Людмила Михайловна Алексеева Поэма

Жизнь прЕсна, так философы считают, и яркость добавляет в нее сам человек.
Своими же руками, устраивая век, не только свой и близких в окружении,
Он сообщает общее движенье
И улице, и городу, стране …
Средь будней мирных или на войне,
Объединяет в гордости народной…
Чьё буйство красок  делает свободной любого хуторского пастушка.


Свобода выбора? Не этот ли вопрос был показателем отточенного Ума,
Не выбору ль была посвящена в обложках твердых  Литература
Детигиза,
Где пылкие строители и их подруги, сквозь ветер и жару…
Через моря и вьюги шли напролом к заветной цели – мир равенства и братства Воссоздать?


Там далеко средь утомительного Юга ее оставили у моря отдыхать.
Она смотрела ввысь и счастлива была, что на земле советской рождена,
Какая радость жить в стране Советов, где на любой вопрос – достаточно ответов.
И нет картины для девчонки краше, чем самолеты в небе…
В небе – значит наши!



Ну, как приходят войны? Да обычно. Кровать заправлена, подписанная лично
Повестка Добровольная лежит, сидят на кухни, чайник час кипит.
И нет тех слов, что принято прощаясь говорить,
И он ушел, оставив всех их жить.
Та девочка сжимала кулачки и к карте подходила твердыми шагами,
Флажки, испанские бои, они …
О многом ей заранее сказали.
Как дочь отца любила, как могла,
Сейчас как гражданин была горда!
Она его, Славинская…
А дочка
Должна достойна быть родителей
и точка.


И жилы пухли на ногах  в ночных дежурствах госпитальных коек,
От запаха инфекции и горя,
Без плача слезы,
Как весенняя вода стоит в проталинах,
В глазах стояли…
И по деталям люди собирали,
Любовью к Родине разорванных людей.




Что было для нее тогда  важней? Да то же что для каждого…победа.
Встречая однорукого соседа, и почтальоншу, и девушек зенитчиц,
Мечтали все о дорогом и личном.
Как только отгремит она,
Отпустит милых и родных война…домой.


Потом на фронт!
Не взяли малолетку.
Худышку в мамином пальто и серенькой беретке,
Поставили откатчецей породы из туннеля,
И жабьи цыпки на руках от подземелья
Бедою не были.

Ведь опухали люди с голодухи,
Особенно детишки и старухи.
Славинская придумала еду!
Когда была минутка, чтобы сесть
Она из кружки жженый кипяток хлебала,
Стихи кусками крупными глотала:
Есенин, Симонов, Гузденко и Твордовский…
А время шло ладони полируя доской
Гробовой.


Отец писал не часто.
Ведь письма фронтовые идут путями и не виданными нам.
Бумагой серые, что в треугольник совершенства
Сложены солдатом меж боями.


Что с их кормильцем, они не знали сами.
Как он был весь в беседе,
С теми кто обнял его крылами белоснежными.
Со знаменем у онемевших немцев на виду,
В 42 –ом, в одном Мясном Бору.

А у нее Ахматова, Космодемъянская, Арбат.
Где по мощеной шее золотой столицы
Змеею серой двигался захватчиков парад
Чьи лица в крови, и пыли вызывали только жалость,
Какой была – такою и осталось…
Все ненавидели, она же их жалела,
И стадных чувств не признавала,
Рыдая от стихов под одеялом.

Горели окна всех домов вокруг,
Глаза людей светились.
Как только счастье и свобода,
Превращаемые в любовь, светится могут.
В тот миг для всех людей,
Мужчин и женщин, жертв и палачей,
Плескалось море внутреннего света…
И пленный немец слезы вытерал:
«Победа!»…он шептал,
И крошками давился липкой черной пайки.


Она была заметной на Истфаке,
Известнейшего факультета МГУ…
Пестрящему фамилиями ЦК.
А через год учебы родила
От мужа – объекта зависти подруг послевоенных.
Жизнь расписав от часа до секунды.


Не то что б годы смуты.
Но эйфория лет послевоенных.
Надежды либеральные питала,
Изменений страна желала победители в войне.
Быть не рабами, а свободными…
Не все,
Из фронтовых окоп на ранах принесли свободы.
Фронтовикам – любую льготу.
И знали властью позабавившись  комсорги-вожаки,
Что их бояться, на ватине, пиджаки.
И с хохотом, а где-то с пьяным храпом,
Не согласившихся сокурсниц  оформляли в папки,
Собранием их ухажеров отсылая на этап.


Быть может не везде,
Но на Истфаке – так.
За безобидные ахматовские строки,
За нос с горбинкой или девичий отказ:
Билет! Зачетку!
И фамилия в приказ.

Людмила умна была,
И тем семью хранила.
Но даже муж ученый и в папахе,
Был за нее, когда кого-то в драке
Чернят на комсомольском оргактиве.
Она вставала, привлекала ненависть и злобу.
И выступала,  защищала  ленинской строкой…
Что обвиняемый – такой же человек, он свой!
Людмила Ленина тогда еще не знала…

Ее запомнили, за эту «Бригантину»,
Которую устраивала она,
Распределение  для МГУ невиданное Люда получила,
В одно из ПТУ…
Решимости полна,
Смогла из оборванцев и огрызков подворотен,
Чей путь всегда решеткой  укорочен,
Интересующихся, любознательных людей
Создать.
И как мужчине доверял ей каждый ученик… его отец и мать.


