Каскад

  1973 год. Защита диплома. В сентябре первая командировка в г. Казань. Но до этого еще целый август, у которого я позаимствовал несколько дней для ремонта квартиры моего старшего товарища - Петра Трофимовича - начальника учебной части института радиоэлектроники (г. Харьков). Жена его уехала отдыхать и оставила поручение - в кратчайший срок из квартиры сделать куколку.

  Петр Трофимович, я и профессиональный маляр (армянин) с весьма убедительной жизненной философией: если нет с утра похмелья, то все валится из рук. Сколько жизни мне добавил этот спокойный, с кавказским акцентом милейший человек. Его перлы вызывали у меня здоровый смех, сопровождавшийся слезами радости.

  Работа у нас кипела. Дела шли под аккомпанемент сериала советского шедевра - "Семнадцать мгновений весны". Под вечер хозяин - Петр Трофимович ставил на газовую плиту самогонный аппарат, и к концу дня сумма капель вполне удовлетворяла троих,романтически настроенных мужиков. Вечернее застолье - венец трудового дня. Фронт работ заметно продвигался. Но были и плачевные моменты для хозяина. Запомнился один из них. Армянин, будучи "под мухой", перевернул ведро с краской и упал в нее со стула. У меня не было сил смеяться, болели скулы, когда хозяин отчитывал провинившегося, а тот напевал свои убаюкивающие песенки на своем языке с врожденным спокойствием. Но подобные инциденты затихали, и трудовой ритм восстанавливался. Очередной раз ставился аппарат, я быстро чистил картошку, чем Петр Трофимович восхищался и говорил, что я вполне созрел для женитьбы. Он и в период застолья оперативно руководил процессом. Когда рюмки были наполнены, сразу же поступала команда: "Давай! Давай!". И так до первых признаков умиротворения армянина.

  После этого незабываемого, доброго, как глоток вина, расслабления, я отправился в свою первую командировку в г. Казань в статусе "молодого специалиста". 
  Не понял почему, но попал я в семнадцатиместный номер гостиницы. - Это было неожиданно! Окружали мою кровать геологи из Перми. Вечером. когда все сходились, обстановка в номере напоминала вокзальную - суетную, неуютную. Кто-то играл в карты, из приемника доносился текст "Архипелага гулага" Солженицина. - Вещал, тогда запрещенный вражий "Голос Америки".

  Я не находил там  себе места, благо муки были не долгими. Однажды ночью рядом со мной послышались звуки какого-то бульканья. Открываю глаза и вижу один из геологов наливает в стакан "тройняшку" и вливает в себя. И лицо, если можно так выразиться, мирно ложится на ароматизированную подушку. Утром я деликатно "куснул" "синячка", на что он проокал: " вытираюсь от жирности...".

  Второй момент для меня был более шокирующим. Утро для некоторых начиналось с горячего чая. Один из той же компании геологов с морщинами на лице ,напоминавшими меха гармошки, поступил более решительно: наливал пол стакана чистого спирта и доливал до полного кипятком из чайника, и выпивал как стакан прохладного лимонада в жару.  Это действо тогда воспринималось мной как нечто циркаческое, неведанное, непознанное, что-то из уличного чародейства.

  Вскоре я покинул этот зкзотический уголок и устроился в номере со своими "каскадовцами".

  "Каскад" - так называли организацию ХУПМР -Харьковское управление проектно-монтажных работ. Мы занимались пуско-наладкой ЭВМ в разных городах СССР.

  На улице Баумана я нашел свой приют. В номере собралась довольно жизнерадостная компания, в которую входили: Виталий Власов из Харькова - спокойный, с неизменным чувством юмора, носивший шикарную шевелюру, весьма сдержанный и осторожный к перегибам веселья и застолья, Геннадий - из Калинина - стройный, длинноволосый с живописными усами и чистой, поставленной русской речью, умевший шить брюки клеш, 
у которого я, кстати, позаимствовал это умение. Был еще Паша их Махачкалы, любимая тема которого - драки.

  Командировки были длительными, и гостиничный номер был нашим домом, вполне нас устраивающим. Праздники проводили в номере, кладя дверь на пару стульчиков, на которой располагалась закуска с напитками. Произносились тосты, приветственные речи, пожелания при проводах и встречах. Новый, 1974-й год встречали в Казани, в этом номере. В командировках не было ощущения какой-либо ущербности, оторванности      
от цивилизации. Наоборот со временем возрастал интерес к новым поездкам, городам.
И было приятно возвратиться с перекомандировки в тот же город, где уже побывал.

  В Казани запомнился Кремль со старинными стенами, стоящими на возвышенности над рекой Казанкой.

  Нас привлекала столовая в Кремле разнообразием блюд и приемлемыми ценами. Особенно были по душе салаты из красной рыбы.

  Из нашего отряда командировочных некоторые проживали в гостинице "Татарстан". Среди них была обаятельная Валентина, которой я симпатизировал. Она была доброй и внимательной, принимая гостей. Но когда я был у нее в гостях один, то казалось, что мы вместе мечтали об этом, и тусклый свет настольной лампы явно украшал наши лица, которые не нуждались в словах, все было понятно. Мы были упоены одиночеством вдвоем и понимали, что этот миг дан не нами, и что его мы должны принять с благодарностью.

  Запомнился конфузный случай. Валентина была в командировке в Куйбышеве (Самаре), и я не предполагал о ее приезде в Казань встречать Новый Год.

  В канун праздника мы решили пойти на предновогодний вечер в одно почтенное заведение, где не было проблем в плане выбора той, которая любила бы море, звезды и понимала шелест трав.

  Вот я и познакомился с одной, на мой взгляд, понимающей и пригласил встретить вместе тогда любимый праздник. В тот вечер, когда нужно было идти на встречу с загадочной блондинкой, появилась Валентина. С неописуемой улыбкой она бежала мне на встречу в вестибюле гостиницы. Я включал все свои рычаги на игру невинной роли и как-то состроил смешную приветственно-шоковую улыбку. Конечно же Валентина уловила в игре бесславной роли изъян, но желание встретиться испепелило все сомнения и колебания.

  И все-таки я отправился на встречу, но с тяжестью команды "отставить". Совсем не явиться - не в моих правилах. Поэтому я шел с гнусным ощущением происходящего.

  Довольно долго перед моими глазами стояло красивое, безоблачное лицо девушки, но в его нежных чертах таился ожег факта...

