Пролог

«Велика битва между Светом и тьмой, вековечна и всё же вечно нова.
Однако, знай, что в далеком грядущем, Свет станет Всем, и тьма падёт».
Изумрудные скрижали Тота Атланта. 12 скрижаль.



Пролог


Сколько раз она видела этот сон? Он повторяется, как отрывок из фильма.
Она понимает, что все происходящее – реально, это либо уже случилось, либо случится непременно.
Как знает и то, что он – не человек. Лишь облик. Высокий молодой мужчина, темноволосый... Боже, что за сила в нем!
Все та же картина: он склоняется над этой несчастной девушкой. Ее предсмертный крик невыносим.
И все же она могла бы сопротивляться! Почему она ничего не делает, не предпринимает попытки?
Огонь жизни тает на глазах, испаряется...
От вида этого извивающегося в муках тела, все содрогается в ней, сжимается, рвется. Кажется, что это она, она и есть та несчастная – лежит на холодной земле и с ужасом, исказившим лицо, смотрит ему в глаза.
Но его не остановить.
Ах, сколько жизни в его жертве! Энергия струится потоками, яркими, как вспышки, и, медленно кружась, нисходит из нее, как солнечный свет. Какая красота!
Крепкие руки держат ее за плечи, она беспомощно вздрагивает. Рот судорожно открывается, словно она отчаянно пытается дышать. А в это время от ее глаз, шеи и груди исходят лучи жизни. И поглощаются его лицом, шеей и грудью. Он впитывает ее в себя, опустошая девушку, как сосуд.
Потоки проникают в него, похожие на разливающийся густой смог, в котором так отчетливо вспыхивают огоньки искр, такие же, как звезды в небе. Он наполняется ими до краев. В нем так много этих вибрирующих ручьев жизни, что им просто негде вмещаться. И все же он пьет ее, пьет безжалостно и неотвратимо, до самого последнего глотка.
Хотелось броситься на него, помешать, откинуть прочь от этой рыжеволосой красавицы, безвольно гибнущей в руках палача! Но все что было подвластно – только наблюдать, сжимаясь от ужаса.
Зачем она все это видит?
Глаза жертвы мутнеют, становятся неподвижными, подергиваются пустотой.
Последний ручеек жизни, совсем тоненький, наконец, покидает ее.
Все теперь в нем.
Он начинает сиять, как огромная лампа, контуры его тела растекаются.
Первое время он все еще походит на человека, но потом все преображается в нем, кожа словно нагревается, становится пурпурной, затем светло-розовой, и в конце концов темнеет и наполняется алым, будто кровью. Одежда полностью сливается с кожей, становится однородной с ней. Теперь он похож на полупрозрачное огненное существо, размеры которого стремительно увеличиваются. То, что он вобрал в себя только что – смешивается, перетекает в нем, как дым, пущенный в бутыль из цветного стекла.
Может показаться, что все происходит медленно, словно включен режим слоу-мо. Ни одна деталь, даже самая мелкая, не ускользает. Но все оттого, что она уже знает все наперед, по миллисекунде.
Видит эту безмолвную борьбу, выражение лица жертвы, то, как пульсирует и наполняется он, вытягивая из нее жизнь. Его спина выпрямляется, он разводит руки в стороны, запрокидывает голову в экстазе, и продолжает расти...
На этом сон обрывается. Всегда на одном и том же месте.
Оставляя ее в жутком недоумении.


* * *

Ей только хотелось покоя, хоть ненадолго.
Она так молила о нем, и всякий раз, закрывая глаза, надеялась, что в этот раз ей повезет, и не случится ничего такого, от чего придется вскакивать в полутьме, задыхаясь от невыносимого ужаса и терзающей душу боли.
Но всякие надежды оставались бессильны...

Она прочла много книг, пытаясь найти ответы.
Были такие из них, в которых суть казалась близка и ощутима, словно оставалось только протянуть руку, проникнуть за тонкую ширму – и все откроется, как ясный день.
Но суть нащупывалась скорее интуитивно, вскользь, как будто авторы этих книг, проделав длинный путь, приблизились к озеру – и мерцание на его поверхности приняли за великое открытие. Но так и не зачерпнули из этого озера, не испили, не разглядели ни его дна, ни размеров.
По всему выходило, что озеро нужно было еще и переплыть, и возможно только там, на другом берегу, находилось то, что она искала.
Некоторые учения утверждали, что самое главное во снах – не терять контроль. Понимать, что это всего лишь одно из тех измерений, где проектируется смысловая галлюцинация, игра символов. И вариантов бесчисленное множество. Все что нужно – наблюдать, лишь изредка подыгрывая, пускать рябь по полотну проекции.
Но она никогда не сомневалась, что находится во сне, и отделяла каждую грань реальности. Ей не нужно было учиться тому, чтобы «помнить об этом».
Но о чем речь, они лишь вторят друг другу. Она не может отменить сон. События, что разыгрываются у нее перед глазами, или в которых она якобы принимает участие, несут такой огромный поток информации, что она просто не в силах его остановить. Это все равно что пытаться остановить поезд.
«Выключив» это спонтанное вещание, она не узнает, что стоит за ним. Но именно это имеет значение!
В ее печальной практике были даже эксперименты с наркотиками. Все только усугубляло проблему. Вместо ожидаемого забытья, ее сознание пускалось во все тяжкие, добираясь к таким рубежам, за которыми начинался калейдоскоп безумия.
Сотни единовременных проекций, словно выпущенных из клетки монстров, могли превратить ее сознание в ошметки. Это все равно что какофония звуков, всевозможных изображений и тысячи их вариантов, пущенные в эфир на одной волне.
Таким образом к ней пришло понимание, что «видение» связано отнюдь не с мозгом, или с сознанием. Напротив, выключая ум, ясную способность мыслить, она как будто снимает последнюю заслонку с «ящика Пандоры». Столь же хлипкую, как кусочек ваты, воткнутый в дыру разваливающегося судна, которое при первом же шторме пойдет ко дну.
Чем тоньше становилось ее сознание, тем беспощаднее лилась информация.
Информация, обезобразившая все, что можно было назвать жизнью.


