Когда растаял горизонт

Забег по врачам длинной в месяц позади. Позади двухнедельное ожидание и заседание МСЭ и вынесенный вердикт - инвалидность третьей группы на год. Позади сбор документов на оформление пенсии. И вот неуверенной походкой слабовидящего, вертя головой по сторонам для ориентации на местности и выставив вперед сумку для встречи с возможным препятствием, я подхожу к знакомому зданию, мимо которого проходил ни раз в юности. Тогда в нем был исследовательский институт. Теперь же здание занимали многочисленные офисы разношерстных компаний, а на первом этаже располагалось районное отделение пенсионного фонда.

Поднимаюсь по широченному крыльцу, с третьей попытки нахожу открытую дверь и попадаю внутрь. Любезная вахтерша объясняет куда идти и как занять очередь. Прохожу мимо ряда стеклянных дверей с крупными нарисованными на них номерами. Тщетно пытаюсь разглядеть нужную мне цифру восемь. Цифры крупные, но не достаточно контрастные для моих глаз. Я щурюсь, меняю точку взора, но все попытки тщетны. Понимаю, что наощупь тоже определить не смогу, так как цифры изображены внутри сплошного круга краской на стекле с обратной стороны.

Спрашиваю у проходящей мимо женщины, где же тут 8-ое окно. Она удивленно поворачивает голову в мою сторону и машет рукой, указывая на соседнюю дверь. Запоминаю дверь и, выдерживая перпендикуляр к ней, пересекаю зал до противоположной стены, где стоит ряд мягких стульев. Занимаю очередь и удачно, никого не задев, сажусь на ближайший свободный стул. Снимаю куртку, кладу кепку в сумку,  вешаю сумку на спинку. Первая часть задачи выполнена. Я на месте! Все нашел, занял очередь, скорее всего я смогу сегодня подать документы или хотя бы сделать первую попытку.

Передо мной три человека. Не спеша, теперь уже торопиться некуда – очередь идет медленно, рассматриваю, насколько мне позволяет зрение, помещение, в котором собрался коротать ближайшую пару часов. Зал большой, хорошо освещенный, поделен рядом из десятка прозрачных дверей от стены до стены на две зоны. В одной, просторной, дожидаются очереди посетители. Что творится в другой увидеть не могу, но по доносящимся оттуда звукам понимаю, что там происходит «таинство» общения сотрудников ПФР с посетителями.

В зале ожидания народу не много, мне удается разглядеть силуэтов 6 – 8. В основном, пришли по одиночке и сидят молча, ждут своей очереди. Я настраиваюсь на долгое ожидание и нащупываю в кармане наушники, но потом оставляю их в покое. Книжку слушать охоты нет. Что-то меня беспокоит и не дает отвлечься. Не привычно как-то среди рабочего дня не сидеть за компом, прорабатывая очередную конструкцию. После тяжкого перехода до офиса ПФР голова свободна от мыслей и, как-то незаметно для самого себя, погружаюсь в воспоминания.

*****

Вот, вроде совсем недавно, я, начальник конструкторского бюро немаленького предприятия-производителя пластмассовых автокомпонентов, расположенного в 40 км от Самары, нахожу объявление о том, что в центре Самары одной научно-производственной компании требуется ведущий конструктор. Измученный за пять лет работы за городом транспортными проблемами, многократной переменой собственников предприятия, с каждой из которых «маразм крепчал», а свои обязанности надо было выполнять лучше и лучше, но за ту же зарплату, я отпрашиваюсь с обеда с работы и еду по 35-градусной жаре в душной маршрутке  на собеседование. Как сейчас помню тот день – 06.06.2006 г. Запоминаю дату, но не обращаю внимания на ее библейскую неприглядность, очень уж хочется бросить работу, на которой пять лет отдавал свои знания и силы, получая в обмен скромное на мой взгляд вознаграждение и некий с долей скепсиса почет со стороны начальства.

На новом месте звезд с небес не обещали, но задачи выглядели масштабно – разработка автоматизированных линий, работа с передовыми технологиями, возможность использования любых современных систем автоуправления, грамотный коллектив, собственная опытно-производственная база неподалеку, работа с такими заказчиками, как «ТатНефть», «СургутНефтеГаз», «Газпром», ну и, что тоже не мало важно,  прекрасный новый офис с уютной кухней. Правда, по зарплате я не выигрывал ничего, но в перспективе, как это водится, обещали поднять...

