Ленинградцы поймут

    Я вырос в Коломне, жил на Песках, в Полюстрове, и с Лиговки, из дома Сангалли (большого) взошёл в Сион. В Израиле удалось мне устроиться на работу - быстро и хорошо - по профилю, как принято говорить.
    От кампании, в которой служил, был я отправлен в Новый Орлеан, на мировую сходку спецов по коррозии (попросту - ржавчины), вызванной микробами. Происходит это в живой воде - чаще в море, чем в реке или в земле - и потому  собравшиеся - почти все - были настоящие морские волки (опять-таки - почти все). Во всяком случае, и в официальных докладах, и в приватных разговорах морские приключения присутствовали, более того - именно «приключения» и были предметом докладов и разговоров: в отличие от большинства традиционных многолюдных конференций, где говорят в основном про то, как ржавчину упредили, ржавое - починили - как если бы врачи рассказывали про успехи в лечении и профилактике тяжкой хвори, наша была подобна встрече прозекторов, говорящих без опаски и стеснения, среди своих, о таких язвах и ранах, которые не каждый увидит, не всякий осознает, и потому надо о них рассказывать подробно - что бы беда,  распознанная одним, не оказалась для другого опасно незнакомой.
    Было нас человек полтораста, может немного более того - достаточно, чтобы за день-другой друг друга стали узнавать (тем паче, что каждому из нас была выдана наперсная табличка с его именем, титулом, названием «фирмы» и флагом державы - чтоб ясно было, кто, да что, да откуда). Замечу, что последнее - к моему удивлению -  оказалось достаточно важным - к примеру, двое PhD из Саудовской Аравии, обращались ко мне не прямо - к явному спокойствию третьего их коллеги, свободного от учёной степени.... В докладах и сообщениях о катастрофах - понятно, надеюсь, что речь шла именно об этом - были мы весьма откровенны и надо ли пояснять, что эта откровенность не могла не навести и на вполне откровенные «посторонние» разговоры  - без того, разумеется, чтобы выведывать семейные секреты или государственные тайны. Добавлю, что дело происходило в сентябре - в Новом Орлеане дни были жаркие и влажные, вечера - влажные и жаркие, дождь чаще начинался, чем переставал - словом, ни в перерывах, ни после рабочего дня на улицу из гостиницы не тянуло. А ежели добавить, что жили и трудились мы в солидном Marriott Hotel - convention center (сиречь- гостиница с залом для конференций, да не единственным!), там же и кормились, там же и выпить было можно: вина-виски постояльцу предлагались за счёт HOTEL'я - в разумном, конечно, объёме, с добавкой по разумной цене, курить в "Lobby" не запрещали - не составит труда вообразить вечернюю благодать под шорох ливня струй, а то и громы грозовые.
       Я готовился усердно, доклад мой, как  я и надеялся, был замечен. Несколько неожиданно замечен был и мой английский - не потому, что объяснялся я вполне внятно - на международных конференциях это принято считать нормальным для израильтян - но из-за того, что в «новом  свете» называют "that European spelling" (с ударением на that - «;х уж этот мне европейский говор») - от израильтянина с русским именем не этого ожидали. Однако в «свободном общении» - в разговорах обо всём и не о чём, коих все люди не чужды, я чувствовал себя  полноценным собеседником (не без скрытой от самого себя гордости) - а отвечая на "what is your origin?" - («откуда ты на самом деле») типичное, как "welcome" («милости просим»), американское обращение к приезжему, - " LENINGRAD", я - в ответ на доброжелательно - удивлённые "O! Really" и ""Yes, I see" («надо же» и «ясно») иногда  ощущал себя носителем некоей как - бы загадочности...
    Ничто не бывает постоянным и беспрерывным - даже Новоорлеанские осенние ливни. Достался и нам день без дождя - жаркий, влажный, но без дождя. Тут уж грех был не прогуляться, по городу не пройтись. Как-то само получилось, что, выбравшись из гостиницы мы разделились по группам. Я оказался в кампании людей знающих Новый Орлеан, взявшихся - с охотой и не без гордости! - показать этот чудесный город гостю из ближневосточного далёка. А в т; поры, за десять лет до катастрофы, которую учинил ураган Катарина в 2005 году - было там что показать, на что посмотреть и что увидеть.
