Непристойные рассказы. Эротическая комедия

Действующие лица:
ПИСАТЕЛЬ – слегка взъерошенный молодой человек лет тридцати;
РЕДАКТОР – пышнотелая блондинка лет сорока пяти в элегантных очках;
ПОЧТЕННАЯ ПУБЛИКА.

Рассказ «Умная мама – хуже Гитлера»:
ВОЛОДЯ – старшеклассник;
ТАНЯ – старшеклассница;
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА – мама Тани, психолог, кандидат медицинских наук, очень умная женщина;
ДЯДЯ СЛАВА – друг и коллега Таниной мамы;
КИНОЛОГ (голос);
СТОРОЖ-ДВОРНИК (голос);
СТЕПАН (Голос) – друг Володи;
СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС.

Рассказ «Психоанализ как он есть»:
ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК – молодой мужчина с сексуальными расстройствами;
ЛИДИЯ, СЕКРЕТАРЬ ПСИХОАНАЛИТИКА – сексапильная девушка;
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ – врач-психоаналитик, мужчина за пятьдесят;
ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК – молодая женщина с сексуальными расстройствами.

Рассказ «Случай в трудовом коллективе»:
КАТЯ – делопроизводитель, девушка двадцати трёх лет;
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ – директор;
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА – главный бухгалтер;
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА;
ВТОРАЯ ДЕВУШКА;
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ;
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ;
ЖЕНЩИНА НА РАЗДАЧЕ;
ИГОРЬ – Катин парень, менеджер по продажам;
КАТИНА МАМА – пенсионерка:
РАБОТНИКИ И РАБОТНИЦЫ ОРГАНИЗАЦИИ.

Рассказ «Беззаветно влюблённые в порнографию»:
АЛЕКСЕЙ – дизайнер районной газеты, молодой человек тридцати двух лет;
ИРИНА – бухгалтер районной газеты, некрасивая девушка в очках тридцати лет;
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА;
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА;
КОРРЕКТОР – работающая пенсионерка;
МАМА ИРИНЫ – пенсионерка;
СОТРУДНИЦА ЗАГСА;
ГОСТИ НА СВАДЬБЕ.


                Действие первое

Редакция эротического еженедельника «Сдобные булки». Стеклянный, занавешенный жалюзи кабинет главного редактора. Из-за жалюзи доносятся негромкие переговоры сотрудников, шаги по коридору, звук работающего принтера. За столом, слегка покручиваясь вправо-влево на вращающемся кресле с высокой спинкой, восседает главный редактор – строгая бизнесвуман. Перед ней на гостевом стуле – писатель с папкой в руках. Он заметно волнуется, но старается держаться подчёркнуто уверенно.
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Пишу уже более пяти лет. Накопил хороший литературный багаж. Рассказы. Повесть. В данный момент работаю над романом.
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Широко представлен в интернете. По самым скромным подсчётам, как минимум на десяти ресурсах.
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Выпускник литературных курсов писателя Александра Зильбермана.
РЕДАКТОР: Не слышала о таком.
РЕДАКТОР: Это главный редактор тель-авивского журнала «Шлемазл»! Классик русской литературы!
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Финалист нескольких литературных состязаний. А два года назад стал победителем сетевого конкурса «Влюблённой лиры голоса» в номинации «Рассказ на три страницы». Награждён соответствующим дипломом.
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Имею публикации и в бумажных изданиях. В прошлом году журнал «Словесин» опубликовал мой рассказ.
РЕДАКТОР: Слове… как?
ПИСАТЕЛЬ: «Словесин». Это как бы скрестили «слово» и «клавесин». Тем самым подчёркивается высокий уровень публикаций. Их музыкальность… Журнал издаётся Союзом молодых литераторов города Минусинска. Очень уважаемое издание… В своей нише.
РЕДАКТОР: Так…
ПИСАТЕЛЬ: Очень хотел бы сотрудничать с вашей замечательной газетой! «Сдобные булки» - это настоящий бренд. Любовь с детства… И на всю жизнь.
РЕДАКТОР: Понятно… Но вы, молодой человек, надеюсь, осознаёте, что мы издание особенное. Нам всякие там преступления и наказания не нужны. Мы дарим людям радость. Приносим в их скучную жизнь разнообразие. Озаряем вспышками.
ПИСАТЕЛЬ: Да-да, конечно! Поэтому специально для вашей замечательной газеты я написал цикл эротических рассказов.
РЕДАКТОР: Эротических – это хорошо. Но вы уверены, что они соответствуют нашему высокому уровню? У нас, юноша, тираж сто тысяч! Мы лидеры на рынке. Мы устанавливаем новые стандарты стиля.
ПИСАТЕЛЬ: Надеюсь, соответствуют. Я талантливый. И работоспособный.
РЕДАКТОР: Надеетесь… Ну хорошо, прочтите что-нибудь. Но только начало. Страницу-полторы.
ПИСАТЕЛЬ: Мне самому прочесть? А вы?
РЕДАКТОР: Вы читайте. Мартышка к старости слаба глазами стала.
ПИСАТЕЛЬ: Ну что вы, старость – это не про вас. Вы такая яркая, цветущая.
РЕДАКТОР (приглядываясь к писателю более заинтересованно): Прочтите один целиком… Может быть, у нас что-то и получится.
ПИСАТЕЛЬ (пошарив в своей папке и достав несколько листов бумаги): «Умная мама – хуже Гитлера». Рассказ.
РЕДАКТОР: Название напрягает.
ПИСАТЕЛЬ: Я подумаю, что с этим можно сделать.

Рассказ «Умная мама – хуже Гитлера»

Городской парк. Держась за руки, по дорожке прогуливаются Таня и Володя. Они смотрят друг на друга влюблёнными глазами и не могут насмотреться. Где-то вдалеке доносятся звуки музыки, детские голоса, шум фонтана.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Володя с Таней никак не могли заняться любовью, хотя встречались уже целую неделю.
Молодые люди оглядываются по сторонам. Никого поблизости нет. Украдкой, торопливо они направляются к зарослям кустарника. Присев на колени, погружаются в страстный поцелуй.
ГОЛОС КИНОЛОГА: Полкан, взять! Ищи, ищи!
Кусты, за которыми прячутся молодые люди, трепыхаются. Слышится собачье дыханье. Таня с Володей вскакивают и отбегают в сторону.
ГОЛОС РЕДАКТОРА: А Тане с Володей уже есть шестнадцать? Просто это возраст согласия. Всё, что ниже – детское порно.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Да-да, они старшеклассники. Выпускники. Им почти восемнадцать.
Оглядываясь и отряхиваясь, молодые люди берутся за руки и продолжают прогулку.
ТАНЯ: Ну и хорошо, что не под кустами. Да ведь? Первый раз – и под кустами… Как-то не правильно.
ВОЛОДЯ (неохотно): Ну да, хорошо… Хотя там чисто. Вполне уютно. Чёртова псина!
ТАНЯ: Ты не любишь животных?
ВОЛОДЯ: Люблю. Одно время мы кошку держали.
ТАНЯ: И что с ней случилось?
ВОЛОДЯ: Ничего. Состарилась, умерла.
ТАНЯ: А мне мама в детстве покупала черепашку. А ещё морскую свинку. Черепашка от нас сбежала. Точнее, я её потеряла. Пошла гулять с ней на песочницу – и не нашла. А свинка скончалась. Блин, так жалко было! И с тех пор я животных не покупаю. Чтобы не хоронить их. Чтобы не расстраиваться.
ВОЛОДЯ: Ты знаешь, наверное, я тоже из-за этого больше животных не заводил! Очень горько терять любимое существо.
ТАНЯ: А ты кого больше любишь, животных или детей?
ВОЛОДЯ: Ну, это несравнимо! Конечно, детей!
Таня смотрит на него с особым пониманием и прижимается плотнее.
ВОЛОДЯ: Смотри, детский сад!
ТАНЯ: Ты уже думаешь о том, куда мы поведём нашего ребёнка?
ВОЛОДЯ: Нет, я к тому, что можно попробовать на веранде… Тихо, спокойно. Никого нет.
ТАНЯ: Ты уверен?
ВОЛОДЯ: А разве есть другие варианты? Давай живее!
Они подбегают к забору детского сада. Володя подставляет ладони. Таня встаёт на них и пытается перелезть через забор. В это время раздаётся шарканье метлы па асфальту.
ГОЛОС СТОРОЖА-ДВОРНИКА: Сверхчеловек, ага!… Терпеть не могу вашего Ницше!
Молодые люди отскакивают от забора.
ВОЛОДЯ: Облом!
ТАНЯ: Ну и хорошо, что не на веранде. Первый раз – и на веранде…
ВОЛОДЯ: Ну да… Хотя зачётное местечко. Чёртов дворник!
Они снова берутся за руки и продолжают прогулку. Володя совсем расстроен, Таня выглядит веселее, но тоже пытается казаться расстроенной – чтобы соответствовать настроению своего парня.
ВОЛОДЯ: Так у тебя папы нет, значит?
ТАНЯ: Да, они с мамой расстались. Мне года три было.
ВОЛОДЯ: И что, ты с ним не видишься?
ТАНЯ: Он иногда звонит. Но редко. У него другая семья. Трое детей.
ВОЛОДЯ: Ого! Да, ему не до тебя.
ТАНЯ: Не, так-то он нормальный. Но я его очень редко видела, поэтому привязанности не испытываю. Я мамина дочка.
ВОЛОДЯ (немного язвительно): Мама – лучшая подруга девочки.
ТАНЯ: Мама для меня – это всё! Знаешь, какая она умная! Психолог, кандидат медицинских наук. Всё насквозь видит. Я даже не пытаюсь её обманывать. Всё равно не прокатит.
ВОЛОДЯ: Психолог, кандидат, знаток человеческих душ – а сама без мужа… Ты извини, конечно, я не в своё дело лезу, просто странно это.
ТАНЯ: Она очень умная и независимая. А это мешает семейной жизни. А так-то у неё есть поклонник. Дядя Слава. Они уже год встречаются. И до сих пор обставляют это так, как будто у них только работа на уме. Я же вижу – им потрахаться надо, а они: ой, Танечка, мы тут поработаем немного, доклад подготовим!
ВОЛОДЯ: А у меня всё скучно. Обыкновенная мама, обыкновенный папа. Двадцать лет вместе. Обыкновенный сын. Ничего интересного.
ТАНЯ: Обыкновенность – это хорошо. Наша семья будет самой обыкновенной. Да ведь?
ВОЛОДЯ (вздыхая): Ну откуда у нас дети появятся? Ты видишь – весь мир против нас!
ТАНЯ: Да ладно! Всё ещё впереди.
ВОЛОДЯ: Мне бы твой оптимизм… (Всматриваясь в темноту). Знакомый дом! Слушай-ка, здесь живёт мой хороший друг, Стёпа! И у него, насколько я помню, родители в отъезде. Давай я попрошу его полчасика погулять!
ТАНЯ: Ой, неудобно так – в чужой квартире.
ВОЛОДЯ: Да брось, неудобно! Это наш последний шанс – либо здесь, либо нигде!
Володя подбегает к панели домофона, нажимает несколько кнопок и в нетерпении ждёт ответа.
ГОЛОС СТЁПЫ: Да, кто там?
Помимо голоса Стёпы из домофона  доносится музыка, шум и какая-то возня.
ВОЛОДЯ: Стёпа, привет, это Вовка!
СТЕПАН: А, Вован! Ты чё так поздно?
ВОЛОДЯ: У меня к тебе дело на миллион! Выручай, брат! Не предоставишь мне на полчаса квартиру?
СТЕПАН: Квартиру? Ты типа с подругой?
ВОЛОДЯ: Да! И нам очень надо.
СТЕПАН: Брат, ты опоздал! У меня тут как бы курултай.
ВОЛОДЯ: В смысле?
СТЕПАН: Да Махно подвалил с двумя тёлками. Ты знаешь Махно? А, не знаешь! Прикольный парень, тебе понравится… Не, Вов, я тебе не отказываю, заходи, пожалуйста. Но только вместе со всеми придётся. Групповушкой.
Володя бросает на Таню испытующий взгляд. Та категорически мотает головой.
ВОЛОДЯ: Не, Стёп, спасибо. Мы сами как-нибудь.
СТЕПАН: Ну как знаешь! Если передумаете – милости просим.
Володя отходит от домофона. Он грустен и потерян.
ТАНЯ: Ну и хорошо, что не в чужой квартире. Первый раз – и в компании…
ВОЛОДЯ: Замкнутый круг. Мы никогда не осуществим это!
ТАНЯ: Не грусти! У нас ещё всё получится.
ВОЛОДЯ: Мне бы твой оптимизм.
ТАНЯ: Приходи ко мне завтра вечером!
ВОЛОДЯ: Зачем?
ТАНЯ: Настало время познакомить тебя с мамой.
ВОЛОДЯ: А стоит ли? Она такая умная. Проницательная. Я ей не понравлюсь. Я обыкновенный.
ТАНЯ: Конечно, стоит! И ты обязательно ей понравишься! Мне же понравился.
ВОЛОДЯ: Ты не кандидат психологических наук.
ТАНЯ: Если она с тобой познакомится, нам будет проще. Приучим её к твоим визитам. Она убедится, что ты надёжный человек и будет отпускать меня подольше. Или тебя оставлять на ночёвку. Ну, типа на соседней койке. А там – всё в наших руках.
Володя с Таней берутся за руки и целуются.
СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС (из окна откуда-то сверху): Ну-ка не трахаться там! И не мочиться! Похабники, а! Хуже животных прямо.
Молодые люди печально вздыхают.

