Кольцо Нибелунгов, глава 5

Глава пятая, повествующая о злоключениях одной маленькой леди.
Пол дня в карбонарии.
  Затем, после некоторого времени, понадобившимуся Бэзмонту, чтобы еще кристальней разглядеть их истинные сущности, которые они любили прятать ото всех глаз, даже от своих, он, помыв посуду и сев напротив них за стол и катая в руках перечницу, посвятил их в новый мир, испугавший Дэйриса и взбудораживший Джонатана, открыл им, что он не только доктор, но и грызет дополнительный гранит печатных наук в университете, где половина студентов, как и он сам, принадлежат к этому тайному миру, но никто, кроме самого учреждения, не ведает об этом. Бэзмонту же вообще принадлежит слава основателя молодого и успешного «Возрожденного», и детище его с готовностью раскроет свои тайные объятия навстречу двум избранникам, которым – у него большие связи – есть также возможность получить документы и фамилии (долго над ними не думали: белый и зеленый, только на другом языке, - цвета тео-мартелльской революции) которые в состоянии внести свой кирпич в строительство новой, светлой жизни, без буржуев и обездоленных, без бесправных и властителей-кровососов, будь на то их воля. Джонатан, потирая ладони, воскликнул «Что ж, когда приступаем?», Дэйрис тревожно потеребил свой платиновый крестик, который еле выторговал Джонатан у старухи-продавщицы в церковной лавчонке, потому что даже со скопленными за месяцы соринами на него не хватало двухпроцентной скидки. Дэйрис и моргнуть не успел, как его оттащили от мечты поступить в семинарию и втянули в этот Мальстрем подпольной литературы, художества и фольклора, заряженных пистолей, подвалов с лампами, от которых лоб отхватил группу синяков, помещений с круглыми столами, которых нет на плане эвакуации, хитроумных паролей, тайников в письменных столах, списков действующих и потенциальных лиц, перешептываний о месте встречи, поддельных бумаг, поддельного воздуха, невиданных планов, доносов, пряток с полицией; и вот уже Джонатан, возвышающийся над умными наэлектризованными единой символикой головами, жестикулируя, так, будто хотел, что его руки отлетели на десяток метров, почти прыгающий, вертящийся по своей узкой сцене, как белка, ораторствует, не жалея ни горла, ни слуха паствы.
- Я хочу видеть вот этими глазами, как народ завладеет этим городом, как все, кто раньше был в грязи под каблуком богатеев, проснутся и поднимутся на баррикады и воздвигнут там знамя свободы! Я хочу слышать этими ушами, как забъются колокола на всех соборах в честь мужества и под их звон мы, чистые и прекрасные, одним сильным голосом запоем марш победы! Я уже слышу его, уже ловлю лепестки роз, летящие над полными счастливых людей улицами! Один из дней этого года станет национальным праздником! Да здравствует возрожденный Тео-Мартелл! Да здравствует новый Элендор!
  Дэйрис стоит в тени и следит за реакцией других: он ими завладел полностью, он превратил их в диких животных, но почему-то это было красиво и волшебно, как табун …, а не как стадо зубров; и даже сам выкрикивает его слова, подхваченные сотней ртов, сам поддавается тому ощущению, что сегодня уже праздник; однако за такими моментами всегда маячит некая другая правда: война никогда не остановится, только все выше будут становиться горы трупов, на которых они собираются строить свои баррикады, и неважно будет, кто из этих трупов был когда-то прав, а кто виноват, кто носил красное, а кто – зеленое. Но спорить с Джонатаном – как зажигать пороховую бочку, дело на пару часов головной боли, поэтому Дэйрис только интересовался, как выглядит знамя свободы, и каждый раз получал новый изощренный ответ, хотя про себя думал, что оно, конечно, выглядит как скелет на красном (кровавом) фоне, и вздыхал по церковным фрескам.