   Кому приходилось показывать гостям - дом ли, город - да хоть новое платье - не мог не ловить себя на желании удивить - тем б;льшим, чем «новее» слушатель/зритель. Удивлять меня начали с «французского города» - который, разумеется и есть Орлеан... У «золотой Девы» -  копия парижского памятника Жанне д'Арк, говорили - подарок Орлеана старого - новому - коллега из Франции, серьёзный химик - и развёсёлый человек - сказал мне, заговорщиски  подмигнув - «Видал? Чем не Санкт-Петербург? Там - всадник медный, тут - золотая всадница..» Все посмеялись - хоть и не все поняли игру слов; я высказался, что, мол, французы для своей Луизианы золота не пожалели, а для русской столицы - мастера нашли, но чтоб обходился местным материалом. В этаком трёпе постепенно выяснялось, как мало я знаю про Штаты, коллеги - про Россию, да и про Израиль, а когда кто-то спросил - не меня, а француза, почему он говорит про Петербург с человеком из Израиля, а в ответ на мою реплику "it is origin of mine" прозвучало - "Really? Not Leningrad?" - я объявил, что «специалист подобен флюсу», - по этой самой причине не опасаясь быть пойманным на чужом слове...
    Но, конечно, главное для американцев было - полюбоваться (и меня потрясти) -  великолепием Миссисипи. Честно скажу - было чем! Теперь уж не увидеть ни старой пристани, ни многоэтажного моста... Увидав, как по реке идёт огромное - океанское! - судно - я не смог удержаться от «ОГО» или «ВАУ» - теперь уж не помню - встреченного недоуменным, даже, пожалуй, обиженным "Really?! But the River ???" - что по-русски звучало бы «Чокнулся?  За Пароходом САМУ РЕКУ не разглядел - ??» (Здесь курсив - слабое возмещение определённого артикля, а ??? - для русского читателя возможность додумать недосказанное, непроизнесённое вслух).
    Пришлось оправдываться - объяснить проявленную сдержанность испытанным потрясением (было удостоено понимающего "Oh!")...Вспомнил я кстати, что Поль Робсон пел о Миссипи - «старик - река», ("Oh!"), совсем как русские «Дон - батюшка» и «Волга - мать-река» ("Oh!", "I see!"), но если кто, как я, видел ледоход на Енисее - и тут вместо восхищенного "Wonderful!!! " получил недоверчивое, даже с некоторой оттяжкой - "Re-e-e-ally?"...Оказалось - коллеги не поняли: разве Енисей - в Ленинграде?....
    Что я подумал о себе да о своём English - уточнять не хотелось бы. Английские слова принялись исчезать из памяти - объяснить, что я видел Енисей не потому, что там жил, но потому, что там бывал - при том не вдаваясь в подробности - получалось плохо...
    «Спасение» было внезапным: «В Ленинграде - Нева. Река не большая - но истинно великая, не правда ли?» сказано было с абсолютным European spelling, и обращено ко всем. «Сам видел сорок лет назад» (в пятьдесят пятом, сообразил я). Затем - ко мне: "With our indulgence" - «с Вашего позволения» (не по американски - с напором, но по английски - как бы с просьбой о снисхождении). Я  бы возопил «о чём речь!», но как это по-английски - не знаю, и потому улыбками, мычанием и жестами дал понять, что уступаю подачу. Спаситель мой, commander RN - «Королевского ВМФ»,  был лет на семь меня старше, широко известен в узких кругах - и, честно скажу, мне было интересно, как это в пятьдесят пятом году он в Ленинград попал и что увидел.... Оказалось - попал на авианосце «Триумф», в учебном походе, службу только начинал - назывался тогда офицер-кадет, а видел он церковь с куполами без крестов, толпу, разглядывающую корабль и самолёты на палубе, ливень, наводнение, - и, честно сказать, помнит лютый зюйд-вест и как понесла Нева их к чугунному мосту, а они упирались, как могли - и быть бы катастрофе, кабы не пара буксиров... И тут спросили меня - помню ли ЭТО - и ответил я - "Oh!"   
