Преждевременные итоги

"Чего желать? Что нам оплакивать в этом мире? Вкус вина, меда, устриц? Но мы все это изведали тысячу раз. Или милости фортуны, которые мы, как голодные псы, пожираем целыми кусками, - проглотим и вкуса не почувствуем? Все суета... Пора! Пора! "     (Луций Анней Сенека)

Творческая мысль писателя не знает покоя. Только что завершен  роман "Отцы и дети", а Тургенев уже во власти новых замыслов, которыми спешит поделиться со своими издателями. "Довольно" уже обещано во "Время", но продвигается оно ужасно медленно", - пишет он в одном письме, датированном 26 февраля (10 марта) 1862 года. Речь идет о новой, только что начатой им вещи, работа над которой будет продолжаться более двух лет. Известны три варианта рукописи, различающиеся как структурно, так и стилистически. В 1864 году текст, подготовленный к изданию, еще находился у автора, жившего тогда в Париже. Тургенев намерен включить "Довольно" в собрание сочинений, и произведение было опубликовано в 1865 году.

Название повести сразу задает определенный тон: оно звучит как императив, запрет, отречение. Это слово проводит резкую черту, отсекая прошлое от настоящего, разделяя жизнь на две неравные части: большую, наполненную чувствами, порывами, движениями души, поступками, и наступившее вдруг "сейчас" - горькое прозрение.

Оглядываясь на пройденный путь, человек мысленно воспроизводит образы и картины прошедшего и видит в них одну суету, тщетность намерений и усилий. Живая и бесконечно изменяющаяся череда событий вдруг останавливается, словно окаменев, застывает. "Довольно" - это итог бесплодных и бесполезно прожитых лет и одновременно отказ от призрачных надежд. Такое состояние переживает всякий мыслящий человек, всякий художник, и не однажды. Переосмысление и переоценка - необходимые вехи творческого пути. "Полно метаться, полно тянуться, сжаться пора: пора взять голову в обе руки и велеть сердцу молчать. Полно нежиться сладкой негой неопределенных, но пленительных ощущений, полно бежать за каждым новым образом красоты, полно ловить каждое трепетанье её тонких и сильных крыл. Все изведано - все перечувствовано много раз ".

Мы не знаем, сколько лет герою произведения, произнесшему эти слова, но мы знаем, сколько лет автору повести - около сорока пяти - возраст творческого подъема, зрелости, мудрости. Несмотря на то, что повествование носит ярко выраженный автобиографический характер, в чем признавался сам Тургенев в письме к М. М. Стасюлевичу от 8 (20) мая 1878 г., нет оснований отождествлять героя с автором.

Подзаголовок повести ("отрывок из записок умершего художника") может быть истолкован двояко. Первое, что приходит на ум: оставленные ушедшим из жизни человеком, художником записи, опубликованные кем-то другим. Такой прием в литературе не нов - им пользовались и другие писатели. И в этом случае задача подзаголовка - создать видимость дистанции между героем, от лица которого ведется рассказ, и автором. Нежелание пишущего напрямую связывать мысли и переживания героя с событиями личной жизни, с собственным душевным и духовным кризисом нетрудно понять. Но потребность писателя выразить свое состояние оказывается сильнее.

Второе истолкование, приходящее не сразу, а лишь при вдумчивом прочтении, таково: "умерший художник" не должен быть отождествлен с ушедшим из жизни человеком. Тот, кто говорит себе "довольно", продолжает жить, запретив себе чувствовать. Этот сознательный уход от жизни с её страстями, стихией чувств, в душевное оцепенение и покой - не просто акт отчаяния, а осознанная позиция автора: "я пережил свои желанья ".

Номинально текст разбит на 18 небольших глав, из которых написано только 15; две начальные главы лишь обозначены, повествование начинается с третьей. Подобное построение повести можно интерпретировать следующим образом: первые главы, скорее всего, должны были содержать жизнеописание героя, периода, предшествующего моменту, с которого начинается третья глава. Но в принципе совершенно неважно, как складывалась эта часть жизни, все равно рано или поздно она приводит (героя и любого другого) к самоощущению конечности и бессмысленности пройденного пути. И тут как луч прозрения вспыхивает: "Довольно". Сказавший эти слова самому себе герой повести по воле автора спускается с горы, т.е. с вершины - высшей точки жизненного подъема (успеха, славы, творческого взлета). Это - путь вниз, "к тихой речке".

