Абсолютно живой дом

                В оранжерее я оставил для вас орхидею.
                Не забывайте её поливать.
                Г. Уэллс

        Истории этой уже несколько лет, и всякий раз, когда я её кому-нибудь рассказываю, мне почти никто не верит. И всё же не могу не поделиться, так как подобное в скучной человеческой жизни случается не с каждым. А если и вы мне не поверите, что ж, откройте интернет, разыщите моих героев и напишите им письма. Обычно, они всем отвечают, так что убедитесь сами.
Всё это я узнал от моего друга. Зовут его Владимир и живёт он в славном городе Оболенске. Чем прославился этот город, я вам как-нибудь потом расскажу. Вот уж тема для отдельной истории со своими героями и жертвами. Мне же он запомнился тем, что городок этот выстроен в живописном лесу в окружении сосен и болот. Удивительно приветливое и дружелюбное местное население охотно подскажет вам дорогу в одно местное кафе, по-моему, единственное в этом маленьком городке, где мы договорились встретиться с моим другом. Работает он генетиком и, как все эти чудаки, до ужаса влюблён в свою работу.
- Привет, Степан! – прогремел с неба знакомый голос, и откуда-то сверху протянулась рука двухметрового человека. Я посмотрел на этого рассеянного великана, который несмотря на свою профессиональную память и научный титул за три года нашего знакомства так и не узнал моего настоящего имени.
- Приветствую! – я потряс его ладонь, размером со сковородку, обеими руками, одновременно кивком указав на столик у окна.
Мы уселись на узкие алюминиевые стулья. Владимир еле втиснулся между подлокотников, отштампованных под задницу среднестатистического человека.
- Неудобно? – сочувственно поинтересовался я.
- А, не беда, сейчас приладим – и добродушный гигант, оглядевшись по сторонам, аккуратно и практически не прилагая усилий разогнул подлокотники своего стульчика, приведя их почти в горизонтальное положение – Напомни мне вернуть как было, когда расплачиваться будем.
- Да не переживай, официант тебе напомнит – пошутил я.
- Нет, ну так не удобно, лучше ты мне напомни до него – мой друг покраснел от стыда, и чтобы распрямить свои длинные ноги отодвинулся от стола почти на метр.
Ножки Володькиного стула отскребли по кафельному полу мелодию, вызывающую мурашки, и его лицо попало в свет из оконного проёма. Тут я впервые заметил большой фиолетовый шрам на щеке, разрезавший её диагонально от правого уха до нижней губы. Умиление его стеснительностью мгновенно сменилось во мне тревожным вопросом.
- Что с щекой, Володь, откуда такое украшение? – спросил я, на себе повторяя ногтём большого пальца траекторию его шрама.
- Да вот, кандидатскую защищал, выводил, так сказать, нашу инсулиновую деревню на международный уровень.
- С деревней понятно, но почему инсулиновую?
- А что ещё ты знаешь об Оболенске, кроме инсулинового завода?
- Ну ещё биологическое оружие здесь…
- Да ну вас нафиг с вашим биологическим оружием – прервал меня мой товарищ – журналисты одно и то же двадцать лет талдычат, мы давно уже его здесь не делаем.
- Ну ладно, а диссертацию ты по боксу что ли защищал? – вернул я его к теме шрама.
- Нет конечно. Кто бы со мной на ринг вышел? Хотя, знаешь, всё вышло почти что так.
Я придвинул к себе кофейную чашку в ожидании интересного рассказа. Владимир из тех людей, которых не подгоняют. Ему надо собраться с мыслями, хитро улыбнуться и, подцепив металлическими щипцами на подносе кусочек сахара, уронить его в горячий кофе, медленно и задумчиво перемешивая палочкой образовавшееся волнение.
- Сколько мы с тобой не виделись? – неожиданно спросил он меня.
- Я думаю, года четыре или, может быть, пять… А что? –
- Да нет, ничего, всё правильно. Я и не бывал тут почти, за эти пять лет. Не поверишь, прилетал из Франкфурта на полдня в лабораторию за материалом и тут же обратно на самолёт. Даже домой некогда было забежать. Своих домашних почти год только в скайпе и видел, а так торопился, что не зашёл. Представляешь? Мои деревья в Германии быстро росли, успевай только приглядывать.
- Какие деревья, Володь, ты о чём?
- О чём...? Видишь ли, моя диссертация, это очень узкая тема. Промышленное выращивание целлюлозных эукариотов. Мы тогда получили грант одного германского фонда, который занимался инвестированием в строительство немецких экопоселений. Деревья-дома. Что-нибудь слышал об этом?
- Да, кажется читал в интернете. Но, как я помню, проект закрыли из-за нерентабельности, слишком долго они росли.
- Именно так повсюду об этом и писали, чтоб людей не пугать. Но закрыли его не совсем по этой причине. 