* * * * *
     Я сказал - Oh - ещё бы не помнить - в пятьдесят пятом году школы «перемешали» - и я стал «учиться с девочками». Школа была рядом с домом, поэтому дождь как повод в школу не пойти (промок - простыл - ангина) существенно утратил остроту. А вот необходимость быть замеченным возросла резко: соседка по двору - по лестнице - даже из дома напротив - становилась «из нашей школы», а то и оказывалась  одноклассницей. Малолеткам было просто - с одного двора-детсада, ту же подружку за косу дёрнул, лучше - ленту кнопкой к парте приколол - вот те и дружба мальчиков и девочек. Нам же, с нетерпением потрагивающим пространство над верхней губой,  знакомиться приходилось наново, для знакомства требовалось быть замеченным, - и вот тут-то английский авианосец (с обнадёживающим именем «Триумф»!) оказался мне весьма кстати. Моряки сходили на берег, вокруг них собирались люди - и большею частью молча улыбались, зане с разговорной речью у всех было...одинаково. Здесь-то подростку с никчёмно хорошим английским, как не нажить было политический капитал! Авианосец стоял у на Неве, перед мостом лейтенанта Шмидта, нам - два шага, полчаса ходу - по Пряжке до Мойки, по Мойке - направо, по мосту - налево...Убедил я некоторых, но... Англичан на Английской набережной не было (наверное потому, что стала она Красного флота), а переходить на Васильевский охотников не нашлось... И пошёл я один через мост, и увидел, что много кто бойко спрашивает моряков - по просьбам земляков - имя - возраст- чин, и понял, что единственный Я - только для мамы-с-папой...
    Однако! Нет худа без добра - и один в поле воин...Отправляясь, взял я с собой  «Любитель-2» и пару плёнок - аппарат я получил в январе, на день рождения, тогда же записался в фото-студию Дворца пионеров, и теперь собирался покорить одноклассниц и -ников  дружеской услугой, тем особо ценной, что каждый снимок мог я потом отпечатать много раз. Ну, а коль скоро со мною не пошёл никто, я спокойно снимал всё, что было - Неву, дома, улицу, английский корабль...Людей не фотографировал - во Дворце нас учили - «только если просят»... Вечером, к удовольствию всей квартиры, проявил плёнку, а в субботу-после-школы собрался  во Дворец, хотя дождь лил, ветер дул, и ждали наводнения. ...Но!: по мнению всех жильцов (пять комнат -пять семей -девять душ, считая со мною) - если в том году было ужасное наводнение, в этом - не будет: такое каждый год не бывает, сами считайте: в 24-м году был кошмар - (звёздный час моего родителя - шёл из школы домой по утопающей торцовой мостовой, и соседки бабы-Жени, тоже в Питере не со вчера, в Пассаже служит и тогда служила - там тогда свет погас и никто домой не уходил); потом было «за пару лет до финской», а после - не было всю блокаду, до сорок восьмого...Словом - «бог накажет, но не обидит», «охота пуще неволи», «не сахарный не растаешь», вопреки маминому «за неделю плёнка не протухнет» отправился я во Дворец, «печатать карточки»: кто жил в коммуналке, не спросит - почему. Приехал я часа в три, начал печатать, и вдруг....
    Удача приходит только вдруг - но не сразу!
    Близко к вечеру - часов в пять - вдруг зажёгся свет в фотокомнате, и какая-то женщина с голосом завуча велела  всем - быстро разойтись по домам, «пока дождь кончился», а мне сказала - почему-то особенно громко - «идти к Гостиному по нашей стороне там отец будет ждать»...
    Вышедши из Дворца, узрел я, что «тёмные воды блестели как крышка рояля» (не я придумал - Аксёнов В. П. сказал!)  у самых ног бесстрашно-любопытных - и я был в их числе - ибо Фонтанка МОЛЧА - без всплеска - не текла, но возлежала у ворот Аничкова дворца - сиречь Дворца пионеров - точней сказать, у самого края тротуара, вровень асфальту... Эх и пожалел же я, что не записался в фехтование - видеть надо было, как подцепляют шпагами - рапирами желтые большие листья, невесть с каких дерев заброшенные в Фонтанку и принесённые сюда водою.