Надо отметить еще и то, что, как музыка для молодого конструктора, проработавшего 5 лет в ЦСКБ,звучало название должности – ведущий конструктор. В ЦСКБ ведущий конструктор – это вершина карьеры, которая является последним звеном цепочки от конструктора без категории, конструктора 3-ей, 2-ой и 1-ой категорий, ведущего инженера-конструктора. И, если ведущим инженером-конструктором к сорока – пятидесяти годам мог стать почти каждый специалист, достойно прошедший свой трудовой и творческий путь, то стать ведущим конструктором доводилось далеко не каждому

 Ведущий инженер-конструктор занимался разработкой систем, агрегатов, какими-то иными составными частями основного продукта ЦСКБ – ракеты-носителя или спутника. Причем занимался только технической составляющей. А вот ведущий конструктор вел целое направление, разработку ракетно-космического комплекса. Он не стоял уже у кульмана, а занимался больше бумажными, организационными  и финансовыми делами. Он управлял процессом разработки, подписывал конструкторскую документацию на каждый крупный узел, каждое извещение на изменение, закрывал акты выполненных работ, участвовал во внутренних совещаниях  с высшим руководством ЦСКБ, участвовал в совещаниях и научных конференциях в различных высоких московских инстанциях. Скажем прямо, не каждый бы смог работать на месте ведущего конструктора, не каждый бы захотел на нем остаться, однажды попробовав, но для романтически настроенной молодежи карьера ведущего конструктора  была намного привлекательней, чем подъем по административной лестнице, начинающейся  от начальника группы, и продолжающейся начальником сектора, начальником отдела и так далее до генерального конструктора – начальника ЦСКБ.

Я же не догадывался, что руководство той самой фирмы не знало разницы между ведущим инженером-конструктором и ведущим конструктором и записало в штатном расписании, как было короче и проще. Ну, а то, что мне говорили, что я буду управлять целым направлением разработки и средствами, выделяемыми на проект, я отношу на то, что желаемое выдавали за действительное, в надежде на будущие перемены. Как оказалось, средствами в фирме было кому управлять, а вот «давать стране угля», выдавать на гора конструкторскую документацию, народу не хватало.

Правды ради, надо сказать, что на тот момент меня уже не только тщеславие и инженерная романтика направляли  в сторону больше руководящей, чем конструкторской работы. За пару лет до описываемых событий пришел я на очередную проверку зрения в недавно открывшуюся частную глазную клинику. Вернее даже сказать, мама дала мне, взрослому дядьке,  денег на обследование и за руку привела в эту клинику. Мой опыт общения с офтальмологами был уже на тот момент абсолютно негативным, так как они обследовали- обследовали и, лечили-лечили мое зрение, но ни малейшего улучшения добиться не могли, напротив, зрение постепенно падало год от года. Походы к окулистам я давно уже считал бесполезными. Но тот визит ценой в кругленькую сумму, оказался не рядовым. При первичном же осмотре оказалось, что я  все то, что еще вижу, вижу только одним левым глазом. Мой правый глаз видел только мутные очертания предметов и даже самые большие буквы «Ш» и «Б» им разглядеть не удавалось ни с какого расстояния.

Заезжий врач из клиники Мулдашева, который почему-то сильно вонял какой-то псиной и лез мне в глаза прокуренными, как казалось, до самых костей, пальцами, предложил сделать на этот глаз операцию, имплантировав в пространство за глазом пористое вещество «аллоплант», в которое должны были бы прорасти сосуды, что должно было бы улучшить кровоснабжение глаза и частично восстановить его функции с некоторой вероятностью менее 50%.

Но толи палитра чудовищных запахов, источаемых тем офтальмологом, приехавшим вместо знаменитого профессора Мулдашева, толи сказанные мне наедине негромким шепотом слова нашего местного специалиста, о том, что в моем случае такая операция ничем не поможет, а риск осложнений всегда имеет место быть, я принял решение от хирургического вмешательства воздержаться, но осознал, что с работой за компьютером и с чертежами надо как-то завязывать и искать работу менее нагружающую зрение.