Он положил в свою чашку ещё один кусочек сахара и продолжил – Я буду говорить очень упрощённо, чтобы было понятно. Я тогда заканчивал диссертацию, посвящённую ускорению деления древесных клеток. А тут как раз подоспела эта германская практика. Обычные деревья, как известно, растут очень долго. Нам поставили задачу ускорить рост лещины и ясеня в пятьдесят – семьдесят раз.
- Невероятно!
- Да, но с помощью генетики вполне выполнимо. Ты, может быть, в курсе, но, на всякий случай, я напомню тебе вкратце технологию выращивания этих домов.
Сперва размечают «строительную площадку»; определяют первый угол, ориентируют будущий дом по сторонам света и забивают колышки, ну как и на любой стройке.
Потом в отмеченных местах выкапывают лунки и опускают в них саженцы липы или ясеня, кому что по вкусу. Это материал для стен. Деревья растут, строители-садовники смыкают их кроны и таким образом формируется остов будущего дома. Стволы с годами становятся всё толще и прорастают друг в друга, образуя почти монолитную стену из живого дерева. На трёхметровом уровне в липовую плоть прививают лещину и устраивают перекрытие. Стены делают двойные, тёплые.
- Интересно, а крыша-то протекать не будет? – с некоторым недоверием поинтересовался я, - Ветки - это же не черепица, между ними щели и не маленькие.
- Там их селекционеры вьюн какой-то вывели, такой плотный, как дранка, вообще не течёт. Дом абсолютно экологически чистый, приятный для жизни. В самом конце его роста пропиливают окна и двери, прокладывают коммуникации и заносят мебель. И живи. Зимой тепло, летом прохладно. Экологически чисто.
- И сколько же по времени будет расти такой дом? Удалось тебе увидеть хоть один достроенный? Липа она ведь, как я понимаю не за пару лет вырастает. Это же не бамбук.
- Вот! Вот для этого меня туда и послали! – гордо ответил мне Владимир – защитить честь института и утереть нос конкурентам из тимирязевской академии. Они своей селекцией решали бы эту задачу лет пятьдесят, да и то бы не решили.
- А вы, как обычно, в наследственность залезли, гены переставили?
- Ну естественно. Это самый действенный способ добиться от природы всего на свете. Ты удивишься - за год мои липки отмахивали до двадцати метров.
- Невероятно. Быстрее чем бамбук?
- Ну не быстрее, конечно, но прочнее и толще. Плюс, мы задали древесным клеткам те качества, которые нам были необходимы. Не поверишь, но сменив всего несколько аллелей в генетической цепочке наших лещей и лип, мы смогли заставить древесные клетки самостоятельно вырабатывать антиперены.
- А эти…  антиперены, что это?
- Вещества препядствующие горению – гордо произнёс мой друг. – Представляешь, что это значит?
- Вы создали несгораемые деревья – мне показалось, что я поднялся со стула, - но ведь это… Ведь только на этом ваш институт смог бы заработать кучу денег. Поразительно!
- Мог бы – надменно и как-то даже пренебрежительно ответил Владимир. – Скоро мы всё сможем, даже выращивать баксы на веточках конопли. Эх, если б ты знал сколько наших Оболенских патентов канули в Лету ещё с советских времён, а ведь те открытия и посолиднее были.
- Ну так я продолжу – мой собеседник вырвал меня из задумчивости. – Поехал я в Германию к этому Киршу и
- Киршу? – переспросил я.
- А, забыл тебе сказать. Его имя Константин. Константин Кирш. Застрельщик и некогда большой фанат этого экопроекта. Я даже не помню, кем он был раньше. Строитель какой-то. То ли плотник, то – ли прораб. В общем этот парень в достаточно зрелом возрасте загорелся идеей строительства домов из природных материалов. И не просто, скажем, из древесины, а именно из живых деревьев.
- Как у дятлов? – улыбнулся я.
- А что ты смеёшься, в его домах очень уютно и тепло. А воздух – Владимир мечтательно и взахлёб втянул в себя обеими ноздрями – Чтоб это понять надо там пожить, а ты всю свою жизнь на одном месте. Монголы, и те мобильнее. Поэтому ты такой циничный. Потому, что оседлый образ жизни ведёшь.
Я сделал вид, что раскаиваюсь в собственной деревенщине и Володька попал в самую мою болевую точку, мне очень хотелось услышать продолжение истории, а у него бывает иной раз так, что чуть его обидишь, он и заканчивает.
- Ну так и что там случилось-то у этого Кирша, какие проблемы, саженцы что ли ваши не принялись? – попытался я продолжить.
- Да нет, всё в порядке, даже очень в порядке, вообще, как по писаному, только поливай. Даже удивительно. Ошибки в генной инженерии вещь обыкновенная. Природа, обычно, отторгает то, что не прошло миллионы лет естественного отбора, а эти наши шедевры для Константина мы создавали за несколько недель. Приезжаю, а там всё растёт и колосится. Я даже сразу и не понял, зачем он меня позвал, образцы можно было и по почте отправить.