  Праздники мы встречали и отмечали лихо! Близилось 23 февраля 1974 года. Мы запаслись ящиком хорошего вина к празднику. В одной их вечерних наших бесед появилась идея открыть одну бутылочку вина. Все были единогласны и единодушны. Приговорили почти весь ящик ха полночи.

  Были и такие вечера, когда Виталик Власов читал вслух "Мастер и Маргарита" Булгакова, а мы с удовольствием внимали искрометности строк.

  Мужской праздник встречали по-мужски! Когда программа празднования была исчерпана в номере и наш размах был стеснен стенами гостиницы, мы предпочли расширить поле веселья и вклинились в пределы кораблика-ресторана, стоявшего на приколе у берега реки. Здесь на кораблике было веселее и романтичнее. Взяли водки и конфет. Обозрев танцующую публику, сместились в центр площадки, что-то обсуждали. Активнее был Паша, у которого якобы случайно выпал нож, и от его грохота отскочили танцующие. Мы зарисовались перед окружающими, испытывали чувство воинственности и непобедимости. Но на наше вызывающее поведение никто не откликнулся, и мы покинули кораблик. При выходе на берег увидели то, чего нам так
не хватало: толпу дерущихся пьяных мужиков, изображающих как бы приемы бесконтактного каратэ замедленного действия.

  Виталику поручили доставить ценный груз (водку) в номер, а сами ринулись в бой с криками: Ану! Прекратить! Похоже нас приняли за ментов, и все дружно прекратили "побоище". Вот так мы героями-победителями ушли с поля боя.

  За полгода пребывания в Казани впечатались в память в основном три вещи:постоянное звучание на радио песен на татарском языке, Кремль и театр оперы и балета имени Мусы Джалиля, покоривший архитектурным величием и исполнительским мастерством танцовщиков балета.


                2

  Пенза - второй город, в котором я в общей сложности провел два года. Здесь командировочная жизнь была более содержательной, насыщенной интересными знакомствами. Первая командировка была не столь длительной, но оставила вполне ощутимые впечатления от настоящего русского.

  Первый волнующий штрих - гостиница "Сура" Пенза стоит на р. Сура). Когда я зашел в двухместный номер, увидел огромного мужика, спящего на крохотной кроватке. Его торчащая за пределами кровати внушительных размеров черная пятка напоминала ствол приведенной в боевую готовность гаубицы, и с нее свисали похожие на летучие мыши кусочки грязи, а кулак с черными слегка сжатыми пальцами висевший над полом смотрелся как связка ломтей колбасы-кровянки. Лицо было накрыто простыней, в районе рта периодически поднимавшейся с дрожанием, с устрашающим бульканьем и шипением, как на зловещем болоте. Стоял неимоверный храп, кружили мухи.

  После выяснилось, что спящий дядя оказался совсем не страшным, а добрым водителем-дальнобойщиком. Для путешественника и романтика вполне подходящий сосед, но, желательно, не надолго.

  Жизнь шла своим чередом. Работа, по вечерам свстречи, беседы, игра в преферанс занимала отдельное место. Вскоре посчастливилось переместиться в центральную гостиницу "Пенза".

  Иногда беседы продолжались до глубокой ночи, и, как правило, не хватало спиртного. Закрытие отделов спиртных напитков в 19-00 приводило в дрожь и ужас  тех, кому не посчастливилось приблизиться к заветной цели. Их гримасы выражали стихийное бедствие. Однажды мне выпала честь спуститься из номера на улицу, где у               
входа в ресторан стояла очередь в надежде приобрести с помощью швейцара жизненно необходимую дозу спиртного.

  Будучи "на веселе", я сделал попытку взять без очереди, как бы на правах гостя из Украины. Но накал был высок и вспыхнула драка, в которой мне пришлось поучаствовать. К великому удивлению появились молодцы в погона и схватили всех подозрительных. Мне тоже сделали предложение пройтись в отделение, находящееся неподалеку от гостиницы.

  Посадили меня перед строгим лицом амбала-начальника. Смотрел он на меня почти сочувственно. Я эмоционально говорил о какой-то справедливости. Его уста с мертвецким спокойствием, едва слышно, произнесли:
  - Вы пьяны...
Я снова увлекся монологом. Он повторил: "Вы пьяны!".

  Стоявший возле меня мент намотал мою черную копну волос на руку и небрежно бросил: "Его бы постричь...". Но начальник оказался добрее, и, как гостя из Украины, работавшего на благо Пензы, отпустил с миром. И тут же я, окрыленный благополучным финалом, стал перевоплощаться в другую роль - известную из "степеней опьянения", когда пьяный мужичок три раза стучался в одну и ту же дверь и спрашивал: "Я здесь живу?". Звучал неоднократно ответ: "Нет, вы здесь не живете". Тогда неудачник в недоумении констатировал: "Как же так, вы живете везде, а я - нигде...". Так и я, пытался найти вход в свой номер в другом доме,
где находилось отделение милиции. А гостиница моя все-таки была на другой стороне улицы.

  Приходилось посетить туристическое заведение - "Русский трактир", в котором посетители ублажались интерьером под старину - дубовыми лавками и деревянными кружками, из которых снималась проба настоящей "медовухи". Пару кружек "медовухи" давали понять, что такое Русь! Старинный граммофон украшал своеобразный бар. Женщины, подносившие "медовуху", были одеты в красивые ситцевые платья, пышные прически аккуратно покрывались платочками. У входа в трактир - два бурых медведя на цепях, избалованных подачками, особенно им по душе был хлеб, смоченный водкой.
Как позже я узнал, один из них спился и был отправлен на лечение.

  Ярким украшением моего пребывания в Пензе было знакомство с обаятельной Олей Истоминой - белокурой, зеленоглазой. Мне везло на зеленые глаза. Она много рассказывала о Пензе, любили пиво. как-то после пляжа, загоревшие, жаждущие пива зашли в пивбар "Бочка". Это местное симпатичное заведение сделано в виде красочной бочки. Три советских рубля стоил вход, и сразу же ставили бокал пива и горшочек с рисом и мясом. Первый и последний раз я одолел тогда восемь кружек пива за вечер.

  Хорошо помню горящие изумруды глаз Оли, как она  обхватила кружку с пивом и восторженно вопросила: "И кто же придумал этот божественный напиток?!". Она, кстати, выпила пива примерно столько же, сколько и я. Ее устраивало всегда находиться в центре событий и внимания. Я иногда поддразнивал ее нрав.

