Богоубийство. 28 Глава

Стефан сидел в мягком бордовом кресле вблизи камина, потрескивающего и отбрасывающего свет на его лицо в полутемной комнате. Он размышлял одновременно обо всем и ни о чем, четко не различая мысли и не определяя их смысловую нагрузку. Пассивная задумчивость – это все, что его на данный момент устраивало, не заставляло чувствовать себя беззащитным, уязвимым в теле тьмы. А именно так он все больше себя чувствовал. Словно эта тьма все больше поглощала его, снова окрашивая напыщенный богатством интерьер в черно-багровые тона. Периферическим зрением Стефан наблюдал за тем, как хаотично двигались язычки пламени в камине, точно ощущая какой-то неестественный жар. Но не от камина. А внутри.

Держа в руке бокал с Барбареско 1981 года (откуда-то он это знал, точно, дни и ночи с Анной прошли не зря), Стефан ощущал своей спиной что-то неладное. Какую-то обеспокоенность, все больше чувствуя себя частью этой мрачной комнаты с темно-красными шторами, за которыми точно была непроглядная ночь. Его не покидало чувство, будто когда-то он уже был здесь, пусть и не узнавал интерьер. Наверняка, в каких-нибудь апартаментах госпожи Роккафорте найдется какая-нибудь вроде этой комнаты, от этого и такая уверенность – единственная на данный момент.

- Как тебе? – прозвучал ее нежный, шелковистый, всеохватывающий, но такой тихий и тактичный голос из-за спины.

Стефана охватила дрожь по телу. Он посмотрел на бокал, все еще полный. Странно, но сухой привкус этого вина уже присутствовал у него во рту. Он услышал приближающийся звук каблуков – ровные, но не громкие, пусть и уверенные и целенаправленные шаги. Точно Анны. Почему-то, он начал испытывать волнение в данную минуту, чувствуя, как она подходит к нему сзади. Ее пальцы прикоснулись к его мочкам ушей, плавно спустившись ладонями на плечи. Длинные, идеально ровной длины красные ногти сразу же обратили на себя внимание Стефана, кротко бросившего на изящные пальчики Анны свой взгляд. Он сделал нервный глоток слюны, стараясь успокоиться, внешне точно не выглядев взволнованным. Но он знал, что Анна чувствует все, что происходит в нем в данный момент.

- Как по мне, терпкости не так уж и много, как для сухого вина. Но и не мягкое. Мне кажется, аромат – сильная сторона этого вина.
- О, да! – сжав плечи Стефана сильнее, произнесла Анна, - Аромат сводит с ума! Я бы упивалась им день и ночь. День и ночь, милый… - гладя его щетину, словно выражая скрытую возбужденность, непонятно отчего.

Анна обошла Стефана, и села рядом в свободное кресло, точно такое же. Мягко и грациозно опустилась в него, обнажив свою длинную ногу разрезом до самого бедра. Это красное платье было самым откровенным из всех, что видел на ней Стефан когда-либо. Его волнение стало еще горячее, Стефан стал чувствовать, что еще немного, и начнет потеть. Особенно при виде Анны. Будто не видел ее целую вечность, будучи неготовым к такому агрессивному яркому образу, но и ощущение того, что она не покидала его ни на секунду все это время, также не отпускало его. Он смотрел на ее красную губную помаду, на ее изысканный, не броский макияж, на ее платье – снова и снова, делая паузу лишь только в те моменты, когда моргал, причем не часто. Этот открытый верх с обнаженными плечами и глубоким декольте. Это платье с открытой спиной. Стефан уже разбирался в платьях Анны. Он чувствовал себя рабом в этот момент. И чувствовал агонию, как стоявший на краю пропасти, смотрящий вниз на камни и пенистые волны, предатель самого себя.

Он сделал глубокий успокоительный вдох, и набрался сил, чтобы отвести свой взгляд хотя бы на мгновение. Иначе, он тут же умрет от той энергии, что несла собой Анна сейчас. Точно деструктивной, а не созидающей. Он посмотрел ей в глаза, и снова пленился, теперь ее взглядом. Как всегда, излучающий невероятную уверенность, целеустремленность и скрытую доминантность, ее взгляд пылал не меньше того огня, что был в камине, отблескивая, что парадоксально, неким холодом, возможно лишь внешним, но и демонстрирующим внутреннее тотальное спокойствие. Стефан точно не смог бы такое описать, если бы пришлось, так он подумал в данный момент, почему-то вспомнив о книге. Вот так и Анна решила вспомнить, но о своей жизни, что было весьма неожиданно для Стефана.

- Знаешь, когда-то давно, я была в маленьком городке под Тулузой. Ничем не примечательный, типичный южный французский городишко. Я ни разу не слышала, чтобы в нем производили какое-нибудь вино. По крайней мере, в производственных масштабах. Так вот, это было очень романтичное, отчасти декадентское время моей жизни, когда я любила подобные путешествия. В никуда. Обычно это были вот такие небольшие городки на юге Франции и на севере Италии. Центральную улицу этого городка можно было пройти с одного конца в другой не более чем за пять минут. На краю самой маленькой, извилистой, мощеной улочки жил один мужчина. На вид средних лет, такой себе типичный южный француз. Смуглый, кучерявый и очень воспитанный. Очень сдержанный, и обходительный. Впрочем, все триста человек населения этого городишки могли бы сойти под это же описание. Все как один составляли целостную картину этой провинциальной, живописной, тихой, неспешной, но не скучной, а спокойной и уютной жизни. Так получилось, что он принял меня в свой дом. Маленький, аккуратненький домик, словно собранный из картона, настолько он казался игрушечным, что ли. И я почувствовала себя внутри этой игрушки. Я… я просто бежала. Конкретно в тот период это было даже не путешествие, а бегство. Да, Стефан. Именно бегство.

Анна задумалась.

- Отчего? – вырвал ее из своих мыслей Стефан.

