Случай в Поганке, или Великая сила слова

                Начало 80-х годов ХХ века.

   Закончить служебные дела в субботу лишь к вечеру – для нашей хлопотной работы дело обычное. А сегодняшняя суббота, между прочим, вовсе не обычная: сегодня мы, четыре офицера Новосибирского военно-политического училища, идем на день рождения нашего комбата! И вот вечером, не успев даже забежать домой, чтобы переодеться в «гражданку», мы собираемся в условленном месте и пешим порядком следуем к месту празднования.
Цель нашего пути – как огонек постоялого двора для усталого путника: мы хорошо его видим, но приближается он издевательски медленно. Наш внутренний метроном, ускоряемый предвкушением праздника, стучит все ощутимее.

         Видимо, чтобы не смущать научное сообщество и не пробуждать излишнее любопытство, все три ресторана в Новосибирском Академгородке не носили вообще никакого названия! А различали их исключительно по «ведомственной» принадлежности: ресторан Дома ученых, ресторан гостиницы «Золотая долина» и ресторан торгового центра. Вот так, никакой лирики и лишних эмоций. В те времена знали силу слова – и в то же время небезосновательно боялись этой силы! В «Приключениях капитана Врунгеля», популярной детской книге со множеством взрослых намеков, с уст главного героя сорвалась крылатая фраза-предостережение: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». Мало кто помнит, что книга эта вышла в 1937 году – а в этот год было не до шуток!
     Впрочем, интуитивно следуя принципу разумной достаточности, известному узкому кругу интеллектуалов как «бритва Оккама», вместо длинного казенного названия народ окрестил круглое строение ресторана торгового центра «Поганкой». Народное название выражало народную же демонстративную неприязнь – вовсе не к самому заведению, да и не к процессу, который в нем происходил, но больше к тем, кто мог себе позволить и сумел туда попасть. Заведение это по количеству «обмытых» дипломов, кандидатских и докторских диссертаций, наград и премий всегда было на уровне передовых мировых стандартов. А если собрать все салфетки, которые здесь были исписаны мудреными формулами – получится собрание научных трудов, которое потянуло бы на дюжину томов и пару-тройку Нобелевских премий.
Так вот, именно «Поганка» и была целью нашего похода. Круглое строение с большими светящимися витринными окнами, чуть возвышающееся над серым зданием торгового центра, напоминает НЛО, внезапно приземлившееся и беспардонно нарушившее размеренный ритм жизни обитателей сибирского научного центра – секретных физиков и рефлексирующих лириков.
Мы идем по улице Ильича – «академгородковскому Арбату», мимо диковинных деревьев с золотистой корой, по графитному ковру мокрого асфальта, расшитому еще редкими желто-багряными листьями. Мы почти у цели, и легкий осенний ветер уже доносит до нас со сцены ресторана партию бас-гитары, заставляющую сердце биться в такт ритмичной музыке.