  Однажды,проверяя на верность, я устроил ей испытание, по гнусности довольно редкое. Со мной в номере жил один весельчак, которому очень понравилась Оля. Под хмельком он поспорил со мной, что может завоевать ее расположение. Спор был тайным, разумеется. Для чистоты эксперимента я под каким-то предлогом вышел на улицу на некоторое время и наблюдал за окном. Время было позднее, горел свет. Как ни жестоко было с моей стороны, но я вспоминал об этом с улыбкой.

  Свет погас и я тут же осудил ее. Вдруг снова свет появился! Я - в замешательстве... Свет то выключался, то включался. Я облегченно решил, что идет борьба и нужно идти на помощь!

  Врываюсь в номер с видом невинного, заблудшего и вижу картину: Оля в слезах, а сексмен - с большой укусиной на плече... Укус был такой силы, что по краям раны свисали клочья кожи! Он с перекошенным лицом спросил: "Где ты взял такую истеричку?". Я, ликовавший от результата необычного, столь дерзкого эксперимента, горделиво отметил: "Знай наших!". Конечно же, я вначале не признавался о зловещей задумке проверить женщину на прочность, и только через год, когда вторично посетил Пензу, осмелился открыть шокирующую тайну своей пассии. Реакция была незамедлительной и краткой: "Ах... ну ты и...". И все-таки последовала улыбка. Но и горечь неидеального поведения зеленоглазой подруги ложилась тяжким грузом на мою ранимую душу.

  "Отпросившись" на какую-то свадьбу, она поздно вечером оказалась в баре с неизвестным бойфрендом, куда и я случайно забрел от скуки.

  Она была довольно общительной с молодым человеком и заметно хмельной. Похоже, со свадьбы решили заглянуть на огонек. Я не подходил, наблюдал со стороны, глотая коктейль, ставший горьким комом, и курил кубинскую сигарету страшной крепости.

  Но кто-то из ее знакомых аккуратно кивнул в мою сторону. Я увидел как глаза Оли   
трезвели, и блуждающий взгляд фокусировался на моей горевшей гневом физиономии.

  Медленно продвигаясь ко мне с бокалом вина, она вожделенно протянула: "Сте-па-ан...". Я, проходя мимо, пригвоздил бедную к стене колкой фразой, после чего она довольно артистично, с поворотом разбивает бокал о стену бара. Брызги вина с мелкими стеклышками не менее живописно разлетелись вдоль стены, слегка остановив умиленные беседы влюбленных.
   
    
                3

  Кировоград, 1074 г. Встретил нас серым, осенним, неприветливым, даже несколько захолустным. Но круг моих соседей по номеру был весьма весел и колоритен. Печенкин и Гревцев разделяли мои радости и печали. Радиозавод - наш объект. Будучи молодым специалистом, я познавал премудрости работы и досуга в командировках. К сожалению в Кировограде круг движения получился достаточно узким и однообразным. В выходные нередко наши интересы замыкались на чревоугодии. Не было ничего прелестнее, чем сидеть в слякоть в уютном номере за столом, изобилующим хорошими напитками и здоровой закуской. Но самое главное в этом - сольные номера участников застолья! Перлы, вскормленные завышенными дозами выпитого, всегда находились в центре моего внимания. На следующий день я с большим азартом и восторгом рассказывал о героях вечера, цитируя их. Помню, с большой точностью я передал беседу по телефону затухающего во хмелю Печенкина с тестем, пребывающим в такой же кондиции. Я не мог оторваться от такого бесстрастного диалога! Печенкин лежал, стараясь поднести трубку к голове, которая как-то неуверенно поднималась, как у подстреленной лошади. Диалог все же состоялся, но извлечь истину из него, кажется, не удалось обеим сторонам.               

  Но был один вечер - трогательным и волнующим. Я пригласил к себе в номер местную красотку Ларису. Она настаивала на другом месте встречи. Но я убедил ее в безопасности и уюте номера гостиницы. Тусклый свет падал на ее длинные черные волосы и большие глаза. Казалось, у нее не было никаких черт лица, будто она - с дугой планеты. Некоторая скованность незаметно удалилась после выпитого шампанского, и возле ночника, как у костра, мы просидели целую ночь, обнявшись, рассказывая друг другу интересные истории. Мы были уверены, что еще встретимся, что впереди у нас много ночей. Но встретиться так и не пришлось.

  Предоставили нам гостиницу неподалеку от завода, вполне устроившую уютом и удобствами.Прошел слух, что вскоре пополнит нашу когорту неизвестный мне Виктор Свеженцев - оригинальная личность, на грани культурного вывиха. К подобного рода оригиналам я питал особую слабость.

  Виктор негромко постучал в дверь нашей скромной обители, когда мы по-чапаевски расслабились и по пояс голяком  попивали винцо, закусывая колбасой и репчатым луком. Когда гость вошел, я понял, что это тот самый, от которого могу побалдеть, но не в больших дозах. Я c улыбкой пригласил гостя разделить наш ужин, и, естественно, предложил выпить.

  Его внешность красноречива: большое красное лицо с большой рыжей бородой, похожей на куст качающихся водорослей, глаза - бегающие, блестящие. Любая его фраза (по его мнению) - искрометная, сопровождалась всегда раскатистым, как гром, смехом. Здесь же я присвоил ему псевдоним - "Бородище".

  Когда Бородище отказывался от выпивки, я сжал бицепс, как безукоризненный аргумент, и поднес ему под нос со словами: "Если хочешь иметь такой, нужно пить вино и обязательно закусывать луком, как делали наши деды, которые свое здоровье демонстрировали разбиванием  больших груд сахара лбом".

  После этого Бородище можно было увидеть с некоторыми запасами лука в карманах пальто. Отличался от всех нас режимом - не щадящим, прямо скажем: в шесть утра - пробежка, после длительное шуршание газетными свертками (зубная паста, щетка, все заворачивалось в газету отдельно), так как не помнил, где что завернуто. Возил всегда с собой кипу газет.

  Обливался водой, пуская шумно ветры, покрякивал как дровосек. Обливание холодной водой можно сравнить с купанием белого медведя в большой ванне. А когда выходил из умывальника, глаза ликовали, шел пар, казалось, от раскаленного лица можно было прикурить. Перед работой, если были неподалеку буфет или кафе, мог перекусить пару тарелок пельменей, к примеру, и в большой пятерне непременно теплился пяток репчатого лука.