Анна посмотрела на него, затем снова куда-то, но уже не отсутствующим взглядом, а скорее ностальгическим, продолжив:

- Каждый бежит. Все мы – бегущие люди. Кто-то бежит куда-то. А кто-то от чего-то, или от кого-то. Я же не знаю, куда или от чего, или от кого бежала на тот момент. Просто бежала. Чтобы не стоять на месте, наверное. Так вот, этот человек с большим почтением и трепетом принял меня, накормил. У него была самая прелестная запеченная утка из всех, что я пробовала когда-либо в своей жизни. При том, что этот мужчина был одинок. Он жил без женщины. А в доме так прибрано и чисто. Из уважения друг к другу мы говорили немного, больше улыбались. Я и французский на то время знала намного хуже, чем сейчас. Поэтому, разговоров у нас было немного. Как только я надломила первый кусочек мяса с этой утки, он вдруг вспомнил, словно понял, что мне нужно. Понял лучше самой меня…

Анна сделала паузу, чтобы надпить вина, будто лучше вспоминала, снова переживая этот момент в таких подробностях, в которых она это пересказывала. Стефан внимательно слушал, к своему удивлению запоминая каждое ее слово.

- В общем, он предложил мне спуститься в его винный погреб. Вина в нем было немного. И сам погреб был небольшим, еле развернешься с бочкой. Но условия были что надо. Влажность, температура. Меня удивило это. Опять же, судя по первому впечатлению, я думала, что в этом городке в основном все занимаются сырным продуктом. Но, не суть. С верхней полочки он достал самую темную бутылку. На ней был огромный слой пыли, и даже паутину свил паук когда-то. Но однажды она была надпита. Видимо, давно. В ней не хватало приблизительно одного бокала. Словно до меня этот человек либо сам выпил бокал этого вина, либо же всего лишь раз напоил им кого-то. Наверное, особенного гостя. Я видела, как трепетно и аккуратно он держал ее в руках. Он даже не предложил мне, поскольку он и так видел, что я хочу, а я хотела, видя это. Это вино…
- Почему именно его?
- Он знал.
- Что знал?
- Он сказал мне, что если я хочу прекратить свой бег, то мне следует попробовать. Это уже после того, как он увидел мой огонь в глазах, что загорелся при виде этой темно-темно гранатового цвета бутылки. Он сказал, что оно успокоит меня, и даст мне то, чего я так хочу.
- А чего же ты хотела?
- Я хотела очень многого. Всего и сразу. Но чего конкретно, по-настоящему чего хочу – понятия не имела. Но я должна была обрести это понятие.
- В общем, ты выпила его?
- Мы вернулись на кухню. Сели за стол. Утка почти не остыла. Я видела это по пару, извивающемуся в воздухе, но я более не прикоснулась к ней. Он достал широкий бокал и отмерял в него ровно столько вина, насколько я представила себе эту линию в нем. Линию жизни, наверное. Он сказал мне, что этот бокал обязательно нужно выпить до дна. Чтобы не больше капли вина осталось на его стенке. И я выпила. Неспешно, но в три глотка. Раз, два, три… Знаешь, особо не посмаковала его. Не повертела на языке, не побила им об небо, не облизнула губы им. Но я осознала истину. Ведь она была в нем. В этом вине. Я тогда поняла, что второго такого вина я больше нигде не выпью. Даже у него. И, кстати, он оказался абсолютно прав.
- В смысле?
- Оно подействовало.
- Как?
- Все, что он сказал мне перед этим, оказалось прав-дой. А то, что не было правдой на тот момент – сбылось. Я получила то, что хотела. Но сейчас, увы, во мне это чувство… ощущаю его все чаще и чаще, все ближе и ближе, все глубже и глубже… это чувство… Словно нет более ничего в моих венах. Словно и вен у меня нет. Высохли, исчезли в теле моем, как корни виноградные в паршивой земле. В этом теле, которое скоро будет предано возмездию.

- Возмездию? За что?

Стефан откровенно не понимал Анну.

- За это. А оно, это возмездие, настигнет в самый неожиданный момент, разорвет меня на части, за мое предательство, предаст меня моему личному аду, Стефан. В клочья разорвет, а я все это буду чувствовать. Каждую молекулу своего мертвого тела. Оно уже мертво. И эта черная огромная пасть готова исполнить эту волю.

Стефан с опасением посмотрел на Анну, но постарался не выказывать своего непонимания растерянным взглядом, хоть его не покидало чувство того, что Анна все равно чувствует и знает, что творится внутри него. Он спросил, чтобы не молчать:

- И каков же твой личный ад? Как думаешь?
- Думаю? – покривив лицом, переспросила Анна, посмотрев на пламя в камине. – Ад… Ад – это то, что настигнет тебя в любом случае. Поверь. И хуже, если ты живешь в аде при жизни.
- Значат ли твои слова, что все равно нужно делать то, что хочешь, а не то, чего ожидают от тебя люди? Ведь, что так, что этак, все дороги ведут в ад? Следовательно, лучше будет его оттянуть?
- А что ты можешь, Стефан? Начнем с этого. Соответствуют ли твои желания твоим возможностям? Сырье потребностям? Говоря о сущности человека как такового, то есть о врожденности его бремени страстей, о его внутреннем вполне естественном эгоизме, который выражается в наличии потребностей и в желании удовлетворения этих потребностей, я могу ответить следующим образом. Да.

Стефан вздернул бровями. Анна продолжила.

- Твоя задача состоит не в том, чтобы избежать этого ада. Поскольку это невозможно. Ты можешь лишь отсрочить свое пребывание в нем, к тому же, вечное. Поэтому, перед тобой стоит задача получить все перед тем, как ты это «все» потеряешь. Насладиться им. Вкусить. Да, лучше будет его оттянуть, и проделать то, что хочешь.
- А если терять нечего?
- Такого быть не может, Стефан. Пока ты не в аду, тебе есть, что терять.
- Разве? Тогда, быть может, я уже в аду?!

Анна прицокнула, наконец-то, улыбнувшись. Ирония появилась на ее лице. Хоть что-то из узнаваемого в ней.