    Прошёл вдоль Дворца, повернул на Невский и осознал, что в конце его вижу не совсем Адмиралтейство, а силуэт его. Ни ветра, ни дождя не было. Пустой Невский казался тёмным. Было тихо и страшно... К Гостиному, а верней на угол Садовой - я почти прибежал; отец уже ждал; как он успел раньше меня - не знаю, как перешли мы Невский, как появился из бесшумной тьмы двадцать второй - автобус в нашу сторону - не помню; но хорошо помню жёсткий шум дождя, вдруг  хлынувшего и любезно прервавшегося, когда мы вышли на своей - у Аларчина моста - остановке; радостное предвкушение приключения, когда оказалось, что на улице кроме нас - никого, воды по щиколотку - по сию пору чувствую, и вряд ли оно пропадёт...
    По Дровяному - по тротуарам, задирая штаны и ступая в лужи «на цыпочках» дошли мы до Псковской. Тут оказалось - по колено; на углу, у серого - и в впотьмах серого - дома мы разулись; ботинки - на плечо, связав шнурками, Псковскую перешли, и двинулись к нашей «Войтике» (улица Войтика не говорил никто). Походом руководил отец - человек бывалый, напомню - в двадцать четвёртом по всплывшим торцам ходил - я, конечно, подчинялся, молча ждал своего звёздного часу - и дождался: подошли к дому, а - улицу не перейти !!!
    Здесь надо пояснить детали и обстоятельства, которые не любой из ленинградцев понимает - не только нынешних, но и тогдашних, даже тех, что жили в Коломне.  «Войтика» - улица из старых, не то, чтоб заброшенных - но не первого разряда - имела профиль лоханки - от тротуаров к середине уклон; посреди улицы были люки - стоки: через них по трубе утекали в Пряжку дожди; ну, а если дождь без конца, или наводнение - Пряжка через люки выходила на улицу. Один из таких  люков был прямо против нашей парадной - вот из-за него-то и было - улицу не перейти...мне. Отец предлагал - для меня! - поискать-посмотреть-попробовать, но я - торопливо перевесил на него свои ботинки и куртку - кто ж тогда в пальто ходил! - направился прямо, и - поперёк улицы - метра три - проплыл! Горжусь по сию пору!
    Пришли домой. Поругивая меня - восхищенно! - отец сказал, что, чтобы я не простыл, надо мне дать рюмку водки - и я получил! Потом мыли меня - вся квартира, пять семей - восемь душ - я не в счёт - да и не во мне дело было: любовались отцом: он артистически включал газовый водогрей - месяц, как поставили, а газ летом дали - дело происходит на кухне: в ванной-то комнате оказалось окно, ванну выбросили, поселили там бабу-Женю одинокую (сыновья её на фронте погибли, муж да свёкор - в блокаду умерли, её к нам переселили, а в их пустую квартиру поселили пару семей из флигеля, в который попала бомба, отстроили пленные немцы, старых жильцов туда не вернули, а вселили новых)... Следующий день был выходной и дождливый; я сдержанно кашлял и хрипел, представляя, как я приду в школу и объясню, что простыл потому, что «улицу переплывать пришлось».
    Увы! - из рассказов про «потоп» самым интересным оказался не мой,  а близнецов, которые жили в нашем же доме, в дворницкой, - в полуподвале! У них из под пола вода вышла, «жильцам»  пришлось на столе сидеть до ночи, пока вода не ушла, и теперь обещали им в новом дом-сказке квартиру с паровым и горячей водой ...
* * * * *
    И вот на берегу великой реки Миссисипи, в дополнение к рассказу сommander'a RN, рассказывал я это  коллегам, не скупясь на самоиронию. Английского хватало не на всё; кое-что я изложил не совсем точно. В результате получилось, что в кухне поставили ванну, воду грели на газовой плите,  и вся большая семья меня мыла...
    А как добрался я до рюмки водки, коллеги сказали: "Oh!"