Уменье убеждать людей:
- Что свойственно актерам-
Корнями держится за веру в то, что говоришь.
В том сила правды, а талант лишь
Обрамляет камень истины оправой чувств.

На лекциях Людмилы в аудиториях ее,
Толпились люди, будто о своем
Слава те слышали,
И к сердцу сердце бережливо прижимали,
И плакали, записочки писали в Московский облкомсомол.

50-ый год пришел.
Людмила лекции теперь читала на заводах,
В домах трудящихся и верила: -
Свободы, справедливости и чистоты идеи
Добиться можно, надо побыстрее
Ей в партию идти…
Она бы помогла ей измениться изнутри,
Она ведь  верила до слез в социализм,
Литературу и минимализм…


Смерть Сталина! Кто понимал - тот плакал.
Пытаясь стену страха разобрать,
От главного вопроса  той эпохи…
«За что нас завтра будут забирать?»
И объяснять боялись детям в коммуналках,
И по привычке доносили
На того,
Кто не жалел умершего Кабо,
И жертвами удавленных  платили.

У каждого своя судьба отравленная лагерем.
Пусть не сидел ты сам, сидели из семьи.
И если не охраняли, то понятыми были мы,
В той жуткой мельнице работавшей на крОви.
Желание забыть о том позоре,
Охватывало каждого. И  робко,
Лечили душу -  литературой или водкой.
Сжимались кулаки и сроки. 
Хрущев вернул возможность говорить, общаться,
Писать стихи, читать, смеяться…
В курилках библиотек обменивались ценным,
Журналом, пьесой, сборником без грифов государственных издательств.
И после всех семейных обязательств,
Встречались люди, чтобы спорить, чтобы жить.

Что дальше? Да обычные дела.
Литература объединить смогла людей различного, по сути, содержания.
Не оставляли без внимания и социальные проблемы.
До ночи обсуждались темы о сталинизме, революции, борьбе…
Об экономике, одежде и заявлениях Генсека Никсону…
Войне корейской и человека на луне.


В друзьях, знакомых, близких людях,
Людмила стала замечать ту бледность кожи, искорки в глазах,
Свидетельства бесстрашия и правды.
Жить честно, твердо стоя на ногах…она старалась.
И защищала взгляды свои прочтением
Собрания  клеймЕнным кратко – ЛЕНИН!

Путь диссидентов всех универсален.
Сначала набирались знаний,
Кто в ВУЗах, кто работая метлой, дорожки рассуждением подметая.
И после уж,  скрывая,
Пытались выяснить, а Ленин – кто такой.

Читая злого гения, решали,
Что виновато не учение – детали.
И только том последний убеждал,
Что мир каким хотел Ульянов – стал.


Им, молодым, хотелось жить свободно.
И пожилым, на Колыме пол жизни потерявшим,
Промерзшим на десятки лет вперед,
Хотелось тоже…
Но часто прерывался их полет.
И было схоже
С социалистическим соревнованием,
Где победителю давали в руки знамя…
Сегодня Симонов, а завтра вновь ЦК,
Потом Иван Денисович в Твордовском бело-синем  «Мире»,
Потом все говорят о «культе личности», «о сталинизме», «о насилие»,
И выступления по Пастернаку, и по Ахматовой…слегка ударом
От коллективов предприятий,
В полных залах,
Где политзанятия, Людмила проводила партию меняя.


Мечты о браке – комом одеяло,
Работа лектора – газетная брехня,
И глядя в зеркало Людмила поняла,
Уж лучше в нищету, но жить во лжи нельзя!
А жить-то только начинала.
Карьера, муж – полковник, двое сыновей,
Квартира, член партии о оргактива.
Но выбор надо было делать очень скоро,
Людмила стала белою вороной.


Знакомые знакомых без имен, писали, сообщали и делились.
Друзья друзей от туда из ГУЛАГа просили, покупали и писали.
Униженные комиссары злились, и набирали,
Силу будто плод,
Скрипели портупеями в погоном блеске глаз.
И верили, уж близок мести час.


Не ошибались. Близок поворот.
Сначала с вольнодумцами считались,
Давали выговор, и уж не отрекались родные от отцов и матерей,
Не отправляли в лагеря  детей.


Но все прошло. Московский фестиваль, и выставки Америки богатой.
И снова рисовался мир горбатым и бессердечным, будто бы январь.
И снова лишь Советская Страна у мира на виду вся  счастьем кипела…
На чушках из человеческого тела.






Знакомства Алексеевой с другими, такими же как она, решили
Судьбу ее.
Синявский-Даниэль, стояние в пикетах.
И площадь Пушкина, где математик шапки вниз тянул,
И то, как усадив на стул,
Ей  чистенькие в штатском объясняли, ломая стереотипы КГБ,
Культурно, превосходство их в борьбе.
Они еще тогда совсем не знали, что могут проиграть.
И проиграли МХГ. Свободе проиграли.

Поклон ей, удивительной, счастливой.
Кто может похвалится тем, что все отдал на благо делу общему,
Забыв под час семью,
И подставляя вместо жизни незнакомого – свою.
Кто может рассказать из биографии своей,
О вере передвигавшей горы,
Ломавшей стены и колючку лагерей,
Кто знает, что такое споры,
С закостеневшим ЗеКом – доктором наук,
Который с удовольствием лук,
Ест будто сахар.

Такие как она, дают нам право гордости за ту страну, что есть 
Как те, что в 68-мом, не дали зарасти стыдом.
Так ныне Людмила Алексеева доказывает  здесь –
Что как у человека так у страны, должна беречься честь.
Великой русской женщине – поклон.