   За эти шесть дней подвал булочной будто сам превратился в печку для поджаривания аппетитной корочки плана спасения; Дэйриса Бэзмонт лечил от ранения в плечо, которое тогда обездвижело его и заставило Джонатана прикрыть его своим телом, по всем углам библиотек и хранилищ искали чертежи подземелья, но конечно, в этом, провалились, долго реконструировали поведение посланника - они не знали, что, окрепнув, Дэйрис, боявшийся возможной неудачи любого другого кандидата, связанной с тем фактом, что Джонатан хоть им и лидер и названный брат, но не тот, кем он является для Дэйриса, навыки ближнего и далекого боя и реакция и даже смелость которого оставляет желать лучшего, сам вызовется и переживет целые потоки возражений и отказов, но все же получит алмазную пилочку и пломбу собственноручно от Бэзмонта.
- Ты хочешь быть свободным? – заорал он в ухо какому-то несчастному, для которого смысл обрели эти слова только прямо сейчас.
- А ты хочешь? – забасурманил он следующего молодца, оказавшимся хмурой рыжей девушкой выше его, которая, несмотря на неприступность замка все же кивнула ему пошевелившись.
- Кто еще хочет быть свободным? Кто хочет жить в справедливом мире? Кто будет равным?  Кто хочет все тут изменить? Кто нарушит ради этого закон? Я спрашиваю каждого и каждую здесь:
   Эларай Транк в тот далекий день была начисто исцелена силами, с которыми ее отцу удалось установить контакт; и память этой впечатлительной девицы не сохранила ни отчаяния тех дней, ни облика ее потерянного братца, которого тогда утром ни в постели, ни вообще в Черноводе не нашли, ни даже его имени, вписанного в хроники перед однозначной фразой «разбился насмерть ночью четыреста восемнадцатого года». Так как новых братьев, сестер или матерей ей не суждено было получить, ее семья ограничилась отцом и все же не была маленькой. Они, суровый с чужими, то есть, со всеми, кроме нее, щетинистый дядька и мечтательная ранимая девочка, правда отлично ладили, и их взаимная привязанность, в которую Транк завернулся, как улитка в раковину, и отгородился ей, как щитом, от советников и вилок, и которая  Эларай обходилась не только пятикомнатными покоями, агрецом и туалетом, могущим обеспечить всех модниц города (а не только одну, причем совсем и не модницу), но и очень ограниченным составом возможных благоприятных контактов, то есть … , няньками, библиотекарем, Эдвином Меллиотом, самим Транком и дворцовыми кошками), а также другим списком, ограничивающим места посещения без сопровождения няньки или Транка, например, Боже упаси, если Эларай появится в выходной день в кийоглаве, но в ее распоряжении навсегда огромный персональный сад и кусок  дворца, не нуждается в объяснении.
    Сегодня утром к Эларай явился посыльный с любезным приглашением Эдвина Меллиота совершить моцион в его компании, тут же щеки ее осыпал румянец, и через пять минут тропинка в парке уже имела честь стелиться под ее ногами, а также ничего не могла поделать с тем, чтобы не делать этого и под начищенными до сияния, мешавшего воронам продолжать свои недалекие пути, туфлями ее соседа, сына арделя, который, глядя на нею, приступил к разговору, планировавшемуся уже целый месяц.
- Пали Эларай, вы знаете… Мы вот уже сколько общаемся… осмелюсь даже сказать, дружим. Сколько птиц. Красивые фонтаны. И хотелось бы, чтоб вы знали, что… вы мне очень… симпатичны. Ох.. Этот разговор планировался целый месяц, а сейчас слова вылетели у меня из головы. Ладно, перейдем сразу к делу, а то я вижу, что вас пугаю. Вы мне нравитесь… Подождите, давайте постоим. У меня большие чувства… и надежда, что вы согласитесь… сыграть со мной свадьбу. В-вы лучше не слушайте меня, а посмотрите в глаза… не молчите же, скажите, хотя бы, да, нет, или что пока подумаете.
- Пожалуй, последнее.
