Прабабушкины истории. Глава 3

               
                3.Шутники

     А что было дальше, я рассказала  в следующий приезд молодого семейства.  Девочка внимательно, как-то по-взрослому, слушала и не задавала вопросов.  Вот эта история.
    ... Полуопустевшие вагоны, наконец, прибыли к месту назначения. Эвакуированных на телегах развезли по станицам. Мама еще помогала станичникам разгружать вещи, но с последним мешком ноги вдруг подкосились, и она  осела на землю. В дом ее внесли  уже на руках. Прибывший старый доктор, осмотрев переселенцев,  констатировал:
    - Эта  еще выживет, - указал на маму, - а вот другая... - он посмотрел на тетю Таню и  покачал головой.
     Бабушка взмолилась:  как же так, у невестки трое детей. Столько натерпелись, намучались, и вот теперь, когда  все позади, - такой приговор.
     -  В больницу, - сжалился доктор.
     Мама все время лежала на кровати, от еды отказывалась. То же самое происходило и с тетей Таней. Бабушка разрывалась между больными и заботой о детях. Пришла в больницу, невестка удивила всех необычной просьбой:  "Хочу кислой  капусты..."
    Белые халаты тут же занекали:  "Нельзя".
    - Это ей-то нельзя?! - обрадовалась первому желанию больной  бабушка. - Да ей все можно!
    И что вы думаете, после кислой капусты тетя пошла на поправку.
    С мамой произошла подобная история, только она захотела не кислой капусты, а картошечки. Станичники, надо отдать должное  казакам, охотно делились с приезжими своими припасами, но картошки ни у кого не оказалось. Старую подъели, а новой еще расти и расти. Да не очень-то она и приживалась в тех краях.
    Но для бабушки будто  не существовало  преград. Нужна картошка - значит, будет картошка. И разыскала в соседнем селении - целое ведро, выменяла на какую-то городскую обновку.  Картошка помогла, а скорее не она, а сливочное масло, которым щедро сдабривала бабушка желанное мамино блюдо.
    Едва оправились ленинградцы-блокадники, как пришли немцы.  Не скажу, чтобы зверствовали особо. Не было в тех краях лесов, не было и партизан. Да и чувствовали завоеватели себя победителями. Как -никак, захватили столько земель. Так что не зверствовали, шутили скорее. Вот две их шуточки, которые коснулись лично нас.
    Как-то мама вышла со мной в станицу. И умудрилась дочку одеть по-городскому, так что я отличалась от местных детишек. К нам подскочил немец. Улыбаясь, показал мне конфетку. Я потянулась к лакомству, а он тут же приставил к шее нож. Можно представить, что чувствовала моя мама, только что потерявшая мужа и сына, а теперь могла лишиться и дочери. Ей хотелось броситься дикой кошкой на обидчика, вцепиться в его бесстыжие глаза, но ноги не слушались, тело словно окаменело. Может, это и спасло нас. Весело хохотнув, немец ушел развлекаться дальше.
    Позже, будучи школьницей, когда я слушала бабушкин рассказ, зачем-то спросила:
    - А конфету он дал?
    - Дура, - приласкала меня добрая бабушка. Видимо, случай тот непроходящей болью навсегда врезался в нашу общую семейную память .
     Другой шутник, сам того не ведая, навсегда оставил зловещий след в семье Стрельниковых. Молодая женщина открывает дверь в комнату и видит такую картину. Ее старший сын Толя повешен, а рядом фашист с довольной улыбкой следит за реакцией матери. А какая может быть тут реакция?  Женщина без чувств падает на пол. Немец хохочет: глупая русская, не заметила, он же придерживает мальчугана за ножки, подставил широкую ладонь под ступни.
     Мать Толи со временем оправилась от удара, а вот ее сынок  перестал расти, совсем перестал.  Много позже в Кронштадте я часто видела братьев Стрельниковых. Младший - красавец, статный, высокий. А Анатолий - коротыш, только вширь и раздался. Пробовал  завести семью, но жена ушла от него. И это в послевоенное время, когда нарасхват был каждый мужчина. Старшее поколение выкосила война, а парней ждали не только их сверстницы, но и молодые вдовы.
     Мне запомнился один случай. Было это уже после войны. У меня подрастали дочурки. С работы я спешила домой, как вдруг заметила необычные для маленького городка яркие автобусы. В них молодежь - радостные, веселые лица. "Немцы", - промелькнула мысль. Закончился фестиваль дружбы, и их привезли на экскурсию в  наш закрытый город. В Кронштадт - куда ни разу не ступала нога врага. Экскурсанты улыбались, жестами приветствовали жителей.
     А что же кронштадтцы? Молча встали вдоль тротуара, и как по команде - ни улыбки, ни одного взмаха руки. К ряду горожан примкнула и я. Умом понимала, что прошло много лет.  Можно если не простить, то хотя бы ответить на дружеские приветствия. Но не поднималась рука. И тут мой взгляд упал на стоящего неподалеку мужчину. Это был Анатолий, ростом с девятилетнего ребенка и комплекцией взрослого мужчины. Как-то особенно отрешенно он смотрел на  автобусную кутерьму.
     Интересно, что думала в этот момент нездешняя счастливая молодежь? Уж, конечно, не о голоде, не о блокаде, не о зверствах, которые учинили их отцы. Скорее всего, нашу холодность юные немцы отнесли к особенностям характера северян. И только!
                ***
     ... Я уже говорила, что в станице не было партизан, а вот негодяи-предатели нашлись, они охотно подались в полицаи и тут же преподнесли фашистам списки евреев и эвакуированных ленинградцев. Евреев немцы тотчас усадили на повозки и увезли.
     - Может, и хорошо, что та пара не дожила до наших дней, - произнесла бабушка вслух кощунственную мысль об умерших в вагоне врачах.
    Теперь в очереди стояли мы. Но немцы не торопились расправляться с блокадниками, предложили полицаям подождать "карательного" отряда, о зверствах которого гуляла зловещая слава по всей округе. Состоял отряд из тех же предателей-отщепенцев, ненавидящих советскую власть и, естественно, колыбель революции - Ленинград и  его жителей.
     - Режут, натравливают на людей собак, - шептались станичники.
    До нас  отряд не дошел двенадцать километров, ночью немцы  незаметно покинули селение, а утром пришли  спасители - наши красные звездочки-красноармейцы.

     На снимке: папа, мама и я в проекте, 1938 г.