Муравьев-Амурский. Ч. 1. Гл. 2. Военные походы

В 1827 году выпускник Пажеского корпуса, удостоенный золотой медали, направлен в лейб-гвардию 16-го Финляндского полка в чине прапорщика. Описание боевых подвигов Муравьева могло занять отдельную книгу, хотя по значимости они оказались в тени его дальневосточной эпопеи. Боевое крещение молодой офицер принял в Турецкой войне, начавшейся после того, как для России оказался закрыт пролив Босфор. Красоты голубого Дуная затмевались  дымом и кромешным адом взятия турецких редутов. В двухмесячной осаде крепости Варна, взятой штурмом, когда было захвачено девять тысяч пленных и триста орудий, прапорщик Муравьев за отличия в сраженьях награжден орденом Святой Анны с бантом и повышен до звания поручика. С лета и до конца 1829 года его не отпускала лихорадка, иногда с сильными приступами.

Осенью Финляндский полк был возвращен в Россию, и боевой офицер поступил адъютантом к генерал-лейтенанту Головину. В 1830-31 годах состоялся поход по подавлению крупного польского восстания, поднятого с целью восстановления Речи Посполитой в пределах границ 1772 года и захвата территорий, населенных белорусами, украинцами и литовцами, с чем Россия, естественно,  не могла согласиться, надолго поумерив польские  аппетиты. Запутанные маневры Е.А. Головина привели к рассредоточению и расстройству польской армии, предопределив ее поражение. В ходе военных баталий поручик Муравьев не однажды направлялся парламентарием для ответственных переговоров к командующим польских соединений и справлялся с ними показательно успешно. 

За разгром повстанцев на груди поручика компанию с Анной  скрепил  Владимир, тоже Святой и тоже с бантом. Вслед за святыми прилетела награда пулей с контузией правой ноги и с бинтом вместо банта. Вдобавок забинтованному герою вручили золотую шпагу с надписью «За храбрость». В результате всего Варшава пала, Польское Царство объявлено провинцией России, сейм и польское войско упразднены. Тысячи повстанцев бежали, куда подальше, за пределы Польши, осели в Европе и принялись создавать из России образ душителя свобод, распространяя русофобию, затянувшуюся до наших дней.

Военной службе Муравьев отдавался со всем энтузиазмом, однако, материальное положение семьи стало угрожающим, и он после двух военных кампаний вышел в отставку, занявшись управлением отцовским имением Стоклишки Виленской губернии, которому грозила распродажа с торгов. В отставку его подвинула и особая, трудно излечимая кавказская лихорадка. Отец поддерживал сына переводами по сто рублей «на штиблеты и про запас», в котором, однако, всегда оставалось пусто.

Ныне основная часть той губернии входит в состав Белоруссии, меньшая – в составе Литвы. Здесь-то и оказалось, что скучнее занятия деятельной натуре было не найти. Управляющий имением в глубокой тоске писал отцу: «Гражданская служба противна и моим понятиям, и моему честолюбию».  Успеха на мирном фронте боевой офицер в чине штабс-капитана не добился; позднее родовое имение спасено от разорения младшим братом Александром, тогда как сам Николай Муравьев примет в управление и приведет в порядок хозяйство российского масштаба. Каждому свое.  При нахождениях в Петербурге его неоднократно приглашала к себе на беседы Великая княгиня Елена Павловна, внимательно следившая за продвижениями давнего поклонника.
***
Откликнувшись на запрос засидевшегося в тихом имении крестьянского распорядителя, благосклонная судьба приставила штабс-капитана Н. Муравьева офицером для особых поручений к прежнему начальнику, генерал-майору Е. Головину, назначенному корпусным командиром на Кавказ, горячее местечко, где шли нескончаемые бои. «Школа Головина», состоявшая в наведении страха на подчиненных наказаниями, воспринята Муравьевым, как наиболее эффективная из других. Впрочем, сослуживцы замечали, что подчиненный офицер непостижимым образом имел большое влияние на властного командира Головина. Со временем усердный ученик превзойдет в жесткости своего учителя. Чем бы объяснить столь странное обстоятельство? Не тем ли, что род Муравьевых отличался на редкость суровым, даже свирепо-диким характером? Не удивительно, если его родоначальником был некий князь Алановский, татарский мурза. Один из их рода, М.Н. Муравьев, губернатор нескольких областей, был даже прозван Вешателем.