* * *

   Возле лестницы, ведущей наверх, ко входу в ресторан, толпа жаждущих социальной справедливости людей нехотя, с недовольно-подозрительными лицами, расступается перед нами. Словно четыре космонавта, без суеты, мы поднимаемся по довольно крутой лестнице на борт «летающей тарелки» и погружаемся в коктейль из «неземных» запахов, музыки и беспечного гомона счастливчиков, у которых жизнь на сегодняшний вечер удалась.
   Расположившись за столиком у окна, мы мгновенно включаемся в празднование и произносим тост за виновника сегодняшнего торжества – нашего командира. Он благодарит нас и не без удовольствия надевает на запястье левой руки наш подарок – часы производства Чистопольского завода с символическим названием «Командирские».
   Подарок такой же, как в прошлом году. И в позапрошлом. И в позапозапрошлом тоже! Стороннему наблюдателю, конечно же, такое постоянство покажется странным… Все дело в том, что комбат с курсантских времен захвачен страстью стрельбы по часам. Суть этого состязания, отраженного в русской классической литературе, состояла в следующем: участники вешали на мишени свои хронометры и с условленного расстояния производили по несколько одиночных выстрелов, стремясь метко поразить часы друг друга. Стоит ли говорить, сколько раз идол офицерского бретерства получал свое жертвоприношение в виде груды осколков и шестеренок?! И хотя наш комбат был мастером огневой подготовки и эти дуэли обычно выигрывал, за год обязательно находился более искусный или более удачливый стрелок. Поэтому вопрос о выборе подарка нашему азартному командиру даже не обсуждался.
А тосты в честь именинника все звучат и звучат… Это было то время, когда еще никому не пришла в голову мысль выпускать открытки с напечатанными на них готовыми (и поэтому удивительно однотипными) стихотворениями. Не было и интернета, откуда можно было скачать такие же стихи. В те времена высоко ценились изящные тосты «ручной работы», интеллектуальные и интеллигентные. Непревзойденным мастером этого жанра считается мой друг Володя Вершинин, который сейчас и берет слово. Да, именно берет, берет слово бережно, овладевает им, неизменно вызывая интерес окружающих! Говорит красиво, убедительно, без суеты, с чувством собственного достоинства и почтением к имениннику. Несколько раз его речь прерывается смехом и аплодисментами. В умело расставленных паузах по наступившей в зале тишине становится очевидным, что его речь слушают и за соседними столиками, а, казалось бы, случайные взгляды представительниц прекрасного пола исполнены заинтересованности, замешанной на крутом растворе женского любопытства.
И в это же время до нашего слуха из-за соседнего столика доносится весьма оскорбительная реплика в адрес людей в погонах! Ее слышат все. Безусловно, эта реплика рождена ревностью и предназначена для девушек, судя по всему, чересчур внимательно вслушивающихся в тост нашего товарища…
На секунду Володя умолкает, а затем резко поворачивается в сторону соседнего столика, где компания молодых людей празднует день рождения весьма симпатичной молодой особы.
– Сударыня! Вы бывали когда-нибудь в Санкт-Петербурге? – громким, хорошо поставленным баритоном обращается к незнакомой имениннице Володя.
За столами воцарилась тишина. Мы понимаем, что Вершинин решил слегка проучить своего молодого визави, избрав своеобразную форму словесной дуэли. Во-первых, сам факт обращения к девушке, находящейся в другой компании, обычно расценивался как дерзость. Во-вторых, ошеломляющее обращение «сударыня», красивое русское слово, почти запрещенное пролетарской лингвистикой, мог произнести только уверенный в себе человек. А в-третьих, для людей, в сознание и кровь которых намертво въелось совсем другое название города, Санкт-Петербург вызывал романтические аллюзии, которых так не хватало в будничной жизни. Всего одной фразой Володя, подобно искусному игроку в бильярд, попадает в несколько луз одновременно.
– Нет… не бывала… еще, – почти шепотом отвечает именинница.
– Когда будете в этом замечательном городе, обязательно посетите Эрмитаж, – осознав, что прочно завладел вниманием, напористо продолжал наш мастер словесных интервенций. – Войдите в парадный подъезд со стороны Невы и поднимитесь по беломраморной лестнице, мимо золоченой скульптуры Немезиды. Повернув направо, вы попадете в зал западноевропейской живописи, где экспонируется, пожалуй, мой самый любимый художник… Франсуа Жан-Батист Грез! – нараспев произносит Володя.
Хотя мой друг слегка и привирает в деталях (даже имя французского художника он изрядно приукрасил), но делает он это виртуозно. Из курса риторики мы знаем, что желающий донести свои мысли до собеседника обязан преодолеть два серьезных барьера: во-первых, барьер внимания, а во-вторых, барьер понимания. Повисшая тишина свидетельствует о том, что барьер внимания преодолен мастерски.
– Этот художник, – продолжал Володя, – знаменит тем, что за свою жизнь написал более двух тысяч женских портретов, причем один лучше другого. – Вершинин выдержал длительную паузу, глядя прямо в глаза миловидной имениннице. – Так вот, Франсуа Жан-Батист Грез, живи он в наше время, непременно написал бы ваш прелестный лик. Я абсолютно уверен, что этот портрет стал бы главным шедевром его творчества!
Пригубив вино из бокала и учтиво, но очень сдержано поклонившись, Володя садится в свое кресло…
Постепенно, отойдя от культурного шока, наши соседи начинают что-то оживленно обсуждать. Причем женская партия этого обсуждения наполнена мажорными аккордами восхищения, а в мужских голосах явно проступают нотки недовольства и раздражения…