  Он вздохнул слишком обреченно, даже для такого случая, когда ты готов к кардинальным переменам, но камень неловкости не сдвинуть; и Эларай под его тяжелым взглядом побрела переваривать случившееся, но наткнулась на уже упоминавшееся препятствие этому процессу, заставившее ее забыть и про узор на одежде Меллиота, который все время всасывал ее взгляд, и про его лицо, ставшее совсем детским под перстом ожидания, на которое она бросила совсем короткий взгляд. Так что Дэйрис мог бы гордиться, что сорвал столь многообещающее мероприятие, а Эларай имела все причины злиться (она бы их, правда, имела, и если бы ей не делали только что предложения).  Самый настоящий преступник – а преступными она признала даже его глаза, и руки, и русые волосы, несмотря на то, что если б он предстал в торжественном одеянии священника, ей бы показались священными его нос, уши, рот, - не входил в список благоприятных контактов Транка, и ему пришлось перетерпеть пару долгих секунд отчаянной работы ее голосовых связок. Вообще говоря, если ее будила не.., она вскрикивала при виде незнакомого лица, хоть и облаченного в чепчик, но с совершенно чужими глазами и даже другими другими чертами; читать страшные книги ей запрещалось, как и просмотр гроз; если за углом оказывалось в любой другой момент милое кошачье создание, это был конец (в том числе и для барабанных перепонок треугольных кошачьих ушек); в Ивановском соборе старались звонить тише, дабы не вызвать у нее приступ; если она что-либо роняла, а это случалось чаще, чем можно было подумать про дочку наместника, - чем это был не повод проявить свой чудесный голос? Эта встреча не стала самым ужасным, ведь каждый день и ночь приносили тысячи мелких кошмаров – и у Эларай уже сложился иммунитет на эти нестандартные ситуации (хотя они были самым обычным проявлением быта), правда реакция ее от этого не изменилась. Когда преступник сбежал, не успело сладкое чувство облегчения обволочь ее и ее кавалера (хотя Эдвину, как он предполагал, предстояло еще остановить злодейства и предстать наконец уже в ее глазах героем), вдруг выскочили двое в литах и остановились, как вкопанные, будто это они были зрителями, а не участниками.
- Где он? - спросил, задыхаясь от волнения, один, обращаясь к своему товарищу.
- Где он? - крикнул другой, обращаясь к присуствующим.
  Эларай непроизвольным качком головы выдала сторону, но большие подробности уже не интересовали появившихся.
- А это ведь никак… Пойдемте-ка с нами, пали.
  Они затопали к ней; Эларай набралась воздуха, Эдвин начал вытаскивать второй нож, вороны, чуть не лишившиеся перьев при первом ее крике, приняли стойку первой готовности; но возрожденцы все испортили: оцарапали пулей бок Меллиоту, у которого день крайне не задался, зажали лапами звонкий рот Эларай и поволокли ее в неизвестном для птиц направлении (на самом деле это было направление площади Ивановского собора, где их, точнее, не их, а узника, ждал экипаж).
   И вот теперь, выгруженная в подвале булочной на почетное место у стенки и лишенная права двигаться, она под брожением пятидесяти вражеских глаз обменивалась неприятельскими флюидами с дулом пистоля. Ее аккуратно усадили на стул у стены, вежливо попросили не переживать и вообще обложили всяческими достоинствами, например, личной охраной в виде молчаливой, но суровой женщины с длинными рыжими волосами; однако возрожденцам все же пришлось выслушать ее гневную тираду.
- Господа, вы не знаете, что делаете. Пожалейте себя… Мой отец достанет вас из-под земли… а мы и правда здесь. Вы носите литы, я думала, вы порядочные люди… Разбойники! Как вы смели ко мне прикоснуться?!
   Затем злость Эларай обратилась на виновника торжества, знакомца-узника, но уже молчаливая, так как его атаковали ожиданиями его собратья. Его уже переодели в черную водолазку и лит, хотя веселей выглядеть он от этого не стал. Пока она смотрела, как один из них подошел к нему и положил руки на плечи, про себя фыркала, вспоминая, что совсем недавно – и долгое время в карете, и пару мгновений в парке - их тела не разделяло ничто, хотя впечатление от его портрета, составленного ею – дерганный, усталый, странный – в будущем изменится еще несколько раз и в ту и в другую сторону.