Квартира Тани. Смущённый Володя с тортиком в руках переступает порог. Он пытается чмокнуть в щёку свою девушку, но та отстраняется, показывая глазами, что не одна. Ольга Кирилловна чрезвычайно рада визиту молодого человека. В отличие от дочери, она радушно обнимает его и даже целует.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ах, какой симпатяга! Татьяна, и ты от меня прятала такое чудо?
ВОЛОДЯ: Здравствуйте, я Володя.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Привет! А я – Танина сестра.
ТАНЯ: Мама, не паясничай!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Фу, блин, так обидно!.. И чего я не в твоём возрасте? Я бы тоже не прочь отхватить такого парня!
ТАНЯ: Ты уже отхватила. И он ждёт тебя для подготовки доклада. (Шёпотом, Володе). У нас дядя Слава. Я не ожидала, но это не проблема.
Таня за рукав тащит Володю в зал. Там, поднявшись с кресла, его встречает дядя Слава.
ДЯДЯ СЛАВА (протягивая руку): Вячеслав Александрович!.. Просто друг семьи.
Володя ставит торт на стол и протягивает руку в ответ.
ВОЛОДЯ: Владимир!.. Просто по учёбе. Тему сложную проходим.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну да, ну да! Сейчас в школе всё так сложно.
ТАНЯ (тянет Володю за собой): Пойдём, пойдём. Я уже запарилась без твоей помощи.
Таня уводит Володю в свою комнату.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (им в спину): А поесть? У меня ужин готовится.
ТАНЯ: Позже, мам, позже.
Ольга Кирилловна с дядей Славой остаются в зале, Таня с Володей – в соседней комнате. Зрителям видны обе комнаты. В зале телевизор, диван, шкаф, посередине - стол. В комнате Тани – кровать, стол с ноутбуком, музыкальный центр.
Таня увлекает Володю на кровать, где они погружаются в поцелуй.
Дядя Слава немного раздосадовано ходит по залу. Ольга Кирилловна смотрит на него с усмешкой.
ТАНЯ: Это она так на понт берёт. Из равновесия выбивает – поцелуи, объятия. Чтобы ты занервничал. Она же психолог – знает, что делает.
ВОЛОДЯ: Мне так не показалось. По-моему, классная тётка. С юмором.
ТАНЯ: Говори тише! Она по одному слову может достроить предложение. А из него – выведать все наши замыслы. Её надо опасаться. Умная мама – хуже Гитлера.
Снова целуются.
ДЯДЯ СЛАВА: Это облом, да? Вообще-то я рассчитывал, что ни Тани, ни тем более её парня не будет.
ОЛГА КИРИЛЛОВНА: Да ладно тебе! Порадуйся за мою дочку. У неё уже любовь, отношения… Кажется, только вчера родилась – и надо же, шуры-муры, мальчик в гостях. Как время летит!
ДЯДЯ СЛАВА (приобнимая Ольгу Кирилловну): Я безумно рад за твою дочь, но мне-то что делать? У меня стояк третий день. Думал, хоть сегодня выпущу джинна.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну-ка спокойно, Аладдин! Оцени ситуацию – какие сейчас джинны? Не при дочери же!
ДЯДЯ СЛАВА: Ну и как мне быть?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Сходи в туалет. Я дам тебе крем хороший.
ДЯДЯ СЛАВА: Опять Ветхий завет вспоминать?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну а что такого? Первый раз что ли?
ДЯДЯ СЛАВА: Да вообще-то мне не четырнадцать!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну а ты пофантазируй. Какую-нибудь сценку придумай. Можно даже не со мной – я разрешаю!..
ДЯДЯ СЛАВА: Ты серьёзно?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Но только не с Таней! Этого я тебе не прощу.
ДЯДЯ СЛАВА: Оля, я не знал, что ты такая жестокая!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВАНА: Да не жестокая я!.. Но ты же видишь, что происходит! Мы сейчас тут начнём – а дети на кухню потянутся. И что мы им скажем?
ДЯДЯ СЛАВА: Ну, можно не в зале… Можно в ванной!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ага, чтобы ты опять смеситель сломал!
ДЯДЯ СЛАВА: Оля-а-а! Ну не пинай ты меня ногами! У меня спермотоксикоз, я весь на нервах. Если не сегодня – то из окна выброшусь.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет такого явления – спермотоксикоз. Подлые мужские инсинуации.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну можно же чего-то придумать, а? Как-нибудь по-быстренькому. В оригинальной позе. На полшишечки. Чтобы со стороны никто ничего не заподозрил.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: А разве так получится?
ДЯДЯ СЛАВА: Получится, я клянусь!
Он обнимает Ольгу Кирилловну плотнее и совершает несколько чувствительных прикосновений. Та вроде бы уже готова сдаться, но в последний момент усилием воли останавливает любовника.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (освобождаясь): Вот ты пока подумай! Над позами и всем остальным… А у меня там еда на плите.
Она решительно покидает зал, скрываясь на кухне, которая зрителям не видна. Раздосадованный дядя Слава садится на диван и включает телевизор. Там идёт какое-то ток-шоу.
В соседней комнате разгорячённая Таня находит в себе силы отстраниться от жарких объятий Володи.
ТАНЯ: Всё, Вов, всё! Сегодня не получится.
ВОЛОДЯ: Ну а почему нет? Что нам мешает?
ТАНЯ: В любую минуту мама зайдёт.
ВОЛОДЯ: На двери щеколда.
ТАНЯ: Стучаться будет.
ВОЛОДЯ: Оденемся!
ТАНЯ: Она догадается, если мы сразу не откроем.
ВОЛОДЯ: Да не будет она стучаться! Она же понимает, что у нас свидание.
ТАНЯ: Вот это и плохо. Она ведь так рассуждает: «Ага, свидание! Закрылись. Тишина. Трахаются!»
ВОЛОДЯ: Зато какие воспоминания!
Таня глубоко вздыхает и смотрит на Володю уже не столь уверенно. Тот взглядом приободряет её.
ТАНЯ: Ладно, рискнём! Но только быстро. Ты быстро кончаешь?
ВОЛОДЯ: Ещё как!
ТАНЯ: Окей. Тогда надо продумать, что должно раздаваться из комнаты, где никто не занимается сексом.
ВОЛОДЯ: Ну, что-что… Разговоры какие-нибудь. Мы же типа домашнее задание делаем.
ТАНЯ: А на какую тему? Надо предусмотреть всё до мелочей.
Володя чешет затылок.
ТАНЯ: Я хотя бы учебники достану. Для маскировки.
Она вскакивает с кровати и из школьного рюкзака, что валяется в углу, извлекает несколько учебников и тетрадей. С ними – пенал. Расставляет всё это добро на столе, открывает учебник, достаёт из пенала ручки и карандаши.
Из кухни в зал возвращается Танина мама.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ужин готов. Даже не знаю, звать ли детей. У них сейчас там такой ответственный момент. Уроки…
ДЯДЯ СЛАВА (вскакивая с дивана): Я придумал! Я придумал позу!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну надо же! Это не ты написал «Кама-сутру»?
ДЯДЯ СЛАВА (показывая): В общем так… Ты встанешь к столу и немного обопрёшься руками. А я пристроюсь сзади и начну дело. Но при этом я буду объяснять тебе, как бить клюшкой по мячу.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мы будем играть в русский хоккей?
ДЯДЯ СЛАВА: Нет, в гольф! И это – железное алиби. Две недели назад в городе открылся гольф-клуб, и я как бы посетил его.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Так посетил или как бы?
ДЯДЯ СЛАВА: Нет, не посетил! На хрена мне сдался этот гольф?.. Но как бы да. Как бы посетил и теперь объясняю тебе, как правильно держать клюшку.
ОЛЬГА КРИЛЛОВНА: Ох ты, господи! Как мудрёно…
ДЯДЯ СЛАВА: Ну а что? Как вариант.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Не прокатит.
Дядя Слава в смятении. Он суетливо прохаживается по комнате, стараясь придумать новую легенду. Ольга Кирилловна усаживается на диван.
ВОЛОДЯ: Музыка! Должна звучать музыка.
ТАНЯ: Музыка, точно! Молодец! Но какая?
Володя окидывает взглядом стопку дисков, что стоит рядом с музыкальным центром.
ВОЛОДЯ: «Рамштайн»! Он громче всех.
ТАНЯ: «Рамштайн» не годится.
ВОЛОДЯ: Почему?
ТАНЯ: Ты не сможешь работать в таком ритме.
ВОЛОДЯ (обиженно): Почему это?
ТАНЯ: Уж поверь мне!
ВОЛОДЯ: Что тогда?
ТАНЯ: Эд Ширан?
ВОЛОДЯ: Не пойдёт. Под Ширана ты будешь громко стонать.
ТАНЯ: Точно! Ты прав…
ВОЛОДЯ: Леди Гага?
ТАНЯ: Тоже не то. Ритм её песен органично ложится на среднюю частоту сексуальных телодвижений. Мама сразу подумает: «Ага, Леди Гага… Значит, трахаются!»
ВОЛОДЯ (в отчаянии): Ну что же? Что же тогда?!
Таня торжествующе достаёт из стопки один из дисков и поднимает его над головой.
ТАНЯ: Вальсы Шопена!!!
Володя готов согласиться и на ансамбль балалаечников. Он соскакивает с кровати, включает музыкальный центр и помогает Тане зарядить диск.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну хорошо, вот тебе другая сцена. Я сажусь на диван, ты располагаешься сверху…
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну наконец-то! Всегда мечтала быть сверху. Я же эмансипированная женщина.
ДЯДЯ СЛАВА: Вообще-то я никогда не ущемлял твоё достоинство. Если хочешь – можешь быть сверху всегда. Мне только легче.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Так-так, я сверху…
ДЯДЯ СЛАВА: Да… Ну а предварительно мы возьмём в руки тот альбом с репродукциями Рубенса, который я подарил тебе на день рождения.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Слав, замечательный подарок! Вот прямо по чесноку: просто замечательный! До сих пор не могу нарадоваться.
ДЯДЯ СЛАВА: Спасибо, мне приятно… Вот, и, значит, всё будет выглядеть так: ты присела ко мне на колени, и мы рассматриваем картины Рубенса.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: У тебя спущены штаны, у меня задран подол. И я у тебе на коленях…
ДЯДЯ СЛАВА: Нет-нет, штаны видно не будет. В смысле, спущенные. А подол вообще нет нужды задирать. Если только сзади, чуть-чуть… Но со стороны двери это никто не заметит.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: А я у тебя на коленях – это что значит? То есть, как мы Тане это объясним?
ДЯДЯ СЛАВА: Ну да, несколько фривольно. Но Таня всё равно догадывается, что мы не только доклады пишем.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (сурово мотает головой): Не пойдёт!.. Хотя твоя фантазия мне нравится.
Дядя Слава огорчённо разводит руками.
В комнате Тани играет один из бессмертных вальсов Шопена.
ВОЛОДЯ: Ну что, начнём?
ТАНЯ: Подожди! Во время акта мы должны разговаривать. Если мама не услышит голосов – ни за что не поверит, что мы Шопеном заслушались.
ВОЛОДЯ: Может, стихи читать?
ТАНЯ: Ну-ка попробуй!
ВОЛОДЯ: «В пустыне чахлой и скупой, на почве зноем раскаленной…»
ТАНЯ: А не вызовет ли это обратный эффект? Мама услышит ритмически-мелодичный текст и подумает: «Ну какой человек в здравом уме читает вслух стихи?.. Значит, трахаются!»
ВОЛОДЯ: Что же тогда говорить?
ТАНЯ: Уж лучше просто цифры называть.
ВОЛОДЯ: Договорились!
Он подступает к подруге.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Слав! А, Слав!
Дядя Слава делает вид, что не слышит её.
ТАНЯ: Подожди! Всё ли предусмотрели?
ВОЛОДЯ: Всё, всё!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ладно, я согласна! Только сценарий будет другой.
ДЯДЯ СЛАВА (торопливо присаживаясь с ней рядом на диван): Какой?
ТАНЯ (осматриваясь по сторонам): Нет-нет, что-то не то… Чёрт! Самое главное упустили!
ВОЛОДЯ: Ну что ещё?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мы отодвинем диван.
ДЯДЯ СЛАВА: Ага-ага…
ТАНЯ: На кровати нельзя!
ВОЛОДЯ: Почему?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Только одну сторону. Вон ту, дальнюю.
ДЯДЯ СЛАВА: Вон ту дальнюю, понял.
ТАНЯ: Скрипит!
ВОЛОДЯ: Чёрт подери! Ну тогда на полу!
ТАНЯ: Если только матрас подложить…
ВОЛОДЯ: Матрас! Отличная идея!
Таня и Володя вдвоём стаскивают с кровати матрас и бросают его на пол.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: И будем делать вид, что…
ДЯДЯ СЛАВА: Что мы две собачки!.. Оля, твоя раскрепощённость приятно поражает!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет! Мы будет делать вид, что ищем мою серёжку. Она потерялась неделю назад.
ДЯДЯ СЛАВА: Блестяше! Какая полезная вещь – серьги!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (вставая): Ну давай, приступай!
Дядя Слава торопливо и деловито отодвигает диван. Ольга Кирилловна пролезает в щель и скрывается за спинкой дивана. Дядя Серёжа прячется за диваном вслед за ней. Их не видно.
Таня с Володей раздеваются, разбрасывая одежду по комнате. Таня срывает со сброшенного на пол матраса простыню и накрывает ей себя с одноклассником. Они падают на матрас.
ВОЛОДЯ: Как он тебе?
ТАНЯ: Ну, ничё так.
ВОЛОДЯ (поникшим голосом): Ничё так… Значит, вообще никак?
ТАНЯ: Нет-нет, что ты! Замечательный орган! И размер идеальный.
ДЯДЯ СЛАВА: Оля, я правильную дырочку нащупал?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет, ниже.
ДЯДЯ СЛАВА: Прости, пожалуйста! А, может…
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет! На верхних воротах амбарный замок.
ТАНЯ: А ты успеешь вытащить?
ВОЛОДЯ: Конечно!
ТАНЯ: А брызгать куда собрался?
ВОЛОДЯ: У меня носовой платок. В брюках.
ТАНЯ: Приготовь!
Из-под простыни просовывается рука Володи. Она шарит по полу, нащупывает брюки и извлекает из кармана носовой платок.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ты слишком тихо сделал телевизор! Нас могут услышать.
ДЯДЯ СЛАВА: Там Малахов. Он собьёт нам весь настрой.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мне нравится Малахов.
ДЯДЯ СЛАВА: А у меня на него не стоит.
ТАНЯ: Считать! Считать не забывай!
ВОЛОДЯ: Семьдесят восемь. Девяносто шесть.
ТАНЯ: Десять тысяч девятьсот двадцать один. Пятнадцать тысяч восемьсот семьдесят семь.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (нарочито громко): Чёрт побери, и куда же закатилась эта проклятая серёжка!?
ДЯДЯ СЛАВА: Ты в образе? А-а, понятно… (Тоже громко) Да уж, не вовремя она потерялась. Я как раз хотел сфотографировать тебя в этих серьгах.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Им цена – три копейки. Но они дороги мне как память. Я купила их в путешествии по «Золотому кольцу».
ДЯДЯ СЛАВА: «Золотое кольцо» – как здорово, как патриотично! А не съездить ли нам туда снова? Всей семьёй! В смысле – ты, я и дети.
ТАНЯ: Ты уже? Ты внутри? А знаешь, совсем не больно…
ВОЛОДЯ: Я не понимаю. Ничего не видно.
ТАНЯ: Нет, ты промахнулся. Давай ещё раз. Я задаю направление.
ТАНЯ и ВОЛОДЯ: Ой!
ДЯДЯ СЛАВА: Я надеюсь, ты предохраняешься?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет, а зачем? Ты же всегда успеваешь вытащить.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну, сейчас немного другие обстоятельства.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Да плевать! Я уже вряд ли рожу.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну нет, мало ли. Я приготовлю носовой платок. Не марать же пол.
Голоса замолкают. Слышна только музыка Шопена. Две влюблённые пары отдаются страсти.
Первыми, что неудивительно, заканчивает молодёжь. Из-под простыни вылезает Володя со скомканным платком в кулаке. Он криво-косо, в основном одной рукой надевает на себя трусы и брюки. Затем на цыпочках выбирается в коридор.
ВОЛОДЯ: Мужик! Настоящий мужик!
Он скрывается за дверью ванной комнаты. Таня одевается. Володя выходит из ванной и так же, на цыпочках, возвращается в комнату.
Из-за дивана поднимается дядя Слава. Он держит в кулаке скомканный платок, а свободной рукой пытается застегнуть ширинку и ремень. На цыпочках он выбирается в коридор.
ДЯДЯ ВОЛОДЯ: Пацан! Прямо как пацан!
Из-за дивана встаёт Ольга Кирилловна. Она поправляет на себе платье и задвигает диван к стене. Вскоре из ванной возвращается дядя Слава.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (повышая голос): Таня! Володя! Может, наконец, покушаем торт?
Молодые люди торопливо закидывают матрас на кровать, поправляют на себе одежду и перемещаются в зал. Все выглядят немного смущёнными, но чрезвычайно довольными. Дядя Слава нарезает торт и раскладывает кусочки по тарелкам.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Так закончился этот необычный… а, впрочем, совершенно обыкновенный вечер. Умная мама ничего не заподозрила. Умная дочка – тоже. Вскоре Таня с Володей окончили школу и вместе поступили в институт. Они собираются пожениться. Дядя Слава сделал предложение Ольге Кирилловне, но она ещё раздумывает. Психолог, как-никак, и очень умная женщина.

