Женщина в окне. Спирт. 1983

                Женщина в окне

    После просмотра очередного художественного фильма по Первой программе Центрального телевидения ровно в девять часов вечера на втором этаже соседнего дома  загоралось большое окно. Не окно, конечно, «загоралось», а вспыхивал свет.
Конечно, и большинство других окошек, так или иначе, освещались, но это было особенным.

   В ярком свете люстры с хрустальными подвесками зрелая женщина лет тридцати пяти становилась не только лицом, но и всем телом к улице и неторопливо, неуловимо женственным грациозным движением стягивала с себя через голову платье.

   Вечернее или домашнее платье было ярким карминно-красным и поэтому особенно неожиданным было  появление статного  тела, обтянутого белой сорочкой.
Спустя прекрасное мгновение «мадам» бралась за низ сорочки и стремительным и, в то же время плавным жестом полных рук освобождалась и от этой интимной части одеяния.

  На особе оставались ещё лифчик и трусики.
«Наблюдателю», находящемуся у окна первого этажа противоположного дома, была видно только верхняя часть корпуса прелестной персоны.
Белый бюстгальтер еле сдерживал в своих тканевых тисках пышную грудь русской красавицы.

   Наступал ещё один вожделенный миг, и заведённые за крепкую широкую спину руки  «кустодиевской венеры» расстёгивали застёжки бюстгальтера.
Отпущенные из «плена» спелые белые груди  на несколько сладких секунд представали перед моими глазами.

  С  бешено колотящимся сердцем смотрел я на тихое бесстыдное буйство роскошной плоти.
Иногда тётя слегка потряхивала потрясающими живыми гроздьями, нежно массируя их, слегка затёкших в чашах лифа.

  Порой она становилась боком к окну, и покачивала своими тугими титьками перед восхищённым лицом невысокого чернявого мужа.
Супруг обнимал и жадно целовал в шею и плечи свою дорогую «половину».

   В этот момент я сильно завидовал этому мужику, жгуче желая оказаться на его месте, но, увы…
Вскоре роскошное тело тёплого сливочного оттенка скрывалось под ниспадавшей ночной рубашкой и лёгкий пряный аромат, казалось, ощущался за тридцать метров, разделяющий «объект» и созерцателя.

  Иногда над подоконником виднелась головка радостно скачущей девчушки лет семи.
Через несколько минут свет в комнате гас, и счастливая семья укладывалась спать.
Что же оставалось делать несчастному перевозбуждённому юноше?
По этому поводу с намёком сказал Лев Толстой устами героя «Крейцеровой сонаты»: - Уединения мои были нечистыми…
В армии бытовала шутка о том, что ватой из солдатского матраса можно оплодотворить сотню женщин.
 
   Круглый половичок под моими ногами постепенно становился подобным предмету солдатского обихода.

  Утром, ровно в шесть часов очаровательная бабёнка с короткой стрижкой снова включала люстру и опять, словно нарочно вставала лицом и…грудью, к окну.
Процедура на сей раз совершалась в обратном порядке.
Снизу вверх лёгким движением поднимался покров «ночнушки», обнажая великолепные формы «матроны».

   Всего лишь на секунду показавшиеся перед моим жадным взглядом сочные перси ловко вправлялись прелестницей в чаши бюстгальтера, своего рода женской сбруи.
Затем на литое тело натягивалась сорочка и трусики.
Надетые платье и кофточка не скрывали объёмы не столь далёкой соседки, собирающейся на работу.

   Спустя…несколько лет я узнаю, что подобное действие, творимое им, именуется вуайеризмом, и причисляется к извращениям.
Пока же я просто-напросто сладостно и страстно подглядывал без всяких научных определений.

  Однако и женщина, красующаяся в освещённом окне, тоже была невольной, а может, и вольной извращенкой, а именно – эксгибиционисткой.
Какое же длинное тягучее слово, похожее своим звучанием на почти механический бесплатный стриптиз, исполняемый каждый вечер, словно персонально для меня.
Кто же был виноват в том, что живая эротическая сцена разворачивалась не в Атлантик-Сити или Чикаго, не в Монте-Карло, а в рабочем русском и к тому же советском городке?

   Что за сила понуждала замужнюю женщину разоблачаться непременно при включённом освещении, да ещё не задёргивая плотные зимние шторы?
Легчайший же тюль не скрывал почти ничего. Можно было увидеть даже ягоды сосков не белых плодах.

  Неужели эта особа не догадывалась о дотошном соглядатае? Впрочем, созерцатель был всё же любителем, а не профессионалом, ибо не применял ни бинокля, ни подзорной трубы, хотя мысли об усовершенствовании процесса наблюдения мелькала в его голове.

   Однако я отчего-то стеснялся купить в магазин Радио Фото Музыка подзорную трубу. Думалось, что продавщицы с подозрением посмотрят на молодого покупателя.
За кем это он, собственно, собирается надзирать или «подзирать»?

   Спросить напрокат театральный бинокль у своего товарища Андрея Битюгова я тоже опасался, памятую о догадливости и даже некой проницательности «Штирлица».
Почему же иным женщинам нравится неспешно обнажаться, словно демонстрируя саму себя, будто зная, что кто-то должен, обязан участвовать в этом едва ли не театральном действе в роли зрителя?

   Когда актриса одна и зритель тоже в единственном числе,  то у него тоже имеется роль, и не какая-то, а главная, сольная. Здесь он не в эпизоде и не в массовке.
Может быть, почти каждый человек в той или иной мере или степени «нудист»?
Ведь без одежды так легко!
Вероятно, женщине было приятно от самой мысли, что кто-то смотрит и видит её наготу помимо мужа?

  Избавиться от влечения к ежевечернему просмотру яркого короткого «ролика», снятого без режиссёра и оператора, было для меня очень трудно.
Вскоре  после прочтения «Трёх товарищей» и «Триумфальной арки» я отыскал  на полке  ещё один том Эриха Марии Ремарка «Чёрный обелиск».

    И вот там-то я и встретил нечто подобное, описанное великим немцем.
На потрёпанных зачитанных страницах разворачивается почти такая же картина.
Женщина по имени Лидия, супруга мясника Вацека, дразнит молодых мужчин из соседнего дома, красуясь в окне и показывая свои тяжёлые груди, похожие на мячи.
В конце концов, Лидия изменяет мужу с одним из этих парней. В случае со мной случилось другое.
 
   Я женился и переехал в другой район, но, приходя в гости к родителям, нет-нет, да и взглядывал на окно, на то окно, в котором женщина.
Однако оно было плотно занавешено шторами