Константин человек приятный, разговаривать с ним одно удовольствие; вежливый, педантичный, скурпулёзно подходит ко всему.
Гутен Таг, майн фройнд! – Константин заметил меня издалека, я даже не успел выйти на поляну с его зелёными новостройками. Он даже выбежал мне навстречу, на ходу протягивая обе руки. – Эти ваши новые саженцы, мы получить их четыре месяца назад и уже смотреть, какие высокие из них стены. – пока этот светловолосый добряк тряс мою руку, я наблюдал на одно из растущих строений поверх его головы.
- Действительно феноменально, семь метров за четыре месяца, такое ещё не удавалось никому.
- Костик,- обратился я к Киршу, зная как он любит русский вариант его имени, - а вот эта лещина с фиолетовыми листами, это же…, как я понимаю…
- О, я, конешно, майн фройнд, это маркированное вами дерево для перекрытий, прекрасно вживляется в ствол стены и растёт вдоль земли. Прошно так, что я думаю, он фыдержит даже танк. Никто, кроме ваш институт не смог добиться стольких качеств сразу. Русские если захотят могут сделать ошень карашо! Но пойдём в дом, покажу тебе всю красоту.
И этот совершенно положительный, как все немцы, человек, провёл в один из своих «растущих» домов.
- Вот смотрите – Константин показал мне на небольшие круглые отверстия у подножия стеновых лип, - Здесь я вставил гильзы для будущих коммуникаций. Электричество, канализация, водопровод. Надеюсь, многие европейцы в будущем переедут в такие дома.
- Я подошёл к окну, представлявшему из себя пластиковую рамку, обвитую сучьями растущего плюща и положил руки на импровезированный подоконник. – Как-то не совсем экологично, попытался я пошутить, взглянув на Кирша. – Этот пластик здесь так и останется?
- О нет, конечно же нет, майн фройнд. Я ждал от него оправдательного ответа, обычной немецкой непосредственности, мол то, что я это потом уберу и закрою прозрачной шведской древесиной, но услышал я совсем другое, а вовсе не то, что тогда ожидал.
Кирш подошёл к окну и пристально посмотрел мне в глаза. От его взгляда мне на мгновение стало не по себе.
- Фолодя, ты, наверное хочешь узнать, почему я пригласил тебя лично? – Константин смотрел в мои глаза, казалось ожидая от меня какой-то особенной реакции.
- Естественно, билет сюда не дешёвый, да и смысл… – Я развёл руками.
- Помнишь, Владимир, те ваши опыты с «универсальной кислотой?
- Из корневищ? Конечно помню. Это была наша модернизированная Орхидея. Баловались, выясняя, всё ли она сможет переварить.
- И что фышло? – Кирш ещё внимательнее посмотрел на меня.
- Да нормально вышло, орхидейка наша растворяла и переваривала всё; ботинки, пластмассовые вёдра и даже гвозди.
- Фот, это именно то, что нужно – Константин поднял правую руку и направил указательный палец в небо. 
- Хм... Зачем это тебе? Ты в курсе, что эти опыты по дизинтеграционным модификациям нам запретили?
- Фот именно поэтому я пригласил тебя сюда. Германское правительство субсидирует мусороперерабатывающие компании, от которых для природы один только вред, вместо того, чтобы поддержать экологически чистые проекты разложения бытовых отходов. Я не хотел создавать шум и знал, что если я напишу тебе письмо, то это будет не так эффективно, как личная беседа. Я пригласил твою персону, чтобы ты убедился, как фажно для Германии заботиться об окружающей среде. Но тут есть одна проблема. Как бы это сказать, цеховая. Я могу обратиться и к нашим генетикам, но у них там столько этических ограничений, что… А кроме того, наши мусорщики хуже любой мафии. Им нужны наши деньги и наши налоги. Мне не простят если я, так сказать, начну действовать идеально. Я посадил почти полторы тысячи деревьев. Небольшой дом в 100 кв. м. растёт 16 лет. Немыслимо, майн фройнд! До появления здесь представителя вашего института я полагал, что буду ждать этот, как это говорится у русских долгострой все эти годы и, хоть дом этот и достанется моим детям, а всё же очень бы хотелось и самому в нём пожить. Немецкие генетики уверяли меня, что существенно ускорить рост липы и лещины у них не получится, но вы доказали совершенно обратное, причём ваши опыты совершенно не изменили параметров фотосинтеза, а это было моим ключевым условием. Вдохните воздух полной грудью после своих бетонных коробок, за такими домами будущее частного строительства.
Я невольно вдохнул и почувствовал свежесть и кислород, наполненный липовым ароматом.
- Ну, улыбнулся Кирш, хотели бы сами пожить в таком доме?