- Ты такой наивный, Стефан! Сам подумай! Наверняка, все, а точнее по-настоящему единственное чего бы ты хотел в этот момент, как и последние восемь лет своей жизни, так это жизни Мерилу и вашего ребенка. Я права? Можешь не отвечать, я вижу это каждый день в тебе, Стефан. С самой первой встречи, пусть я и не знала твоего горя. Оно читалось в глазах. Его присутствие явно покрывает твои глаза этой задумчивой пеленой. Поэтому, не говори мне о том, что терять нечего. Просто, ты уже потерял. Но тебе было что терять. Ведь так?

Стефан кивнул, опустив взгляд. Уголки его глаз заблестели, отражая пламя в камине.

- Ты удивительный человек, Стефан. В тебе жизни больше, чем в любом другом человеке. Но каждый день ты проживаешь тот самый день, морозный, мартовский день в Колорадо. И это есть твой яд, Стефан, который ты выпиваешь утром, днем и вечером, отравляя себя. Но делая себя сильнее. Если сейчас тебе уже нечего терять, тогда да. Да, Стефан, ты живешь в своем личном аду. При жизни. И тебе больше нечего терять. И нет ничего больнее. Я бы не смогла терпеть такую боль.
- А ты?
- Что я?
- Получается, что ты все еще бежишь. Все равно. Знаешь, откуда я это знаю?

Анна приподняла бровь, вопрошающе посмотрев на Стефана. И так, будто «кто бы говорил».

- Сначала ты все же бежала от, а затем куда. Ведь в твоей жизни также было много смертей. Давай уже поговорим об этом!
- Ты уверен?
- Да. Я хочу поговорить с тобой начистоту.
- Начистоту?
- Да! Ты согласна?
- Разумеется.

Анна пыталась выглядеть спокойной, пытаясь принять привычное для Стефана выражение лица, которое говорило бы о скрытой, едва заметной надменности в настроении, но полной готовности к самому откровенному диалогу. Ее глаза блеснули. Словно этого она ждала все это время. Его уверенности, готовности к откровению. Стефан нервно глотнул слюну, стараясь не терять решительности.

- Я хочу кое о чем спросить тебя, Анна.
- И ты хочешь услышать бескомпромиссную правду, насколько я поняла?
- Да.
- Независимо от того, насколько беспощадной она окажется для тебя?
- Да.

Анна поднесла бокал к губам, не отрывая взгляда от Стефана, демонстрируя, что она слушает его. Стефан и сам решил надпить вина, точно зная, что его взгляд сейчас демонстрирует уверенность и стремление. Он видел это по глазам Анны. Она выражала свое сдержанное восхищение чуть опущенными ресницами. Она решила сменить закинутую ногу на ногу, опустив одну из них, а другую закинув, теперь оголив бедро другой ноги. У платья было два выреза, как оказалось. Стефан обратил на это внимание. Но сдерживать в себе вопрос от этого не стал. Он был готов его озвучить, но Анна прервала его, вдруг:

- Пора быть с тобой откровенной, Стефан. Я и сама рада, что ты решил. Можешь рассчитывать на мой честный ответ.

Анна ждала его и показывала это всей своей наружностью. Стефан заметил. Он проглотил ком в своем горле, после чего выпалил свой вопрос, абсолютно несдержанно, пусть и стараясь подобрать самые нужные слова:

- Твой брат. Ведь он погиб не на Второй мировой войне? Так?

Анна выдержала паузу, медленно опустив руку с бокалом вина на подлокотник, но весьма прямо и без сомнений ответила:

- Да.

Стефан опустил глаза и посмотрел на ковер под своими ногами. Перед глазами его картинка стала расплываться. Четкие контуры и резкие узоры ковра смешались воедино. Анна решила поставить бокал на столик, и встать с кресла, сделав пару шагов в сторону Стефана. Она обошла его сзади, снова став за ним. Она опустила свои руки ему на плечи, будто это должно было помочь расслабиться. Она начала потирать его своими пальцами по шее, по плечам и по лопаткам. Делая массаж, она продолжила тихим ровным голосом:

- Видишь ли, Стефан. Людям свойственно питать иллюзии. Ты умный человек, коль каждый день задаешься разными вопросами. Ведь кто не задается вопросами, тот и остается в мире иллюзий. Не находит той правды. А стоит ли искать? И в каком мире оказались мы? А? Ты знаешь? Я знаю, что наши с тобой миры слишком разные. Мы с двух разных планет, если хочешь такую метафору. Вот, в чем дело. Мой брат умер на войне. Я тебе так и сказала. Но я не сказала, на какой именно. Обычно, никто не уточняет. Но ты решил уточнить. И я тебе ответила. На Первой мировой войне, Стефан, умер мой брат. Погиб на севере Франции. Тебе, наверняка, сейчас сложно представить, что я старше тебя не на восемь и даже не на пятнадцать лет, как ты это мог ранее себе предполагать, пока не задался этим вопросом. Не правда ли? А эти источники… Ну, знаешь, не сложно убрать себе три десятка лет для научных журналов. Иначе, вопросов будет больше, чем следует.

Стефан не сказал ни слова, молча и напряженно слушая Анну. Она же продолжала мягко и нежно массировать его плечи и шею.

- Ты очень напряжен. Я понимаю. Тебе сейчас сложно во все это поверить, тем более, учитывая, что ты в принципе ни во что не веришь. Но жизнь скрывает не меньше загадок, чем смерть. Откуда я это знаю? Ты когда-нибудь обращал внимание на то, что происходит с мухой, когда она попадает в сети паука? Вот так и в жизни. В ней ты либо паук, либо муха. Умрешь – все равно ничего не поймешь. И будешь жить – задаваться вопросом.

Стефан поднял руку и прикоснулся к пальцам руки Анны, не оборачиваясь, и ничего не говоря. Ему просто захотелось потрогать ее пальцы.

- Ты хотел услышать правду, ты ее получил. Тебе стало легче?

