Взаймы

                Из-за красоты поп повесился.
                П. Рогожин



А я лечу, лечу – прожигаю кожные покровы телесного неба. Что было, то было, – каюсь, грешен. Так ведь не упадёшь – не узнаешь, что упал... Адам-то... а?
Ева, Ева...
Внешность, вот говорят она такая и сякая, а я скажу, что внешность не имеет вообще значения никакого. А тем более когда выбора нет. Есть какая-то заранее неизвестная точка, и ты не должен в этой точке оказаться, вот и вся математика. Вот есть, я слышал, японский театр, там как эти господа актёры японские ищут место на сцене, своему герою? А такое, говорят, нужно место, где его увидят глаза Господа Бога. А тогда уже и зритель увидит. Потому, всё через Него началось, и нет ничего, что не через Него началось. И закончится, значит, тоже.
Ева, Ева – ты в точности наводишь глаза на то место. Есть я там, нет меня, это не волнует тебя и таких же как ты. Вышел играть – играй. Не можешь – вот за воротами стоят, целая очередь желающих, они могут. Я, ваше высокое товарищество, всё по делу рассказываю. Это и есть дело. А как рубил, да пилил, да варил потом в малированной кострюле большой, то детали впоследствия.
Я говорю ей:
– Вот я полы подпахал и пыль вытер. А ты всё лежишь как барыня. Почему ты лежишь?
А она смеётся одними глазами:
– Нежное я зефирное создание, от меня – какая грязь, пыль? За собой убираешь, ну и молодец! Не зря в армии был, там научили тебя уборочке... А я вот ногти сделала, посмотри...
А у неё на руках – ногти что твой павлиний хвост веером, и все разного окраса. И даже, бывает, один ноготь, и тот начинается белым, а переходит вообще в ультраморин и сюперфлю. Такими, действительно, руками только зефир если нежно брать и в ротик. Даже невозможно представить себе такие на кухне или там в кострюле, например.
Я говорю тестю:
– Невозможное дело, Афанасий Петросович! Жена от рук отбилась – руками подпрекает!
Тесть оппонирует мне, зажавши цигарку в мундштук:
– Бог есть любовь! Больше любви, ещё больше! Любовь творит невозможное через Бога, а не через Бога, хоть ты тресни и лоб расшиби, ничего сделать нельзя. Вот я, начали нас эти обстреливать, снаряды лОжить справа и слева. Я: да неужто любовь слабее болванок хотя и крупного калибра? На-чи-наю любовь передавать всеми силами души, транслирую прямо туда, где у них батарея – за тем перелеском... И конечно, Бог где-то рядом и бок о бок мне помогает, усиливает слабый мой сигнал до степени приемлемой и убойной. И что ты думаешь, Сеня?
– Что?
– Стали они реже снаряды лОжить слева и справа, утишилась артподготовка. Которые совсем ушли с позиции, покинули ввиду непобедимой любви и нашего славянского упрямства. Вот так, Сеня, и ты поступай всегда. Эти руки даны нам на муки. Да разве там только руки!
– Знаю. Там ещё есть чего. Но речь не о том, Афанасий Петросович. Готовить не умеет.
Но он не слышит меня и сам всё талдычит про славянское всеединство да про праиндоевропейскую всеобщность какую-то. А я, признаться, не люблю славян. Вот и сам славянин – а не люблю...
Она говорит:
– Решила я тебе приготовить блю-до. Ты вот всё время меня попрекаешь, хотя я не для того за тебя выходила, что я не готовлю. Так вот, будет тебе блю-до!
– А я пока почитаю "Властелина колец" на языке оригинала.
– Ха-ха!
И пошла, сама отдельно, а задница отдельно. Я посмотрел... стоп, стоп, стоп... Перемотал на начало – опять запустил! И опять взад крутанул, опять пошла... Но только уже просит сквозь зубы:
– Дай ты мне роздыху, малахай ты, я же не железная! Вот я тебе сготовлю... блю-до... а потом, может, и небо в алмазах увидишь.
Сижу, переживаю. А между тем, с кухни доносятся странные звуки. Им нет аналогов в неизвестных мне языках. Что такое? Сижу, переживаю. Она кричит:
– Иди!
– Ты чего это?! Ты совсем что ли?!
– Ха-ха! Извини, забыла.
И сверху ещё – блю-у-у... так, извините за выражение, всё и покрыла этим самым. Вот тебе, муж, вместо груш.
Ева, Ева... Как рубил, как пилил, как потом варил в малированной большой кострюле – это всё есть в деле, всё я рассказывал на предварительном доследствии. Было. Как потом тестю повёз руку, левую, и лопатку – тоже было. Как схватили, вязали меня, потомственного трижды кавалера ордена Нумена и Пол-у-месяца, это не поворачивается язык объяснять невежеству и предвзятости в зале.
Но вот что хочу сказать напоследок. Есть люди, живут как взаймы. Хапнут жизни – и живут. Пока те хватились, кому положено, пока подняли хай... глядь, а он уже дал дуба не прославлен... по закону неопределённого Гейзенберга.
А есть другие, вот как я. Ваше высокотоварищество, госпожа судья! И вы, высокие и низкие граждане присяжные и так. Разрешите выполнить своё последнее желание. Да и не разрешайте, чихать я хотел на ваше купленно-проданное провосудие. Прощайте,  товарищи! До встречи там, наверху, где мы не узнаем друг друга в газетах.
"И с этими словами сильно оттолкнулся ногами и подпрыгнул так высоко, что головой достал протолок и разбил то и другое, оставив пятно серое и розовое на протолке. А сам упал и не подавая признаков жизни умер." (Из протокола)
Судья, слышу, шипит из-под мантии:
– Секретарь, подойдите удостоверить факт.
Она девка ещё молодая, боится, фыркает ноздрями:
– Нет-нет... кто-нибудь другой!
Один вызвался из публики:
– А я давайте.
– Ну, вы давайте.
– Ну, точно: умер и насовсем. Как есть мёртвое тело без признаков, – говорит этот доброволец. – Так и пишите: сделал себе хорокири!
Так они и записали. Что? Когда я это читал!
Но это потом и немного позже. А пока я лечу себе, лечу, прожигая кожные покровы телесного неба, и радуюсь.
Сразу бы.
А то развели тряхомудию.


11 декабря 2018 г.