  Побывать с ним в кругу девичьем - редчайшее удовольствие! Только потом скулы болели от здорового смеха. С чувством неотразимости Бородище неоднократно делал попытки своими приколами вводить прекрасную половину в культурный шок, не исключая возможность и сексуальных притязаний. Реакция была однозначной.

  Праздники отмечали всегда по полной программе, оторвавшись от серых будней. В канун октябрьских праздников устроили в гостинице вечер с музыкой и танцами. Мы, как беззаботные дети, веселились и радовались жизни. Вихрь веселья занес меня с белокурой Людмилой в душ на душевные беседы, поскольку везде было шумно. Правдивость жизненных доводов утверждалась теплыми струями душа, бежавшими по пленительным изгибам пружинящего тела...


               
                4

  Путь лежал в Ленинград. Удивительно, что Бородище в этой командировке составил мне компанию по иронии судьбы. А значит, было до боли весело.

  В Питере нас ожидали месячные курсы по аппаратуре цветного телевидения и в конце экзамен. В самом начале стоял вопрос жилья.Выяснилось, что Бородище имел дальних родственников, проживающих на проспекте Шверника, но никогда их не видел.
Понятно, что по приезду еще было важно признать Бородище за родственника, так как от него веяло скорее признаками инопланетянина.

  После самолета сели в автобус, где в полумраке Бородище во весь свой рост, в огромном пальто прорычал: "Товарищи! Кто знает, где проспект Шверника?". Среди прижавшихся к креслам пассажиров нашелся один смельчак, попытавшийся ответить. С этого момента перлы Бородище стали для меня тяжеловесными и нетерпимыми, но вынужден стыть рядом от стыда и бессилия что-либо изменить в поведении "инопланетянина".

  Но замечались и проблески размеренных выпадов, втискивающихся с треском в некие рамки терпимого. Мне приходилось брать на себя функции искрогасителя, глушителя, смягчая потоки энергии на хрупкую психику людей, и переводить диалог в русло взаимопонимания. Дело в том. что Бородище производил впечатление нетрезвого. С большим трудом его пропускали в самолет. Такой тип лица, постоянно красного цвета с блестящими глазами, вызывал сомнение и недоверие.

  На проспекте Шверника родственники долго осматривали нас с некоторой осторожностью, как пришельцев из космоса, задавая нам множество вопросов и проверяя документы. Но все же приняли на ночлег. После продолжительного шуршания свертками, Бородище чистил зубы, умывался, фыркал, забрызгивая все вокруг. Не в лучшем настроении я начал засыпать.

  Тогда, зимой Ленинград был снежным, тихим, сказочным. Шли дни. Днем учеба, вечером гостиница, иногда маленькое расслабление - бутылочка пива или коктейль в баре гостиницы. Случилось так, что мы с Бородище оказались в разных гостиницах и когда встречались,тряслась борода от радостного смеха, лицо еще больше краснело.

  Как-то мы пересекали Исаакиевскую площадь. Навстречу шел интеллигентный старичок с папкой под мышкой. Бородище неожиданно цапнул его за рукав и с видом снежного человека спросил, показывая на собор:
  - Это шо?
  - Это, молодой человек, Исаакиевский собор, - вежливо ответил старичок.

  Моя попытка внушить Бородище более культурное обращение с прохожими ни к чему не привела. Он с окаменевшим выражением лица воспринимал мои надрывы как китайскую грамоту. На фоне напыщенной, кажущейся аккуратности и извращенного педантизма был всегда на виду грязный,затертый воротничок и маленький засаленный галстучек на резиночке. Но в поведении сквозило чувство неотразимости. Для человека с непростым чувством юмора он был незаменим. Я только успевал фиксировать его, мягко говоря, нестандартные выпады, умирая со смеху.

  Посещая бар на самом верхнем этаже гостиницы, я любовался барменом - молодой белокурой женщиной с добрыми, голубыми глазами. Маленький золотой крестик едва был замечен в живописном дефиле между золотистыми холмиками-близнецами, мягко пружинящими в явно стесняющем их декольте.

  А на носу экзамен,при мысли о котором возникает ощущение какой-то серой приземленности. С этим чувством я спустился в номер и со вздохом пленника воткнул свой взор в конспект. Но не успел окунуться с головой, как прогремел стук в дверь и послышались веселые женские голоса. Я, как под гипнозом, приближался к двери, лихорадочно придумывая на ходу какие-нибудь приемы на случай странного поведения гостей.

  Гости оказались хмельными финками. На ужасном пьяном языке пытались объяснить, что они хотят гулять со мной до утра. Поразительно то, что среди них нашлась такая, в которую я успел влюбиться. Но она была самой молчаливой и только улыбалась. Я пытался ей предложить встретиться на следующий день, но другие что-то "молотили" против и настаивали гулять прямо сейчас. Мне ничего не оставалось, как вежливо улыбнуться и так же вежливо отказать. Девочки с грохотом бутылок пива и криками двинулись дальше покорять номера гостиницы. Девушка с небесными глазами
смотрела на меня с каждой страницы конспекта, и ее очаровательная улыбка долго не давала мне покоя. На следующий день после экзамена я затратил немало времени на поиски этой сказочной девушки, но тщетно. Не знаю, что бы я делал, если бы нашел ее. Это был единственный раз, когда я молниеносно влюбился, и после никогда ничего подобного не испытывал!

  Ленинград еще более роскошным и сказочным удалялся от крыла самолета, держащего курс на Донецк.

  В Донецке тогда мой старший брат Виктор учился в мединституте и с женой Любой снимал комнату в частном доме по улице капитана Ратникова. С великой радостью я окунался в их быт, когда приезжал. Однажды хозяйка разделила нашу радость встречи, приняв активное участие в застолье. Поднимая рюмку, покрасневшие ее щеки волнительно вздрагивали, а пылавшие губы озвучивали известные строки: "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!..". Запомнился мне хозяйский кот "Седуша". Он нервничал и хриплым старческим голосом выражал протест переступающим через него.

  Прогулки по Донецку снимали усталость, наполняли новой энергией. В прогулочный маршрут включалось посещение пивбара на берегу Кальмиуса, в воды которого довелось погружаться. Донецк был для меня неизменным перевалочным пунктом. Из этого прекрасного города я стартовал в новую командировку. И он был для меня еще каким-то потаенным духовным центром, символическим, связующим звеном с не столь отдаленной землей родственных корней.