На секунду я представил себе свою родную Московскую область, засаженную такими домами, и мне почему-то стало смешно.
- Нет, пожалуй, нет, я хоть и генетик, но предпочитаю обычные дома с кирпичными стенами, централизованным водопроводом и мусоропроводами и …
- Так вот по поводу мусоропроводов, - деловито прервал меня Константин – Дом мой известен тем, что все сми называют его живым и подобная слава, как вы понимаете приносит свои дивиденды. Но мне бы хотелось большего. Своими опытами с генетической модификацией орхидеи вы заинтересовали меня. Если она у вас всё, как вы утверждаете, переваривает, то я подумал, а почему бы таким вот образом не сконструировать в моём доме систему утилизации мусора? А? Что вы об этом думаете, смогли бы вы мне помочь?
Мысль о том, что растение могут пожирать отходы человеческой жизнедеятельности не то чтобы мне не приходила до этого в голову, истории такие не новы, но как-то материализовалась в моём сознании одной старой идейкой американских реинкарнаторов, больших оригиналов по данной части. Те, в своё время, предложили хоронить мёртвых людей полусогнутыми в желатиновой субстанции, где кроме покойника находился ещё и древесный росток. Желатиновую сферу, обёрнутую разлагающимся материалом предлагалось закапывать в небольшую яму и засыпать землёй, так чтобы на поверхности торчала только верхушка саженца. Дерево со временем должно было пустить корни сквозь кости мертвеца и потянуться ввысь, выжимая из покойника соки, как бы символизируя продолжение его жизни.
Американцы собирались даже высадить такой вот лесной погост из чудаков-добровольцев, благо людей со странностями в Штатах всегда хватало, но, кажется, тамошние санитарные службы зарезали этот проект. Их не устроила глубина захоронения. У молодых деревьев корни, как известно уходят в землю не глубоко и дикие животные или собаки могут подкопать эту «клумбу» и обглодать кадавра. Плюс трупный яд, размывание и проседание земли. В общем, вроде бы не получилось. Не знаю, почему именно такой образ возник у меня тогда в голове.
Но гранты. Мало кому удавалось найти деньги, валяющимися на дороге. А этот Кирш тогда влез в головы, казалось, ко всем немцам, ревностным поборником всего, что начинается на «эко».
Но те годы были тяжёлые и наш институт отчаянно нуждался в деньгах, да и мы сами в парче не ходили. Прилетая в Германию, я даже обедал за счёт Константина, командировочных на всё не хватало. В общем, я согласился.
               - Хорошо, возможно мы сможем тебе помочь, но вопрос с мусорной мафией ты постарайся решить сам. Мы генетики, а не юристы, ваших законов не знаем, не до этого нам.
               - О, не беспокойтесь – оживился мой экопрораб – Я всё улажу, как только нам удастся продемонстрировать ваш опытный образец биоутилизатора. Германское правительство всегда находило общий язык с профсоюзами, если на его сторону становились наши зелёные, а так оно, я вас уверяю, и будет.
                Мы обсудили с Киршем ещё несколько вопросов, посмотрели на чудесный шварцвальдский закат и я отправился в аэропорт.
                - Уже в самолёте я мысленно стал планировать предстоящую модификацию нашей орхидеи. В принципе это было не сложно. То, чего мы добились тогда с тем образцом, было почти то, что сейчас нам было нужно. Размеры цветка, поедающего отходы было нетрудно подогнать модификацией аллелей роста, хоть под размеры стандартного мусоропровода в подъезде рядовой многоэтажки. У нас ребята на практике выращивали подорожник,  размером со слоновое ухо. Утилизация пластиковых пакетов, полиэтиленовых бутылок и другой нефтехимии тоже для нас также проблем не составляла. То, что японцы открыли в 2016 году мы в нашем институте закрыли уже давно из-за начала перестройки и сокращения финансирования. Да, та самая Idionella sakaiensis. Вот её хромотиды мы в своих опытах и использовали. Вставим нужные участки в днк нашего цветка и он ботинки с подмётками переварит в двуокись углерода и водичку. И то и другое для дома нашего «зелёного прораба» одинаково полезно.
               Когда я вернулся в институт с этой новостью, то сказать, что она многих удивила, это ничего не сказать. Шутки по городку ходили всякие. Поговаривали, что потом Кирш закажет нам пеньки с дуплом в качестве унитаза с растущими лопухами вместо туалетной бумаги и полутораметрового таракана вместо мотоцикла. Подсчитали бюджет затейки чудаковатого немца и отправили ему по электронной почте наше коммерческое предложение. То, что мы запросили, казалось нам большими деньгами. В ответ получили короткое сообщение «ОК», а через неделю первый транш нового гранта. И вот тут шутки прекратились. Нас кормят, надо отрабатывать.