"Все потускнело вокруг, вся жизнь поблекла. Свет, который дает её краскам и значение и силу, - тот свет, который исходит из сердца человека, - погас во мне... Нет, он еще не погас - но едва тлеет, без лучей и без теплоты ". Можно ли точнее выразить внутреннее состояние человека, переживающего глубокий душевный кризис...

А как складывалась жизнь самого И. С. Тургенева, когда возник у него замысел "Довольно", и в тот период, когда он работал над рукописью? Попробуем восстановить самые значимые события 1861-1864 годов.

"Как я состарился, отяжелел и опустился! Последние 15 лет промелькнули как сон: я никак не могу понять, каким образом мне стало вдруг 43 года, и как это я очутился каким-то чужим почти мне самому стариком. Новые чувства - новые ощущения даже невозможны; остается пережевывать старую жвачку", - писал Тургенев П. Анненкову.

Реформы российского правительства, на которые так уповали либералы, разочаровали многих, в том числе Тургенева. Ненавистное ему с юности крепостное право было отменено, но это не принесло крестьянам ни реальной свободы, ни благополучия. Скептицизм, доминирующий в общественной оценке реформ 1861 года, отозвался в душе каждого прогрессивно мыслящего гражданина. Таков был социальный контекст, в рамках которого разворачивались дальнейшие события.

В сфере творческих и дружеских отношений тоже далеко не все было благополучно. Попытка примирения с Л.Н. Толстым, предпринятая Тургеневым в 1861 году, не удалась. Посредничество А. Фета не изменило ситуации в лучшую сторону. В письме к нему Толстой был предельно резок: "Тургенев - подлец, которого надобно бить, что я прошу вас передать ему так же аккуратно, как вы передаете мне его милые изречения, несмотря на мои неоднократные просьбы о нем не говорить ".

Выход в свет романа "Отцы и дети" был знаменательным событием в жизни писателя, но развернувшаяся вокруг него полемика показала, что читатель воспринял произведение совсем не так, как желал бы автор. Тургенев в глубине души чувствовал приближающуюся волну читательского гнева: "Жду большой брани, но я на этот счет порядочно равнодушен",- сообщал он Я. Полонскому в одном из писем. "Большая часть молодежи приняла роман "Отцы и дети", который Тургенев считал своим наиболее глубоким произведением, с громким протестом. Она нашла, что нигилист Базаров - отнюдь не представитель молодого поколения. Многие видели даже в нем карикатуру на молодое поколение.

"Я замечал холодность, доходившую до негодования, во многих мне близких и симпатических людях; я получил поздравления, чуть не лобзания, от людей противного мне лагеря, от врагов", - признавался Тургенев в "Литературных воспоминаниях". Там же он приводит фрагмент разговора с читательницей: "Ни отцы, ни дети" - сказала мне одна остроумная дама, по прочтении моей книги: - вот настоящее заглавие вашей повести, и вы сами - нигилист ".

Посещение писателем России, предпринятое в том же 1862 году, оставило печальные воспоминания: пожар в Петербурге, унылая картина Спасского. Нити, связывающие его с родиной, теряли прочность. Следующий свой приезд в столицу Тургенев долго откладывал. Еще в 1863 году получил он вызов в Сенат по делу о связи с лондонскими эмигрантами. Это было неприятно вдвойне: ведь отношения с Герценом и соратниками были уже непоправимо испорчены. И хотя посещение Сената (1864 г.) имело благоприятный исход, и Тургенев был полностью оправдан официально, кто-то намеренно распускал слухи о "доносе" писателя. Герцен поспешил опубликовать в "Колоколе" язвительную заметку.

Не самым лучшим образом складывалась и личная жизнь Тургенева. Полина Виардо, оставившая в 1863 году сцену, переселившись в Баден-Баден, всецело была увлечена созданием новой школы вокального искусства и не оказывала должного внимания своему старинному другу, который именно теперь нуждался в нем как никогда.

Все эти события, наслаиваясь друг на друга, создавали печальную картину безысходности. Одна за другой ослабевали и рвались давние жизненные связи, на смену восторгам приходили разочарования. Грустные мысли одолевали все чаще. Все светлое осталось в прошлом, и только воспоминания согревают уставшую душу.
 
Ностальгические настроения рождают прелестные образы. В лирической части повествования (5-11 главы) можно найти фрагменты, являющиеся поэтическими миниатюрами. "Надежды нет и нет возврата, - но и горечи нет во мне и нет сожаления, и яснее небесной лазури, чище первого снега на горных высотах, восстают, как образы умерших богов, прекрасные воспоминания ".