Стефан поднялся, поставив бокал вина на столик рядом с бокалом Анны. Он отошел от нее, став возле окна, смотря на шторы, которые вблизи показались ему более темными, чем изначально. Практически черными, будто они сменили цвет, потемнели. Отодвигать он их не стал. Почему-то знал, что за ними непроглядная ночь. Лишь сунул руки в карманы брюк, задумчиво опустив взгляд на носки своих ботинок. Затем поднял голову и вынул руки из карманов, словно не находя себе места. Сделал несколько шагов. Он очень не хотел, но пересилил себя, и поднял глаза на Анну, неподвижно стоявшую на том самом месте, чуть опершись о спинку кресла рукой. Он смотрел на то, как ближняя к камину половина лица Анны пылала ярко-оранжевым светом от огня, а дальняя погружалась во тьме, наглядно являя собой оксюморон человеческой природы. Пылка и холодна одновременно. Она до сих пор скрывает в себе свою суть.

- Кто ты? – спросил Стефан, но затем быстро осознал, что не это он хотел спросить у Анны; и пусть его вопрос ему самому кажется глупым, но он все равно задает его следующим. – Ты продала душу дьяволу?

Анна резко засмеялась, закинув голову, блеснув своими белоснежными зубами. Ее смех был громким, но не долгим. Быстро приняв серьезное выражение лица, она сказала Стефану со свойственной ей скрытой, насмешливой улыбкой:
- Ты не веришь в бога, но готов поверить в дьявола? Так, что ли?
- Я не знаю, как это объяснить.
- Вот так и появился дьявол, поскольку никто не мог объяснить.

Стефан понял, что Анна насмехается с него в данный момент, чувствуя неимоверный градус внутри. Никогда ему еще не было так жарко.

- Ты готов поверить в сверхъестественное, Стефан? Я задала вопрос.
- Дело не в вере.
- А в чем? Только не опускайся до уровня посредственного агностика в этот момент, прошу тебя, Стефан, не унижайся! Не говори мне, что наверняка чего-то утверждать ты не можешь! Или вам, людям, все нужно разжевывать до безобразной, однородной массы, коей все вы и являетесь?
- «Вам людям»? Что это значит?
- То и значит.
- А ты?
- Что я?
- Ты разве не человек? Тебе не нужно, чтобы тебе все разжевали до безобразной, однородной массы?

Анна снова засмеялась. Снова громко и порывисто, быстро закончив.

- Стефан, Стефан… - приговорила она, точно издеваясь, медленно подходя к нему своей грациозной походкой, что стало еще более напрягать Стефана. – Не ты ли, как ярый сторонник ницшеанства должен как никто иной признавать волю к власти?

Анна подошла к нему, став перед ним. Стефан сунул руки в карманы. Затем вынул, пряча глаза. Она нежно прикоснулась кончиками пальцев к щетине Стефана, гладя ее, пристально смотря ему в глаза, побуждая его взглянуть на нее. Она коснулась пальцем его нижней губы, и сказала:

- Скажи мне. Ну, давай!
- Что сказать? – скованно произнес Стефан, чувствуя дрожь в своем теле, которой он никак не мог совладать.
- Кто такой сверхчеловек?

Стефан наконец-то посмотрел в ожидающие ответа глаза Анны, и растерялся. Он знал ответ на этот вопрос, поскольку полжизни занимался этим вопросом. Но конкретно в эту секунду его уста застыли, и он ничего не смог ответить.

- Я утолила свою волю к власти. Я имею все, Стефан, и даже больше, чем ты себе можешь представить. И задавая тебе этот вопрос, я не нуждалась в ответе на него. Поскольку, я знаю все ответы на все вопросы. Вот, в чем разница между мной и тобой, Стефан. Ты еще не ответил на свой главный вопрос. Ты не утолил свою волю…
- Но… - произнес Стефан, точно силясь что-либо ответить на дерзкие слова Анны, но она не дала ему этого сделать, сначала придавив его губы своим пальцем, а затем, потянувшись к ним своими губами, соединившись в поцелуе, который крепчал и крепчал, поселяя в горле Стефана неопределенное тепло, опускающееся в грудную клетку.

Сначала это тепло приятно согревало Стефана по всему телу. Затем оно начало становиться все более обжигающим, спускаясь в глубины его живота. Но адски жарко стало его губам. Словно прилип к сковороде губами, настолько мучительным, высасывающим из него всю жизнь, был поцелуй с госпожой Роккафорте. Словно последний. Такой, чтобы запомнился. Стефана охватила психоделическое чувство. Его мозг то пресыщался кислородом, то испытывал его недостаток, точно наблюдая за тем, как стены комнаты, словно гармошка, то сужались, то расширялись. Как игрушечные. Он нашел это странным, несмотря на то, что мало что понимал. Пелена волнения затмила его разум, который четко расслышал следующие слова:

- Ты мне больше не нужен.

Стефан почувствовал толчок. Почувствовал, как грудь и печаль в груди стали засасывать его внутри себя, настолько он мнил себя беззащитным. Тревога, страх, боль – все самые неприятные для человека чувства стали смешиваться в нем воедино. И когда Анна перестала его держать, позволив Стефану отойти на шаг, он заметил, как глаза ее позеленели. Внезапно и неестественно, будто кто-то взял и перекрасил жгучие карие глаза Анны в этот таинственный зеленый цвет.

Стефану стало невероятно жарко. Еще жарче, чем было до этого. Никогда он не испытывал подобного чувства – буквального сгорания заживо. Еще чуть-чуть, он был уверен, стоит лишь провести по коже пальцем, и она воспламенится.