* * *

Тем временем градус веселья неуклонно повышался, музыканты играли почти без пауз, а разогретая публика с удовольствием самовыражалась в хореографических этюдах.
– А сейчас – белый танец, – объявил голос с примесью электронного эха. – Дамы приглашают кавалеров!
В напряженной тишине раздаются гитарные арпеджио, и вот уже первые «кавалеры-избранники», скинув маски напускного равнодушия, ведут пригласивших их девушек в центр зала.
Мы увлечены разговором и не сразу замечаем возникшую у нашего столика симпатичную молодую особу. Разумеется, это именинница из-за соседнего столика: как-то неестественно глядя в сторону, она подходит к Володе и, изрядно покраснев, что-то тихо говорит ему.
Учтиво поклонившись, мой друг берет ее под руку, и через мгновение пара вливается в круг танцующих.
Сакральный смысл танца состоит не только в том, чтобы продемонстрировать умение владеть своим телом – но в первую очередь продемонстрировать свое тело! Тонкая талия, ноги, которые нет причины скрывать, прямые каштановые волосы обрамляют красивое лицо, которому так идет румянец смущения. Наш приятель обладает далеко не богатырским телосложением, и спутница на высоких каблучках почти на полголовы выше его. Невооруженным глазом видно, что это его не смущает, а наоборот, способствует повышению его самооценки! Сканер его прищуренных глаз пробегает по залу, считывая восторженные взгляды публики.
Краем глаза я замечаю, как спутник танцующей с Володей именинницы за соседним столом спешно наливает почти полный фужер водки и с каким-то остервенением выпивает его залпом…
Отзвенела мелодия романтичной песни, Володя и пригласившая его дама вернулись за свои столики. Но танцплощадка по-прежнему полна людей, медленный танец сменяется зажигательными ритмами, и, отринув нерешительность повседневности, со всей возможной страстью танцующая публика отдается сидящей глубоко в душе каждого человека жажде самовыражения. Волчок веселья раскручивается все быстрее, смешивая все цвета и краски в цилиндрическом помещении «Поганки» в единое, манящее и завораживающее, вихревое облако.
Мы вновь увлечены беседой, но вдруг кто-то берет Володю сзади за плечо. Он, нарочито удивленно вскинув брови, поворачивается в полной уверенности, что прекрасная именинница вновь приглашает его на танец… Но вместо юной почитательницы его красноречия перед ним – изрядно выпивший здоровый парень. Я узнаю в нем спутника именинницы, попутно понимая, что уязвленное мужское самолюбие и алкоголь – смесь чрезвычайно взрывоопасная. За спиной парня возникают его приятели. Не медля ни секунды, встаем и мы, подходя к нашему другу в предбоевых порядках.
Напряжение достигает апогея, но активных действий нет – еще пока не возник тот пресловутый «казус белли», повод к битве. Попросту говоря, есть две вязанки сухих дров, пропитанных винными парами – не хватает спички. «Партия войны» в лице нашего комбата выражает решимость немедленно начать «боевые действия» и проучить молодых наглецов.
Вдруг Володя оборачивается и, решительно вскинув ладонь, просит нас вернуться назад. Очень медленно, чтобы наше организованное отступление никто не принял за бегство, мы возвращаемся за наш столик и еще какое-то время напряженно вглядываемся в две разновысокие фигуры. Но сейчас они почему-то больше напоминают двух беседующих приятелей…
После очередного тоста, обернувшись, мы неожиданно не обнаруживаем наших «собеседников». В недоумении вскакиваем с мест и… видим их сидящими за одним столиком, на котором невесть откуда появилась бутылка коньяка! Володя что-то говорит, глядя в глаза собеседнику, – тот внимательно слушает и довольно часто кивает головой…
Напряжение постепенно улетучивается и сменяется блаженным «довоенным» умиротворением. Мы продолжаем беседовать, чествуем виновника торжества, шутим. Комбат приглашает на танец временно оставшуюся без внимания именинницу и гордо кружит ее в вальсе. Из всего ресторана вальсирующих пар всего три, и наш комбат бережно держит свою потрясающе молодую партнершу за тонкую талию и сияет, словно его новенькие часы. Отдаваясь движениям, усвоенным много лет назад на уроках танцев в суворовском училище, он озарен счастьем человека, который вспомнил что-то очень-очень нужное и важное!
Время летит быстро, временное перемирие с нашими молодыми соседями превратилось в «прочный мир», музыканты уже пятый раз объявляют прощальную песню, с кухни доносится звон собираемой посуды… Я бросаю взгляд в сторону столика, где сидят два несостоявшихся дуэлянта, и наблюдаю до глубины души поразившую меня картину. Володя, чуть наклонив голову в сторону своего визави, что-то говорит, а тот внимательно его слушает и… рыдает в три ручья! Размазывая здоровенными кулаками слезы по лицу, он преданно смотрит на своего «гуру», непрестанно кивает головой и плачет, плачет.… Двадцать последующих минут ничего не меняют в этой удивительной мизансцене, разве что слез становится чуть больше.