Череда картин из прошедшей жизни героя проходит перед глазами читателя. И в каждой главе обнаруживается маленький шедевр, имеющий совершенно самостоятельную художественную значимость. Так, например, любую из глав с 7 по 11 можно было бы рассматривать как стихотворения в прозе, которые ничуть не уступают тем, общеизвестным, которые Тургенев напишет и опубликует на склоне лет, и в известном смысле даже превосходят их - чистотой и яркостью красок и высотой звучания.
"О, как передать те ощущения! Эта бесконечно текущая река, эта безлюдность и спокойствие, и радость, и какая-то упоительная грусть, и колыхание счастья... и эти ласковые речи и улыбки, и взгляды, долгие, мягкие, до дна достающие, и красота, красота в самих нас, кругом, повсюду - это выше слов... Мы чувствовали оба, что лучше этих мгновений ничего в мире не бывало и не будет для нас, что все остальное... Да и какие тут сравнения!" И вдруг, как оборванная струна, звучит финал главы: "Довольно... довольно! Увы! да: довольно".

Когда факт биографии становится фактом литературы, он обретает более глубокий смысл, переходя из категории индивидуальных ценностей в категорию общечеловеческих. То, что регулярно воспроизводится в великом множестве человеческих жизней, приобретает характер устойчивости, постоянства и необходимости, может быть приравнено к закономерностям бытия. Осмысление их - это уже компетенция философии.

Правомерна ли постановка вопроса о философских взглядах Тургенева? Возможно, правильнее было бы говорить о философской ориентации писателя, о философских источниках его мировосприятия. А они прослеживаются достаточно четко.

Тургенев, будучи всесторонне образованным человеком, знавшим латынь, несколько европейских языков, имел возможность прочесть в подлиннике множество философских произведений. Известно, что в молодости писатель изучал философию в Берлинском университете в течение двух семестров, а по возвращении в Россию имел намерение занять кафедру философии, для чего сдавал магистерские экзамены в Петербурге. Но ни Гегель, ни Фихте, ни даже Фейербах, которым одно время был так увлечен Тургенев, не оказали на него в дальнейшем сколько-нибудь сильного влияния.

Ориентируясь на повесть "Довольно", содержащую множество реминисценций, можно представить себе широту кругозора писателя. Если анализировать только этот текст, сравнительно небольшой по объему, можно с полным основанием предположить, что автор был знаком с произведениями римского философа Сенеки (ок. 4 г. до н. э.- 65 г.), императора Марка Аврелия (121- 180). Кроме того, сам Тургенев ссылается на французского философа Паскаля (1623-1662) и воспроизводит достаточно точно фрагмент из его работы. Несомненным представляется знакомство с трудами старшего современника Тургенева, немецкого философа Артура Шопенгауэра (1788-1860).

Тринадцатая глава "Довольно" возвращает нас к вечным общечеловеческим проблемам - это размышления о роли судьбы, о сущности человека, о ценностях - красоте, природе, искусстве. С этого момента тональность повествования меняется и вплоть до самого конца остается минорной, а ритм делается напряженным, прерывистым, жестким. "Строго и безучастно ведет каждого из нас судьба - и только на первых порах мы, занятые всякими случайностями, вздором, самими собою, не чувствуем её твердой руки".

В этих словах Тургенева чувствуются зрелость, мудрость; в них есть несомненная глубина. Но нет новизны, ибо они уже не однажды прозвучали и были записаны - сначала  римским философом Сенекой ("Желающего идти судьба ведет, не желающего - тащит".), а затем его последователем  Марком Аврелием. Вспомним его слова: "Что бы ни случилось с тобой, оно определено тебе от века. Либо царит неминуемая судьба и непреодолимая закономерность, либо милостивое проведение, либо безличный слепой случай ...С человеком ничего не может произойти, что бы не определялось судьбой".

Интересно отметить, что ни в одном из приведенных фрагментов судьба не отождествляется с Богом, а мыслится как объективно существующая закономерность, безлично осуществляемая необходимость, противиться которой бесполезно. Кроме того, человек, ведомый судьбой, находится в полной зависимости от другой неукротимой стихии - вся жизнь его во власти природы.

Вопрос о месте человека в мироздании - один из самых древних. Ни одна концепция, пытающаяся воссоздать философскую картину мира, не смогла обойти его стороной. Почему Тургенев берет в качестве ориентира рассуждение французского философа Паскаля? Только ли потому, что оно созвучно его собственным мыслям и настроению? Этот популярный в своё время мыслитель, умерший ровно за двести лет до того, как Тургенев задумал "Довольно", писал: "Человек - всего лишь тростник, самый слабый в природе, но это мыслящий тростник. Не нужно Вселенной ополчаться против него, чтобы его уничтожить: достаточно пара, капли воды, чтобы убить его. Но, если бы Вселенная его уничтожила, человек все же оставался бы более достойным, чем то, что его убивает, ибо он знает, что умирает, тогда как о преимуществе, которое над ним имеет Вселенная, она ничего не знает ".