Редакция еженедельника «Сдобные булки». Писатель дочитал рассказ и, убирая листы в папку, напряжённо ждёт реакцию редактора. Та продолжает покачиваться на кресле из стороны в сторону.
ПИСАТЕЛЬ: Ну как? Вам понравилось?
РЕДАКТОР: Значит, мужики сходили в ванную, а женщины даже не подмылись?
ПИСАТЕЛЬ (озадаченно): Ну, им как бы не требуется. Там же были носовые платки.
РЕДАКТОР: Не знаю, что там требуется вашим героиням, а я всегда после мужчины принимаю душ.
ПИСАТЕЛЬ: Они тоже приняли. Потом.
РЕДАКТОР: Но у вас про это не написано.
ПИСАТЕЛЬ: Ну, просто ритм повествования потеряется. Придётся описывать, как женщины пошли в душ. Причём одна за другой – не одновременно же. Концовка получится распухшая, краткость исчезнет, юмористический эффект пропадёт.
РЕДАКТОР: Так это юмористический рассказ?
ПИСАТЕЛЬ: Ну, как бы да.
РЕДАКТОР (машет на него ладошкой): Да я поняла, не грузитесь. Просто мне за женщин обидно. Неизвестно за что руками хватались – и сразу за стол.
ПИСАТЕЛЬ (кивая): Да-да, моё упущение. Я обязательно добавлю фразу про душ.
РЕДАКТОР: Уж постарайтесь! Просто мы очень ценим нашу женскую аудиторию.
ПИСАТЕЛЬ: Очень правильное замечание! Спасибо!.. Ну а в целом что скажете? О сюжете, об идее.
РЕДАКТОР: Сюжет мне понятен – маму и дочку одновременно поимели. В этом есть определённая изюминка. Наша мужская аудитория наверняка оценит вашу фантазию. Но что касается идеи… Она как-то ускользает от меня. Что вы хотели сказать этим рассказом?
ПИСАТЕЛЬ: Я хотел показать радость любви. Физической любви. Её красоту и естественность.
РЕДАКТОР: Вот как!
ПИСАТЕЛЬ: Да, я хотел воспеть любовь! Любовь, которая никогда не бывает порочной, никогда не бывает безобразной. Любовь, которой всегда найдётся место в жизни любого человека. Даже в самых неожиданных обстоятельствах.
РЕДАКТОР: Молодой человек, вы девственник?
ПИСАТЕЛЬ: Нет... А при чём здесь это?
РЕДАКТОР: Просто так возвышенно о физической любви рассуждают только девственники.
ПИСАТЕЛЬ: У меня жена и ребёнок.
РЕДАКТОР: Да, не только… Рискну предположить, что это автобиографический рассказ. Володя – это как бы вы. А Таня стала вашей женой!
ПИСАТЕЛЬ: Вряд ли. Мы с женой учились в разных школах.
РЕДАКТОР: А девственности лишились вместе?
ПИСАТЕЛЬ (смущённо): Я не думаю, что это стоит обсуждать сейчас… Полагаю, что вместе.
РЕДАКТОР: Как это мило!.. И действительно похоже на правду. Мне говорили, что сейчас такое поколение молодёжи. Как при советской власти. Один раз – и на всю жизнь. То ли нравственность снова в моде, то ли просто ума не хватает.
ПИСАТЕЛЬ: Ну так что же насчёт рассказа? Будете его печатать?
РЕДАКТОР: Что-то в нём есть. Забавное. Непосредственное. Но пока я не уверена, что вы именно тот автор, с которым нам стоит сотрудничать.
ПИСАТЕЛЬ: Я его переработаю. Внесу изменения, на которые вы так чутко обратили внимание.
РЕДАКТОР: Видите ли, мне не хотелось бы заваривать кашу из-за одного-единственного рассказа. Наши авторы большие профессионалы. Они умеют вживаться в самые различные социальные слои, умеют придумывать самые необыкновенные ситуации. Вот и мне хочется понять, годитесь ли вы на эту роль. На роль нашего постоянного автора.
ПИСАТЕЛЬ: Да-да, я понимаю. У меня ещё есть рассказы.
РЕДАКТОР: Тоже юмористические?
ПИСАТЕЛЬ: Нет. Самые разнообразные.
РЕДАКТОР: Хорошо, давайте ещё один. Но без юмора. Это не означает, что я его не ценю, просто юмор – слишком удобная вещь. Отпустил пару шуток – и уже на коне. А мне хочется увидеть в вас многоплановость, профессионализм.
ПИСАТЕЛЬ (роясь в своей папке): Значит, что-нибудь серьёзное?
РЕДАКТОР: Да, желательно.
ПИСАТЕЛЬ: Чтобы с нагнетанием, с интригой?
РЕДАКТОР: Было бы замечательно.
ПИСАТЕЛЬ: И с этаким твистом?
РЕДАКТОР: Можно обойтись и без танцев!
ПИСАТЕЛЬ: А, ну да… Я имел в виду, с неожиданным сюжетным поворотом.
РЕДАКТОР: Ну, возможно.
ПИСАТЕЛЬ (доставая из папки стопку листов): Есть такой! Современный психоделический триллер. Разумеется, с сексуальной начинкой.
РЕДАКТОР: Триллер с начинкой и психами… Ну, попробуйте.
ПИСАТЕЛЬ: «Психоанализ как он есть». Рассказ.
РЕДАКТОР: Название напрягает.
ПИСАТЕЛЬ: Я подумаю, что с этим можно сделать.

Рассказ «Психоанализ как он есть»