               Потрудились мы тогда, надо сказать, на славу, с истинно русским размахом. Наш розовато-белый цветок, размером с небольшой чемодан, с каким-то зловещим удовольствием пожирал старые книги, детские игрушки и даже шариковые ручки. Желая ещё больше ублажить заказчика, мы научили его выделять такое количество кислоты, что он стал переваривать даже гвозди и телогрейки. Один студент в горячке попробовал было запихнуть в него лом, но мы не дали. Железо крайне медленно усваивается растением и портит ему аппетит. А в довершении снабдили наше детище сильным подвижным стеблем диаметром с водосточную трубу, и через недельку-другую наш цветок каким-то образом научился поворачивать свою пасть навстречу мусорному пакету.
               К концу работы фантазия наших сотрудников так разыгралась, что поступали даже предложения, научить его ходить по дому и самостоятельно собирать мусор и, в принципе, это тоже было возможно. Теоретически никто не мешал нам вплести мышечные волокна между корневых структур и научить цветок вынюхивать мусор и перемещаться. Но всё же мы тогда благоразумно решили остановиться на техническом задании заказчика.
               Через несколько месяцев заказ был выполнен и я, пересадив цветочную луковицу в контейнер с землёй, отправил её нашему немецкому кормильцу.
               Полгода пролетели незаметно. Кирш был так доволен нашим цветком, что, несмотря на свою немецкую сдержанность, на похвалы и восторженные отзывы о нашем институте не скупился. Цветок рос, поглощая всё лишнее в «липовом» доме нашего строителя, а мы разглядывали в инстаграмме многочисленные селфи нашего друга; то на фоне дома, то в шварцвальдском лесу, то внутри стволистого и сучковатого помещения его будущей спальни.
                - А что с дальнейшим финансированием? – я не смог скрыть своего любопытства – Удалось вам получить крупный заказ. Ведь Кирш, кажется, собирался построить целую экодеревню из таких вот домов.
                - Ха! Собирался. Каждый из нас всё время куда-нибудь собирается. – глаза моего приятеля как-то ненормально повеселели – Неувязочка вышла. Тут и наша вина и его. А, чёрт с ним, помешался немец на зелёных технологиях, с кем в Европе не бывает.
                Эй, уважаемый, можно вас на минутку? - Владимир попросил у официанта чашку чая. Сделав пару глотков, он впал в задумчивость, в какое-то оцепенение, словно пытался отогнать от себя какие-то неприятные воспоминания. А ещё мне казалось, что он сейчас он решает продолжать мне рассказывать эту историю или нет. Дело в том, что он как истинный патриот своей малой родины и своего института ревностно оберегал их репутацию. Я понял, что если он сейчас решит остановиться на рассказанном, то потом из него клещами ничего не выдернуть.
                - Послушай, Владимир, - нарочито прибавил я голос, пытаясь вывести его из задумчивости, - ну так в чём была проблема-то, что случилось?
                - Что случилось… А, ладно – он словно махнул рукой – Вот что случилось. Дело было в конце весны. Как ты понимаешь, время цветения, восстановления жизни, у растений увеличивается клеточный обмен, им нужно больше Солнца, воды и … В общем стал наш цветок, ну что ли хиреть. Чах. У нас очередной контракт с немцами был на носу, а тут такая проблема. Нужно было разобраться. Я должен был вылетать к Киршу в конце Мая, но появились кое-какие дела в лаборатории, и мне пришлось перенести вылет на две недели. Ну а пока я тут ковырялся, кто-то из наших аспирантов посоветовал немцу почаще поливать и кормить его цветок. Весна всё-таки. Да в шутку дописал, что цветок то хищный да плотоядный, попробуй, мол, ему насекомых что ли скармливать. И в точку, гадёныш, попал. Ну немец наш несколько увлёкся этим делом, тем более, что после первых паучков, Орхидея словно ожила и потянулась к своему кормильцу. Из желания поскорее помочь цветку, ох уж эти мне экологи, он с паучков перешёл на кузнечиков, а потом на мышей. Кирш даже ролик снял в ютубе, как он держит за хвост дохлую мышь, а Орхидея тянется к его руке, разевая свою полуметровую пасть, наполненную кислотой. На видео казалось, что она и быка бы сожрала.
              Ты не смотрел этот ролик?
               - Нет – удивлённо ответил я.
                - А зря, больше полумиллиона просмотров. Этот чудак на одной монетизации смог бы заработать больше, чем на своих бредовых идеях. Ездил бы с этой орхидеей в горшке и выступал с ней, как в цирке.
                Ой, - печально вздохнул мой друг – чем бы дитя не тешилось, честное слово. Короче, когда я к нему прилетел, моя помощь цветку была уже не нужна, он был откормлен и совершенно здоров. Даже слишком.
                - Не нужна? – переспросил я.
               - Цветку нет, а вот хозяину – да.
               - Что случилось с Киршем? – от удивления я подвинул свой стул ближе к собеседнику.