Просто быть такой, как все!
Не прятать глаза за темными линзами очков, не носить перчатки, в которых она выглядит, как настоящий фрик.
Да и это спасало лишь отчасти. С каждым годом становилось все труднее.
О том, как ей доведется жить дальше, она старалась не думать.
Видит Бог, ее постигла странная, не имеющая объяснения участь. Словно она мутант. Словно кусочек за кусочком, полоска за полоской, с нее облазит кожа. Она становится все более обнаженной и уязвимой. И никакие перчатки в скором времени уже не помогут. Они и сейчас слабо справлялись со своей ролью. Сквозь ткань она все равно чувствует. Каждое случайное прикосновение к предмету или человеку являло быстро сменяющиеся образы и видения...
Облачись она в специальный скафандр, как у астронавта, вряд ли это ее спасет.
Все утратило смысл. Что толку думать о своем мучительном, скорее всего трагичном будущем?
Она не понимала, что с ней происходит, и почему вообще именно с ней, но прожить нормальную жизнь больше не надеялась.
Пускай все течет своим чередом.
До полного своего завершения...

***

Она не сразу поняла, что с ней что-то не так.
Хотя себя саму помнит только с пяти лет.
Что было до этого, как ни пыталась она выяснить у родных, так ничего и не узнала.
Судя по всему, ее жизнь ничем не отличалась от жизни самого обычного ребенка. Она не ходила в садик – это все, что известно. А потом пошла. И вот тут-то ее история и начинается!
Улыбчивое лицо воспитательницы, большой зал с маленькими столиками, девчонки и мальчишки, с интересом глядящие на нее. Много забавных игр и развлечений. Воспитательница усаживала ее на руки, пока читала им цветные книжки.
Это были самые невероятные, самые чудесные годы ее жизни!
Нормальные годы!
Ах, это счастливое детское лицо на фотографиях. Как сверкают от счастья глаза! От нее исходит свет, будто она стоит в прожекторе! Глаза хоть и смеются, но они совершенно не детские.
Могла ли она подумать, что эти по-настоящему радостные, необыкновенного цвета глаза (фиалковые!) доведется скрывать от всего мира за толстыми непроглядными линзами?
У нее были танцы: спортивные, народные, балет. Она пела в детском хоре. Посещала все какие есть творческие кружки. В начальных классах обожала оставаться на продленке, не представляя даже, как можно лишить себя общества друзей хоть на минуту. Она была любимицей класса, к ней тянулись как оболтусы, так и зубрилы. Учителя всегда и во всем ставили ее в пример. Но, что удивительно, никто не шипел на нее из-за этого. Напротив, воевали и соперничали разве что друг с другом.
Она постоянно находилась в центре внимания, часто в гостях, и чья-то мама угощала ее сладкими кушаньями, всегда изысканными, словно принимала в доме настоящую принцессу.

Разве можно мечтать о лучшей жизни? Разве лучшая существует?
Ее все любили только потому, что она есть.
Необъяснимо, но даже злая соседская собака никогда не гавкнула на нее, когда она проходила мимо. Собака – настоящая гроза двора. Ее боялись все – от мала до велика, и постоянно заводили спор с хозяевами.
Но когда шла она, собака даже лаять прекращала. Только молча провожала ее грустными глазами и тихо поскуливала.

Дома всегда царил праздник. Папа с мамой, как влюбленные молодожены мурлыкали друг с другом, целовались, ничуть не стесняясь ее присутствия. Мама приносила пирожные, а папа готовил на кухне.
В фартуке, с деревянной плошкой, он пел и пританцовывал под звуки радио, жонглируя и кивая в такт музыки. Она, крошечная совсем, сидела за столом и аплодировала ему, как в концертном зале, выкрикивая «браво! браво!», и посылая воздушные поцелуи. А мама смотрела на них, чуть не плача от умиления. «Мои вы хорошие!» – приговаривала она, целуя их по очереди.
Еще папа любил читать ее школьные книжки. «Это точно для первоклашек?.. Дорогая! – звал он маму. – Только глянь, что теперь дети в школе учат... академики!» Затем гладил дочь по голове: «Ну давай, учись, будущий президент!»
Она действительно училась хорошо. Все давалось просто, словно каждый предмет, каждую новую тему она знала наперед. Письмо, арифметика. Языки. Вообще все! Рисование. Музыка.
О, особенно музыка!
Она могла производить мелодии на чем угодно: стучать, скрипеть, звякать и свистеть.  Всегда подпевая звонким голосом, от чего окружающие замирали.
Во втором классе родители отдали ее в музыкальную школу, и возникла целая дилемма – ей подчинялся любой инструмент, абсолютно любой! Ловкие пальчики перебирали струны, бегали по клавишам, зажимали отверстия флейты. Что за чудо! Несомненно, растет вундеркинд.
Настоящий бриллиант, а не ребенок, повторяли учителя наперебой.
«Золотая девочка!» – без малейшей кривизны отзывались знакомые.
«Наше богатство!» – с трепетом произносили родители.



"Истоки". Часть 1. Глава 1 : [url=http://www.proza.ru/2018/12/21/2002]