Письмо

  Разговаривали как-то с другом о том, что произведения русской литературы – сплошное несчастье. Поэтому этот рассказ имеет два варианта: трагический концовка и счастливая.
  Приятного чтения.


“Встаёт он к обеду, часов в одиннадцать, смотрит на часы и отворачивается, утопая головой в пуховой подушке, тяжело и медленно, как вязнут ноги в болоте, он вязнет во сне.
 Второй раз он проснётся к часу, когда твой утренний кофе с молоком, который ты не допила и оставила на столе, потому что спешила, уже остынет.
 Он не хотя возьмёт в руки телефон, пробежит глазами по циферблату, введёт пароль и ответит на твоё сообщение. Ты, конечно, почувствуешь вибрацию своего мобильного в кармане джинсов, потому что он стоит в “беззвучном режиме”, а у тебя экзамен. Но ты точно знаешь, что это написал он, поэтому ты вспомнишь утренний кофе, и что забыла покормить кота, от чего сконфузишься, покраснеешь и стыдливо улыбнёшься, опустив голову в экзаменационный листок, воткнёшь пятерню в пахнущие горелым волосы и снова сосредоточишься на вопросе.
 Сосредоточилась? Конечно - нет. Ты прокручиваешь в своей голове вопросы, которые задашь ему, отвечаешь на них сама, но точно ли он ответил тоже самое?
 
 А он, не торопясь встанет, нехотя умоется, накинет одеяло поверх смятой простыни и сохранившей форму его головы подушки. Он ляжет обратно в кровать, уткнётся в телефон, рассматривая всё подряд, в каком-то нервном ожидании, пролежит так часа три, но ты ещё занята и освободишься минут через пять.
 К этому времени его телефон разрядится, он оставит его на зарядке и, переборов лень, с чувством скручивания желудка в крепкий узел, пойдёт на кухню доедать вчерашний салат и бутерброды, запивая сладким чаем. Потом он вернётся к телефону и отправит очередное сообщение, снова прислонившись к подушке.
 Ты, конечно, уже освободишься, и, в эйфории, с лёгкой головной болью от переутомления, выбежишь на улицу, окунувшись в прохладу весеннего дня, тебя подхватит пение птиц, аромат свежести, аромат земли, пропитанной талым снегом. Тебя вскружит шум нагих крон, и ты встанешь под одной из них, коснувшись носком сапога лужи, ты достанешь телефон, бросишь взгляд на сообщения и твоё лицо расползётся в дурацкой улыбке, но ты не ответишь. Не потому, что тебе лень, а потому что ты хочешь уделить ему всё оставшееся время, потому что последние дни ты была занята, всё готовилась, всё переживала, всё не хватало времени для него, но он был рядом, пускай на словах, но был рядом.
 Он на столько рядом, что даже, пока ты едешь домой, а его десятый сон сменяется одиннадцатым, он продолжает держать в руках телефон и вскакивает от каждого звука, надеясь, что это ты.
 
 Это письмо, оно должно было быть о нём, но оно о тебе.
 Не спрашивай, я просто знаю, что ты будешь такой.
 
 Привет тебе, его будущая и настоящая.”
 
Круглые шариковые ручки любят скатываться с поверхности стола, звонко ударяясь об пол, а коты любят закатить их куда подальше. На этот раз у кота полная миска еды. Поют птицы, и кот отвлекается на этот звук, мягкими прыжками взбирается к открытому окну. В его глазах-блюдцах отражается месяц, отражаются звёзды, отражается ночь. Прыжок. Шёпот голых веток, растущего рядом дерева. Звонкое “мяу!”
 
 Рассвет зальёт комнату кровавым светом, по которой свободно гуляет ветер, парусом подымается тюль и лист бумаги, удерживаемый стаканом с холодным кофе. На белой стене, багровой от восхода, сохранится тень: стол, стакан, беспокойный лист бумаги и её парящие ноги.



“Встаёт он к обеду, часов в одиннадцать, смотрит на часы и отворачивается, утопая головой в пуховой подушке, тяжело и медленно, как вязнут ноги в болоте, он вязнет во сне.
 Второй раз он проснётся к часу, когда твой утренний кофе с молоком, который ты не допила и оставила на столе, потому что спешила, уже остынет.
 Он не хотя возьмёт в руки телефон, пробежит глазами по циферблату, введёт пароль и ответит на твоё сообщение. Ты, конечно, почувствуешь вибрацию своего мобильного в кармане джинсов, потому что он стоит в “беззвучном режиме”, а у тебя экзамен. Но ты точно знаешь, что это написал он, поэтому ты вспомнишь утренний кофе, и что забыла покормить кота, от чего сконфузишься, покраснеешь и стыдливо улыбнёшься, опустив голову в экзаменационный листок, воткнёшь пятерню в пахнущие горелым волосы и снова сосредоточишься на вопросе.
 Сосредоточилась? Конечно - нет. Ты прокручиваешь в своей голове вопросы, которые задашь ему, отвечаешь на них сама, но точно ли он ответил тоже самое?
 