Кабинет врача-психоаналитика. Кушетка с мягким пуфиком-подголовником, стол с подставкой для ручек, метрономом,  семейной фотографией и аккуратно разложенными бумагами, за ним – рабочее кресло. В углу стоит зелёный торшер, свет от которого делает обстановку интимной и загадочной. У стены – платяной шкаф.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Кабинет психоаналитика оказался ровно таким, каким и ожидают увидеть его состоятельные граждане с «тараканами» в головах. Стиль его убранства можно было определить двумя словами: «завораживающий минимализм».
В кабинет в сопровождении секретаря заходит пациент. Он одет в хороший, дорогой пиджак и джинсы. На ногах – стильные  кроссовки. Пациент здесь впервые: он всматривается в обстановку кабинета с любопытством и некоторым смущением. Он нервничает.
СЕКРЕТАРЬ: Проходите, присаживайтесь. Доктор через минуту появится.
КОВАЛЬЧУК: Ещё раз, как его имя? Герман Алек…
СЕКРЕТАРЬ: Генрих Альбертович.
КОВАЛЬЧУК: Ах, да! Генрих Альбертович… Повторял-повторял, так и не запомнил. Сразу видно, что не зря к доктору пришёл.
СЕКРЕТАРЬ: Ничего, это бывает. Я и сама не сразу запомнила.
КОВАЛЬЧУК: Спасибо, что поддержали. Однако же мы по разные стороны баррикад.
СЕКРЕТАРЬ: Расслабьтесь, нет никаких баррикад. Визит к доктору – это ещё не повод посыпать голову пеплом.
КОВАЛЬЧУК: Мне рекомендовал его один хороший знакомый. Говорит, очень сильный специалист. Буквально за пару сеансов вылечил его от депрессии… и прочих душевных расстройств.
СЕКРЕТАРЬ: Охотно верю! Генрих Альбертович действительно способен творить чудеса. Без преувеличений могу сказать, что сейчас это самый популярный психоаналитик в Москве. Не сомневаюсь, что он поможет и вам.
КОВАЛЬЧУК: Вашими бы устами… Дальше не продолжаю, ибо чувствую, что могу произнести пошлость. А мне ужасно этого не хочется.
СЕКРЕТАРЬ: Вы не похожи на человека, который произносит пошлости. Вполне респектабельный мужчина.
КОВАЛЬЧУК: А-а, вся эта респектабельность гроша ломанного не стоит! Деньги, положение в обществе, влиятельные друзья – всё тлен, когда теряешь душевное равновесие. Вот по вам видно, что вы его ещё не потеряли.
СЕКРЕТАРЬ: Как знать. Почему вы так уверены?
КОВАЛЬЧУК: И, вероятно, не потеряете никогда.
СЕКРЕТАРЬ: Спасибо. Я выгляжу как классическая глупая секретарша?
КОВАЛЬЧУК: О, нет, что вы!.. Э-э, да вы действительно умнее, чем кажетесь. Скажите, я могу пригласить вас на обед? Или даже на ужин?
СЕКРЕТАРЬ: Можете. Но только после сеанса.
КОВАЛЬЧУК: Вы думаете, я его не переживу? Забавно! Честно говоря, меня самого посещают подобные ощущения. Вот смеху-то будет, если я откину сейчас копыта.
СЕКРЕТАРЬ: Ещё никто не умирал на сеансе психоанализа. Разве только становился другим…
КОВАЛЬЧУК (приближаясь к ней плотнее): Ну так как насчёт обеда?
СЕКРЕТАРЬ: По-моему, вы упоминали про ужин.
КОВАЛЬЧУК: Просто я думаю, что нам стоит начать с обеда. Ужин – это уже как бы вторая стадия.
СЕКРЕТАРЬ (отстраняясь от него): После сеанса. Генрих Альбертович сейчас появится.
Секретарь оставляет на столе карточку пациента и направляется к выходу.
КОВАЛЬЧУК (показывая на торшер): Скажите, а вот этот зелёный свет так и будет терзать меня всё время?
СЕКРЕТАРЬ: Да. Зелёное успокаивает.
КОВАЛЬЧУК: Видимо, не меня. Я, знаете ли, не поклонник зелени.
СЕКРЕТАРЬ: Всего хорошего! Главное – по-настоящему расслабиться.
Она покидает кабинет. Ковальчук рассеянно оглядывается по сторонам, подходит к столу, берёт в руки фотографию в рамке – на ней психоаналитик запечатлён с женой и детьми. Входит Генрих Альбертович.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (улыбаясь и протягивая руку): Валентин Тимофеевич!
КОВАЛЬЧУК: Герман Алек… Чёрт, опять забыл ваше имя!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Генрих Альбертович. Очень приятно!
Врач без малейших эмоций забирает у Ковальчука фотографию и ставит её на место.
КОВАЛЬЧУК: И мне!..
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Присаживайтесь!
КОВАЛЬЧУК: На кушетку?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Совершенно верно.
КОВАЛЬЧУК: Вы хотели сказать, прилечь?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (усаживаясь на своё рабочее место): Прилечь вы успеете. Пока просто присядьте.
Ковальчук садится на кушетку и некоторое время не может выбрать позу. Закидывает ногу на ногу, вытягивает ноги вперёд. Наконец он находит решение: скрещивает пальцы в замок и, чуть наклонившись, опирается руками о колени.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Прежде чем начать, я уточню ваши данные. Вам тридцать четыре, правильно?
КОВАЛЬЧУК: Бинго!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Образование высшее.
КОВАЛЬЧУК: Совершенно верно!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Кем работаете?
КОВАЛЬЧУК: От названия этой профессии у всех сводит скулы. Я – менеджер.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В какой сфере?
КОВАЛЬЧУК: Да-а, это и сферой-то не назовёшь!.. Торговля автомобилями.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Семейное положение?
КОВАЛЬЧУК: Холост. Точнее сказать, в разводе.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как давно развелись?
КОВАЛЬЧУК: Три месяца. Я – молодожён. Только наоборот.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Раньше обращались к психоаналитикам?
КОВАЛЬЧУК: Вы первый, кто лишит меня девственности.
Доктор не реагирует и делает в личном деле пациента заметки шариковой ручкой. Закончив, он удовлетворённо кивает головой и откидывается на спинку кресла.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Итак, Валентин Тимофеевич, на что жалуетесь?
КОВАЛЬЧУК: Депрессия. Тяжёлая депрессия. А ещё… некоторые проблемы в сексуальной сфере.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Какие именно?
КОВАЛЬЧУК (подбирая слова): Неприязнь к сексу. Не получаю от него никакого удовольствия, но при этом постоянно о нём думаю. Когда оказываюсь рядом с женщиной, испытываю тошнотворное чувство отторжения. При этом пытаюсь затащить в постель любое существо женского пола.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Мы поступим так. Сегодня я постараюсь выявить причину вашего состояния и наметить пути для его преодоления. Затем сообщу, какое лечение намерен предпринять. Конечно, если оно понадобится.
КОВАЛЬЧУК: Как скажете.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ну а теперь я прошу вас прилечь на кушетку и расслабиться. И мы немного побеседуем.
КОВАЛЬЧУК: О, наконец-то момент истины!
Он охотно перемещается в лежачее положение. Генрих Альбертович поднимается из кресла, запускает стоящий на столе метроном и начинает неторопливо прогуливаться по кабинету.
КОВАЛЬЧУК (несколько раздражаясь от звука метронома): Это что, гипноз?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет, просто для плавности беседы. Равномерные звуки успокаивают.
КОВАЛЬЧУК: Меня – нисколько!.. И ещё этот неприятный зелёный свет! Нельзя ли его выключить?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Забудьте про свет. Самое главное сейчас – успокоиться.
КОВАЛЬЧУК: Ну хорошо. Давайте попробуем.
Доктор неторопливо прохаживается по кабинету. Ковальчук настороженно следит за ним взглядом. Звуки метронома усиливаются. Напряжение растёт.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Почему вы развелись с женой?
В это мгновение стена кабинета освещается и превращается в экран. Это – визуализация потока сознания Ковальчука. На протяжении сеанса на ней будут появляться эротически-психоделические сюжеты.
ГОЛОС КОВАЛЬЧУКА (сам он в это время  лежит неподвижно и молча): Развод. Я так и знал, что он начнёт с этого… Что развод, он не имел ко всему этому никакого отношения! Депрессия и сексуальная неудовлетворённость преследовали меня и раньше. Задолго до того, как я познакомился с Оксаной.
КОВАЛЬЧУК: Мы не любили друг друга. Были совершенно разными. Даже трудно сказать, почему мы решили пожениться. К тому же у неё имелись лесбийские наклонности.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вот как! Опишите её.
КОВАЛЬЧУК: Она высокая черноволосая девушка. Симпатичная, но вряд ли её можно назвать красавицей. Спортивное телосложение, карие глаза. Улыбчивая.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Это был ваш первый брак?
КОВАЛЬЧУК: Официальный – да.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Были неофициальные?
КОВАЛЬЧУК: Да, в студенческие годы я жил с одной девушкой. Это была в большей степени юношеская дружба.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как звали ту девушку?
КОВАЛЬЧУК: Её звали Алёна.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как она выглядела?
КОВАЛЬЧУК: Рыжая, веснушчатая, хрупкого телосложения.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы лишились девственности с ней?
КОВАЛЬЧУК: Нет, девственности я лишился в школьные годы.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Каким образом?
КОВАЛЬЧУК: Я с двумя друзьями заплатил деньги женщине.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Взрослой женщине?
КОВАЛЬЧУК: Да, ей было за тридцать.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вам понравился ваш первый секс?
КОВАЛЬЧУК: Нет, не очень. Я практически ничего не почувствовал.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В каком возрасте это произошло?
КОВАЛЬЧУК: В пятнадцать.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы или кто-то из ваших друзей бил эту женщину?
КОВАЛЬЧУК: Нет, что вы! Она была гораздо старше нас, мы относились к ней с уважением.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы встречались с ней один раз?
КОВАЛЬЧУК: Нет, раза четыре.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: И каждый раз платили?
КОВАЛЬЧУК: Да.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы всегда были с ней с друзьями?
КОВАЛЬЧУК: Да, с друзьями.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как её звали?
КОВАЛЬЧУК: Не помню.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Опишите её.
КОВАЛЬЧУК: Я плохо помню, как она выглядела.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: И, тем не менее, постарайтесь вспомнить.
Сцена погружается в полутьму. Доктора не видно. Ковальчук освещён плохо – его силуэт на кушетке  едва угадывается.
ГОЛОС КОВАЛЬЧУКА: Женщина. Голая женщина стоит посреди комнаты на коленях. Чья-то нога вытягивается и прикасается к её щеке. Женщина ластится к ней и пытается поцеловать. Это моя нога… Я сижу на женщине верхом и отчаянно смеюсь. Мы в поле, мы скачем по нему. У женщины длинные ноги и копыта, я подковал её на днях… В моих руках сабля, вокруг всадники, я отрубаю головы, и кровь, густая кровь хлещет фонтанами из ран. Уставшая женщина хрипит подо мной и бормочет: «Как я хотела бы сестрёнку…» Почему, почему так отчаянно болит голова?..
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (слышен лишь его голос): Вы занимались с Алёной анальным сексом?
КОВАЛЬЧУК: С Алёной? Какой Алёной?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Алёна – это девушка, с которой вы жили, будучи студентом.
КОВАЛЬЧУК: Ах, с Алёной… А разве я уже рассказал вам о той женщине из детства?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Да, не волнуйтесь. Вы всё рассказали. Итак, Алёна…
КОВАЛЬЧУК: Алёна… Да, кажется, мы занимались анальным сексом.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы не уверены?
КОВАЛЬЧУК: Просто я плохо помню. В любом случае мы не особенно увлекались этим. Ей не нравился анальный секс.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ей было больно, неприятно?
КОВАЛЬЧУК: Да. Кажется, да. Ей было неприятно.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: А Оксана? Она любила анальный секс?
КОВАЛЬЧУК: Оксана? Кто это?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Оксана – ваша жена. Вы развелись с ней три месяца назад.
КОВАЛЬЧУК: Оксана, да-да, Оксана… Да, мы занимались анальным сексом.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как часто?
КОВАЛЬЧУК: Нечасто. Всего несколько раз.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Она встречалась при вас с девушками?
КОВАЛЬЧУК: Да, к ней приходили подруги. Но если вы имеете в виду…
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Именно это я и имею в виду. Вы видели, как она занималась сексом с девушками?
КОВАЛЬЧУК: Нет, секса я не видел. Я видел, как она целовалась с ними.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как часто Алёна занималась сексом с девушками?
КОВАЛЬЧУК: Алёна? Разве она была лесбиянкой?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Я спрашиваю у вас.
КОВАЛЬЧУК: Я не помню. Неужели и она была лесбиянкой?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вспомните хорошенько. Она обнималась с подругами, целовалась?
ГОЛОС КОВАЛЬЧУКА: Две девушки… Беседка, море. Поцелуи, ласки. Смеются и манят меня к себе… Бежим. Ветер и дождь. Звери сзади, их целая стая. Я слышу вой, а ноги вязнут. Глина, месиво. Меня сбивают с ног, и зубы вгрызаются в горло… Мне отдохнуть бы, забыться…
ГЕНРИХ АЛЬБЕТОВИЧ: Ваша мать кормила вас грудью?
КОВАЛЬЧУК: Не помню.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В каком возрасте она родила вас?
КОВАЛЬЧУК: В двадцать один. Кажется.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Она мастурбировала вам?
КОВАЛЬЧУК: Мастурбировала?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Да, некоторые матери мастурбируют своим сыновьям. Для снятия у ребёнка напряжения.
КОВАЛЬЧУК: Нет.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет или вы не помните?
КОВАЛЬЧУК: В моей памяти нет таких воспоминаний.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы видите ползущую по дереву змею. Ваши действия?
КОВАЛЬЧУК: Змею?.. Какую змею?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ядовитую змею. Она шипит и высовывает язык. Что вы будете делать?
КОВАЛЬЧУК: Не знаю… Понятия не имею!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы должны ответить!
КОВАЛЬЧУК: Я отрываю ей голову.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Два ребёнка. Мальчик и девочка. Девочка отнимает у мальчика игрушечный пароход. Кто из них ваш ребёнок?
КОВАЛЬЧУК (голос его становится вдруг женским и продолжает оставаться таким в последующих репликах): Отнимает девочка?.. Забавно. У меня нет детей.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Один из них – ваш ребёнок!
КОВАЛЬЧУК: Мой ребёнок – внутри! Он внутри меня!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Он один из них.
КОВАЛЬЧУК: Он ещё не родился!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы держите в руке мужской член. Вы хотели бы его погладить?
КОВАЛЬЧУК: Мужской член? Да, конечно!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы гладите его. Что ещё?
КОВАЛЬЧУК: Я плачу.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы плачете?
КОВАЛЬЧУК: Я плачу неистово. Я ласкаю его и плачу.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Хорошо. Вы бреете волосы.
КОВАЛЬЧУК: Волосы? На спине?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Разве я сказал на спине? Вы бреете их на спине? Это спина?
КОВАЛЬЧУК: Спина? О, чёрт, неужели он вернулся?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Кто он?
КОВАЛЬЧУК: Мой мужчина. Мой бывший мужчина.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Сколько лет вы встречались?
КОВАЛЬЧУК: Три года. Три ужасных года. Знали бы вы, как он неприятен мне!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы венчались в церкви?
КОВАЛЬЧУК: Мне трудно вспомнить. Церковь…
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вспомните церковь. Нечто очень важное связано с церковью.
ГОЛОС КОВАЛЬЧУК: Я в белой фате, я венчаюсь. Над моей головой держат венец, я смеюсь и жду мужа… Два бокала, в обоих – вино. Руки смыкаются, слышен звон хрусталя… Солнце? Плотность туч разрывается и сквозь густые покровы пробивается луч… Ласка, нега, расслабленность. Меня трогают руки. Они скользят по груди, по животу, потом спускаются ниже… Ориентир вдали, курс прочерчен, колонны движутся. Прочерки, воздействия… За приходом искры и разносятся во всю безбрежность. Сеют, жнут. Люди со сжатыми кулаками – за ними правда… Порой в забытье, порой отчаянием. Рухни, сойди! Ответишь двумя длинными и коротким… Отчётлив, разумен, скор. Приходит тишина, девушки молчат и жалостливо смотрят вдаль… Вечер. Ты возьмёшь меня с собой? Ну конечно, конечно… И сквозь покровы, сквозь тьму – будет нестись и звать. Где же ты? Где?
Сцена освещается. На кушетке лежит женщина. Она в кроссовках, джинсах и стильном светлом пиджаке.  Чуть поодаль стоит доктор. Экран на стене  затухает.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В каком возрасте вы в первый раз поцеловались с мальчиком?
КОВАЛЬЧУК: В семь лет. Это был соседский мальчишка, я плохо помню его.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Это были поцелуи или что-то большее?
КОВАЛЬЧУК: Только поцелуи. Я бы не позволила тогда что-то большее. У меня были очень строгие родители, они постоянно напоминали мне о правилах хорошего поведения.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: А с девочкой?
КОВАЛЬЧУК: С девочкой позже. Лет в двенадцать.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Какой поцелуй понравился вам больше?
КОВАЛЬЧУК: Конечно с девочкой! Девочки нежнее.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ваш бывший муж часто оказывался не способным выполнить супружеский долг?
КОВАЛЬЧУК: Да, частенько. И всегда винил в этом меня.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Что он говорил?
КОВАЛЬЧУК: «Ты холодная, равнодушная. Ты не возбуждаешь меня». Наверное, он был прав.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Он не мог быть прав. Та девушка, с которой вы сейчас встречаетесь, она дорога вам?
КОВАЛЬЧУК: Трудно сказать. Она милая, но вряд ли я люблю её по-настоящему. К тому же мне ужасно хочется построить наконец-то нормальные гетеросексуальные отношения. Тяга к мужчинам ещё не угасла во мне.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (глядя на наручные часы): Ну что же, Валентина Тимофеевна, на сегодня закончим.
Валентина Ковальчук неторопливо поднимается с кушетки и вращает затёкшей головой.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Покорно прошу меня извинить, но я должен немедленно вас покинуть. Прямо сейчас вылетаю в Барселону.
КОВАЛЬЧУК: Отпуск?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет, работа. Конгресс психоаналитиков Европы. Жуткая скукотища, но не посетить его нельзя. Статус обязывает. (Нажимает одну из кнопок стационарного телефона на столе). Лида, зайдите…
КОВАЛЬЧУК: Что скажете о моих бзиках? Безнадёжно?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (доставая из платяного шкафа плащ, шляпу и портфель): Отнюдь. Выводы положительные. Случай ваш интересный и далеко не безнадёжный. Половая дезориентация – это весьма распространённое явление. Думаю, что смогу вам помочь. Цикл из десяти сеансов должен снять все противоречия в вашей психике. Вы согласны на лечение?
КОВАЛЬЧУК: Да, конечно!
Входит секретарь доктора. У неё в руках планшет с графиком приёмов.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В таком случае, Лида назначит вам время следующего сеанса. Боюсь, что это будет не раньше чем через неделю.
СЕКРЕТАРЬ: Ближайшее окно двадцать первого в пятнадцать часов. Вас устроит?
КОВАЛЬЧУК: Да, вполне.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: До следующих встреч!
Доктор покидает кабинет. Секретарь делает отметку в графике приёмов. Валентина Ковальчук смотрит на неё пристально.
КОВАЛЬЧУК: Значит, Лидия… Вкусное имя. Никогда бы не догадалась, что вас так зовут.
СЕКРЕТАРЬ: Мне моё имя всегда казалось жутко обыкновенным.
КОВАЛЬЧУК: Ну так как насчёт обеда, Лидия? По-моему, вы были не против.
СЕКРЕТАРЬ: Прямо сейчас?
КОВАЛЬЧУК: Почему бы нет? Как раз обеденное время.
СЕКРЕТАРЬ: Поблизости нет приличных ресторанов.
КОВАЛЬЧУК (приближаясь к ней плотную и гладя её по плечу): Пообедаем в кафе.
СЕКРЕТАРЬ (немного подумав): Хорошо. Только зонт захвачу. На улице дождь.
Дружелюбно взирая друг на друга, женщины выходят из кабинета.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Единственная мысль, что вертелась в голове пациентки, была следующей: «Вот бы залезть этой милашке под юбку!»