Работая начальником КБ, мне не удавалось поберечь свои глаза. Последний за время моей работы на этом предприятии  основной собственник сократил КБ с десяти человек до четырех и мне приходилось и управлять КБ, и сопровождать  проекты, отданные на аутсорсинг, и самому проектировать оснастку. Поэтому, когда на горизонте забрезжила работа ведущего конструктора, я подумал, что смогу-таки  в этой роли пощадить остававшееся на тот момент зрение.

На самом же деле на новом месте конструкторско-графической работы не стало меньше. Наоборот, первое время пришлось создавать собственную базу трехмерных моделей, так как в большинстве своем народ работал по-старинке с плоской графикой и задела 3D-моделей не имел. Самому приходилось и строить трехмерные сборки, самому с них делать сборочные чертежи, самому делать деталировку, адаптируя по ходу программные средства под специфику предприятия.

Но работа понравилась с первых же дней. Здесь можно было воплощать самые смелые конструкторские идеи, применяя готовые высокотехнологичные покупные модули, можно было заниматься виртуальным моделированием,, применять для изготовления деталей передовые технологии, самому создавать сложный технический объект, оснащенный средствами автоматизации, работающий под управлением программного обеспечения, логику которого ты придумал сам. Если на прошлой работе  я был один из двух квалифицированных конструкторов на предприятии, то здесь я мог советоваться с тремя-четырьмя конструкторами не меньшей квалификации и с огромным опытом работы, в результате чего возникали совершенно новые для меня перспективные технические решения. Здесь было главное – высокий процент самореализации и высокий процент разработок, идущих не в корзину, а в производство, а затем к заказчику.

И вот, спустя несколько месяцев работы на новом месте, я стою рядом  с недавно собранной  20-ти метровой конструкцией, которая придумана, в основном, мной, по которой вращаясь веретеном плавно движется  800-килограммовая бурильная труба, легко забираясь на полиуретановые ролики и бесшумно съезжая с них. Петрович, наш главный специалист по ультразвуковой диагностике, касается мелом трубы, рисуя на ней спираль. Мастер  останавливает рольганг и в окружении нетерпеливой толпы испытателей измеряет шаг спирали. По окончании прогона шумной толпой направляемся к выходу, сознавая на ходу, что все получилось, как задумывали и получилось с первого раза, а довольный прошедшими испытаниями наш главный конструктор панибратски хлопает меня по плечу. В те дни я чувствовал себя востребованным, реализовавшимся специалистом. Да я не проектировал, как мечтал с детства, лучшие в Мире самолеты, но создавал то, чего без моего творчества не было бы и за это «то» -то  не было стыдно. Более того, я испытывал некое удовлетворение творца, воплотившего то, что существовало совсем недавно только в моем мозгу, в металл и «живое» движение по придуманным мною и коллегами правилам.

*****

Женщина, за которой я занимал очередь, вышла, застегиваясь на ходу из-за двери с нарисованной цифрой восемь и, проходя мимо, пригласила меня пройти. Я поблагодарил, подхватил со стула свои вещи и направился  к заветной цели.

За дверью был оборудован прозрачный со всех сторон кабинетик со стоящим посредине стулом. По положению стула я определил положение окна, за которым сидела сотрудница.  Пространство между стулом и окном занимал глубокий пластиковый подоконник, протянувшийся по всей длине кабинетика. Дверь за мной закрылась и звуки, идущие  из холла, почти исчезли. В кабинете стоял устойчивый запах духов времен моей бабушки, нечто похожее на «Ландыш серебристый», навеявший на меня едва уловимое ощущение старческой безысходности. Я поздоровался с сотрудницей и принялся устраиваться. Повесил куртку на спинку стула, достал пакет с документами из сумки. Кинул сумку в угол на подоконник и уселся напротив окошка в «Мир сотрудников ПФР», который  представлял собой длинный зал, разделенный на части непрозрачными, как мне показалось, перегородками на кабинетики, не имеющие  задней стенки.

Судя по голосу, уставшая, но вполне доброжелательная сотрудница принялась по очереди забирать у меня документы. Убедившись, что есть все или почти все, она стала их сканировать, копировать, заносить в базу. Мне делать было нечего. Книжку слушать опять не хотелось и я безразлично смотрел на сотрудницу и невольно слушал историю трудовой жизни пожилой женщины, громко повествующей ее другой сотруднице ПФР в соседнем кабинете. Монотонный ее рассказ снова погрузил меня в воспоминания.

