Не о житейском

Моя дочь Катя с мужем сразу после женитьбы комнату снимали в старом дощатом бараке на первом этаже. Зимой на полу вода замерзала в ведре, кран с холодной водой в  единственном туалете на этаже — комнат на двадцать —  вот и все удобства. Маленькая комнатка: диван, крошечный столик, два стула и  шкафчик под вещи, в углу табуретка с плиткой, на полочке кастрюльки и тарелки — обстановка. Прожили они там два года. И туда же привезли из роддома Женечку. Я приехал посмотреть внучку. Захожу в открытую дверь — Кати нет — вышла к соседям. На диване маленькая черноволосенькая девочка — лежит, смотрит на меня — изучает. Так вот и встретились.

Молодая семья поскиталась еще несколько лет по чужим углам, пока не обрела собственный.  Именно угол, но свой! Живут легко. К вещам душой не привязываются: старое легко выбрасывают,  чтобы подкопить и купить новое. Трудности не ругают, другим не завидуют. Последнее особенно важно. Многие вокруг по сегодняшним меркам более успешны — обросли стенами, садами, огородами, гаражами и заборами. А эти живут себе, радуются друг другу, не пускают чужих в свой уголок, но и не замыкаются в нем — другим готовы помочь, чем могут. Боже упаси подумать, что я рисую идеальную картину. Всё у них бывает, как и в других семьях. И житейскую скромность я не пропагандирую — отнюдь! Речь о другом, вернее, о другой — о Женечке.

Тогда в бараке мы друг на друга посмотрели — и  сразу же  подружились.  И началась новая жизнь. Женечка позже других детей стала ходить. Родня, помню, сильно печалилась. Но я знал — время не пришло. То же самое с речью. Женечка заговорила как-то сразу — правильно, ровно и уверенно.

Она «нетороплива, не холодна, не говорлива, без взора наглого для всех» — это про нее. И еще она хорошо чувствует, что с другими происходит. Плохо мне, на душе гадко — наглотался где-нибудь несправедливости — она подойдет и молча руку погладит. Или идем гулять, а у меня негатив на душе — выгнать его не могу. А Женечка молча рядом со мной идет. И ни слова. Чувствует, что помолчать надо — меня жалеет. А если надо пошалить — бросит на меня взгляд — а в нем искры — и я загораюсь. И шалость мгновенно родится — не унять ее.

Она рано стала задумываться о чем-то. Редко когда скажет, что ее волнует. И отвечает на вопросы односложно. Без подробностей. Летом спросил, от какого недостатка в себе она освободилась бы. Ответила — от стеснительности. Тогда я задал еще один вопрос — о главном ее достинстве. Помолчала в меру и сказала: «Не жадная я».  Мне кажется, в мои одиннадцать лет я был все-таки попроще.

Жизнь в чем-то ущемит — квартиры, зарплаты, быстрые доходы — могут быть редкими гостями в нашей судьбе, как Солнце на Урале.  Но «силы небесные» открывают нам двери во что-то другое, что трудно словами описать. Но оно, это что-то, есть: чувствуешь его и душой, и сердцем. И иногда все богатства на свете, если вдруг они свалятся на голову, отдашь за это что-то, о чем словами не скажешь. Но в нем тепла много-премного — не замерзнешь.