Кабинет главного редактора еженедельника «Сдобные булки». Писатель убирает листы в папку. Редактор недоумённо морщится.
РЕДАКТОР: Так это что получается: во время сеанса мужик превратился в бабу? Так что ли?
ПИСАТЕЛЬ: Не совсем… Он изначально был женщиной. Просто у него… у неё… половая дезориентация. Она иногда считает себя мужчиной.
РЕДАКТОР: Блин, как мудрёно!
ПИСАТЕЛЬ: Ну, просто она лесбиянка с детскими травмами. Ярко выраженный лидер. Актив. По сути, у неё мужская психология… Но вообще-то рассказ может пониматься по-разному. Всё зависит от уровня интерпретации. Так что версия с превращением тоже имеет место быть.
РЕДАКТОР: Ну не знаю, не знаю. Без пол-литра не разберёшься… Да и лесбиянки – это очень специфическая тема. Целевая аудитория размытая, нечёткая… А ещё там у вас какой-то бред то и дело бормочут! Это вы специально придумали, чтобы вводить людей в транс?
ПИСАТЕЛЬ: Вы даже не представляете, какой комплимент мне сделали! Именно так – вводить людей в транс. Чтобы они читали, открыв рот, а потом восклицали: «Вот это да!»
РЕДАКТОР: Не уверена, что вы достигли нужного эффекта. Скорее, хочется плюнуть и отправиться смотреть передачу «Давай поженимся!»
ПИСАТЕЛЬ: Настоящее искусство во все времена воспринимается с трудом.
РЕДАКТОР (со смехом): Искусство! А-а, так это вы тут искусство мне предлагаете! А я, дура старая, не разобралась сразу.
ПИСАТЕЛЬ: Вы не совсем правильно меня поняли…
РЕДАКТОР: Думаете, я не знаю, что такое настоящее искусство?! Думаете, я не смотрела «Девять с половиной недель»?!
ПРИСАТЕЛЬ: Нет-нет, я не сомневаюсь в ваших высоких личностных стандартах! Вас просто бы не назначили главным редактором столь популярного и уважаемого издания!... То есть, я хочу сказать, что не мне учить такую умную и симпатичную женщину.
РЕДАКТОР (расслабляясь и откидываясь на спинку кресла): Вижу, что талант у вас есть, но он какой-то не оформившийся, непроявленный… Над ним ещё работать и работать. Вам так не кажется?
ПИСАТЕЛЬ: Очень может быть… Я ещё молод. Многого не знаю.
РЕДАКТОР: Вот то-то и оно! Знаете что, дорогой вы мой гений, надо перекурить! Перекурить и выпить кофе. А потом вы ещё что-нибудь почитаете… Если мне к тому времени не испортят настроение.
Она выходит из кабинета. Писатель вскакивает, считая, что должен составить ей компанию, но видя, что редактор его не ждёт, тяжело вздыхает и, постукивая себя по карманам пиджака, неторопливо покидает кабинет вслед за ней.

Конец первого действия.


                Действие второе

Кабинет главного редактора. Писатель подготовил новый рассказ и, держа его на коленях, бегло перечитывает, безмолвно шевеля губами. Входит редактор. Она выглядит бодрее и веселее, словно пила не только кофе.
РЕДАКТОР: Ещё не убежали? Какой настойчивый… (Усаживаясь за свой рабочий стол). Ну, чем порадуете? Но только чтобы совершенно беспроигрышный вариант. Чтобы прочли – и я выпала в осадок от восторга. Есть у вас такой рассказ?
ПИСАТЕЛЬ: Есть!
РЕДАКТОР: Ну, давайте! Внимаю!
ПИСАТЕЛЬ: «Случай в трудовом коллективе». Рассказ.
РЕДАКТОР: Название не то чтобы напрягает, но как-то настораживает. Групповушки – не совсем наш стиль.
ПИСАТЕЛЬ: Здесь не будет групповушки. Это немного о другом.
РЕДАКТОР: Да? Ну ладно. Но всё-таки подумайте, что можно сделать с названием.

Рассказ «Случай в трудовом коллективе»

Кабинет директора какой-то солидной  организации. Директор Георгий Семёнович, крупный мужчина пожилого возраста, стоит у рабочего стола, приобняв за плечи Катю, и что-то вкрадчиво шепчет ей на ухо.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Как-то раз директор попросил Катю, нового делопроизводителя, показать ему… промежность.
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Я ведь уже старенький, доченька! Шестьдесят три. Руками трогать не буду. Другими частями тоже. Посмотрю, и всё.
КАТЯ: Да что вы себе позволяете! Как вам не стыдно! Я думала, нормальную работу нашла, думала, коллектив хороший и руководитель, а вы… Я вам не уличная девка, чтобы предлагать мне такое!
Она вырывается из объятий директора и торопливо устремляется к выходу. Переступив за порог, она громко и с отчётливым негодованием хлопает дверью. Директор смотрит ей вслед с крайним изумлением, затем непонимающе разводит руками и, приблизившись к двери, озабоченно рассматривает косяк.
В кабинет вбегает главный бухгалтер Тамара Сергеевна.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Что случилось, Георгий Семёнович!? Что за грохот у вас? Я уж подумала – стреляют.
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Видели новенькую?
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Видела, видела. Горделивая такая девочка. Несётся, кулаки сжимает… Господи, так это она что ли хулиганила?
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Горделивая… То-то и оно! Видите, что с дверью стало?
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Да что случилось-то, Георгий Семёнович? Неужели она вас оскорбила?
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет, вы на дверь, на дверь посмотрите!
Главбух торопливо изучает дверь.
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Да на косяк, на косяк посмотрите! Почти на сантиметр отошёл!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА (всплеснув руками): А господи! Кто ж это так!? Что за варвар!?
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Варвар, верное слово… Кто-кто, она!
ТАМАРА ГЕОРГИЕВНА: Новенькая?
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Она самая! Вежливо, прилично попросил её промежность показать, а она чего тут закатила! Истерика! Скандал!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Ай, до чего же глупая!
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет, не скажите! Она не глупая. Она хитрая. И расчётливая. Она всё прикинула. И как крикнуть на меня, и как дверью хлопнуть. Они, молодые, знаете какие сейчас!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: И не говорите!
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Они всё продумывают. Всё высчитывают. Где бы урвать побольше, где бы заполучить того, что им не принадлежит.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Такие они, такие…
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ (немного успокаиваясь): Тамара Сергеевна, вы присмотрите за ней! А то, сами знаете, всякое может случиться. Воровать ещё, чего доброго, начнёт.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Присмотрю, Георгий Семёнович, присмотрю. Эх, какая молодежь пошла!
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: С этого времени у Кати началась тяжёлая пора.

Столовая организации. За столиками сидят сотрудники. Есть свободные места. У раздачи небольшая очередь. В хвост пристраивается Катя. За одним из столиков обедают две девушки. Они замечают новенькую и оживляются.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Гляди-ка, гляди-ка на неё! Пришла, гордячка наша!
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: А голову-то как держит! Как на параде!
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Да уж, гонора хватает.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Чего уж больно-то попросили её? Манду показать. Трудно что ли?
В очереди к Кате оборачивается один из сотрудников организации, улыбчивый парень.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Ты, Катерина, зря так с директором! Он же уважаемый человек! Ветеран труда. Ну показала бы, чего тут такого… Тем более если есть что.
КАТЯ: Да как ты!.. Как ты можешь говорит так об этом!?
Из очереди оборачивается ещё один мужчина, сотрудник средних лет.
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ: Он правильный мужик! И помочь всегда готов. Я вот сына женил – он от организации машины на свадьбу выделил. Сколько, говорю, Георгий Семёнович, я вам должен? А он: да ты что, какие деньги!? Сочтёмся… Вот какой!
ЖЕНЩИНА НА РАЗДАЧЕ: Очень, очень положительный мужчина! Я раньше в СМУ работала, а до этого – в школе. Так просто не сравнить тамошнее руководство со здешним. Бывает, заходит директор СМУ в столовую – один мат-перемат от него. И в школе то же самое. Ни одного доброго слова от директрисы не слышала. Как змея подколодная набросится – и давай чихвостить! А наш Георгий Семёнович всегда внимателен, всегда уважителен. Обязательно похвалит, улыбнётся. Очень положительный мужчина.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА (повышая с места голос): Он в прошлом году был признан благотворителем года! И это в масштабах города. Сто человек участвовали в конкурсе – а выбрали его.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА (тоже повышает голос): У него трудовой стаж – сорок пять лет! С самых низов начинал. И дорос до директора. Понимать надо, с каким человеком дело имеешь! Не то что бандиты да коммерсанты нынешние.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Да у него наград столько, что и не перечислишь! Заслуженный работник отрасли. Кавалер ордена «Знак почёта». О грамотах и благодарностях я и не говорю. А два года назад его включили в энциклопедию «Цвет нации». Она, между, прочим, в Москве издана.
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ: Да не в наградах дело, ребята! Просто человек хороший! Сейчас таких не делают, все в прошлом остались. Ценить надо, а не презирать, как некоторые…
Катя гордо разворачивается и направляется к выходу из столовой. В дверях она сталкивается с Тамарой Сергеевной. Та держит в руках папку.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: А-а, Катерина! Вот ты-то мне и нужна!
Катя пытается молча обойти главного бухгалтера. Та преграждает ей путь.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Катя, солнышко, ты хорошо себя чувствуешь? Не здороваешься, бледная какая-то…
КАТЯ: Спасибо, хорошо!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА (доставая из папки листок бумаги): Я вот тут заглянула – а ты, оказывается, ещё не прошла инструктаж по технике безопасности. Так же нельзя! Вторую неделю работаешь – а по технике безопасности не инструктирована.
КАТЯ: Давайте распишусь.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Нет-нет, это у главного инженера… Где кабинет его знаешь? На третьем этаже. Василий Игнатьевич зовут. Загляни к нему и обязательно прослушай курс. И не просто распишись, а ответь на вопросы. Он знаешь какой! Может и не принять с первого раза.
КАТЯ (снова пытаясь обойти главбуха): Хорошо, я поняла.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: А в профсоюз ты уже сделала взнос?.. У нас профсоюз, да. Мы трудового человека ценим. Профсоюз у нас активный, боевой. И путёвки выделяем, и матпомощь оказываем. Не то что в этих современных шарашках. У нас всё по старинке, с вниманием к людям.
КАТЯ: Обязательно. Как время будет.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Не затягивай! Профорг у нас на втором этаже. Валентина Дмитриевна. Она и совет может ценный дать. Очень мудрая женщина.
КАТЯ: Непременно. Спасибо.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА (наклоняется Кате и переходит на шёпот): Только дров не наломай, девынька! Ой, не наломай!
КАТЯ: Что это значит!?
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Ты девчонка молодая, гонору много, а жизни не видела. Знаешь, как тяжело потом с людьми общий язык находить, если сразу себя неправильно поставишь?
КАТЯ: Я не проститутка!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Ой, господи! До чего же ты глупая!
КАТЯ: Я прекрасно всё поняла! Распрекраснее не придумаешь!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Я тебе про отношения между людьми.
КАТЯ: И я про отношения.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Ты думаешь, Екатерина Первая стала царицей потому, что на всех углах про свою мифическую девственность орала? Орала и белоснежные трусы показывала? «Смотрите, вот я какая нетронутая!»
КАТЯ: Вы о чём?
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: А Эдит Пиаф знаменитой певицей стала потому, что пояс безбрачия носила? Знаешь, железный такой, с аршинным замком? Думаешь, носила? Чёрта с два!
Катя недоумённо оглядывается по сторонам.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Про киноактрису Элизабет Тейлор я вообще молчу! Вот уж кто из себя монахиню не строил. Но она была богатой и уважаемой женщиной. У неё поклонников миллионы. Её до сих пор боготворят… Ты смотрела «Клеопатру»?
КАТЯ: Нет!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: А вот оно и видно! Все вы такие молодые: независимые, гордые, а «Клеопатру» не смотрели. И «Доживём до понедельника» тоже. А ещё на пожилых рычите.
КАТЯ: Мне пора на рабочее место!
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Я даже больше тебе скажу, Катюша!... Я ведь тоже не сразу главбухом стала. Пришлось по молодости штукатуром поработать. Но росла, училась, умных людей слушала. Правильные поступки совершала… Хотя какие-то из них по глупости и неправильными казались. Что случилось в Пенькове – то и осталось в Пенькове. Время всё по местам расставит. А семью кормить надо, а отдыхать за рубежом хочется, а ездить на машине удобнее, чем пешком ходить… Делай выводы, Катюша, делай! Как бы не остаться со своей гордостью у разбитого унитаза.
Катя наконец обходит главбуха и исчезает за дверью. Тамара Сергеевна подходит к раздаче, где уже рассосалась очередь.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: Зина, ты мне куриные биточки оставила?
ЖЕНЩИНА НА РАЗДАЧЕ: А как же Тамара Сергеевна! Самые лучшие и целебные – только для вас.