*****

Радужные настроения на новой работе длились не так долго, как хотелось бы. Новизна творческих решений сменилась рутиной тиражируемых во благо экономии средств решений. Острота впечатлений от воплощения в жизнь новой техники сменилась головной болью от проблем, возникающих при монтаже и внедрении, связанных с всеобщей безответственностью и желанием свалить проблему с больной головы на здоровую. Каждый раз болезненно отдавались в душе приступы дремучего скупердяйства директора. Выявилось и деление коллектива на две категории людей. Первая – это  приближенные к руководству, связанные родственными, дальнеродственными и какими-то еще незримыми связями,
Которые больше делали вид, что работают, надували щеки и постоянно генерировали «косяки» в работе.  Вторая группа – это расходный материал, люди, которых принимали на один-два года, отжимали, как могли, вешали на них «косяки» всех остальных и выгоняли «по собственному  желанию». В первую когорту, конечно, мне попасть не удалось, но во второй я продержался не год и не два, а больше шести лет.

Спустя лет пять ударной работы как-то сразу навалилось: и разочарование в работе, и разочарование в профессии, в которой, как ни бейся, не достигнешь какой-никакой материальной стабильности, и усталость от пробуксовок в большом сложном проекте, в котором, как обычно, «элита» напринимала безответственных решений и теперь безуспешно пыталась штурмовщиной и истериками поправить ситуацию. Мое зрение тоже вносило лепту в общий негатив и продолжало падать, но я не испытывал на тот момент большого дискомфорта. Дело в том, что  наша фирма перешла на лицензионное программное  обеспечение и с «мерседеса» типа Solid Works мы пересели на «запорожец» типа «Компас». Кроме множества неудобств «Компас» дал лично мне одно единственное, но мощное преимущество – это удобный инверсивный интерфейс, когда фон на экране компьютера не привычный белый, серый или цветной, а черный. Линии и буквы на таком экране соответственно белые. Но это только на моем экране, имеющем специальные настройки, чертеж выглядит, как изображенный белыми линиями на черном листе, у других пользователей тот же самый чертеж отображается в черных линиях на белом листе. Эта возможность позволяет людям с очень слабым зрением комфортно работать с чертежами и текстами.

Осознавая, что зрение мал-по-малу падает, а конструкторской работы меньше не становится я предпринял попытки поддержать свои глаза и два раза за два года на десять дней ложился в глазную клинику. Правда, ни улучшения зрения, ни заметного снижения скорости его падения это не дало. Врачи только разводили руками и рекомендовали пить больше витаминов.

Не знаю было ли это связано с моими десятидневными раз в году больничными, или с тем, что меня не пускали в командировки на монтаж и доводку конструкций из-за ответственности за меня, если произойдет какой-то несчастный случай на производстве, или из-за пары ошибок, которые я допустил по недогляду, а начальство просто проглядело, или просто в силу моего упрямого и довольно-таки задиристого характера, но однажды ближе к концу дня подошел ко мне на нашей фирменной уютной кухоньке начальник КБ, иван Михайлович, и сказал в пол голоса:

- Послушай, у меня к тебе серьезный разговор. Он мне крайне неприятен, но шеф попросил до тебя довести.

Я слушал внимательно, не понимая к чему этот заговорщический полушепот и куда он вообще клонит. Были до этого за пару недель у нас приперательства с начальством на кухне на тему шумных и затягивающихся больше, чем на 10 минут традиционных чаепитий в 10-00 и 15-00, которые я посещал регулярно и считался одним из  хранителей традиции, поэтому подумал, что речь пойдет об этом и понимающе кивнул.

- Понимаешь, - продолжал мой начальник, - шеф говорит, что времена наступили тяжелые, сам понимаешь, август на дворе, а заказов новых нет.

- Да, конечно, - поддержал я разговор, уже не уверенный, что речь пойдет о наших маленьких коллективных радостях.

- Ну, вот, - несколько воодушевился Иван Михалыч, -заказов нет и каждый ведущий у нас на счету. Надо и рисовать, и испытывать и в командировки ездить. Понимаешь?

- Понимаю, - подтвердил я, понимая уже, что меня-то в командировки не посылают, то есть я этот вопрос не закрываю.

- Ну, вот. Тебя мы на Севера послать не можем. Мало ли что, краном там тебя придавит или КамаЗом каким. Понимаешь?