- Как ты? – сказал тот, кто, по-видимому, хотел успокоить его.
- Не обо мне беспокоиться надо, а о нем, - был хранящий раздражение и даже злость в подтексте ответ.
- Знаю. Удалось что-то выяснить?
- Да. Он сбежал пять дней назад. Исчез. И не волнуйся - он ничего не сказал, хотя… хотя его пытали. Много часов.  Не волнуйся.
- Дэйрис, не меняй тему, как ты узнал?
- Рассказали под страхом смерти. А то, что он молчал – в этом сомневался только ты, - «Да и все вы» - он не решился сказать это вслух.
- Шесть дней – большой срок. Да, значит, я зря сомневался. Но где же он?
- Не знаю. Скорее всего, его труп глодут собаки в канаве. Далеко бы ты ушел после пыток?
- Дэйрис, не надо.  Никто в этом не виноват. Не гляди так на меня.
- Будь проклят тот день, когда мы встретили тебя в подворотне. Он сам чуть не умер, пока тащил тебя, - Дэйрис ушел куда-то в темноту.
- А может ты не будешь наматывать слезы и вспомнишь о цели? Ах да, тебе же на нее плевать! – крикнул вслед Бэзмонт.
   Эта сценка так растрогала Эларай, хоть она не поняла большую часть, что, когда она очнулась от размышлений, все карбонарии собрались в центре подвала и приступили к какому-то волнующему обсуждению. Литы так и мелькали, некоторых из карбонариев она могла бы встречать и раньше, если бы не списки Транка. Цвет печати, гордость семей, молодость, настрой. Как ни была Эларай растроена, она пользовалась моментом и наслаждалась этой обычной картиной накаленной … обстановки, до которой к стенам ее убежища долетал только неясный гул без подробностей. «Сколько романтики», - думала она, забыв о всяких Эдвинах Меллиотах.
- Что они обсуждают? – тихонько спросила она у своего незыблемого ока, но рыжую растормошить не удалось. – Вы что, не понимаете, что это путь в бездну?
   Рыжая встала и тронула Дэйриса, который тоже оказался на отшибе цивилизации, за плечо. Тот занял ее место. С ним-то она общаться не собиралась, и несколько минут они провели каждый в своих мыслях. Вдруг Дэйрис встрепенулся, так что она вздрогнула.
- Вы ничего не слышали о Жонатане Грине?
- В каком смысле?
- Ваш отец не говорил вам? Может, во дворце что-то знают? Он ведь сбежал из вашей тюрьмы.
- Откуда?
- Из подземелья Черновода. Там есть сто камер и инквизиционная. А откуда, по-вашему, я взялся у вас во дворе? Боже мой… Где ты ? Где ты? Где же ты? Все это неправильно, неправильно, неправильно…
- А можно вернуть девушку? – съязвила Эларай, но в ту же минуту пожалела об этом, всерьез подумав, что он сейчас станет душить ее, и никто, кстати, этому не воспротивится. 
- Что бы вы делали, если б ваш отец исчез?
- Такого никогда не случится.
   Знала бы она, что сегодня утром Транк сделал еще шаг к избавлению своей душонки от объятий ада. Впрочем, он уже вернулся со свидания с Тристагором и скоро получит ультиматум, который Бэзмонт предоставил с опущенной головой, как провинившийся щенок, на одобрение Дэйрису. Прочитав его, «Ваша дочь у нас. Если вы в течение одного дня не проведете амнистию следующих лиц из соответствующих тюрем, мы перережем ей горло. Положительный или отрицательный ответ отнесите в почтовый ящик в здание почты на улице Кессарии. Возрожденный Тео-Мартелл».
- И вы так долго над этим думали?