Крохотный, узенький кабинет делопроизводителя. Катя набирает в компьютере  текст. Закончив, отправляет его на печать. Из принтера  вылезает лист бумаги. Катя кладёт его в одну из папок, их много на столе. В кабинет без стука входит первая девушка, в руках у неё бумаги
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Катенька, документы!
КАТЯ: Ещё?
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Разве это много? Сейчас вообще застой, никакой движухи. Вот по осени начнётся свистопляска – мало не покажется!... Ты вообще справляешься ли?
КАТЯ: Я подготовлю, спасибо.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Да уж постарайся! Это срочно. Отдел сбыта ждать не будет.
КАТЯ: Как только – так сразу.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА (переходя на более доверительную интонацию): Нет, а всё-таки Жанна Д’Арк – самая выдающаяся женщина в истории человечества. Тебе так не кажется?
Катя не отвечает.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Это тот случай, когда самопожертвование становится для человека не просто смыслом существования, но и некой божественной рапсодией. Выходом из материальности в чистый эфир.
Катя не реагирует.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Что бы делала Франция, чем бы она стала, если бы не эта хрупкая, но героическая девушка? Знали бы мы сейчас о такой стране – вот вопрос из вопросов.
КАТЯ: Я займусь этими документами прямо сейчас.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА (уходя):  Жанна... Я собственную дочку так назвала.
Первая девушка покидает кабинет. Катя снова набирает в компьютере текст. Без стука приоткрыв дверь, заглядывает улыбчивый парень.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Катя, у тебя есть биди-плейер?
КАТЯ: Что это такое?
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Это такой прибор, чтобы смотреть фильмы на дисках. Но не путай, пожалуйста, с дивиди-плейером – это предыдущее поколение. (Протискивается в кабинет полностью). Вот, принёс тебе фильм. «300 спартанцев». Классное кино!
КАТЯ: Ой, нет, наверное. Дома стоит какой-то древний видеомагнитофон, но, по-моему, он не работает. Мы с мамой давно им не пользуемся.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: А я это предвидел! (Лезет в карман и вынимает оттуда флэшку). То же самое – но на флэшке. Рип не я делал, просто в инете сдул. Хотя я тоже могу фирменные биди взламывать. Только тссс – никому об этом! А то мало ли. Копирасты не дремлют. (Вручает девушке флэшку).
КАТЯ: Спасибо... Но я вроде бы видела этот фильм. Фермопильское ущелье. Царь Леонид. Нашествие персов... Так ведь?
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: А ты ещё раз посмотри! Крайне поучительная история. О силе духа. О подвиге во имя высшего блага. О самопожертвовании...
Катя хмурится.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Тут ведь в чём фишка: они, спартанцы, могли и не умирать в Фермопилах. Могли вести политическую игру с Персией и с Афинами. Могли вообще пойти к персам в рабство – жизнь же, типа, дороже. Но они, не раздумывая, отдались чувству долга.
Катя задумчиво вертит флэшку в руках. Без стука входит сотрудник средних лет. Он задумчиво листает журнал. С ним в кабинете становится совсем тесно.
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ: Катерина, у меня для тебя интересная статья! Журнал «Наука и жизнь»... Ты как вообще, познавательными фактами интересуешься? Наукой? Жизнью? На первый взгляд, ты девушка сообразительная.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Она сообразительная!
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ: Статья о матрифагии.
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: А-а, да-да, слышал! Это у моллюсков.
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ (взглянув на него осуждающе): У пауков! (Зачитывает фрагмент статьи). «Матрифагия», что в переводе с греческого означает «поедание матери» – удивительный случай самопожерствования в животном мире...» Так, тут долгое вступление.... Вот, слушайте! «На протяжении первых двух недель паучиха кормит детей отрыгиваемым соком. Когда отрыгивать больше нечего, паучата вгрызаются в тело матери и поедают её органы...» Вот так оно бывает! Скажете, жестоко?
УЛДЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Да уж, нехило!
СОТРУДНИК СРЕДНИХ ЛЕТ : Но это жизнь! (Бросает журнал на стол). Делайте выводы! (Тут же покидает кабинет).
УЛЫБЧИВЫЙ ПАРЕНЬ: Ладно, Катюш! Обсудим ещё с тобой кино. У меня много чего интересного есть, буду тебе подкидывать
Улыбчивый парень выходит из кабинета. Катя открывает один из ящиков стола, убирает туда флэшку и снова принимается за набор текста. В кабинет без стука входит вторая девушка.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Катенька, доклад когда сделаешь?
КАТЯ: Что за доклад? У меня отдел сбыта на очереди.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Доклад о жёнах декабристов.
КАТЯ: Ничего не понимаю! При чем здесь жёны декабристов?
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: У нас по пятницам в актовом зале «Час добра». Все сотрудники выступают с докладами. Следующая по списку – ты.
КАТЯ: Я не хочу.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Это не обсуждается! У нас даже дворник доклад делал. Корпоративная этика.
КАТЯ: Но почему про жён декабристов? Я никого из них не знаю.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Мы обсуждали на летучке тему следующего «Часа», и Тамара Сергеевна предложила их. Могучие русские женщины, яркий пример выдающегося человеческого поступка.
КАТЯ: Самопожертвования...
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Вот-вот, самопожертвования! Говорит, для Кати – самое то.
КАТЯ: Я отказываюсь.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Катя, но так нельзя! У нас коллектив, у нас план мероприятий. Ты всех подведёшь.
КАТЯ: В моём трудовом договоре про «Час добра» ничего не написано. И про жён декабристов тоже.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Там не сказано об этом прямым текстом. А между строк – очень даже. Перечитай внимательно.
КАТЯ: Вы совершеннно зря начали все эти хороводы! Про подвиг, про самопожертвование. Я никому ничего показывать не буду. И с докладом выступать тоже. Идите, ломайте людей, понимающих жизнь во всей её красе. Таких тут полным полно. А я не из того теста сделана.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Да все мы из одного теста сделаны, Катенька! Из одного единственного! А другого в природе и не существует.
КАТЯ: Женщина! Вы мешаете мне работать! Покиньте помещение!
ВТОРАЯ ДЕВУШКА: Глупая, тебе же добра желают! Человек – существо коллективное. Пока он среди людей, он защищён. А как начинает одиночные тропы выбирать – всё, пиши пропало! Ты же пропадёшь с таким характером! По наклонной покатишься! Как ты не понимаешь?
КАТЯ: Оставьте меня в покое!
ВТОРАЯ ДЕВУШКА (покидая кабинет, через плечо): Ты не руби сгоряча. Подумай. А то страшно вообразить, во что превратишься.
Катя берёт со стола карандаш, нервно вертит его в руках, а потом, со стремительным выдохом, ломает пополам.

Обыкновенная кухня рядовой российской квартиры. За столом Катя и её парень Игорь. Он в плохо пошитом костюмчике и ярко-пошлом галстуке. Катя угощает его пирогом собственной выпечки.
КАТЯ: Представляешь, так и предложил, прямым текстом!
ИГОРЬ (жуя пирог): Ничего себе!
КАТЯ: А потом что началось! Все сотрудники весь день вокруг меня бегали и под разными предлогами пытались объяснить, что я дура и жизни не понимаю. Что мне надо сдаться – и все станут счастливы.
ИГОРЬ: Не слабо!
КАТЯ: Я собственным глазам и ушам не верю! Ну как, как можно все эти гадости произносить? Да ещё с таким видом, будто так и должно быть? Может, мне заявление в полицию написать? Или в прокуратуру?
ИГОРЬ: Знаешь, Кать. Работа – это такая вещь... На многое идти приходится.
КАТЯ: Что же, показать надо было?
ИГОРЬ: Ну, он же обещал руками не трогать...
Катя в недоумении.
ИГОРЬ: Хотя ты, конечно, молодец! Я полностью на твоей стороне. Только...
КАТЯ: Только что?!
ИГОРЬ: Гибче надо быть. Жизнь – это же штука сложная.
КАТЯ: Гибче – это как? Показать, потом переспать с ним, а потом как ни в чём ни бывало вернуться к тебе и сказать: «Здравствуй, вот я только что с начальником потрахалась! Ты не обращай внимания, что я обыкновенная шлюха, зато нам на годы вперёд обеспечен кусок хлеба...» Настолько гибче?!
ИГОРЬ: По-моему про «переспать» там речи не шло? Или я чего-то не понял?
КАТЯ: Пока не шло.
ИГОРЬ: Ну вот видишь! А показать – это совсем другое. Это уже как бы из области... ну я не знаю, некоего искусства. Модели художникам тоже всё показывали, пока их рисовали.
КАТЯ: Вот тебя твой начальник отдела вызовет и скажет: «Игорёшка, ну-ка сними штаны и покажи своё добро! А я как художник оценю твои божественные изгибы». Ты покажешь?
ИГОРЬ: Да не скажет он такое. Что за репутация у него будет? Гомосек какой-то!
КАТЯ: Ну а если он гомосек и есть! Если ты ему понравился и он хочет... тобой насладиться. Что тогда?
ИГОРЬ: Ну нет, у меня начальник не такой... Не могу подобное представить.
КАТЯ: А, не можешь!
ИГОРЬ: Но вообще, как бы абстракно рассуждая... Скажем, если припрёт и необходимо делать выбор. Ради плана по продажам. Ради бонусов. Всё возможно... Может быть, и придётся показать.
КАТЯ (недоумевающе): Ты действительно так думаешь?
Игорь не успевает ответить: в кухню входит Катина мама. В руках у неё – по сумке с продуктами.
КАТИНА МАМА (глядя на Игоря и кивая в сторону дочери): Рассказала?
ИГОРЬ: Да, поведала.
КАТИНА МАМА: И что ты думаешь?
ИГОРЬ: Ну, мы сейчас как раз обсуждали эту ситуацию. Искали пути выхода.
КАТИНА МАМА: Ой, Катька, Катька! Чувствует моё сердце, без работы ты сидеть будешь! Без работы, без денег, без надежды.
КАТЯ: Да при чём здесь это, мама! Меня унизить хотели, а ты про деньги.
КАТИНА МАМА: А про что мне ещё, про что?! Ты думаешь, у меня пенсия резиновая?! Попробуй-ка, поживи на неё! Ты ещё рубля в дом не принесла, а рассуждаешь как королева.
КАТЯ: Мама, но это же так мерзко...
КАТИНА МАМА: Да брось ты, «мерзко»... Где только слов таких набралась?!
ИГОРЬ: Мы в конструктивном, позитивном ключе обсудили эту тему и уже готовы выработать приемлемые варианты решения. Я не сомневаюсь, что Катя выберет оптимальный выход из ситуации.
КАТИНА МАМА (выкладывая продукты в холодильник): Надо цепиться за место, цепиться! Чего бы не показать, если надо?!
Катя встаёт с табуретки и демонстративно покидает кухню.
КАТИНА МАМА: Вот она, вот, глядите! С ней по-хорошему, а она – встала и пошла. Вся в отца! Тот такой же неврастеник был... Оттого и отбросил коньки в сорок лет. (Усаживается на место дочери и участливо заглядывает Игорю в глаза). Игорёк, ты поговори с ней, ладно! А то она наломает дров.
ИГОРЬ: Поговорю, поговорю! Обязательно. Я не сомневаюсь, что она всё поймёт.
КАТИНА МАМА: Да-да, пусть поймёт. А то как по жизни плыть с таким отношением? Как барахтаться?
ИГОРЬ: Это точно!
КАТИНА МАМА: Игорёк, а ты чего один пирог жуёшь, а? Давай я супчик разогрею? Да и картошечка ещё была.
ИГОРЬ: Ой, нет, спасибо!
КАТИНА МАМА: А чего нет-то? Ты, небось, с работы, устал. Давай хоть картошечку? А то и рюмашку можно. У меня есть. А?
ИГОРЬ (немного подумав): Ну ладно!
КАТИНА МАМА (поднимаясь и начиная суетиться у плиты): А с Катей поговори, мил человек! Обязательно поговори. Сердце у меня только об ней и болит. Ну в кого она такая неразумная?

Коридор организации. Несколько дверей, на каждой – таблички: «Инженер по технике безопасности», «Отдел кадров», «Отдел КИПиА», «Приёмная». Катя в нерешительности мнётся у приёмной, ожидая кого-то. Раздаются шаги. По коридору шествует Георгий Семёнович.
КАТЯ: Георгий Семёнович!
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ (хочет её обойти): А разве обеденный перерыв не закончился? И уже минут двадцать как.
КАТЯ: Георгий Семёнович, я очень много думала. Размышляла. О нашем разговоре. О ваших пожеланиях. Думала и поняла, что была не права... И теперь я готова показать вам... промежность.
Георгий Семёнович останавливается и окидывает её внимательным взглядом.
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Готова, говоришь... А вот готов ли я смотреть на твою промежность, а? Готов ли я смотреть на промежность девушки, которая накричала на директора, которая сломала дверь – плотник до сих пор ничего исправить не может – готов, как ты думаешь?
КАТЯ: Простите меня, пожалуйста! Я больше так не буду.
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ: Не будет она... Ты пойми, молодость неразумная, ты же не меня своим отказом обидела. Ты весь трудовой коллектив в моём лице обидела.
КАТЯ (всхлипывая): Что же мне делать, Георгий Семёнович? Как быть?
ГЕОРГИЙ СЕМЁНОВИЧ : Что делать, что делать... Придётся всему коллективу показывать.
Он обходит её и скрывается за дверью приёмной.

Актовый зал. Проходит собрание трудового коллектива –«Час добра». На невысокой сцене с листком в руке, спиной к зрительному залу и лицом к коллегам стоит Катя. Сотрудники организации с интересом её слушают. В первом ряду видны директор, главный бухгалтер, человек с фотоаппаратом – то ли корреспондент районной газеты, то ли представитель пресс-службы организации.
КАТЯ (читает по бумажке): Екатерина Ивановна Трубецкая – ещё один яркий пример самоотверженности декабристок. Её мужа, князя Сергея Петровича, отправили на Нерчинские рудники. И Екатерина Ивановна, не задумываясь, поехала в Сибирь вслед за мужем. За терпение, преданность супружескому долгу и искреннее самопожертвование она, долго не имевшая детей, была вознаграждена рождением в сибирской глуши четырёх дочерей и трёх сыновей.
Сотрудники организации аплодируют. На сцену поднимается бухгалтер Тамара Сергеевна.
ТАМАРА СЕРГЕЕВНА: А теперь, дорогие коллеги, Катерина желает сообщить нам ещё кое-что... Она уже успела, так сказать, наломать некоторое количество дров, но прямо сейчас эта славная девушка, которая умеет делать выводы, готова извиниться перед коллегами и исправить свои ошибки. Тебе слово, Катя!
КАТЯ: Я была не права... Я многого не понимала... Я нагрубила директору, я оскорбила весь коллектив... Теперь я полностью осознаю все свои ошибки... Простите меня, пожалуйста!
Катя задирает юбку и спускает трусы. С первого ряда поднимается фотограф и деловито делает несколько снимков. Сотрудники дружно аплодируют. Катя понимает, что она прощена, натягивает трусы и опускает подол платья. Тамара Сергеевна приобнимает её за плечи и шепчет какие-то приободряющие слова. Георгий Семёнович поднимается на сцену и торжественным, крепким хватом жмёт её руку. Вслед за ним подздравить Катю подходят прочие работники организации. У Кати на глазах слёзы. Друзья и подруги уводят растроганную девушку из актового зала.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Вот так неразумная девушка Катя преодолела свои дремучие комплексы и влилась в дружный трудовой коллектив. После проводов Тамары Сергеевны на пенсию она заняла место главного бухгалтера. Вот только Игоря она бросила. У неё теперь мужчина посолиднее – директор рекламного агентства.

Редакция газеты «Сдобные булки».
ПИСАТЕЛЬ (убирая рассказ в папку): Ну как вам?
РЕДАКТОР (после паузы): Смысл определённо есть. Но ни одного приятного персонажа. Сволочной рассказ.
ПИСАТЕЛЬ: Такое иногда бывает. И не только в рассказах.
РЕДАКТОР: Нашей женской аудитории он точно не понравится.
Писатель тяжко вздыхает.
РЕДАКТОР: Хотя у мужской привстанет.
ПИСАТЕЛЬ (приободряясь): Вообще-то я пишу большей частью для мужчин... Наверное, потому что сам мужчина.
РЕДАКТОР: Ситуация возбуждающая, но подача, подача... Словно я переместилась в восемьдесят восьмой год и смотрю «Маленькую Веру».
ПИСАТЕЛЬ: Не видел, к сожалению... Но слышал много хорошего. Обязательно скачаю сегодня.
РЕДАКТОР: Даже не пытайтесь! Каменный век. Чернуха – и никакого просвета. И актриса Негода карьеру загубила. А подавала надежды.
ПИСАТЕЛЬ: Вообще-то здесь позитивный финал. Жизнь удалась.
РЕДАКТОР: Финал с фигой в кармане.
ПИСАТЕЛЬ: Ну почему же, я вполне искренне.
РЕДАКТОР: Да бросьте!
ПИСАТЕЛЬ: Нет, на самом деле! Вот если по правде: все мы идём в жизни на определённые жертвы. Все проходим через унижения и разочарования. Но с людьми всё равно лучше, чем в гордом и презрительном одиночестве.
РЕДАКТОР: Вы действительно так считаете? Это не поза?
ПИСАТЕЛЬ: Нисколько!
РЕДАКТОР: Ну и на какие жертвы вы готовы пойти ради успеха?
ПИСАТЕЛЬ: Из чего я должен выбирать?
РЕДАКТОР: Ах, если бы мы знали, на что придётся пойти завтра! Или прямо сейчас. В том-то и фигня, что выбор приходится делать не задумываясь.
ПИСАТЕЛЬ: Я готов пойти на многое...
РЕДАКТОР: Фразы! Пустые фразы! Думаете, вы первый такой гений, кто свои рассказы мне читает? Э-э, сколько их было! И не один ничего не понял.
ПИСАТЕЛЬ: Я подумаю над вашими словами...
РЕДАКТОР: Нечего здесь думать! Кто понимает – тот действует. Или хотя бы пишет то, что требуется... У вас последний шанс, молодой человек! Читаете ещё один рассказ – и всё. Если он меня не впечатлит – скатертью дорожка.
ПИСАТЕЛЬ: Последний шанс... Ну хорошо!
Писатель лихорадочно открывает папку и выхватывает из неё ещё одну стопочку листов.
ПИСАТЕЛЬ: «Беззаветно влюблённые в порнографию». Рассказ.
РЕДАКТОР: Название не просто напрягает, оно совершенно неприемлимо. Мы издание эротическое и к порнографии никакого отношения не имеем. Даже на уровне названий.
ПИСАТЕЛЬ: Я поду... Я поменяю.
РЕДАКТОР: Вот и замечательно! Слушаю.