- Ну, да, пожалуй, сейчас для меня это рискованно было бы, - ответил я невольно напрягаясь от затронутой проблемы, которую так вот вслух мы пока не обсуждали ни разу, хотя много о чем говорили честно и открыто, без жеманства.

- Поэтому он хочет, чтобы все ведущие были взаимозаменяемы. Почертил, пошел на базу, испытал, поехал на монтаж и так далее.

Такие же разговоры велись и шесть лет назад, когда я поступал на работу. Однако, до этого момента всех более или менее устраивало, что кто-то больше ездит на монтажи, а кто-то больше чертит в офисе. Тем более, что хотя все мы и инженеры-механики, но квалификация и способности у всех разные. Кто-то уже давно не помнит ни теорию машин и механизмов , ни математику, но любит крутить гайки и руководить монтажниками. Кто-то наоборот силен в теории и генерирует идеи, но теряется на стройплощадке при встрече с откровенным хамством и пофигизмом. Желание иметь универсальных специалистов понятно, но трудно выполнимо в наших условиях, когда конструктор – редкая, не престижная, низкооплачиваемая специальность. Я посмотрел на Ивана михайловича, пытаясь понять, что он сам об этом думает, но не понял, так как  уже давно не видел лиц, а привычку смотреть говорящему в глаза сохранил.

- Поэтому шеф хочет тебя заменить, - все таким же полушепотом подытожил Иван Михайлович и сразу же добавил, как бы оправдываясь, -  ну, это не значит, что прямо сейчас. Просто ты имей в виду и начинай искать работу. Месяц, два, тебя никто не торопит. Работай пока, как работал, но ищи себе что-то по-малеьньку.

Я старался не подать виду, что изумлен и шокирован, но, думаю, что на 100% это мне не удалось, в  ответ я сказал вполне спокойно и доверительно, как бы открывая свой секрет человеку, который поведал мне свою тайну:

- Я понял, Иван михалыч. Хорошо… Честно говоря, я давно думал об уходе, смотрел объявления, но пока ничего подходящего не нашел.
- Ну ты сильно не торопись, ищи обстоятельно, - ободрился мой начальник и заметно повеселел, как будто этим разговором скинул с плеч тяжелый груз, направляясь из кухни.

Я сполоснул чашку и совершенно ошарашенный пошел за ним вслед, только-только начиная осознавать, что здесь произошло. В этот момент мне показалось, что  на моей коротко стриженной голове встали дыбом волосы. Конечно, я не был доволен работой и искал новую, но никак не ожидал, что меня попросят уйти, да еще вот так загадочно, от имени директора через третье лицо, которое я на тот момент считал не другом, конечно, но близким старшим товарищем.

Погрузившись в привычную работу, я уже к концу дня отошел от первого шока. Дома рассказал о случившемся супруге, которая была посвящена в мои планы по поиску новой работы, и поэтому не очень-то огорчилась, ведь я уже несколько раз с периодичностью в пять лет менял работу и каждый раз находил место не хуже прежнего. Правда, она удивилась инициативе директора, так как на основании моих рассказов о работе, фото- и видеорепортажей о корпоративных праздниках, была уверена, что коллектив ко мне очень хорошо относится, начальство ценит и т. д.

Не могу сказать, что я резко повысил темп поиска работы, так как было не понятно, что именно надо искать, учитывая обстоятельства падающего зрения, вступающие в противоречие с работой инженера-конструктора. Добавил к своим резюме на сайтах по трудоустройству варианты «руководитель конструкторской службы» и «руководитель проекта», надеясь найти работу административного плана. Однако, прошло больше месяца, а подходящей вакансии не находилось. Два собеседования, на которые я съездил, результатов не дали. В одном месте нужен был конструктор-деталировщик с опытом работы 1 – 2 года. На другом мне обещали перезвонить, но не перезвонили. Когда же я позвонил им сам, сказали, что уже нашли человека.

По инерции я продолжал, как ни в чем ни бывало, выполнять свою прежнюю работу. Я надеялся, учитывая не ультимативный тон беседы с Иваном Михайловичем, протянуть до Нового года, получить 13-ую зарплату и, имея некоторый запас средств, уволиться и вплотную приступить к поиску новой работы. Но этим малодушным планам не суждено было сбыться.