 А он, не торопясь встанет, нехотя умоется, накинет одеяло поверх смятой простыни и сохранившей форму его головы подушки. Он ляжет обратно в кровать, уткнётся в телефон, рассматривая всё подряд, в каком-то нервном ожидании, пролежит так часа три, но ты ещё занята и освободишься минут через пять.
 К этому времени его телефон разрядится, он оставит его на зарядке и, переборов лень, с чувством скручивания желудка в крепкий узел, пойдёт на кухню доедать вчерашний салат и бутерброды, запивая сладким чаем. Потом он вернётся к телефону и отправит очередное сообщение, снова прислонившись к подушке.
 Ты, конечно, уже освободишься, и, в эйфории, с лёгкой головной болью от переутомления, выбежишь на улицу, окунувшись в прохладу весеннего дня, тебя подхватит пение птиц, аромат свежести, аромат земли, пропитанной талым снегом. Тебя вскружит шум нагих крон, и ты встанешь под одной из них, коснувшись носком сапога лужи, ты достанешь телефон, бросишь взгляд на сообщения и твоё лицо расползётся в дурацкой улыбке, но ты не ответишь. Не потому, что тебе лень, а потому что ты хочешь уделить ему всё оставшееся время, потому что последние дни ты была занята, всё готовилась, всё переживала, всё не хватало времени для него, но он был рядом, пускай на словах, но был рядом.
 Он на столько рядом, что даже, пока ты едешь домой, а его десятый сон сменяется одиннадцатым, он продолжает держать в руках телефон и вскакивает от каждого звука, надеясь, что это ты.
 
 Это письмо, оно должно было быть о нём, но оно о тебе.
 Не спрашивай, я просто знаю, что ты будешь такой.
 
 Привет тебе, его будущая и настоящая.”
 
 Круглые шариковые ручки любят скатываться с поверхности стола, звонко ударяясь об пол, а коты любят закатить их куда подальше. На этот раз у кота полная миска еды. Поют птицы, и кот отвлекается на этот звук, мягкими прыжками взбирается к открытому окну. В его глазах-блюдцах отражается месяц, отражаются звёзды, отражается ночь. Прыжок. Шёпот голых веток, растущего рядом дерева. Звонкое “мяу!”
 
 Её взгляд устремится в пустоту, будет бессмысленно блуждать по комнате, в поисках ручки. Она всё чаще водит глазами, смахивает слезы, как дворники автомобиля смахиваются дождь с лобового стекла.
 Это был самый сильный удар, самый кошмарный сон, невообразимая мысль, которая никогда не проникала в её голову, ведь с ним она жила настоящим, не томясь в ожидании большего, просто жила, хватала каждый момент. Ей можно было позавидовать, и кто-нибудь обязательно ехидно говорил «счастливая» - она оставляла это без комментариев, всё выражалось в улыбке.
 Казало бы, в чем выражалось счастье? Спроси её кто угодно, она бы сказала: «В том, что я вижу его каждый день, потому что он спокойно откладывает дела. В том, что с ним не помолчишь, а если и молчишь, то тишина будто родная. В том, что я вижу его улыбку; в его глазах счастье. Счастье в воспоминаниях, в шуршащей листве, на которой мы лежали, в зимних морозах, в пушистом и колком снеге, таявшем на руках. Если это не счастье, то это самое лучшее рабство.»
 Она всё допишет в письмо той самой, которую она не узнает, пошлёт той, которая будет жить, как жила она – возродилась внутри: всё мёртвое и прошлое, выжженное и стоптанное поросло молодой зеленью, благоухало полевыми цветами, дарило тепло.

 За долгое время он первый раз вышел на улицу, была тёплая, но ветреная ночь. В его памяти ветер остался чем-то символичным, сопровождающим всё хорошее и памятное. Он бродил по полуосвещёным улицам, рассматривал неоновые вывески, от чего-то они казались ему блёклыми, всё вокруг было серо и глухо – визг тормозов машин, как за километры от него, язвительных смех проходящих, ослепительно красивых девушек и вовсе не был услышан, как и они не попали в поле его зрения. Город опустел за несколько дней, потерял себя, превращался в пыль.
 По не забытым дорогам, поворот за поворотам, его встретил знакомый кот, погладившись о ногу, побежал дальше. Как в беспамятстве, не свойственному ему, он поднялся к двери, оперевшись лбом чего-то ждал. Развернулся и прислонился спиной, скатываясь на коврик, он оперся на что-то острое, и как бешеный вытащил эти ключи. «Да она просто знала» – осталось в его голове и сверкнуло улыбкой на губах.

 С щелчком замка появились первые лучи солнца. Она встала из-за стола, обведённая золотым контуром, ветер подхватил её сияющие локоны, парусом поднял шторы, лист бумаги. Она хотела спрятать лист, но обронила на него остывший кофе с молоком, который капелью стекал со стола. Его шаги стали уверенне, он ближе, и окружающие приобретало цвет, играло яркими и насыщенными тонами. На залитой рыжим солнцем стене сохранятся тени: стол, опрокинутая кружка, он и она.  ;