- Мы еще думали, что, если Жонатан во дворце? Не обменять ли их? – он вручил записку курьеру, который тут же полетел наверх, - Но прошло пять дней. Если бы его нашли, разве не поместили обратно в самое тайное место в замке – в подземелье? Но во всей той тюрьме определенно работает очень ограниченный в количестве персонал – но это ведь большая тайна, и слухи там быстро распространяются. Но если его не нашли – значит он прячется и, надеюсь, сам сможет выбраться.
   Бэзмонт все не отходил.
- Мы обязательно найдем его. Ты знаешь, какая у него сила воли. Он может везде протиснуться, как змея. Дэйрис, сколько раз вас привечала церковь в холодные дни? И Бог поможет вам и в этот раз. Потому что… вы – самое лучшее его произведение, - он нашел крестик на шее у Дэйриса, - Возьми его и не отпускай. Не дай надежде покинуть тебя. Найдем его.
- Угу.
    Тем временем в голове у Дэйриса начал складываться самый ужасный план, какой только думался в этих стенах, и только его безграничное отчаяние могло его оправдать. «Если прокатит – приходите, пали Эларай, на мои мессы, а если нет – хуже уже не будет». Через полчаса курьер, которого вскоре снова отослали, как бумеранг, но уже в другую сторону – к ящику, вернулся прихватив с собой сообщение, что Транк уже дома – от напряжения замерцали лампочки. Дэйрис еле отпросился у подозрительного Бэзмонта выйти подышать свежим воздухом, но на самом деле стал следовать за возрожденским Меркурием по пятам. И он, и курьер долго ждали в сторонке, пока кое-кто – было видно, что это посыльный Транка, от него веяло подозрительностью - не положил в ящик бумажку. Курьер достал его письмо и начал обратный путь в булочную, Дэйрис же сунул туда собственное сочинение, не требующее письменного ответа, которое накалякал после разговора о вере, и о том, как она поможет Джонатану выбраться из переплета, прикрываясь своим обычным занятием – рисованием, и поспешил туда же – в последний раз, где снова взял шевство над заложниками. Он был уже не так бледен и плох, и Эларай уже не показалось, что он сейчас упадет и больше встанет. Напротив, Дэйрис приступил к активнм действиям, которые лучше всякой веры помогают побеждать беду.
- Хотите вернуться к отцу до того, как стемнеет?
   Через минуту Бэзмонту сообщили, что пленный… требует его аудиенции. 
- Хочу в туалет, - было предъявлено на ней.
   Бэзмонт устало посмотрел на рыжую девушку.
- Нет, - каменным голосом заявила Эларай, - ко мне сегодня многие прикасались. Но только он был без перчаток – пусть он и ведет, раз так.
   Дэйрис кое-как сыграл недовольство, но встал.
- Ладно, хорошо. Идти в… наверх?
   Выражение лица Бэзмонта ему не понравилось.
- Да, но… Ты лучше останься, пусть Лиза ее отведет. И наденет перчатки. Если что, она лучше справится. Да?
  Да, если что, Лиза готова ударить и оглушить – раньше она жила в деревне, и ее с детства тренировал дед. Она не такая размазня, как ты – будто бы сказал Бэзмонт.
- Ах, ну да. Я лучше порисую.
  Эларай увели, и слава богу она ничем не выдала, что такой разворот был вовсе не по плану.
- Значит, все упростилось, - сказал Дэйрис, когда Эларай, которая, конечно же, не сбежала – у нее-то не было ни деда, ни тренера,  отдыхала после похода на своем законном месте у стенке, - Сейчас побежим.
    Дэйрис исподтишка стал развязывать ее – но быстро, затем поднял ее, улучив момент, и через пару секунд они исчезли в проеме винтовой лестницы, которая вела не только в булочную, но и давала всем желающим выход в канализацию, по которой они и припустились. Эти три минуты, что они пересекали ее в беспорядочном беге, были как раз из разряда сырья для запрещенных для Эларай книг, особенно когда к темноте, в которой помогла ориентироваться разве что рука Дэйриса, вони, писку крыс, разбегавшихся перед ними, отходам, на каждом шагу служащим подстилкой для ног, холодной воде, в которой застревало платье, добавился факт преследования – сзади их догоняли смутные голоса и шум карбонариев. Пару раз попадались решетки, пускавшие свет и уличный гул, но они были высоко и их быстро оставляли позади, как деревья для пассажиров поезда. В один момент Дэйрис резко остановился, и она чуть не упала от утомления. Они оказались в тупике, но он помнил с экскурсии, проведнной пять месяцев назад, что здесь есть стенная лесенка, которую он нащупал и полез на ней к люку, открывавшемуся прото движением руки. Затем ей дан был указ подниматься, но Эларай почему-то не спешила следовать за ним.