Стук в дверь. Сердце Стефана забилось еще быстрее. Анна медленно повернулась к нему своей спиной, и пошагала в сторону двери. Невидимый кулак сжал его сердце, выпрыгивающее из груди в этот момент. Он замер от того, во что не силился поверить. Это сон… Это сон… Это не может быть правдой…

Спина Анны оказалась прозрачной. Она просвечивалась, словно не было ее, а только то, что находится под нею. А именно – внутренности, ребра, позвоночник. Мышцы были лишь местами. Как такое может быть? Спереди человек, а сзади живой скелет с полноценными функционирующими органами. Стефан даже мог рассмотреть их цвет, отчего его чуть не вырывало в этот момент. Но страх его был сильнее отвращения. Он испытывал самый настоящий ужас, протыкающий сотнями лезвий его сердце, сковывающий все тело иголками. Настолько больно было ему в этот момент. Никогда он не испытывал такой физической боли. Он прикрыл глаза на секунду. Вдруг, все это пройдет. Открыл, но видел все то же. Анна с хитрой ухмылкой посмотрела на него через плечо, перед тем, как открыть дверь, словно питаясь его страхом. Тактично выдержала паузу, так чтобы открыть дверь на его вдохе. Чтобы он захватил это своими легкими. Кто там?

Стефан затаил дыхание. Именно то, чего хотела Анна. Она открывает дверь, и в проеме показывается до боли знакомый Монсак и… Сьюзи? Еще одна причина не верить своим глазам. Но это было так. Это была Сьюзи!..

Помрачение охватило Стефана. Он был готов свалиться с ног. Так даже лучше. Больше не испытывать того, что он сейчас испытывает. Иначе, можно умереть еще при жизни. Посмотрев на Монсака, Стефан признал, что и он действует на него каким-то невообразимым мистическим образом. От него у Стефана всегда подкашивались ноги. Но Сьюзи! Что она здесь делает? Она поцеловала Анну в щеку, также хитро, поглощающим, выпивающим жизнь, взглядом смотря на Стефана. Зрачки Анны стали щелевидными. Стефан старался не смотреть в ответ, пусть и очень хотелось утопиться в подобной неестественности. И пообещал себе, что в этот раз он посмотрит последний раз. Довольно. Больше не может верить глазам. И когда посмотрел, то увидел, что у Сьюзи также нет спины. Также просвечивается, показывая все внутренности сзади.

Тьма… Она стала охватывать разум Стефана, разрастаясь в нем как гриб, поселяясь навсегда. Пускала в него свои корни, а он уже был не в силах сопротивляться. Он лишь чувствовал, как мозг его скручивается по спирали, как и все остальные органы. Пульсируя, они еще напоминали ему о себе, о той боли, которая есть в жизни. Но он стал смиряться с ней. Стал принимать ее. Отдаваться ей полностью, поскольку сил больше его не было сопротивляться этому.

Ее улыбка… Она тянулась вместе с тьмой в его рассудке. Эти губы… Они словно проговаривали ему:

- Живи… живи… живи…

Как разрешение. Она отпускала Стефана. Тьма становилась все кромешнее. Ни одного образа не было в ней. И даже его мысли. Впервые Стефан абсолютно не думал ни о чем. Но он уже не осознавал этого. Поскольку ощущал лишь пустоту вокруг. Громадную, космическую пустоту, будто погружался в самого себя…

Душа… Ее засасывает внутрь самой себя…

***

У Стефана сильно болела голова. Так, что в ушах его некоторое время звенело. Стараясь сфокусировать свой взгляд из тьмы на чем-то светлом, что стало появляться перед ним, он постепенно стал обретать мысли. Понял, что находится в какой-то комнате. Но, как оказалось минутой позже, когда он стал осматриваться, он был в палате и лежал на койке с катетером в руке. Быстро оживился. На вопрос о том, что с ним случилось, медсестра ответила Стефану, что он впал в кому после тяжелого приступа эпилепсии, настигшего его прямо на рабочем месте.

- Не сочтите мои слова за грубость, но раз уж это случилось с вами, то хорошо, что в людном месте, а не в одиночестве. Иначе, вы бы лежали не здесь, а сами знаете где.
- Правда? – переспросил Стефан, на самом деле ничуть не обижаясь на бескомпромиссные слова медсестры.

Обычно все привыкли подбирать слова, завуалировать или вообще прятать истинный смысл. Она сказала, что думала. И продолжала говорить:
- Да. Вы удачливый человек. И счастливый. Поскольку, у вас очень хороший друг.
- Льюис? – стараясь приподняться, оживился Стефан.
- Я думаю, что да. Высокий, улыбчивый парень…
- Да-да. Это он. А еще он опасный. Ну, знаете, когда наедине с девушками остается… Ну, да ладно…

Медсестра засмеялась.

- Это очень хорошо, что ваша память не задета, а особенно чувство юмора.
- Нет-нет, я не шучу.

Медсестра все равно улыбалась, словно что-то забавило ее в этом рассеянно-серьезном виде Стефана, который старался не выглядеть таковым.

- Он довольно часто навещал вас. Почти каждый день. Все время спрашивал меня, когда же вы проснетесь. Но мне откуда было знать это…
- И когда же я проснулся?
- Сегодня 17 марта 1987 года, мистер Полански.

Стефан притронулся пальцами к глазам, помассировав их немного, затем, с осененным видом спросил:
- А где мои очки? Можно мне мои очки?
- Разумеется.

Медсестра приоткрыла ящичек в тумбочке Стефана, в котором лежали некоторые его личные вещи, включая очки. Она протянула их ему, смотря на изрядно ощетиненное лицо юного философа, точно замечая, как она уже давно переросла в бороду. Стефан и сам это заметил, когда коснулся кончиком языка волос над верхней губой – такой обсохшей. Погладив бороду, он задал уточняющий вопрос:
- То есть, я пробыл в коме… Сколько я в ней пробыл? – не силясь вспомнить тот день, когда с ним это произошло.
- Если быть точной, то скажу вам, что пробыли вы в коме сорок пять дней, включая этот.

Стефан посмотрел в окно, не скрывая изумления. Он обратил внимание на то, как в клумбах начинала прорастать трава. Он снова посмотрел на медсестру.

- Извините, пожалуйста! Могу я узнать, как вас зовут?
- Кларисса, - улыбчиво ответила медсестра.
- Кларисса… - задумчиво произнес он. – Вы извините, просто мне не видно, что написано на вашем бейджике.