  Новый город, новые лица приятно будоражили мое сознание. В каждом городе я чувствовал себя званым гостем и одновременно - как дома.

  Воронеж, как и любой другой город, имеет свои характерные отметены, свою привлекательность. Разговорная речь горожан - мягкая,мелодичная, с определенным диалектом.

  Я был направлен в институт связи, где был в длительной командировке. Вскоре мне было поручено в небольшом городке (недалеко от Воронежа)получить аппаратуру и погрузить в машину, которую должны были пригнать из Воронежа.

  Вопрос я решил. то есть аппаратуру получил. но машины не было. Дело шло к вечеру и чувство голода подталкивало меня на решительные действия. Зашел в какую-то столовую перекусить, но обстановка оставляла желать лучшего, и я продолжал влачить голодное существование. Выяснил движение электричек в сторону Воронежа и оставил груз под присмотром сторожа, который с трудом согласился за бутылку перцовки. На дорожку налил мне полный граненый стакан перцовки, а на закуску -
щепотку жареных семечек. Оригинальный набор! Для голодного достаточно, чтобы почувствовать себя на крыльях в электричке.

  Такого эффекта я не ожидал! Наступило небывалое просветление души и ума! Подобного состояния я никогда не испытывал. Вот тогда-то и появился первый росток
стихотворить. Но я принял это за бред в какой-то степени и отверг это чувство! Я был удивлен и восхищен своим состоянием, которое ушло также быстро как и пришло. И больше ничего подобного не наблюдалось.

  В Воронеже ждала меня восхитительная девушка - стройная с раскосыми глазами, которой я дал лирический псевдоним -"Газель". Я договорился с ней об этой встрече ранее, когда путь держал на пляж и увидел ее, такую независимую, интригующую.
И я, набравшись смелости (смелость города берет!), подошел к ней и в культурной форме назначил день и время встречи, не ожидая ответа. Видимо, моя смелость покорила ее, и она откликнулась. Она была студенткой музыкального училища. Когда я приходил к ней в гости, она садилась за рояль и встречала меня музыкой. Я был увлечен ею, но не до безумия. Мать - общительная, гостеприимная осетинка, обаятельная и красивая женщина. Как-то раз провела ладонью по моей шевелюре и промолвила: "красивая голова...". Я был стеснен и не нашелся как реагировать на неожиданный комплимент.

  Отец - русский и смотрел на меня недоверчиво. Вторая дочь, не менее интересная, училась тогда в московской консерватории, с которой я имел удовольствие познакомиться.

  Когда мы слушали исполнителей зарубежной эстрады, мне всегда хотелось послушать песню тогда молодого Юрия Антонова, где звучали такие строки: "пора прибиться к берегу, да волны не дают...". Эти строки я воспринимал в свой адрес!

  Таня Козинская (она же Газель)в восемнадцатилетнем возрасте довольно мудро рассуждала о жизни, и, как мне казалось, правильно понимала меня и с легкой обидой относилась к моим опозданиям. Однажды я имел неосторожность явиться довольно поздно и нетрезвым, на что отец вспылил и гневно бросил: "хватит терроризировать мою дочь!". Я пытался поправить положение признательной улыбкой.

  В институте связи я познакомился с Юрой Чернышовым. Юра - из г. Нововоронежа с истинно русской душой, любящий всякого рода приключения. Вначале я избегал знакомства с ним, но вскоре поддался на его призывы "почувствовать город", что было бы не полноценным без посещения ресторанов.

  Юра очень любил кабацкую атмосферу, его девиз: гуляй, пока гуляется!. Любил поэта С. Есенина и сам был на него похож в том числе и внешне. Знал многие стихи Есенина наизусть. Часто читал "Москву кабацкую". Я тогда не оценил это. Читал также свое собственное произведение - "Воронеж кабацкий", в котором, как я понял,не старался быть похожим на Есенина, а выражал себя таким, каким он себя знал.

  В одном из ресторанов, как Юра рассказывал, пьяный батько Махно выходил на балкон и стрелял по прохожим на улице. Насколько это правда - неизвестно. Одна из слабостей Юры - вранье. Любил врать, но врал красиво.

  В этом ресторане мы расслабились на всю "катушку"! Кабацкий дым, гремит музыка. Рядом с нашим столиком завязалась драчка. Один из участников "шоу" спикировал под заказанную нами песню из кн-ма "Генералы песчаных карьеров" на наш столик. Начались разборки. Оперативно вызвали милицию. Брали всех подозрительных. Мы оказались в их числе, хотя к драке отношения не имели.

  Холодные души страж порядка не тронуты были нашей горячей искренностью. Итог - "кутузка"! Но для Юры нет непроходимых "болот"! Он чувствовал себя в этой ситуации весьма удобно и смог растрогать сердца обвинителей, но за коньяк. Нас отпустили и на работу не сообщили. Вот так мы погуляли в ресторане, где гулял в далеком прошлом батько Махно. Неожиданно и незаметно наши связи с Юрой разорвались. Остались приятные воспоминания о поездке ранней весной на базу отдыха под Воронежем. Мы с Юрой пригласили боевых девочек, которые готовы были переносить тяготы и лишения. Были там недолго. Безлюдный пляж, бархатное озеро после ночного застолья в опустевшем домике казались уютом какой-то неизвестной планеты. Ранние лучи восходящего солнца восторгали наше воображение! После некоторых колебаний я окунулся в жгучую воду озера, получив несравненный заряд бодрости и крепость духа. Посещение ранней весной такого уголка природы, касание его духовно и телесно казалось тогда обыденным явлением. Но спустя годы этот момент приобрел необыкновенную окраску, и жаль, что об этом нет ни единого фото.

  В командировках, как в фильмах, снимались разноликие и разноименные "актеры" жизни, но одноименные по гражданству - советские. Командировочные часто вели себя как дети, без опеки родителей, с какой-то едва уловимой вороватостью, слегка "воровавшие" запретные плоды советского бытия, идеологии. Расслаблялись под действием спиртного и смело выражали свои позиции. В большинстве своем плевались от реальной действительности, поглядывая в сторону Запада. Их поведение - поведение незамужней женщины - независимой со смутным ожиданием.


                4

  Заключительный этап моей командировочной жизни - г. Пенза. Да, именно Пенза,в которой я пробыл где-то пару лет и откуда возвратился с багажом впечатлений.
  Немало исторических личностей оставили свой след в этом русском городе. Было интересно мне побывать в нем вторично.