- Подождите… надо отдышаться… - промямлила она, и Дэйрис спустился, с раздражением вслушиваясь, как за ними гонится смерть с пистолями, а она была все ближе и ближе. Он хотел ей сообщить о том, что уже пора, но вдруг опорой для ее ноги предстало что-то мягкое и пискнувшее. Стены сотряслись под удесятеренным эхом криком, и Дэйрис, имевший в этот миг серьезные основания оглохнуть,  почти коснулся ее руки, но вовремя передумал.
- Что это? Что это?!
- Успокойтесь, всего-навсего мышка.
- Точнее, здоровенная крысища… - сказала Эларай, очень шустро очутившись на лесенке. Но через секунду, когда она подняла люк – он был совсем не тяжелый – и вылезла, ей предстояло пережить еще один ужас. Какая-то тяжелая масса навалилась со всех сторон.
- А это что?!
- Ковер, - Дэйрис оказался рядом – также быстро, как и она, ведь он будто перед собой видел десяток пистолей, сидящих у них на хвосте, - прополз под ковром и выбрался наружу – в пустую комнатку с забитыми досками окнами - …. . Затем они выскользнули через открытую дверь на улицу, поразившую Эларай после этого темного пути обилием света, людей и экипажей, и взяли один из последних, причем Дэйрис совсем не заботился о том, чтобы закрыть глаза Эларай, что ей сделали, даже когда вели в туалет. Они так и не увидели из окошка, открылась ли дверь снова и выпустила ли карбонариев. Успокоившись и отдышавшись, Эларай на секунду посмотрела на нижнюю часть своего наряда, и больше не опускала взгляд туда. Зато она вспомнила об Эдвине, ведь на встречу с ним она выбрала лучшее из лучших всех комнат своего гардероба, и ужаснулась, поняв, что так и не решила, что ему ответить, хотя времени подумать было много.  Она испуганно посмотрела на Дэйриса, будто он мог помочь ей с этим вопросом, но, так и не придя к прогрессивному разрешению, немного расслабилась и даже чуть-чуть улыбнулась, предчувтвуя скорое окончания своих невзгод.
- А у меня нет таких друзей, ради которых я пошла бы против целого тайного общества.  Мы ведь из-за него сбежали, не так ли? Из-за Джей…
- Джонатана, - Дэйрис взглянул на нее, будто удивишись, что она его раскусила. - Да, но еще это неправильно – брать кого-то в плен, шантажировать, пока его жизнь в твоих руках. Они думают, что этими варварскими способами решат проблему.
- Что же это за проблема? – спросила Эларай, подозревая, что выглядит полной дурочкой, так как определенно в этом городе все о ней знают и сопереживают.
  Дэйрис хотел ответить, но вместо этого вдруг согнулся и закрыл лицо руками. «Какая серьезная проблема» - подумала она, хотя и сама догадывалась, что дело в пресловутом Джонатане, чье имя у всех на устах. Никто еще никогда так не вел себя в ее компании, и она не имела понятия, что делать, а когда такое случается, она просто затаивается и ждет, что все однажды разрешится само собой. На это и есть Бог на свете. Вот и у Дэйриса, видимо, заболела спина, и он выпрямился, смотря в окошко красными глазами, и Эларай признала про себя, что ему к лицу слезы. Ехали они долго, а он все смотрел и смотрел в окошко, а она на него, ведь ей нечасто удается видеть живых людей и не из списка. Раз они наскочили на кочку, и коленки их соприкоснулись на мгновение. Возмущённая Эларай тут же отползла на дальний край скамейки.