Военное присутствие на Черном море для России диктовалось необходимостью противостояния вмешательству в кавказские дела со стороны Турции и вездесущей Англии и их стремлению к захвату Северокавказского имамата. Англичане, по давнему обыкновению, разжигали костры национальных противоречий, вели на спорных территориях подрывную агитацию, снабжали горцев деньгами и оружием для нападения на русские порты. В зоны конфликта ими направлялись отряды наемников. С тех кавказских событий у Муравьева укрепилось стойкое неприятие и настороженность к действиям английских экспедиций, где бы они ни появлялись.

Кавказский поход начинался в 1817 году и мыслился легкой  кампанией, в которой после победоносных баталий Отечественной войны 1812 года особых усилий для покорения местных племен не предвиделось, но затянулся он на  полвека с большими людскими потерями. Свободолюбивые горские народы оказались орешком покрепче французского нашествия. Веком раньше князь Григорий Потемкин дошел до Северного Кавказа, подчинив российской короне кубанских казаков, а Муравьеву пришла пора продвинуться дальше, на черноморское побережье Кавказа.

На бурлящем Кавказе состоялся стремительный взлет Николая Муравьева в карьере. Военная обстановка, как на рентгеновском снимке, проявляет истинную ценность каждого участника боевых действий от солдата до генерала, безошибочно определяя, кто есть кто. Военные действия пришлись Муравьеву чуть ли не родной стихией, где он уподобился рыбе в воде. Не зря же он утверждал в своих письмах, что только «военный путь может обещать мне быстрое возвышение». За фразой с претензиями на успех кроется честолюбие, стремление взять баснословные высоты, хотя он сам еще не представлял, для чего, собственно, они нужны, эти высоты.  Но личности исключительного масштаба, вошедшие в историю человечества, безотчетно рвались в неизведанные выси, а там уже разбирались, что к чему.

Обстановка на Кавказском театре военных действий была тяжелейшая. Болотистая и гнилая местность, гнус, лихорадка и проливные дожди вели к болезненности и смертности в русских гарнизонах. Служивые умирали сотнями. Россия вела упорную войну с грозным имамом, но усмирение подвигалось медленно. В непрестанных нападениях на русские укрепления завязывались кровопролитные бои. Защитники захваченных постов и городков безжалостно уничтожались. Так было с Михайловской крепостью, где начальником гарнизона был штабс-капитан Лико, окруженной  войском горцев в количестве одиннадцати тысяч человек. Гарнизон в составе двухсот пятидесяти человек отбил первый штурм, но не устоял во втором и был полностью изрублен. Горцы бросились к пороховым складам, но здесь-то произошло светопреставление. Рядовой Тенгинского полка Архип Осипов, по  заблаговременному заданию начальника гарнизона Лико, взорвал погреба, устроив кладбище для трех тысяч нападавших. Вместе полегли победители и побежденные.
***
В апреле 1838 года Николай Муравьев, уже в чине майора, прибыл к новому месту службы. Он весь в воодушевлении, что читается в письме брату Валериану: «… люблю Кавказ со всеми его лихорадками и лишениями за то, что в нем могу развернуться». В начале сороковых годов начались кавказские походы. В Южном Дагестане обстрелянный офицер выглядел настолько воинственно, что очередного ордена оказалось недостаточно для соответствия проявленным заслугам, тогда дали два, один за другим. Жаркое лето 1839 года прошло в изнурительной осаде крепости Ахульго, защиту которой возглавлял кавказский вождь Шамиль. Горцы оборонялись настолько отчаянно, что при штурме Сургаевской башни одной пулей пробили Муравьеву локтевую и кистевую кости правой руки, еще и с онемением трех средних пальцев. Крепость была взята с огромными потерями с обеих сторон. А пальцы восстановились только через десять лет, к сибирскому назначению, когда генерал-губернатору Восточной Сибири пришлось воевать острым пером с петербургскими чинами не менее яростно, чем с кавказскими  джигитами. Учился писать левой рукой. Тем не менее, схваченная горячая пуля стала Николаю Муравьеву тем знаком, с которым храбрый офицер стал полковником. Тифлисский госпиталь – и боевая труба позвала на взятие укрепления Дала в восставшей Абхазии с награждением  полковника орденом Святого Владимира, опять с бантом.