Кларисса присела поближе после этих слов. Стефан все еще был рассеян, но он явно заметил эту смущенную улыбку, которую пыталась скрыть пышногрудая Кларисса. На ее декольте Стефан старался не смотреть, чтобы не слыть чересчур озабоченным после комы. Но к его же удивлению, ему почему-то хотелось шутить. Его разум возбуждался, таким образом, оживляясь.

- Надо же, - начал он. – Так сильно впасть в кому и не разбить очки.

Кларисса засмеялась, но не сильно. Больше сдерживала себя, прикрыв лицо рукой.

- Нет, серьезно. Такого раньше не было. Давно я не испытывал настолько сильных приступов, а уж тем более не сохранял очки целыми после такого.
- Ни в коем случае не оставайтесь один на долгое время.
- А так уж вышло, что я один, - сказал Стефан без стеснений, смело посмотрев Клариссе в глаза, заметив ее смущение. – Кларисса, можно мне воды, пожалуйста!
- Да, конечно! – чуть засмотревшись в глаза Стефана, приподнялась Кларисса в поисках того стакана воды, который она готовила каждый день на случай пробуждения пациента. – Вот!

Стефан сделал пару жадных глотков, оставив треть воды в стакане. Он вернул его Клариссе, поблагодарив ее.

- Не за что, мистер Полански! – сказала она, поставив стакан на тумбочку, после этого присев еще чуть ближе, недалеко от лица Стефана, сама не зная, почему.
- Слушайте, Кларисса! А почему я не видел вас здесь ранее? – смотря на ее длинные волнистые волосы цвета карамели, говорил Стефан, – Я раз по десять в году прихожу в неврологию, но вас точно не видел здесь. Вы новенькая? Я угадал? Иначе, я бы точно заметил такую милую девушку, как вы! – смотря на ее игривые веснушки на носу и под глазами.

Кларисса смущенно улыбнулась, точно чувствуя симпатию к такому пациенту, который и сам не узнавал себя в данный момент.

- Я совсем недавно закончила колледж в Омахе. И устроилась здесь. Поэтому, вы не видели меня. Я здесь всего второй месяц.

Стефан покивал головой.

- Я знаком с некоторыми преподавателями из Омахи. Там довольно хороший колледж. Я точно знал, что вы не моя студентка. Но вы местная?
- Да, местная. Я знаю, что вы преподаватель. Ваш коллега очень многое о вас рассказывал.
- Мой коллега?
- Да. Этот высокий… Льюис!
- А! – стукнув себя пальцами по лбу, весело произнес Стефан, уже и забыв. – Точно, Льюис! Мы же только что о нем говорили!
- А он говорил только о вас, – увлеченным взглядом, продолжила Кларисса.

Стефан смущенно улыбнулся в ответ. Но смущение его было более наигранным, нежели тем внезапным, которое он испытывал обычно. Что-то его манило в этой девушке. Возможно, поэтому он так живо включался в прежнюю жизнь? Ему придется возвращаться сюда чаще…

- Должна признать, мистер Полански, вы довольно быстро адаптируетесь после такой тяжелой комы. Зачастую, пациентам требуется намного больше времени, чтобы начать общаться, помнить какие-либо конкретные выражения. Вы – феноменальный пациент. Скоро доктор вернется, и скажет более конкретно, что ждет вас ближайшие несколько дней. Какая терапия, исходя из ваших реакций. Но судя по тому, что вижу я, вам не потребуется много времени на реабилитацию. Речевая моторика у вас в порядке, к свету вы уже адаптировались, звук воспринимаете четко. Видимо, вы даже смотрели сны в коме. Наверное, даже помните основные цвета, судя по тому, что вы не лишены чувства юмора.

Стефан увлеченно слушал Клариссу. Но ее последние слова заставили его задуматься. Стефан невольно начал вспоминать, что видел все эти сорок пять дней, находясь в коме. Что заполняло эту мысленную тьму и пустоту вместе с серотонином. Он сделался серьезным на некоторое время, и сказал:

- Обычно я не так уж и часто шучу, - находя для себя это странным.

Кларисса взяла его за руку, Стефан посмотрел на бледную, нежную кожу ее руки. Ему так хотелось чувствовать это прикосновение…

Когда же Стефана выписали, Льюис опекал его все свое свободное время. И вниманием и разговорами, то приходя к нему домой, то встречаясь с ним в баре. Ни за что не хотел оставлять Стефана одного после того, что случилось. Особенно в первый день, для которого Льюис взял выходной, чтобы провести его с другом, наблюдая за тем, как тот явно находился в состоянии долгожданной свободы, но и мысленных исканий от которых хотелось куда-то спрятаться в тот же момент, остаться наедине с собой, и ни о чем не думать. И не спать. Ему хватило сна. Все, что угодно. Но этой ночью он точно не собирался отправляться ко сну.

Стефан искренне ценил заботу Льюиса. Но все же на второй день предпочел одиночество. Спрятаться, забиться в своей комнате, ни с кем не общаться. Затворничество заговорило в нем. Льюис пообещал ему, что позвонит в течение вечера как минимум пару раз. На всякий случай. И сказал Стефану, чтобы тот позвонил в случае чего. Вдруг, ему понадобится его компания.

Переступив порог своего дома, Стефан неспешно осмотрелся по сторонам, будто его и правда давно не было в собственной квартире, хоть и сделал он это после комы уже не впервые. Как-то дико и непривычно было ему пребывать здесь снова и снова. Чувства его не обманывали. Его не было дома почти два месяца. Как-то остыло все здесь. Стало безжизненным. Трепет пробежал по его коже мурашками. Он понял, что он скучал по родной квартире. Как же много времени он потратил на Анну. Не сказал бы, что впустую. Наоборот, приятно и полезно провел его. Но сев на кухне за родным столом, посмотрев на календарь, увидев, что ненавистный ему март подходит к концу, он почувствовал что-то неопределенное внутри. Успокоение и тревогу одновременно. Успокоение от того, что наконец-то ему никуда не нужно более, ничто его не тянет куда-то. Но и тревогу от того, что почему-то Анна по-прежнему не покидала его мыслей.