  В гостинице "Пенза", где проживали наши "каскадовцы" - Виталий Власов, Шура Калашников, мест не было. Мне подсказали, что в гостинице "Сура" живут тоже наши ребята - Леонид Румянцев, Жорж и другие. Жорж проживал один в номере, и к нему можно было подселиться. Меня подготовили к встрече с Жоржем, несколько проинформировали о его забавной личности.

  Стучу в дверь номера. После непродолжительной паузы дверь открылась и бросился в глаза настороженный взор незнакомого мне Жоржа. Я успел мгновенно оценить его образ, вполне соответствующий предварительному описанию и понял,что мне с ним будет интересно.

  К подобного рода людям невозможно относиться без чувства юмора. Позже я называл его Жоржем Сименоном с наполеоновским профилем. Нос с горбинкой не мешал, но усиливал некую одухотворенность лица. Глаза крупные, голубые. Прядь рыжих волос забрасывалась с одной боковой части головы на другую, покрывая нежную, как кожу младенца, плешь. Я спросил: - "Здесь Жорж живет?". Насторожившись, скользнув взглядом по моей черной шубе и длинным волосам (прическа семидесятых), ответил: "А что вы хотели?".

  Лицо его приобрело излишнюю серьезность, живописные брови сошлись на переносице. И тут я своими объяснениями привел Жоржа в некое расслабление. Лаконичной речью, сипловатым голосом он обрисовал мне положение вещей.

  Поселился я в его номере, и вместе ездили на работу. И надо признаться, что этот прекрасный старший человек подарил мне много радостных моментов, немало здорового смеха. С великой благодарностью я относился к нему, как к "айболиту" души. Жорж говорил всегда крылатыми книжными фразами весьма уместно, демонстрируя начитанность.

  Виталий Власов - обладатель утонченного чувства юмора, подхватывал очередную фразу Жоржа и, как победоносным флагом, размахивал ею в самые подходящие моменты.   
Когда ему лень было идти на свидание, он своей девушке по телефону неоднократно повторял тихо и протяжно, упиваясь сочностью фраз: "... больной, совершенно разрушенный...". Было очевидным смакование Виталика перлом Жоржа.

  Частенько Виталик, сидя на кровати, поджав ноги, с упоенной миной испытывал реакцию собеседниц по телефону ставшей уже дежурной фразой - "больной. совершенно разрушенный".

  Виталий Власов и Шура Калашников обитали в одном номере, и Жорж их называл Шуриками. Когда они идут вдвоем, Жорж замечает: "...шаркают ногами,понуро плетутся...".

  В присутствии женщин Жорж смущался, робел, но мог проявить отвагу, употребив напиток бесстрашия. Однажды, общаясь с женщиной, он серьезно озадачил бедную философским откровением, в котором звучал его интерес не как к женщине, а как к типу. - Довольно своеобразным приемом покорения сердца блеснул Жорж. Женщина отделалась легкой улыбкой и молчанием, поскольку подобных интересов со стороны мужского пола не встречала.

  Жорж называл себя харьковским интеллигентом. Я дополнил, назвав его еще и архангельским аристократом (Он из Архангельска).

  Когда мы собирались в номере у Шуриков, Жорж увлеченно рассказывал об охоте на глухарей. Эта тема была у нас центральной. Мы просили Жоржа "на бис" исполнить свой коронный номер. И он каждый раз преподносил нам этот "шедевр" в новых красках. Интерес слушателя, естественно, удваивался, когда Жорж исполнял, остограммившись.

  Балдели мы не столько о сюжета, не блещущего замысловатостью, сколько от трогательного рассказчика, упоенного собственным выступлением. Он под хмельком во время рассказа останавливался, делал паузы, завораживал слушателя процессом охоты. И когда назревал кульминационный момент, то есть уже целился в глухаря, в невыносимой паузе кто-то из нас не выдерживал и кричал: "ну стреляй же!.."

  Жорж долго целился, прокрутив своим большим голубым глазом, полушепотом произносил: "Глухарь - птица чуткая...".После этого последовал взрыв смеха с аплодисментами. До выстрела дело никогда не доходило. Жаль птицу...

 
  Не находилось равнодушного среди нас к Жоржу, к его артистичной внешности, манерам. В его поведении причудливо сплетались выпячиваемая изысканность и простота, свойственная человеку, не претендующему на изысканность. И это вызывало в нас жизнерадостное сердцебиение, подогревало интерес к его персоне. В нашем лексиконе выражение "глухарь", взятое на "вооружение" от Жоржа, потеснило некоторые слова бранного характера.

  Во время игры в преферанс Жорж сидел рядом со мной и наблюдал, как я повелся на очень скользкий "мизер". Сделав "кривой снос", я мог получить "паровоз" из семи взяток или остаться "чистым". Я учел один важный психологический фактор. Среди нас играл очень аккуратный преферансист - не сторонник авантюристических вариантов. Ему доверяли и он меня "ловил на мизере". Он решил, что я не буду "зарываться" и буду играть стандартно. Моя логика сработала. Я сыграл рискованно,  не стандартно и вышел "чистым", то есть без взяток. Вскоре попадается мне аналогичный "мизер"! Я снова все взвесил и снова сделал ставку на Володю Облога, который ловил меня, и по логике вещей не предполагал, что я наберусь наглости и  опять пойду по столь опасному пути. Я снова сделал то же самое - "кривой снос". И снова -"чистый"! Все были в шоке от моего риска! Второй раз ловцы ошибаются и с ужасом констатируют мою решительность.

  И тут Жорж не выдерживает и кричит: "Молодец! Глуши глухарей!". Он оценил мой риск, хотя в принципе так играть нельзя, не серьезно.

  Перед сном Жорж выкуривал сигарету и "бычковал" о батарею отопления, а утром тряс ее, извлекая бычок. Заметив это, я упрекнул его в неинтеллигентности поступка, на что Жорж смущенно по-детски хмыкнул.Когда я предложил ему пробежки по утрам, он оживился и восторженно бросил:
  - Бежим!
  Густые брови его радостно подпрыгнули.
  - Если добежим до Шуриков, то выпьем по стаканчику!
  Эта слабость Жоржа была особенной. Он избегал этой темы. Но туча приколов, исходящая от нас, была сродни дамоклова меча, и он с улыбкой уходил от подобной угрозы, стараясь озарить нас превосходным светом своих фраз, в которых видел силу и славу! Когда уличали его в нетрезвости с дурацкими вопросами, он хриплым голосом парировал: "А ты?! А ты?!" - Как выработанная защитная реакция, автоматически указывающая на подобную погрешимость оппонента. И, не дождавшись ответа,тут же: "А я - интеллигентный человек".