Тринадцатую дивизию пехоты, подошедшую на подкрепление морем, направили по берегу за авангардом  Муравьева, который шел во главе батальона Тенгинского полка. Засады и  набеги горцев сопровождали колонну по всему пути, еще и авангард оторвался. Колонна встала, пока не объявился Муравьев; за пояс заткнуты  два пистолета, в руке шашка.
- Почему ушел в отрыв от основных сил?
- У меня шаг скорый, муравьевский, а не  немецкий тихоход.

Движение возобновилось ненадолго. Хаджи-Берзек силами в пять тысяч убыхов, уверенный в победе, напал на два батальона, и разразился такой батальный огонь, какого Кавказу не приходилось видеть и слышать. Обстановка сложная, пересеченная местность, овраги, множество открытых флангов, но убыхи дрогнули, напор ослабел. Разбитый Хаджи-Берзек бросил армию, но силу набирал Шамиль, талантливый военачальник, тридцать лет защищавший имамат во главе армии в двадцать тысяч горцев.
***

В том же, сороковом, году поручик Тенгинского полка Михаил Лермонтов отличался «пылкой отвагой» в Чечне, на левом фланге Кавказской линии. Сотник Дорохов, получивший  ранение, передал ссыльному поэту отряд «летучих охотников», перенявший тактику горцев и действовавший вроде партизанского отряда. В отборной команде собрался видавший виды отпетый народ, признавший в молодом поручике своего вожака. Быстрота,  подвижность и натиск приносили летучей сотне в боях максимальный эффект. При сотне действовали и пластуны. По сути,  это был первый в русской армии спецназ. После боя на реке Валерик поэту долго дурманил голову воздух, напоенный пролитой кровью. Он вспоминал тот бой по свежим впечатлениям:

Ура – и смолкло. – Вон кинжалы!
В приклады! – И пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, грудь о грудь…

Летом сорок первого, когда поручик Лермонтов стрелялся в  курортном Пятигорске, Муравьеву выпала передышка на постройке укрепления в изумительном по красоте местечке Черноморского побережья с благозвучным названием Гагры. Осенью полковник во главе летучей кавалерии без устали гонялся за абреками по аулам и другим пунктам, их невозможно перечислить, если только Сухум-Кале, реку Сочи,  Псху, являя благоразумную распорядительность в маневрах, за что удостоился ордена Святого Станислава. Святых с бантами собралось настолько много, что  коллекционер ненароком и сам становился святым. А Михаил Лермонтов на той дуэли даже не стрелялся. По команде «К бою!» благородный и бесстрашный поэт-воин, двадцати шести лет отроду, поднял руку с пистолетом над головой, подавая жест доброй воли, и был убит наповал с расстояния десяти шагов. Следом за Пушкиным Россия потеряла еще одну «прекраснейшую славу Отечества».

Командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал  И.О.  Анреп, хорошо зная Муравьева, был уверен, что он «не пустится необдуманно ни на какое предприятие». Из донесения военному министру о геройской защите Навагинскойй крепости:  «Не боюсь оскорбить храбрых защитников укреплений, сказав, что с таким начальником, как генерал Муравьев, всякое войско сделает то же самое» (Анреп). Гора при Навагинском укреплении была ключевой. Движение Муравьева было так быстро, что неприятель не успел собраться, гора занята без единого выстрела. Прибывшим русским силам оставалось занять высоты и укрепление. «У него какие-то кошачьи манеры, - подметил генерал Филипсон, служивший при Анрепе, - которые быстро исчезали, когда надо было показать когти».

Муравьев – начальник отделения Черноморской береговой линии из девяти укреплений и фортов, проходившей от Анапы до границы с Османской империей, которая отрезала черкесам пути доставки военных припасов из-за границы. Он участник усмирения племен убыхов и джигетов. Убыхи, вражда которых к русским доходила до фанатизма, угрожали расправами джигетам за их миролюбие к царской армии, и полковник Муравьев лично провел переговоры  с ними, добившись покорности убыхов. Где только можно, он применял мирные способы, при которых вхождения в Россию новых территорий оказывались более прочными, и даже привез в Петербург вождей семи местных племен, принявших российское подданство. С той встречи царь запомнил Муравьева, умело применявшего не только военные, но и дипломатические приемы, и по заслугам произвел его в генералы. Путь от майора до генерала пройден за три года. Возведенные военные крепости муравьевской береговой линии со временем положат начало российским городам Новороссийску, Геленджику, Сочи, Адлеру, Пицунде, Гагре и другим. Приобретенный военный опыт Муравьев успешно перенесет с Кавказа на Дальний Восток.