Рассказ «Беззаветно влюблённые в порнографию»

Редакция районной газеты. В одном не слишком просторном помещении ютятся несколько её сотрудников: первая и вторая корреспондентки, корректор, дизайнер, бухгалтер. Каждый сидит за своим столом. Чуть поодаль – стол главного редактора. Он (или она) отсутствует.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Эта история произошла в те времена, когда россияне ещё не знали широкополосного скоростного интернета и выходили в сеть через телефонный дайл-ап.
КОРРЕКТОР: Андрюша, ты третью полосу сверстал?
АНДРЕЙ: Уже давно. Я вам её на стол положил.
КОРРЕКТОР (разглядывая завалы бумаг на своём столе): А где она?
АНДРЕЙ: С краю посмотрите. Нет, слева. Где-то там.
КОРРЕКТОР: А-а, вот где… (Вглядывается). Фото неудачное, тебе не кажется?
АНДРЕЙ: Там все такие. Это лучшее.
КОРРЕКТОР: Как на похоронах! Даже не подумаешь, что это детский праздник.
АНДРЕЙ: Просили поставить с мэром. Здесь он нормально получился.
КОРРЕКТОР: Ну ладно… Третий сорт – не брак.
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Девочки, сколько времени?! Не пора обедать?
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Без десяти двенадцать. Уже можно.
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Света, поставь чайник!
Вторая корреспондентка перемещается в угол, где имеется обеденный стол для сотрудников и включает в розетку чайник. К ней присоединятся первая корреспондентка. Девушки достают из холодильника банки и целлофановые пакеты.
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Светлана Анатольевна, присоединяйтесь!
КОРРЕКТОР (отрываясь от чтения): Что? Уже обед?... Господи, время-то как летит!
Она откладывает в сторону непрочитанную полосу и присоединяется к корреспонденткам.
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Ира, ты с нами?
ИРИНА: Спасибо, не хочу…
Первая корреспондентка обменивается многозначительными взглядами со второй и корректором.
КОРРЕКТОР: Вчера все георгины в огороде срезала. Смотрела-смотрела на них и думаю – а да ну вас к чёртовой матери! И срезала.
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Как это вы решились?
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Те самые, которые на фото показывали?
КОРРЕКТОР: Те самые! Надоели!
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Неожиданный поступок.
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Да уж, смело…
КОРРЕКТОР: И огород продавать думаю! Сил уже нет туда ездить. Никому не нужен?
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Я поспрашиваю.
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Ой, а мы тоже в огород не любители ездить. Сейчас трудно продать. Много не дают.
КОРРЕКТОР: Да уж сколько-нибудь.
Вскипает чайник. Женщины разливают воду по чашкам и опускают в них пакетики чая.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: В жизни Алексея было два смысла: работа и порнография. Он трудился в редакции районной газеты дизайнером, и работу свою, в общем-то, любил. Однако в порнографию он погружался гораздо охотнее. Часами он блуждал в интернете по порносайтам, скачивая фотографии и ролики. Они распределялись строго по папкам, в зависимости от жанра, и, защищённые паролем,  прятались в глубинах его компьютера.
На редакционной стене висит экран, который изображает компьютер Алексея. Он просматривает на нём фотографии порнозвёзд.
ГОЛОС РЕДАКТОРА: Ещё один автобиографический рассказ?
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Почти…
ГОЛОС РЕДАКТОРА: Я так и подумала.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Девушки у Алексея никогда не было. Девушек он не понимал, да и не стремился понять. Девушки ему нравились только голые, только на четвереньках и только на экране компьютера. Семейные ценности казались ему сущей дикостью, и все настойчивые попытки матери, с которой он жил до сих пор, свести его с какой-нибудь хорошей девушкой он рубил на корню.
Корреспондентки и корректор продолжают о чём-то переговариваться. Бухгалтер Ирина со скучающим видом подходит к столу дизайнера. Алексей не замечает, что она разглядывает фотографии вместе с ним.
ИРИНА: Ого, писсинг!
Алексей вздрагивает. Тут же закрыв в компьютере все папки, он агрессивно взирает исподлобья на Ирину. Корреспондентки и корректор продолжают пить чай, не обращая на них никакого внимания.
АЛЕКСЕЙ: Отойдите, пожалуйста! Вам не говорили, что заглядывать в чужой компьютер неприлично?
ИРИНА: Ой, да ладно тебе! Застеснялся, прям как маленький…
АЛЕКСЕЙ: Ирина Евгеньевна, у меня уйма работы. Не могли бы вы заняться своими делами? Уже двадцать четвёртое, а зарплаты всё нет. Могли бы и насчитать уже.
ИРИНА: Зарплаты нет, потому что рекламодатели не расплатились… А мы уже на «вы»?
Алексей тяжко вздыхает и, положив щёку на ладонь, демонстративно смотрит в сторону.
ИРИНА: Подумаешь, порнуха!.. Я тоже порнуху люблю.
АЛЕКСЕЙ: Это не мои фотографии. Предыдущий владелец оставил.
Ирина видит, что с ней не желают общаться, возвращается к своему столу и открывает на нём какую-то папку. На экране, что висит на стене, высвечивается её содержимое. Она кликает по первому файлу – открывается фотография в БДСМ-стиле.
ИРИНА: Лёш, иди-ка сюда!
Алексей отрывает ладонь от щеки и недоверчиво смотрит на соседку.
ИРИНА: Иди, чего покажу!
Алексей всё ещё раздумывает.
ИРИНА: Иди быстрее, а то всё пропустишь!
Дизайнер наконец-то делает несколько шагов к столу бухгалтера.
АЛЕКСЕЙ (с интересом): Бондажные штучки!.. Прикольно, но я не большой поклонник.
ИРИНА: Это сибари, японский бондаж! Говорят, ни за что не выпутаешься.
АЛЕКСЕЙ: Балдеешь от садо-мазо?
ИРИНА: Ну так, слегонца… Тут ещё фотки в стиле бастинадо и тамакэри.
Она пролистывает на экране фотографии.
АЛЕКСЕЙ: Это на любителя.
ИРИНА: Ты к ним не принадлежишь?
АЛЕКСЕЙ: Не особо.
ИРИНА: Ты олдскульный чувак?
АЛЕКСЕЙ: Да, пожалуй.
ИРИНА: Так, где у меня папка «семидесятые»… Вот! Негритянки с джунглями между ног. Мерилин Чемберс и Линда Лавлейс. Сцены из «Глубокой глотки».
АЛЕКСЕЙ: Я смотрел его целиком!
ИРИНА: Я тоже!
АЛЕКСЕЙ: А «Итальянский жеребец» с Сильвестром Сталлоне!
ИРИНА: А как же! Отстой!
АЛЕКСЕЙ: Да уж, ещё та шняга! «Преображение Мисти Бетховен»?
ИРИНА: О-о, это класс! Балдею от Рэдли Мэцгера.
АЛЕКСЕЙ: Да, он новатор. Настоящий художник от порно. «Дьявол в мисс Джонс»?
ИРИНА: Грузовой какой-то.
АЛЕКСЕЙ: Братья Митчел?
ИРИНА: Слышала, но не смотрела. Их нигде невозможно достать.
АЛЕКСЕЙ: Не говори-ка! Так хочется посмотреть «За зелёной дверью»!
ИРИНА: И мне! Говорят, шедевр.
АЛЕКСЕЙ: Я на каком-то новозеландском сайте нашёл его однажды, но не смог скачать. Обрыв за обрывом. Чёртов дайл-ап!
ИРИНА: Короткий тест для порнолюбителя. Это кто?
Она открывает фотографию какой-то порнозвезды.
АЛЕКСЕЙ: Азия Каррера.
ИРИНА: Правильно. А это?
АЛЕКСЕЙ: Лори Синклер.
Ирина продолжает листать фотографии.
АЛЕКСЕЙ: Сильвия Сейнт. Оливия Дель Рио. Нина Хартли. Стефани Свифт. Табата Кэш. Эрика Белла. Шейла Лаво. Дора Вентер.
ИРИНА: Блин, ты силён! Риспект.
АЛЕКСЕЙ: Трейси Лордс. Ха, а это Чиччолина!
ИРИНА: А это…
АЛЕКСЕЙ и ИРИНА (выдыхают вместе): Дженна Джеймсон!!!
АЛЕКСЕЙ: Она бесподобна!
ИРИНА: Она лучшая!
АЛЕКСЕЙ: Волшебница!
ИРИНА: Королева!
АЛЕКСЕЙ: Так и есть – абсолютная королева!
ИРИНА: Она просто милашка. Так бы и загнула её рачком.
Алексей смотрит на Ирину влюблёнными глазами. Она отвечает ему таким же восторженно-удивлённым взглядом.
АЛЕКСЕЙ: Ира, почему мы не общались раньше?
ИРИНА: И я не понимаю!
АЛЕКСЕЙ: Ты классная!
ИРИНА: И ты классный!
Алексей подхватывает ближайший стул и присаживается к Ирине вплотную. Они снова погружаются в компьютер.
Рабочий день продолжается в режиме пантомимы. Раздаётся звук секундной стрелки, отмеряющей ход времени. Алексей и Ирина, сидя плечом к плечу, беззвучно обсуждают фотографии, о чём-то безудержно беседуя и время от времени смеясь. Первая и вторая корреспондентка вместе с корректором заканчивают обед, удивлённо косятся на бухгалтера и дизайнера, даже показывают друг другу какие-то знаки, кивая на эту парочку, но не вмешиваются. Корректор читает полосы. Корреспондентки пишут статьи и разговаривают по телефону. На экране, изображающем компьютер Ирины, мелькают эротические фотографии.
Наконец рабочий день подходит к концу. Сотрудники газеты собираются домой.
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Ира, мы уходим! Ты с нами?
ИРИНА: Нет, ещё работы много.
ВТОРАЯ КОРРЕСПОНДЕНТКА: Ну как знаешь.
КОРРЕКТОР: Андрей, три полосы за тобой.
АЛЕКСЕЙ: Да-да… Завтра!
КОРРЕКТОР: Только не забудь.
АЛЕКСЕЙ: Обязательно!
Сотрудницы газеты, продолжая удивлённо переглядываться, покидают редакцию. Ирина с Андреем остаются одни.
ИРИНА: Что, ни разу? Ни разу не занимался виртуальным сексом?!
АЛЕКСЕЙ: И даже не стремился. Что за глупость!
ИРИНА: Не скажи! Там прикольно.
АЛЕКСЕЙ: И чего там прикольного?
ИРИНА, Ну, разное… Парни фотки свои шлют. Со стоячими членами. У меня целая коллекция. Хочешь посмотреть?
АЛЕКСЕЙ: Я по парням не специализируюсь.
ИРИНА: Да ладно тебе! Это познавательно.
АЛЕКСЕЙ: Ну, покажи…
Ирина показывает ему фотографии обнажённых парней из секс-чатов. Они улыбаются и машут в камеру ладошками.
ИРИНА: Придурки, да? Но мне такие нравятся… Они безбашенные.
АЛЕКСЕЙ: Скорее, всё-таки придурки.
ИРИНА: Хочешь, прямо сейчас початимся?
АЛЕКСЕЙ: Да в чём прикол?
ИРИНА: Не, это реально возбуждает! И весело.
АЛЕКСЕЙ: Если только поржать…
Ирина заходит в какой-то виртуальный чат. Он отображается на экране.
ИРИНА: Какой ник выбрать?
АЛЕКСЕЙ: Малена.
ИРИНА: Ма-ле-на… Оба, один уже в приват приглашает. Заходим?
АЛЕКСЕЙ: Как скажешь.
ИРИНА: Пишет: «Начинай».
АЛЕКСЕЙ: Да уж. Самим слабо. Хотят, чтобы девушка доминировала.
ИРИНА: Все вы такие.
АЛЕКСЕЙ: Спасибо за комплимент.
ИРИНА (набирая на клавиатуре): «Я беру твой член в ладонь и ласково дую на него».
АЛЕКСЕЙ (читая ответ): «Бери его в рот, сучка!»… Блин, такой ласковый!
ИРИНА (снова набирая): «Не торопись! Я хочу с ним поиграть».
АЛЕКСЕЙ (читая): «Бери в рот! Я залью твой язык своей горячей спермой»… Да ему лет тринадцать!
ИРИНА: Что ответить?
АЛЕКСЕЙ: Дай я!
Он пододвигает к себе клавиатуру.
АЛЕКСЕЙ (набирая текст): «Я беру его в рот и начинаю массировать свой собственный член».
ИРИНА: (читая): «Ты парень???»
АЛЕКСЕЙ (набирая): «Да, блин!!! Хочу тебя, хочу, хочу!!!»
ИРИНА: Ну вот… Послал нас на три буквы.
АЛЕКСЕЙ: Ну что, весело?
ИРИНА: Разве нет?
Они смотрят друг на друга озорными и влюблёнными глазами. Губы их сами собой сближаются – Алексей с Ириной погружаются в долгий поцелуй.