В сентябре, когда директор ушел в отпуск, меня и Ивана Михайловича вызвал исполняющий обязанности директора главный инженер и сказал, что два месяца подходят к концу и пора бы мне уже определиться с новой работой и написать заявление об увольнении. Он говорил, что директор уходя, наказал до его возвращения решить мой вопрос. И опять я оказался не готов к разговору, но сумел объяснить, что работать и одновременно искать работу не так просто и, что до сих пор у меня нет вариантов, поэтому мне нужен еще хотя бы месяц. На этом и договорились.

Вторая беседа об увольнении произвела на меня гораздо больший эффект, чем первая. Я сознавал, что через месяц лишусь источника дохода, а когда найду новый совершенно не понятно. Причем, надо отметить, что форма оплаты у нас была такова, что примерно половину зарплаты мы получали ежемесячно, а вторая половина выплачивалась ежеквартально в виде «черной» премии. То есть получалось, что, уволившись в октябре, я получу только половину зарплаты, которая и целая-то была небольшой, не говоря уже о том, что плакала и моя тринадцатая зарплата, которая выплачивалась по результатам годовой работы и бывала в хорошие времена больше квартальной премии. Таким образом, следующий месяц мне светило работать за пол зарплаты и распрощаться с премией, которая должна была составить порядка  10% годового заработка.

В результате  я впал в затяжное депрессивное состояние. Прошлые разы, когда я искал работу, меня никто не подгонял, я действовал по собственной инициативе и не сомневался, что найду работу не хуже прежней. Сейчас же из-за потери зрения мои перспективы стали неопределенными. И я, наконец-то осознал, что являюсь человеком с ограниченными возможностями и могу больше вообще не найти работы по своей специальности. Поняв это,
придумал план «Б» - на случай, если меня выкинут, а работы не будет, - оформить инвалидность и встать на учет на биржу труда. Это, как я полагал, позволит мне иметь необходимый для перестройки жизни минимальный, но постоянный доход, дающий возможность вместе с более чем скромной зарплатой супруги свести концы с концами.

На следующий же день после разговора с главным инженером я побежал по врачам и начал заполнять посыльный лист для прохождения медико-санитарной экспертизы. Кроме того, я нашел время и съездил в трудовую инспекцию и узнал о своих правах и обязанностях. Там мне посоветовали не увольняться по собственному желанию, а уволиться по статье в связи с невозможностью по состоянию здоровья выполнять свои должностные обязанности. В этой ситуации работодатель обязан предложить работнику другую должность, если таковая имеется, где бы он мог работать с учетом своих ограниченных возможностей. До сих пор я не могу дать однозначной оценки этому решению, но я последовал совету, отказался увольняться добровольно и потребовал оформить увольнение в соответствии со статьей 77 ТК РФ.

Разумеется, у работодателя не нашлось для меня, проработавшего на него 6,5 лет и знавшего досконально всю инженерную кухню предприятия, никакой другой работы, где бы я мог продолжить свою трудовую деятельность для нашего общего блага. Иван Михайлович, правда, робко так предложил поработать по договорам субподряда – то есть фактически выполнять прежние мои должностные обязанности, но на дому и за вдвое – втрое меньшие деньги. От этого предложения я, как смог вежливо. Отказался, оставляя для себя возможность вернуться к этому вопросу в случае полной жизненной катастрофы. Ушел я с гордо поднятой головой, но кошки на душе скребли и уверенности в завтрашнем дне не было никакой.

Получив  трудовую книжку, я сразу же направился на биржу труда, где меня ожидало очередное разочарование. Я был уверен, что первые два месяца мне полагается пособие в размере 75% от среднего заработка за последние три месяца и даже справку нужной формы  взял при увольнении. Но Оказалось, что я не знал маленького нюанса – 75% от среднего заработка, но не более 4500 рублей. То есть, сколько бы я ни получал до увольнения, государство не было готово мне платить пособие больше 4500. Вакансий начальника КБ или ведущего инженера-конструктора, как я и предполагал, в базе данных не было.

Так в очень короткий срок я превратился из более-менее обеспеченного специалиста с 16-летним стажем в безработного с самой низкооплачиваемой (третьей) группой инвалидности. На работе я получил расчет размером 20 тысяч рублей. Через две недели получил с биржи труда 2500 рублей. Где-то еще через месяц – два  мне «светила» пенсия примерно в 4500 рублей, включая компенсацию за отказ получать льготы в натуральном виде. Вот, для оформления этой самой пенсии я и пришел в ПФР.