               - Знаешь, я это ещё в аэропорту почувствовал, когда багаж забирал. Что-то не то, думаю. Позвонил Константину, а он не отвечает. Ехал в такси, на сердце тревожно, попросил таксиста побыстрее, ну ты же знаешь эти немецкие законы, «ни за какие деньги». Если я нервничаю, всё время почёсываюсь, а тут совершенно обчесался, руки по плечи красные. И чем ближе мы подъезжали, тем тревожнее становилось. За Киршем такого не водилось никогда. Обычно педантичный и предсказуемый, как все немцы, встретит, всегда поинтересуется как дети и жена, проводит в аэропорт, потом позвонит узнать, как долетел. А тут молчание, да ещё в тот момент, когда он меня ждёт. Мягко говоря, очень странно.
                И вот едем мы, вот уже это поле, вот наш лес, вот просека. Раньше меня это как-то успокаивало, а теперь еду и смотреть на это не могу, весь на нервах. Скорее бы. Вот и деревня, ещё немного. Приехали, водитель прокатывает мою кредитку, выхватываю её из рук, хватаю сумку и, не захлопывая двери быстрым шагом к заветному шалашу.
                Чем ближе я подходил, тем больше ускорял шаг. Что случилось? Солнце в зените, дом ярко освещён, стволы ещё не сомкнулись, просвечивается почти на сквозь. В окна никого не видно, но он должен в это время быть дома. У него все последние годы только этот экопроект да интерьвью немецким журналистам. Больше ничем не занимается, в магазин ходит, да по фондам разным. Что ж такое, где же он?
                До дома ещё метров сто, прошёл быстро, а показалось, что прошла целая вечность. Ты же знаешь, похулиганить я могу, но материться… А тут не стерпел, вышел из себя… Ну, Кирш, Pimmel, Mistkerl. Подожди, сейчас я подойду. Чувствую, уже бегу и ору на всю улицу «Werdammte Scheisse, Russisch Verarshe. Scheissen Arsch. А сам думаю, странно, откуда я знаю немецкие ругательства, я в своих-то с трудом, не так воспитан, и при чём здесь русские?..
                И вдруг понимаю, что это не мои слова. Не я это кричу, кто-то другой. А голос такой знакомый. Боже мой, ну конечно, это Кирш!
                Бегу, лечу, выбиваю ногой болтающуюся на ветвях сучковатую лощиновую дверь. Тоже мы выдумывали – Владимир с гордостью приподнял подбородок. Миллион циклов вращения на «живых петлях». Только надо бережно открывать. Они, знаешь, прихотливые, чуть дёрнешь и …
              - Да бог с ними, с твоими петлями. Что с Киршем-то было? – не терпелось мне услышать развязку этой истории.
              - Что, говоришь было с Киршем? – Владимир не спеша поднес чашку кофе к губам и как-то ужасно долго делал глоток. Потом, не спеша достал салфетку и вытер губы. Он явно наслаждался интересом, вызванным во мне его рассказом. Патриот своего института микробиологии, человек, посвятившей генетике все свои годы. Конечно ему было приятно. Он хотел что-то мне ответить, но неожиданно засмеялся, поставил локоть на стол, положил лоб на ладонь и тихо затрясся от смеха. Володьку щупленьким не назовёшь, стол ёрзал по полу в такт его смеху.
               - Володь, прекрати ради бога – сгорал я от нетерпения – Что там было-то?
               - Что там было? Да то же самое, что бывает с любым одержимым, когда он решает довести свою идею до абсолюта. Нет чтобы дождаться нашей помощи, он сам решил вылечить нашу орхидею. Мышами её кормил, чудило, перевёл, так сказать на белковый рацион. А растеньеце-то это, между прочим плотоядное. Учил биологию?
                Я кивнул, ожидая продолжения.
- Ну так вот, когда я ворвался в этот матерящийся дом, то сразу устремился на кухню. Я примерно догадался, что там произошло. Сбоку от окна я увидел Кирша, всего мокрого, в рваной одежде. Он скакал на одной ноге вокруг нашего детища, а вторую окровавленную и обожжённую по колено кислотой цветка, он пытался вырвать из его захлопнувшейся пасти. Матерился как сапожник, стучал по нему кулаком, то и дело падал и цепляясь за сросшиеся стволы стен его дома, снова пытался встать. Рядом на земле лежали обломки деревянной табуретки. Мы ведь всегда делали всё на совесть и цветок выдержал этот удар. В общем, картина открылась передо мной жуткая и в то же время смешная.
                По измотанности и усталым глазам моего друга я понял, что так на одной ноге он балансирует уже около двух часов. В деревне дом Кирша был, как это у нас говориться на самом отшибе и его крики просто никто не слышал. Ветер и шелест листьев стен его дома заглушали любой шум. Всё то, о чём так мечтал Кирш чуть было его не погубило. Если бы не это моё своевременное появление на поле брани, Кирш неминуемо проиграл бы эту борьбу с цветком и стал бы его добычей. Вот смешная была бы смерть.