Ночь. Квартира Ирины. Открывается дверь и в комнату осторожно проникают Ирина с Алексеем. Они нетрезвые и весёлые. Ирина включает свет. Комната совершенно стандартная: кровать, платяной шкаф, сервантик, в котором рядами стоят видеокассеты, в углу – телевизор с видеомагнитофоном. Алексей держит в руках картонную коробку с пиццей. Через смех он хочет что-то сообщить Ирине, но та закрывает ему рот ладонью.
ИРИНА: Тихо, маму разбудим!
АЛЕКСЕЙ: Ты тоже с мамой живёшь? Мы родственные души.
ИРИНА: Психологи давно всё описали: мы – тридцатилетние дети, которые никак не могут повзрослеть.
АЛЕКСЕЙ: Нет-нет, которым не позволяют повзрослеть!
Они добираются до кровати и с наслаждением падают на неё. Коробка с пиццей оказывается на полу. Открывается дверь и в комнату осторожно заглядывает нечёсаная пожилая женщина, мама Ирины, которая запахивает халат, щурится и никак не может понять, что происходит в комнате дочери. Увидев Ирину в объятиях молодого человека, она дико смущается.
МАМА ИРИНЫ: Ира, ты не одна…
ИРИНА (неохотно): Мам, познакомься! Это Алёша, мой коллега по работе.
АЛЕКСЕЙ: Здравствуйте! Я пришёл соблазнить вашу дочь.
МАМА ИРИНЫ (испуганно): Очень приятно…  (Ире). А я думала, ты опять эту страшную лесбиянку привела.
ИРИНА: Это была не лесбиянка, а психолог-мотиватор. Она помогала мне обрести уверенность. Как видишь, не зря.
МАМА ИРИНЫ: Ира, всё в порядке?
АЛЕКСЕЙ: Да, мамочка! Она в надёжных руках
ИРИНА: Тихо ты!.. Мама, всё нормально. Алёша хороший, ему можно доверять.
МАМА ИРИНЫ: Ну раз хороший… А покушать?
ИРИНА: Мы сытые! Мам, ты нам не мешай, ладно! У нас дела ещё есть. Баланс никак не сходится.
МАМА ИРИНЫ: Алёша тоже бухгалтер?
ИРИНА: Типа того.
АЛЕКСЕЙ: Я отставной козы барабанщик! И зарплата у меня маленькая. Я вообще не понимаю, что ваша дочь во мне нашла.
ИРИНА: Мама, он шутит. Ложись спать, пожалуйста!
МАМА ИРИНЫ (закрывая за собой дверь): Хоть бы поженились…
Ирина легонько стукает Алексея по груди – мол, чего ты тут наговорил! Алексей поднимает с пола коробку с пиццей, протягивает кусок Ирине и берёт один себе.
АЛЕКСЕЙ: Так-так. Значит, ты лесбиянка.
ИРИНА: Никакая я не лесбиянка!
АЛЕКСЕЙ: Мама тебя сдала.
ИРИНА: Да не лесбиянка я! Это действительно психолог. Она индивидуальный предприниматель и ходит на вызовы.
АЛЕКСЕЙ: Жуть!
ИРИНА: Было время, я фантазировала себе разные ситуации с девушками, но всё это не всерьёз. Наверное, и ты представлял себя с парнями?
АЛЕКСЕЙ: Знаешь ли, нет!
ИРИНА: А, ну да, ну да! Мужчины в таком не признаются. Они ведь мужчины!
АЛЕКСЕЙ (кивая на сервант с видеокассетами): Так вот где твоя знаменитая порноколлекция!
ИРИНА: Это не она. Это стандартная голливудская дребедень. Гаррисон Форд и Сигурни Уивер. Я же не буду порнушку напоказ ставить.
АЛЕКСЕЙ: Да-да. Тем более, если психологи приходят. И мотиваторы… А где она?
ИРИНА: Догадайся!
АЛЕКСЕЙ: Я держу свои порнофильмы в нижнем шкафу. (Показывает на сервант). У которого непрозрачная дверца. Думаю, и ты там же.
ИРИНА: Блин, ну ты Шерлок Холмс!
АЛЕКСЕЙ: Никакой магии! Просто родственные души тридцатилетних детей.
ИРИНА (отворяя нижнюю створку серванта и доставая кассету): Межрассовый фистфакинг?
АЛЕКСЕЙ: Зер гут!
ИРИНА (доставая другую): Дабл пенетрейшн и фейс-каминг?
АЛЕКСЕЙ: Дас ист фантастиш!
ИРИНА (доставая третью): Гонзо-стиль?
АЛЕКСЕЙ: Йа-йа!
ИРИНА (доставая ещё одну): Зоофилия?
АЛЕКСЕЙ: Уау, ты меня удивляешь!
ИРИНА: Ну я же любопытная девочка… А ещё можно зарядить гейское порно.
АЛЕКСЕЙ: Вообще-то я не принадлежу к целевой аудитории.
ИРИНА: Ты просто не словил фишку! Знаешь, как это прикольно. Особенно под винцо!
АЛЕКСЕЙ: У меня имеется более очевидное предложение.
Он откладывает коробку с недоеденной пиццей в сторону и обнимает Ирину. Они целуются и торопливо раздеваются. Но после короткой возни грустный Алексей перемещается в сидячее положение и отворачивается от партнёрши.
ИРИНА (трогая его за плечо): Алёша, всё нормально! В следующий раз получится.
АЛЕКСЕЙ: Не надо, не успокаивай!
ИРИНА: Честно говоря, у меня не было никакого желания. Даже не возбудилась.
АЛЕКСЕЙ: Просто я импотент – вот и всё объяснение.
ИРИНА: Не наговаривай на себя! В редакции я чувствовала, какой у тебя крепкий.
АЛЕКСЕЙ: Это редкий эпизод.
ИРИНА: Нет, ну этого не может быть! Чтобы тридцатилетний парень – и вдруг вообще никогда не мог. Ты же не болел полиомиелитом?
АЛЕКСЕЙ: Нет.
ИРИНА: И желтухой?
АЛЕКСЕЙ: Нет.
ИРИНА: И позвоночник не ломал?
АЛЕКСЕЙ: Только палец.
ИРИНА: Ну вот видишь! В конце концов, ты же удовлетворяешь сам себя. Ведь удовлетворяешь, да?
АЛЕКСЕЙ: Ну, в общем и целом…
ИРИНА: Значит, причина не физиологическая, а психологическая. То есть всё поправимо!
АЛЕКСЕЙ: Должен тебе признаться… Я удовлетворяю себя только под Дженну Джеймсон. Она даже у покойника поднимет.
ИРИНА (немного грустно): Да, она такая!
АЛЕКСЕЙ: Ты не подумай, что не возбуждаешь меня. Ты классная! Я офигительно рад, что у нас с тобой всё так повернулась… Но как представлю Дженну – и всё, не могу!
Ирина, обёрнутая простынёй, вскакивает с постели.
ИРИНА: Ну так что же нам мешает зарядить фильм с Дженной!?
АЛЕКСЕЙ: А ты не сочтёшь это изменой?
ИРИНА: Да, господи, кто же будет ревновать мужика к королеве порно!?
Она подхватывает с заветной  полки одну из кассет, тут же заряжает её в видеомагнитофон, и в телевизоре начинается один из бесчисленных фильмов с Дженной Джеймсон. Ирина возвращается в кровать. Накрывшись покрывалом, Алексей и Ирина вдохновенно стонут в объятиях друг друга.
АЛЕКСЕЙ: Дженна, ты просто волшебница!
ИРИНА: Дженна, ты бесподобна!
АЛЕКСЕЙ и ИРИНА: Дженна-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!
Дженна Джеймсон тоже кончает в это время в своём фильме.

Обрядовый зал районного загса. Проходит процедура бракосочетания. У стола с папочкой в руке стоит сотрудница загса, перед ней – Ирина и Алексей. Чуть поодаль – гости.
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Любовь – это большое сокровище, дарованное человеку.
ИРИНА (шепчет Алексею): Знаешь, какой фильм я вчера достала?
АЛЕКСЕЙ (тоже шёпотом): Какой?
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Ваша жизнь – как песочные часы, как два хрупких сосуда, связанных невидимой нитью времени.
ИРИНА: Не поверишь!
АЛЕКСЕЙ: Говори, не томи.
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: И сегодня ваши сердца заключают на небесах союз. Для того чтобы неразрывно биться всю оставшуюся жизнь.
ИРИНА: У моей знакомой, Веры, муж постоянно ездит по заграницам и привозит фильмы.
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Дорогие Ирина и Алексей! Перед тем, как официально заключить ваш брак, я хотела бы услышать, является ли ваше желание свободным, искренним и взаимным?
ИРИНА: Вот бы, говорит, продать, а то уже надоели. Я смотрю, а на полке…
АЛЕКСЕЙ: Что на полке?
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: С открытым ли сердцем, по собственному ли желанию и доброй воли заключаете вы брак?
ИРИНА: Держись за меня крепче! «За зелёной дверью»!
АЛЕКСЕЙ (вскрикивает): Да?!!!
Сотрудница загса смотрит на него с некоторым осуждением. Среди гостей – ропоток.
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Сначала невеста.
ИРИНА: Да!
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Теперь вы, жених.
АЛЕКСЕЙ: Да!
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Вы объявили о своём твёрдом намерении жить вместе в любви и согласии на протяжении всех дней, подаренных вам судьбой.
АЛЕКСЕЙ: И что ты? Купила?
ИРИНА: Конечно!
СОТРУДНИЦА ЗАГСА: Примите обручальные кольца как символ единства, верности и чистой любви. Пусть они всегда напоминают вам о том, что ваша любовь бесконечна.
АЛЕКСЕЙ: И он сейчас у тебя?
ИРИНА: Само собой!
АЛЕКСЕЙ (кричит, вскинув руки вверх): О господи! Я самый счастливый человек!
Он подскакивает к сотруднице загса, вырывает у неё поднос с кольцами, надевает одно из них Ирине и позволяет ей надеть кольцо на себя. Затем так же безапелляционно молодые выхватывают из рук сотрудницы ручку и ставят свои подписи в документе.
СОТРУДНИЦА ЗАГСА (смущённо и непонимающе): Объявляю вас мужем и женой…
Звучит Марш Мендельсона. Алексей и Ирина обнимаются и страстно целуются. Тотчас их окружают гости. Слышны поздравления, смех и радостные выкрики. Кто-то разливает по бокалам шампанское.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Они живут в счастье и согласии, у них трое детей. Заветная кассета с порнофильмом до сих пор стоит на потаённой полке и радует порой повзрослевших детей.

Редакция еженедельника «Сдобные булки». Редактор покачивается на вращающемся кресле и взирает на писателя недоброжелательно. Тот укладывает листы с рассказом в папку.
ПИСАТЕЛЬ: Ну как? Понравилось?
РЕДАКТОР: И что, хороший фильм?
ПИСАТЕЛЬ: Вы о чём?.. А-а, «За зелёной дверью». Да как сказать… Мутноватый немного.
РЕДАКТОР: Что же в нём такого замечательного, что вы решили его увековечить?
ПИСАТЕЛЬ: Да ничего особенного! Фильм – не самое главное. Можно поставить любое название, дело не в нём. Дело в той одержимости, которая владеет этими взрослыми людьми с подростковым сознанием.
РЕДАКТОР: Это как бы глубокий смысл? Мессидж?
ПИСАТЕЛЬ: Ну, в общем, да…
РЕДАКТОР: То есть смотрите порнуху – и ваша личная жизнь наладится. Просто смотрите – и всё. Не работайте над собой, не развивайтесь, не подмывайтесь – порнуха сделает вас счастливыми!
ПИСАТЕЛЬ: Это не совсем тот смысл… Пожалуй, я хотел сказать, что всем нам по силам преодолеть любую обречённость.
РЕДАКТОР: Эк оно как! Глубоко…
ПИСАТЕЛЬ: Вам не понравилось?
РЕДАКТОР: Вот что я вам скажу, непризнанный гений: ваши рассказы нас не заинтересовали.
ПИСАТЕЛЬ: То есть как, вообще?
РЕДАКТОР: Категорически!
ПИСАТЕЛЬ: Ни один?
РЕДАКТОР: Знаете ли, они сырые. Невнятные. И с моралью там непорядок.
ПИСАТЕЛЬ: Но у вас эротическое издание! Это как бы изначально подразумевает сдвинутую мораль.
РЕДАКТОР: Вы ошибаетесь! Мы как никто другой стоим на страже морали и нравственности.
ПИСАТЕЛЬ: Но мы с вами так долго беседовали… Вы меня слушали…
РЕДАКТОР: Да, вы меня заинтересовали. Поначалу… Но затем я пришла к выводу, что сотрудничества у нас не получится.
ПИСАТЕЛЬ: Но почему?
РЕДАКТОР: Вы не понимаете кое-какие моменты. Не врубаетесь. Просто писатель никому не нужен. Даже самый талантливый… Нужна личность. Нужен человек действия. Нужен некто, кто будет звать за собой  и от зова этого невозможно отделаться… К сожалению, это не вы.
Писатель обдумывает услышанное. Затем молча поднимается, собираясь уйти.
РЕДАКТОР (погружаясь в бумаги): Всего хорошего!
Писатель продолжает стоять на месте. Лицо его озаряет идея.
ПИСАТЕЛЬ: Могу я предложить вам дружеский куннилингус?
Редактор откидывается на спинку кресла и взирает на молодого человека с лукавым прищуром.
РЕДАКТОР: Дружеский… Кажется, ты не так безнадёжен. (Разворачивает кресло бочком, чтобы к ней имелся доступ, и раздвигает ноги.) Можешь!

Ресторан. За столами – почтенная публика: писатели, режиссёры, бизнесмены. Чуть поодаль за изящной дизайнерской трибуной возвышается редактор еженедельника «Сдобные булки». Её окружают фотографы и телеоператоры. Она с заметным волнением вскрывает конверт. На трибуне подле неё находится статуэтка, изображающая обнажённую женскую грудь.
РЕДАКТОР: Продолжается церемония награждения премией еженедельника «Сдобные булки». И мы переходим к самой престижной номинации: лучший писатель.
Раздаются негромкие, ленивые аплодисменты.
РЕДАКТОР (пробегая глазами по бумажке, изъятой из конверта): Итак, наш экспертный совет признал лучшим писатель года дебютанта. Молодого, многообещающего и чрезвычайно талантливого автора – Варлама Тихомирова.
Аплодисменты становятся чуть громче. Из-за столика поднимается писатель, приближается к трибуне и принимает из рук редактора конверт вместе со статуэткой. Он чрезвычайно взволнован.
ПИСАТЕЛЬ: Получить премию столь престижного и уважаемого издания – большая честь для меня! Но это не только честь – это ещё и чудовищная, всепоглощающая ответственность. Ответственность перед своими близкими. Ответственность перед обществом. Ответственность перед русской литературой. Принимая этот ценный приз, я могу лишь пообещать, что приложу все усилия к тому, чтобы быть не просто писателем, но и неким горнистом, чья безудержная мелодия станет будить вялых, сонливых, потерявшихся. Будить и звать их за собой в ранее неизведанные территории плоти и духа. Давайте отправимся в этот путь вместе!
Почтенная публика аплодирует.