*****

- Давайте, будем расписываться, - сказала сотрудница ПФР, протягивая мне несколько бумажек.

- Давайте, - вздохнул я и нащупал на подоконнике ручку на веревочке, - показывайте где.

После выполнения серии автографов я вновь остался не у дел. Сотрудница с бумагами куда-то ушла. Я остался с собой наедине в закрытом со всех сторон источающем удушливый запах цветочных духов кабинетике, в который плохо проникали внешние звуки. И тут как-то со всей полнотой ощутил, что вот сейчас я, молодой мужик, которому нет еще сорока, вполне еще себе здоровый, переступил черту за которой лежит финишный отрезок моей жизни, ведь пенсия – это мостик к смерти, который У кого-то длиной в год-два, у кого-то - десятки лет. Но обратного пути нет. Жизнь подошла к безрадостному концу, смысл которого – осознание ПРОЙДЕННОГО пути и подготовка к переходу в небытие. Какой-то дикий ужас охватил все мое существо, ужас от того, что еще пару месяцев назад я ощущал себя вполне активным, дееспособным, востребованным членом общества и вот теперь стою на грани пропасти в очереди за жалкой подачкой от государства, которое с этой минуты будет ждать, как блага, моей полной утилизации.

Наверное тогда у меня родилась такая ассоциация: когда человек появляется на свет в соответствии с врожденными способностями и всем тем потенциалом, что он получает от Бога, он оказывается в центре круга возможностей. В этот момент ему открыта любая дорога в пределах круга. Но, как только человек начинает идти по жизни в одном из бесконечного числа направлений, возникают две линии, выходящие из точки, в которой находится человек, направленные к кромке круга, которые ограничивают его перемещения по кругу. И, таким образом, чем дальше человек отходит от центральной точки своего рождения, тем меньший сектор круга становится ему доступен. В зависимости от того, как человек развивается и как использует свой потенциал, меняется угол между ограничительными линиями. Выбрал профессию инженера, тебе закрыта дорога, например,  медицину, музыку, спорт высших достижений. Продвинулся еще несколько лет по тому же пути, ты уже никогда не станешь великим музыкантом. Попал в тюрьму, никогда не будешь полицейским и т. Д. К 40 годам большинство людей уже прошагали больше половины радиуса круга возможностей и для них остался небольшой «кусочек пирога». Рисуя для себя такую картинку, я вдруг осознал, что мой сектор стал очень узким и ограничительные линии для меня почти схлопнулись, оставив узкую дорожку к краю круга. Говоря иными словами, я осознал, что прошел путь от момента, когда меня окружали бесконечные горизонты куда ни кинь взгляд, до момента, когда горизонт растаял, а остался лишь  свет в конце туннеля.

Вскоре сотрудница вернулась. Я достал платок и вытер выступивший на лбу липкий, холодный пот, промокнул шею под воротником рубашки. Довольно быстро я вернулся в нормальное состояние, но чувства, испытанные в кабинете пенсионного фонда в день подачи документов крепко засели в моей памяти.

Но не такой я человек, чтобы оплакивать себя при жизни и опускать руки. Мне озвучили примерный полагающийся размер пенсии и я понял, что ужасаться некогда, некогда заниматься «поисками себя» с нуля, в этой стране надо бороться за свою жизнь, бороться за кусок хлеба, бороться за свою семью и доказывать каждый день, что ты член общества, а не его отбросы.  Из пенсионного фонда я вышел с пониманием того, что надо работать, работать на себя и  не надеяться на работодателей и мифическое государство.

Через неделю у меня был собственный сайт с наполненным фотографиями и рисунками резюме, отражающем в красках и с некоторой присущей мне хвастливостью 16-летний трудовой путь. Я обзвонил всех своих коллег, с которыми пересекался за последние лет 10 и кратко посвятил их в свои новые жизненные реалии и уже в декабре я выполнял свой первый частный заказ, а к Новому году заключил договор на удаленную работу с фирмой из Санкт-Петербурга. с февраля мне уже пришлось привлекать к выполнению заказов двух старых знакомых. В результате мой заработок был не меньше прежнего, а работал я на дому столько времени и тогда, когда считал возможным.

Правда, моя работа по-прежнему была связана с напряжением остатков зрения и надо было что-то решать радикально, надо было менять специальность и сферу своего применения. Но об этом уже другой мой рассказ.

9.12.2018 Самара