                Моё появление придало ему уверенности, и он набросился на орхидею с новыми силами. Я, естественно, поспешил ему на помощь. Сперва я попытался разжать бутон руками, но хватка была настолько крепкой, что я смог только обжечься кислотой. Потом я схватил отломанную ножку табуретки и, вставив в впасть цветка, попытался разжать или хотя бы ослабить его чудовищный прикус. Парень я, как ты знаешь, не слабый, а рычаг, как с архимедовых времён известно, вещь великая. Я тянул на себя за самый его край, правой рукой, а левой отжимал вниз половинку бутона. На мгновение она подалась, и Киршу удалось, с криком обдирая на ноге кожу освободить её до щиколотки.
                Владимир отхлебнул ещё из кофе из чашечки и продолжил.
- Я почти его дожал, однако наш цветок, как оказалось. сдаваться не собирался. Ты видел, как крокодил изматывает антилопу? Набери в ютубе, посмотри. Она для него сильна и крупновата, просто так её в воду не затащишь. Так вот он делает это рывками, периодически ослабляя захват опускает пасть к голове антилопы, а в тот момент, когда она почувствовав скорое освобождение ослабляет упор своих ног, тот снова хватает её за шею, но с каждым разом всё выше.
               Вот так и наш цветок. Стоило Киршу повернуть вбок носок ноги, чтобы высвободить её из бутона, как он снова со стремительной крокодиловой реакцией снова ухватил его за ногу, но на этот раз выше колена. Ножка киршевой табуретки сломалась, и я от отчаяния принялся колотить цветок руками и ногами, причиняя каждым своим ударом ненужную боль его добыче. Помню, что Константин даже заплакал от отчаяния. Лицо его напоминало лицо безумца, в тот момент он утратил последнюю волю и даже, кажется, рассудок. Нужно было что-то делать. Ядовитые испарения  раскрывшегося бутона дурманили голову, сознание расплывалось, мы задыхались. Я тряс Кирша за плечи, глядел ему в глаза и кричал: Топор, пила, лом, что-нибудь у тебя есть? Он не понимал меня. Отчаянно жестикулируя, я пытался показывал ему, как я рублю и пилю дрова. Слабый огонёк загорелся в ополоумевшем от боли и страдания взгляде моего друга и он закивал мне на окно.
                Посмотрев туда я увидел малюсенький едва заметный не то туалет, не то сарайчик в самом дальнем углу участка. Последними, как мне тогда казалось, силами я обхватил своего друга за пояс и подтянул его к самому дальнему стволу, торчащему из ветвистой стены дома, до которого я смог его дотащить. «Держись», скомандовал я, цепляя беспомощные руки Кирша за ствол. «Ich schnell» и пулей вылетел во двор.
                Свежий воздух будто открыл у меня второе дыхание, я готов был к чему угодно, в зависимости от того, что найдётся в этом сарае. Я разрублю этот цветок лопатой, сожгу его газовой горелкой, распилю, оболью бензином и подожгу вместе с этим чёртовым домом. А если там ничего не будет, так я разберу сарай и вобью в пасть этому цветку все доски, пусть подавится.
             Я не заметил, как выбил дверь, но точно помню, что она там была и даже на замке. Словно прошёл сквозь стену. Разбирать сарай мне не пришлось. На полке прямо перед входом лежала она, сияя в темноте пыльного воздуха оранжевым пластиковым корпусом. Заветная Хускварна с полуметровой шиной. Самое «то, что надо!» Я схватил её с полки, ботинком с оторванной в пылу борьбы подмёткой наступил на ручку и дёрнул за верёвку стартера.
            Божественный звук! Мне кажется, я до сих пор его слышу. Победно, как Давид с пращой, я вбежал в липовый дом, чтобы убить монстра, заботливо выпестованного в стенах нашего родного института. Мой друг лежал на песке, не подавая признаков жизни, держа в скрюченных окровавленных пальцах предательский обломок лещины со стены. Обнаглевшая в крайность орхидея, всё глубже втягивала в себя его ногу, подбираясь к причинному месту. Но нет, этого мы не допустим, уже с усмешкой подумал я и хладнокровно поднёс жужжащую цепь к толстому стеблю в том месте, где он выходит от бутона.
             Пронзительный визг пилы, ядовитые капли сока, шипящее изворачивающееся растение, грозившее заклинить цепь, безумные вопли ожившего Кирша и мой победный крик символизировали конец ожесточённой борьбы. Бутон мёртвого цветка разжался и из него вылилась смердящая лужа кислотного сока, освободиась поломанная, но вполне пригодная к восстановлению нога моего друга, несколько собачьих и кошачьих костей, почти свежие картофельные очистки и остатки непереваренной стеклотары. Видно, Кирш не сразу подобрал наиболее подходящее нашему цветку меню.