Стефан признал, что никогда она их не покидала. Все время была в его голове, как воспоминание, которое никогда не стирается из памяти. С которым пробуждаешься, идешь на работу, затем с работы, сидишь с ним в баре, приходишь домой, и засыпаешь с ним ежедневно, или же ворочаешься с ним без сна. Словно задаешь вопрос этому воспоминанию, в данном случае Стефан задавал вопрос непосредственно Анне: «Когда же ты будешь в тени?» Но она отвечала ему: «Никогда, потому что я буду твоей тенью, преследующей тебя».

Стефан прошелся по всем комнатам. Осмотрел их. Проникся былой атмосферой, в которой явно не хватало миссис Трефан по ту сторону лестничной площадки. Как же тепло и уютно ему было тогда от той мысли, что все же есть назойливая старушка, которая беспокоится о нем, слышит каждый его шаг и каждый вдох. Теперь такого человека нет. Странно, насколько становится не по себе, когда начинаешь вспоминать того человека, которого уже нет рядом. Который даже не был тебе родным, к которому ты относился без особой привязанности, но он остается в твоей памяти чем-то греющим и сияющим. Отчасти вдохновляющее чувство. Кстати, о нем – о вдохновении…

Стефан захотел посмотреть на рукопись своего недописанного романа. Вчера Льюис полностью занял весь его день. Сейчас же он может посвятить время себе и своему роману. Взглянуть бы на него. Он должен лежать в нижнем ящичке стола с множеством исправлений и пометок на полях. Может быть, поэтому у него ушло два года на то, чтобы подойти к последней главе своего романа? Парадокс. Он по-прежнему не считал себя писателем, но к труду своему относился с таким требованием, будто готов был отвечать за культурный и ментальный отпечаток в памяти человечества своим трудом. Оставалась последняя глава…

Он открыл ящик. Но рукопись не нашел. Не может быть! Где же она? Может быть, в другом ящике, в среднем? Вряд ли, он всегда клал рукопись в нижний ящик. Он был особенным – исключительно для творчества, закрытым для остальных. Но Стефан проверил на всякий случай, открыл средний ящик. В нем рукописи также не было. В верхнем? Он удивится, если это так. Но еще более он удивился, когда это не оказалось так. В верхнем ящике также не было рукописи.

«Что за черт?» - пока что про себя произнес Стефан. Он точно клал рукопись в один из ящиков! Уже не важно, в нижний ли или в верхний, хоть он и исключал подобный вариант. Точно в нижний кладет! Может быть, он чего-то не помнит? Его стало поглощать беспокойство, начав с груди, переходя к голове, что было очень не хорошо. Стефану стало плохо. В глазах начало темнеть, а мысли не лезли в голову. Он постарался выровнять свое дыхание. Слишком беспокойным он стал последним временем. Он начал ходить по комнате, заглядывая везде, где только можно. Печатная машинка была на своем месте. Но где же роман? Где этот чертов, будь он проклят, принесший столько боли, роман?

Стефан чувствовал себя придурком, рыская по собственной комнате в поисках опуса, который точно не мог засунуть куда подальше. Будто собственного дома не знает! Что за бред? Его невероятно злило это, поскольку он точно помнил, что видел роман перед собой, когда написал те строки перед тем, как уже проснуться в палате. Он даже помнил ту лекцию, на которую пришел на следующий день. Он точно оставлял рукопись в комнате! Видел ее перед уходом!

Стефан выкрикнул с досадой, точно никогда не чувствуя себя настолько разъяренным. Он ничего не понимал. Злился на самого себя от этого.

Раздался телефонный звонок. Наверняка Льюис. Стефану точно не стоит в таком состоянии поднимать трубку. Но если не поднимет, Льюис обеспокоится и точно вызовет скорую на его адрес. А Стефану не хотелось чувствовать себя неудобно еще и за ложный вызов. Выдохнув, стараясь успокоиться, он поднял трубку, и на вопрос Льюиса о том, как он себя чувствует, он ответил:
- Друг, я совсем не в порядке!
- А что случилось?
- Не знаю, что случилось. Но чувствую я себя полным болваном и кретином. Представляешь, не могу найти рукопись своего романа!
- В смысле?
- В прямом, Льюис! Рукописи нет! Она пропала! Будто ее кто-то украл! Но нужна ли она кому-то?
- Э-м-м… дружище… - затянул Льюис так, словно что-то знал, но не сказал Стефану об этом сразу.

Стефан настороженно спросил:

- Что такое, Льюис?
- Я должен тебе кое-что сказать. Сразу нужно было…

Стефан присел в кресло, явно чувствуя неладное.

- Вернее, я лучше покажу тебе это… Тебе нужно было собраться с мыслями, подготовиться к этому. Понимаешь?
- Льюис?
- Да?
- Где мой роман?
- Я зайду к тебе через десять минут.
- Просто скажи! – нетерпеливо, но спокойно потребовал Стефан, уже не силясь пылить, точно зная, что эмоции ему еще пригодятся, даже если во вред.
- Лучше один раз увидеть, друг. Поверь мне. Это будет сложно. Но это будет верно. Жди.

Льюис спешно повесил трубку. Стефан посмотрел на нее, чувствуя, как неведомая черная дыра изнутри стала засасывать его внутри себя. Знакомое чувство… Даже, привычка…

Стефану стало жарко. Он поднялся и стал ходить по комнате в ожидании Льюиса. Ему не терпелось, когда же истекут эти вечные десять минут. Он посматривал на часы, вышагивая, тем самым стараясь соблюдать внешнее спокойствие.

Льюис позвонил ему в дверной звонок через обещанные десять минут. Стефан с нетерпением открыл ему дверь, но Льюис сказал ему, чтобы он следовал за ним.

Они пошли в центр их небольшого города. Практически не разговаривали, что создавало напряжение, но было единственным верным поведением в данный момент. Слова были лишними. Льюис понимал это. Наперед видел реакцию Стефана. А Стефан уже предвкушал подступность этого мира, почему-то.