Именно в этом осознании себя, - пусть даже осознании собственного ничтожества, - и состоит величие человека. Этот фрагмент из сочинений Паскаля воспроизводит Тургенев в 13 главе "Довольно", точно и со ссылкой на автора, сопровождая собственными комментариями. Итак, участь человека печальна, борьба бессмысленна, все прилагаемые усилия тщетны. Что же остается ему? По мнению Тургенева, выход один: "спокойно отвернуться ото всего, сказать: довольно! - и, скрестив на пустой груди ненужные руки, сохранить последнее, единственно доступное ему достоинство, достоинство сознания собственного ничтожества ".

Волна пессимизма захлестывает героя и автора; даже самые светлые воспоминания, о которых говорилось в предшествующих главах, сведены на нет: ничего святого, ничего возвышенного, ничего достойного бережного отношения, сохранения хотя бы в памяти не остается. Человеческая жизнь обесценивается полностью: ни искренние чувства, ни нежная привязанность, ни родство душ не возвышают человека, не наполняют его жизнь смыслом:"самая суть жизни мелко-неинтересна и нищенски плоска. Проникнувшись этим сознанием, отведав этой полыни, никакой уже мед не покажется сладким - и даже то высшее, то сладчайшее счастье, счастье любви, полного сближения, безвозвратной преданности - даже оно теряет свое обаяние; все его достоинство уничтожается его собственной малостью, его краткостью ".

Каким холодом веет от этих тургеневских слов! Откуда у писателя, который так ценил красоту и воспевал её, который так дорожил жизнью, такое бесстрастное отрицание всего, что было дорого прежде? Ответить на этот непростой вопрос нам помогает Герцен, близко знавший Тургенева. В одном из писем к нему он с беспокойством спрашивал: "Замечаешь ли ты, что со своим Шопенгауэром... становишься нигилистом" (ноябрь 1862 г.) Вспомним, что в это время Тургенев уже работал над рукописью "Довольно".

Действительно, влияние А. Шопенгауэра ощущалось как никакое другое. Этот немецкий философ, написавший в год рождения Тургенева свой главный труд "Мир как воля и представление" вошел в историю философии как основоположник философии пессимизма. Считается, что был первым, кто описал феномен эгоизма и всесторонне его исследовал. На русский язык первый том его сочинений был переведен А. Фетом в 1881 году, т.е. примерно через двадцать лет после того, как с ним познакомился Тургенев.

Истолкование природы как равнодушной и безжалостной стихии автор "Довольно", безусловно, заимствует у Шопенгауэра. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить два фрагмента. Первый принадлежит перу русского писателя: "Человек - дитя природы; но она всеобщая мать, и у ней нет предпочтений: все, что существует в её лоне, возникло только за счет другого и должно в свое время уступить место другому - она создает, разрушая, и ей все равно: что она создает, что она разрушает, лишь бы не переводилась жизнь ".

Второй фрагмент взят из работы немецкого философа, где говорится о природе следующее: "И вот, если наша общая все-мать так беспечно посылает своих детей навстречу тысяче грядущих опасностей, без всякого покрова и защиты, то это возможно лишь потому, что она знает, что если они падают, то падают только обратно в её же лоно, где и находят свое спасение ...жизнь или смерть индивидуума для неё безразличны ".

Безусловной заслугой Тургенева является то, что он выступает здесь как просветитель, знакомя русского читателя, не владеющего немецким языком, с воззрениями популярного уже тогда в Европе и не известного еще в России философа, правда, почему-то не называя его имени. Но так ли важно авторство, если идея уже обрела самостоятельную жизнь.

Последняя глава «Довольно» содержит единственную фразу на английском языке «...The rest is silence» (Дальнейшее - молчанье). Это обстоятельство первоначально может навести на мысль о незаконченности композиции, как бы лишенной целостности, т.е. начала и завершения. Но чем больше думаешь об этом, тем меньше остается оснований для такого предположения.

Надо заметить, что, подведя этот преждевременный итог, И.С. Тургенев не ушел ни от литературы, ни от своего привычного круга общения. Разочарования и потери не сломили писателя,  талант которого реализовался в произведениях, написанных в последующие годы.