             Не выпуская тарахтящей пилы из рук, я брезгливо поднял бутон орхидеи за шкирку и вынес его на улицу. Яркое, заходящее за макушки чёрных елей солнце, на мгновение ослепило меня и я не сразу заметил людей, пришедших из деревни на звук бензопилы. Их привлёк этот звук, он удивил их. Дело в том, что Кирш, до смертельного фанатизма увлёкшись всем экологичным, давно ничего не пилил. Вот они и пришли посмотреть, для чего это он, такой принципиальный, завёл свою бензопилу.
              Жаль, ни у кого из них не нашлось при себе фотоаппарата. Знатный бы кадр получился! Видел статую Персея с отрубленной головой Горгоны? Вот такой же самый, только в штанах и с бензопилой вместо меча, предстал я тогда перед ними. Бросил пилу на песок и выкинул цветочный бутон в компостную яму.
            Уффф, – выдохнул Владимир, заканчивая свой рассказ, – месяцы трудов всего института, несколько монографий, прорыв в гибридной генетике и всё коту под хвост. Никогда, мой друг, не доводи ничего до полного абсурда, держись подальше от «логического конца». Жизнь - это дорога. И любое увлечение в ней - это тоже дорога, а не единственная задача.
             - Ну так а что с этой историей, с открытиями вашими, ну вообще, чем всё закончилось? – уже веселее поинтересовался я.
             - А, даже и не спрашивай. Грустно, всё очень грустно. Едва закрыли все вопросы с грантом. Всего один нормальный переводчик с немецкого на весь Оболенск. Ну, все посмеялись конечно,  кроме меня и моего немецкого друга.
                Кирш, когда его выписали из больницы, больше к своей деревне на десять километров не подходил. Даже не знаю, что с его домом. Может распилили на дрова, а может всё ещё растёт. Ну, естественно, в себя он до конца не пришёл, стройки не бросил, но поговаривают, что кроме стекла и бетона из строительных материалов он больше ничего не признаёт. Поселился, кажется, на окраине Мюнхена в каком-то каменном доме с черепичной крышей и по пятницам выносит мусорные пакеты на дорогу. Ровно в семь утра, с немецкой пунктуальностью.
                - А ты? – устремил я свой взгляд в глаза Владимиру. - Прикладную генетику не забросил? Или тебя это тоже шарахнуло?
                - А тебя бы не шарахнуло? – серьёзным голосом ответил он мне вопросом на вопрос. – Ты когда-нибудь убивал своих детей? Нет? Я возился с этим цветком с его, можно сказать, малолетства, С ложечки кормил, сказки ему на ночь рассказывал, от болезней лечил, ночью в горшочке его укутывал бабушкиной шалью. Лишь бы вырос. А потом прокормил всех нас. Проект-то был серьёзный. Людям, далёким от науки, не понять, каково это, закрывать своё открытие. Я отрезал голову своему детищу. Естественно я бросил все прикладные направления и теперь занимаюсь только чистой наукой.
                - И что же, разработки вашего института не оставили своих всходов?
- Ну как тебе сказать. Детей у нашего цветочка, как оказалось, полно. Правда все они живут в нашем городе и работают, так сказать, на благо общества. Наука должна служить человечеству исключительно в мирных целях. – Добавил мой товарищ разгибая в прежнее положение подлокотники своего алюминиевого стульчика. – Эй, официант, что мы там должны.
              - Для вас, академиков, кофе бесплатно, – ответил молодой официант с белозубой улыбкой – сколько мы сэкономили на липучках для мух и мышеловках. Только мебель не портите, ладно. Вы бы сказали, я б вам побольше стул принёс.
               - Пардон, больше не буду – виноватым голосом бросил Владимир в спину уходящему официанту. – Заметил, блин. Просил же тебя, предупреди, когда расплачиваться буду – сказал мой друг несколько отвлечённо, наблюдая за мухой на окне. – Оп! – он торжественно изловил насекомое и держал его за прозрачные крылышки, глядя в фасеточные мушиные глаза. – Вот и твой час пробил – добавил он с некоторым злорадством.
               - Слушай, а о каких мышеловках и липучках говорил официант – кивнул я в сторону барной стойки.
- А, это вот как раз наши маленькие голодные детки. Мышеловки я тебе показать не могу, ты слишком впечатлительный, а что до липучек – он подошёл к небольшому цветку на подоконнике, греющемуся в лучах солнца, и слегка постучал по бутону. – Подъём, лентяй, папа принёс тебе покушать.
                Совершенно неожиданно для меня, цветок раздвинул свой бутон, обнажив свою ярко красную внутренность. Владимир кинул туда муху и бутон захлопнулся.
- Jedem das Seinne. – Зловеще произнёс мой друг. – Собирайся тебе ещё час домой ехать.