Льюис завел Стефана в один из немногочисленных книжных магазинов Белвью и показал ему на одну из полок. Вот, почему слова были лишними. Вселенная Стефана сжалась в этот момент, готовая совершить что-то вроде большого взрыва.

Увесистая белого цвета книга в твердом переплете и с таким знакомым ему названием стояла прямо перед его лицом: «Богоубийство».

Взял в руки эту книгу, почувствовав, как заледенели его руки в данный момент. Он видел имя другого автора на своей книге. Но это же его книга! Он даже пролистал ее, чтобы убедиться. Буква в букву он узнавал свой текст, как и имя этой особы, которая «написала» эту книгу.

Перестав листать ее как одержимый, Стефан захлопнул ее с силой и отчаянием. И даже выбросить ее захотелось в этот момент тоски и досады, но он не мог так поступить с книгой. Как она посмела поступить так с ним? Он не верил своим глазам. Поэтому, он прикрыл их, по-прежнему крепко держа книгу в руке, силясь успокоиться.

- Я узнал об этом недели полторы назад. Она презентовала ее в Нью-Йорке, затем в Лос-Анджелесе. Если не ошибаюсь, ожидается презентация в европейских городах. Тиражи миллионные…
- Льюис… - пресекающе выдавил из себя Стефан, не открывая глаз.
- Прости.

Стефан медленно выдохнул и посмотрел на друга.

- Я пробыл в коме сорок пять дней. За это время она дописала последнюю главу, провела редактирование и корректирование, создала макет обложки, заключила контракт с издательством, и издала его. И это чуть более, чем за месяц… - все еще с нескрываемой досадой в голосе говорил Стефан.

Льюис промолчал, не зная, что сказать. К ним подошла девушка, продавец-консультант магазина, задав вопрос:
- Что-то подсказать? Что-нибудь конкретное ищете?
- Нет, спасибо! Вот, уже нашли! – с болестной улыбкой ответил Стефан.
- Отличный выбор! Эта книга буквально за неделю стала бестселлером!
- Спасибо! – кивнул Стефан, но девушка не ушла.
- Будете брать? – спросила она, долго ожидая ответа от Стефана.
- Я подумаю, - сказал Стефан, и настойчивая продавщица оставила их.
- Послушай, Стеф… - невольно начал Льюис, чувствуя напряжение своего друга, положив ему руку на плечо. – То, как она поступила просто неописуемо. Никакими словами не опишешь подобное кощунство и подлость. Вполне объяснимо, что ты испытываешь боль и гнев в этот момент. Но ты можешь либо смириться с этим в итоге, все равно чувствуя боль и гнев, либо удовлетворить свои эмоции и объявить ей войну.
- Войну?
- Доказать свои авторские права на произведение.
- У меня нет рукописи, Льюис! Как, по-твоему, я это докажу?
- Я подтвержу, что ты писал ее.
- Этого недостаточно! Весь итальянский бомонд может подтвердить то же самое в ее пользу. Поверь мне, она далеко не дура, и наверняка все просчитала наперед.

Льюис замолчал. Стефан посмотрел на книгу, повертел ее в своих руках, и поставил на прежнее место на полке. Льюис, увидев то, с каким смирением это сделал Стефан, не выдержал, и сделал ему встряску:

- Тогда что? Ты решил сдаться? А? Так что ли? Ты боец или тряпка? Вот так просто дашь ей раздавить себя?

Стефан гневно посмотрел на него, отмахнулся и пошел в сторону выхода. Льюис понял, что перегнул палку, хоть и не почувствовал себя неправым.

- Эй, Стеф! – догоняя его, – Эй, ну ты чего? - настойчиво схватив его за руку, так, чтобы не вырвался.

Льюис был посильнее Стефана. Но Стефану удалось вырваться, поскольку он был невероятно зол в этот момент, и лучше было его отпустить. Он даже не постеснялся с гневом посмотреть в глаза своему лучшему другу. Но увидев в них поддержку и понимание, постепенно стал осознавать собственную неправоту и умерять свой пыл. Эмоции взяли над ним верх. Но как же тяжело обуздать их! Хочется умереть – так проще…

- Тебе нельзя оставаться одному в таком состоянии! – настойчиво, но мягко продолжил Льюис.

Стефан стиснул зубы, протянул Льюису руку, и спешно сказал:

- Прости, друг! Ты очень хороший друг, Льюис! Спасибо тебе за все! Но мне нужно уйти!

Льюис задержал рукопожатие, не давая Стефану уйти так быстро:

- Погоди! Я сказал, что не оставлю тебя в таком состоянии! Хочешь ты этого или нет! Тебе все ясно?
- Послушай, Льюис! – не желая мириться со словами друга, готовый снова взорваться, говорил Стефан. – Я знаю, что я делаю!
- Знаешь?
- Да, знаю!

Льюис продолжал крепко держать Стефана за руку. Мимо них входили и выходили люди, поскольку так и стояли у прохода. Стефан обратил на это внимание, наконец-то, чуть отвлекшись от внутренних переживаний.

- Помнишь мой любимый ницшеанский афоризм? – спокойно спросил Стефан, потянув Льюиса за собой, чтобы они наконец-то вышли и магазина.

Льюис, не отпуская его руки, вышел вместе с ним, и, оказавшись на улице, сказал:

- Ну?
- Ну? – переспросил Стефан.
- Жизнь – это сгореть, но не согреться, - сказал Льюис, заметивший улыбку на лице Стефана после его слов.

Стефан похлопал Льюиса по плечу с признанием. Льюис выпустил руку Стефана, и тот устремился вниз по улице. Побежал так быстро, чтобы Льюис не смог его догнать. Как маленький ребенок, обидевшийся на весь мир. Убегал ли он от мира? Он не думал об этом. Он лишь знал, что бежит в прохладных сумерках родного ему города. Обнимающего его своим холодом… Ему хотелось сойти с ума…

Морган Роттен © Богоубийство (2016-2017гг.)