  Его лицо было и в этот и во все другие моменты, то есть всегда, таким торжественным, ему бы быть плакальщиком на похоронах, он бы избавился от нищеты. По карете стучал моросящий дождь. Когда они вышли, он и не делал вид, что когда-нибудь прекратиться. Тяжелые капли падали на голову, барабаня по ней, отбивая какой-то свой ритм невидимого небесного мира. Дэйрис любил очищающий от пороков и грязи проныру-дождь, с благоговением и легкостью дышалось после его ухода, земля становилась чистой и благоухающей. Все живое требует воды, каждый листик стремится к солнцу, но просто света ему не хватает, ему нужен дождь, если не ливень, дождь его растит и питает. Во время этого проныры Дэйрис всегда думал о чем-то хорошем, его переполняло какое-о неведомое спокойствие. Мысли потихоньку вращались вокруг разных предметов, начиная с вечного и заканчивая насущными мелкими деталями нашего бытия. А как хорошо спится под дождь! Но сейчас тонны воды, делавшие такой длинный путь с чёрных хмурых небес до мостовой, не приносили ему облегчения, слишком сильными были опасность и тревога. Эларай тоже была не в своём духе, ее мучила неопределенность,
- У меня есть одна просьба, - сказала Эларай и продолжала, когда он кивнул и посмотрел в ее сторону, - скажите: левая или правая?
- Думаете, какую руку мне отрезать, за то, что было тогда на поляне?
- Нет, и в мыслях не было. Но вы скажите, пожалуйста, это очень важно, какая рука – левая или правая? Ну?
- Подождите, это не так просто. Надо подумать.
- Нет, думать нельзя, этим вы все испортите. Здесь должно быть задействовано сердце. Ну?
- Я не знаю…
- Да что тут знать-то? Просто выберите наугад. Ладно, давайте так. Кто вам нравится больше: Антон Бузе или Кирен Вальцрин? Вы что, не знаете, кто они такие? Тогда даже лучше. Назовите имя.
- Пусть будет этот Валь…Ах нет, - исправился он, увидев ее реакцию, - Язык заплелся. Определенно Бузе.
  Дэйрис схватил, насколько это слово применимо к его неторопливой манере, какой-то оборванный зонтик, забытый клоуном, с мостовой у стены, и протянул его Эларай, не вполне осознавая, что это было глупостью - давать прирождённой леди такой хлам, да ещё и без слов. Эларай взглянула на зонтик, и глаза ее засверкали. Она взяла его и ворсила назад на брусчатку, под ноги прохожим. Все тоже без единого звука. Да как он смеет? Подумалось ей в эту минуту. Ведьма, - подумал Дэйрис, и это была самая отчаянная и грубая его мысль за всю жизнь. Эларай встрепенула его уставшее, чуть ли не загрубевшее сердце. Через десять минут они оказались в сердце самой продуктивной в плане сбора люда площади, около фонтана Трех копий, лицом к лицу с Транком, чью внешность немного скрывала ридли, а также нянькой Эларай, которая крепко взяла ту под руку, когда приветствия, заключающиеся в легком кивке головы, и усугубившие опасения ее отца, что она услышала много лишнего, закончились, и не отпускала, пока не посадила в экипаж (даже в нем продолжая подергивать рукой в ее сторону).
- Жонатан Грин у вас во дворце. Дайте мне право обыскать его, потому что я знаю его мысли, а взамен я раскрою вам, все что сам знаю, о «Возрожденном Тео-Мартелле».
- Вот этого я не ожидал услышать. И что значит «у нас в замке»?
- Я вам все скажу.
- А если ты чудом найдешь его, ты же понимаешь, что дальше будет?
- Дальше пусть будет то, что уготовил нам Бог.
  Тут Дэйрис краем глаза увидел чью-то вытянутую руку, затем зеленую пыль, которую непроизвольно вдохнул, и мгновенно уснул, и на этом переговоры кончились.