  Эти две крылатые фразы являлись на четвертой стадии опьянения (всего пять стадий я открыл в нем), когда его брови скакали от переносицы,где они соединялись
, придавая наигранную суровость лицу, вверх, в разлет, после чего вспыхивала улыбка. - Это так называемая стадия "метания", когда брови не могут определиться в выборе положения. Увидев Жоржа с опущенными бровями в четвертой стадии, я срочно взывал: "Жорж! Брови! Брови в разлет!" И брови немедленно взлетали, лицо озаряла понимающая улыбка.

  Последняя стадия - пятая - стадия "рычания" - зависящая от объема выпитого. На этой стадии брови безвозвратно падают вниз, соединяясь на переносице в несколько искаженном виде.

  Однажды, разыскивая Жоржа, я встретил возле гостиницы Виталия Власова с загадочной улыбкой. Он сообщил, что в его номере отдыхает Жорж, пребывающий на пятой стадии. Мне было интересно до конца познать эту уникальную стадию, и я решился на контакт с рычащим Жоржем.

  Захожу в номер, тишина. На кровати лежит утомленный Жорж. Прядь волос, обнажив плешь,разлеглась на подушке. Глаз, что ближе ко мне, покрытый кровеносной паутинкой, зловеще вращался. Я бодро, почти восторженно взываю:
  - Жорж!
  Как подстреленный конь, Жорж приподнимает голову и рычит: 
  - А ты? А ты?
  Тогда и я ему:
  - А ты? А ты?
  - А я интеллигентный человек, - несколько успокоившись, выговорил Жорж.
  После этой содержательной беседы я призвал:
  - На борьбу!
  Жорж пытается подняться.
  - Биться будем! - улыбаясь, выдал я и вышел из номера.
 
  В это время проживал я в гостинице "Ласточка" с коллегами по командировке. Дружили с администрацией, чувствовали себя в некоторой степени хозяевами.
               
  "Ласточка" была включена во всесоюзный туристический маршрут. Территориально расположена на окраине города, почти в лесу. В любое время привлекала своим местом расположения, уютными номерами. В те сказочные годы, то есть семидесятые прошлого века мы ощущали себя больше туристами, чем командировочными. Зимой в очаровательном лесу делали пробежки на лыжах. Летом загорали на озере. По субботам на небольших площадках играли в футбол - "дыр-дыр". Меня склонили к этой
увлекательной игре, где можно было закалять свою выносливость под лучами солнца.
Но и в холода мы поддерживали эту традицию.

  В гостинице "Ласточка" я встретил Новы год и свои 29 (12 февраля). Был знаком со многими интересными людьми. Певца из ресторана Геннадия я познакомил со своими ребятами из "Каскада". В его обществе я чувствовал себя как на сольном концерте артиста разговорного жанра. Он клал всех наповал необычными рассказами, разными приколами, приемами повествования, манерами. Блистал талант его и в преферансе,бильярде, шахматах. Я имел удовольствие однажды проиграть ему в бильярдной игре ("карамболь"). Играл он весело, с улыбкой, напевая какую-нибудь песенку. Он говорил, что главное в бильярде - стойка. Немало звучало его крылатых выражений. Например, когда в преферансе кому-нибудь удавалось вырваться вперед, то его рывок он сопровождал фразой: "Широко шагаешь, жопенку порвешь...". Он во всем настоящий игрок. Но в личной жизни не все складывалось гладко.

  Частенько мы посещали гостиничный ресторан. Каждый из нас, участвуя в кабацком веселье, имел свой неповторимый почерк расслабления. Виталий Власов любил подразнить хлопотных официанток: заказывал полбутылки водки или еще что-нибудь смешное. Любил брать графинчик и выбегать за дверь, якобы налить принесенный со стороны напиток, но наполнял его водой. И когда раздраженная официантка прибегала и хваталась за графин, мы, как дети, заливались смехом.

  Один из нас имел весьма интеллигентный вид, в очках, но когда выпивал,любил громко выступить, дать волю своему бас-баритону. Я наградил его поэтическим псевдонимом - Маяковский.

  Маяковский в своей излюбленной манере в кабацком угаре ударял кулаком по столу, вставал и во всеуслышание орал: "Товарищи! Если я пришел в кабак, то непременно должен стоять на ушах!". И товарищи понимали его.

  Я с большим интересом наблюдал со стороны за подвигами джентльменов, боровшихся за своих красоток, включая все рычаги своего обаяния и прыти. Одним везло, другим - не очень. И когда на следующий день велись оживленные разговоры и воспоминания о прошедшем кабацком сражении, я подводил черту и расставлял всех по местам кабацкой славы, приводя конкретные моменты поведения каждого, и, разумеется, под юмористическим соусом. Многие были согласны с моей "копией", но Маяковскому не очень по душе были его "перлы" из моих уст. Трезвый Маяковский производит впечатление весьма кроткого и молчаливого. Одной официантке он пришелся по вкусу. В любое время дня и ночи она могла приехать в "Ласточку" на такси и затолкать в машину несчастного, а после умчаться в "веселые фантомные палисады"!

  Повеселила нас вечерняя картина ненавязчивым сюжетом: очередной раз Маяковского хотела заграбастать жрица любви, но он не хотел садиться в машину, называя смешные причины. Но неуемная пассия была непреклонна: волевым движением открыла дверцу такси и рявкнула: "В машину!". И тут же начала заталкивать свою жертву, чтобы не вырвался, не ушел от ответственности. Помнится одна фраза из фильма моей юности "Грек Зорба": "Самый непростительный грех мужчины - когда женщина зовет его в ложе, а он - отказывает". Любовь - штука серьезная!

  Атака местных "амазонок" на наших бойцов имела большую силу. Приходилось "отстреливаться", применяя незаурядную смекалку. И автору сих строк доводилось нести немалые "потери в боях".


                5

  "Чистые пруды" - сказочная точка, включенная во всесоюзный туристический маршрут. Мы - четверо смельчаков осмелились покинуть на пару дней "Ласточку" и заглянуть в этот таинственный  русский уголок, в котором величественно блещущее своими водами водохранилище поражало размерами.

