, райским местечком. МВД предупреждает.