  "Дом рыбака" - избушка из резного дерева, стоявшая на берегу, как маленькая гостиница, готова была принять летом туриста. Мы пребывали во власти необъятной глухомани, бесконечной зелени и водохранилища, противоположный берег которого едва просматривался в полуденной дымке.

  Сразу же мною овладела мысль переплыть на другой берег. Но мы увлеклись волейболом. Настроение отличное, близился вечер и нужно было уезжать автобусом обратно в Пензу. Перед отъездом - застолье в разгаре, ребята "в ударе", и деньги закончились. Наш столик обслуживала пышногрудая блондинка - официантка, вступающая с удовольствием с нами в контакт и нормально реагирующая на наш, несколько вызывающий юмор.

  И кому-то из наших ребят взбрело в голову попросить бутылку водки еще, но бесплатно. Это звучало как юмор, но белокурая бестия - не из робкого десятка и быстро оценила ситуацию.
  - Я выставлю и две, если он останется, - отчеканила она и жестом полководца указала на меня.
  Лица ребят покрылись ликующим румянцем, и чуть ли не хором воскликнули:
  - Согласны!
  Мне показалось это неожиданным, и я пытался сохранить улыбку.
  - А у меня вы спросили? - сказав это, я почувствовал, что эта идея начала распространяться и на меня. - Так дешево меня оцениваете?! Ящик! Ящик коньяка!

  Вышло так, что в этом юморе оказалась доля юмора, а все остальное - большая реальная действительность. Под убаюкивающее "ну что тебе жалко?" я сдался. Условие осталось прежним - две бутылки водки.

  И теплилась в душе моей идея ступить на другой берег водоема-гиганта. События разворачивались стремительно. Ребята покинули сказочное раздолье. Меня подхватила лихая компания официанток, среди которых был всего один мужичок - добродушный верзила, муж официантки. Я быстро нашел с ним контакт. Имя его - Борис.

  Когда начало темнеть, я рвался в заплыв, но меня не пустили, указывая на мою неспортивную форму. Да еще появились семеро  каких-то армян, и возникли проблемы разборочного характера. Угрожали визитеры кинжалами, сделанными по заказу. Драки не удалось им спровоцировать, уехали за главным представителем так называемой "диаспоры".

  Привезли "главного" к четырем утра, не дав нам спать. Заходит "главный" и спрашивает:
  - Эй, мужики есть?
  Поднимаюсь. успевший восстановить спортивную форму, и сонным голосом сообщаю:
  - Есть!
  Несколько вызывающий мой вид понравился "главному"
  - Будем знакомы! - с улыбкой произнес он и протянул мне руку. Я подал свою руку и назвал имя.

  "Главный" вытащил бутылку водки и два огурца. Налил мне и себе немного. Я благодарно взглянул на блестящие глаза армянина и выпил, закусив хрустящим огурцом. Налил мне еще и еще, опустошив бутылку. Поблагодарив, я прилег. А "главный"  пошел со своими к Боре выяснять какой-то вопрос. Когда послышался рычащий голос Бориса, я вскочил и побежал к месту, где он спал. Кто-то назвал Борю обидчиком.

  - Ребята! Никто никого не обижал! - провозгласил я неожиданно, приводя в замешательство в первую очередь "главного". Он изумленно глядел на меня, не понимая, почему я, недавно выпивший почти бутылку водки, не сплю, и довольно трезво оцениваю случившийся инцидент. Этот момент примирительно подействовал на исход разборок.

  "Главный" подал знак оставить "виновника". Заработали двигатели "Жигулей" и "ковбои" с лицами кавказской национальности удалились.

  За мою примиренческую политику белокурая бестия наградила меня стаканом коньяку и яичницей с колбасой, после чего я был полон сил для преодоления водной дали. Перед заплывом бестия стала "лесной колдуньей". Она не хотела отпускать меня одного и, несмотря на мои уговоры, присоединилась ко мне в этом беспрецедентном марафоне.

  Намотав полотенце на голову, я вошел в объятья дикой водной глади. Было ощущение, что подобная смелость в угоду водному гиганту.

  Периодически ложась на спину, я отдыхал, переговаривался с "лесной колдуньей" или просто смотрел в небо, восхищаясь его чистотой. Поразительно, что не было ни малейшего чувства страха, а "водные крылья" уверенности приближали манящий берег, и довольно отчетливо вырисовывался подозрительный дым неподалеку от роскошного стога сена.

  Наконец мы ступили на берег. "Лесная колдунья", показав себя выносливой пловчихой, сохранила энергию и на тушение пожара, набиравшего силу.

  Два часа мы сражались с огненным монстром, не давая огню приблизиться к стогу сена, каких там было множество. Немного устали, но победили! Стога нам были благодарны! С чувством исполненного долга я возвратился в Пензу.

  В конце лета 1977 года заканчивалась моя командировка, и я знал, что навсегда уеду на Украину, что навсегда останутся в памяти эти боевые годы.    

               
      
                О, эти чистые пруды!-
                В лазури тайный уголок.
                И в нем развеян был, как дым,
                Моей энергии поток!

                Мне б зелень лета целовать,
                Разлиться в водной синей глади,
                Степь золотистую примять,
                Стогов ухоженные пряди!

                А берег дальний призывал
                Разрезать грудью водь лихую,
                И нерв проверить на накал,
                Проплыть лошадкой в водной сбруе.

                С лесной колдуньей марафон!
                Восторг воображенье клинил,
                Взывал разящий сердца стон,
                Спеша в объятья водной сини.

                Пришла желанная пора:
                Два сердца - странники пучины.
                А берег будто умирал,
                Дым источая, тлел лучиной!..

                Лизал подножия стогам
                Язык огня, покос сжирая.
                И я крушил огню рога,
                Ступив как воин в дикость края.

                Мой нрав размашист и игрив,
                Какой-то тряпкой и ветвями
                Хребет огню я молотил
                И добивал его упрямей.

                Движенью зла я путь отсек
                И обрубил концы стихии.
                Ручьями зной с небес истек,
                И обожженный, словно в схиме,

                Воспрянул берег янтарем,
                Пил сок гранатовый заката.
                И черногривым встал конем,
                Блеснул подковою-агатом

                Стогов охранница луна -
                Над степью ломтик спелой дыни.
                В победу лепта внесена
                Лесной колдуньей - господыней.


                Пензенская область