* * *

Приятный вечер подошел к концу, и мы рассчитываемся с официанткой за наш банкет. Обе стороны расчета довольны: мы – потому что хватило наших ресурсов, официантка – потому что наших ресурсов хватило и на ее чаевые.
Направляемся к выходу и приглашаем Володю последовать за нами. Его «подопечный» следует за ним до самых дверей, заискивающе заглядывает в глаза нашему товарищу, что-то тихо и торопливо говорит и еще долго машет рукой с крыльца вслед нашей удаляющейся компании.
У нас замечательное настроение, во многом благодаря Вершинину. Мы не говорим это вслух, но каждый понимает: именно его удивительный дар предотвратил глупую ресторанную драку и отвел нависший над нами дамоклов меч парткома и суда офицерской чести.
Мы с Володей прощаемся с нашими друзьями и продолжаем путь по ночному Академгородку вдвоем. Разумеется, меня душит любопытство, и я, выдержав паузу, спрашиваю:
– Что ты сказал ему?
В ответ он загадочно улыбается и какое-то время молчит.
– Ты слышал что-нибудь о теории рефлексивного управления? – наконец произносит Вершинин.
– Не доводилось, – неуверенно говорю я. – Кто автор?
– Владимир Лефевр.
– Француз?
– Русский. Профессор Ленинградского университета… был. Сейчас в Америке. Он разработал основы рефлексивного управления. Суть его – в передаче одним индивидом другому такой информации, которая послужит основанием для принятия решения, заложенного передающей стороной. Троянский конь лингвистики! Мне как-то довелось быть слушателем на курсах по спецпропаганде при политуправлении Сухопутных войск. Это было еще до того, как Лефевр уехал в Америку. Теперь его работы под запретом. Нет пророка в своем отечестве! – вздохнув, сказал Володя. – Скольких конфликтов удалось бы избежать, сколько жизней можно было бы сохранить, если бы мы знали истинную ценность слова! К сожалению, мы зачастую по-варварски относимся к бесценному дару – нашему языку…
Я изумленно смотрю на своего друга, являющегося мне с неожиданной стороны.
– Слова девальвируют, утрачивают свою первородную силу, – увлеченно и беспокойно продолжает Володя. – Вот почему, скажи, на слова накидывают идеологическую узду? «Честное пионерское», «честное партийное»… Выходит, другие слова не честны?
Ты не задумывался над тем, куда исчезают слова изреченные, но которых никто не слышал или никто не запомнил? Куда пропадают слова, написанные на сгоревшей бумаге? Я уверен, что они не исчезают безвозвратно. Бумага – лишь телесная оболочка, а слова – душа, смысл, истина… Слова вплетаются в ткань мироздания, с каждым словом меняется мир. Слово подобно сосуду – человек наполняет его, наполняет смыслом.
Я уверен, как у радиоактивных материалов, у слов есть критическая масса. Огромная масса никчемных, пустых, необдуманных слов может рвануть так, что не выдержит ни одна, даже самая крепкая социальная система!
А русский язык – язык особенный! Поскольку в нем нет жестких конструкций, предложений и фраз – возможностей выразить саму мысль, ее нюансы в сотни, в тысячи раз больше! Наш язык мало знать, его надо чувствовать! Попробуй объяснить иностранцу, что часы могут идти, когда лежат и стоять, когда висят!
Великие умы всегда знали, что в языке – дух, основа, сущность культуры любого народа. Культура без языка – дерево с гнилой сердцевиной. Уверен, что две столбовые фигуры русской культуры – пахарь и учитель словесности!..
…Дальше мы долго, молча, предаваясь размышлениям, шли по мокрым тротуарам городка. И хотя последние слова моего друга вознесли нас на довольно высокий уровень абстракции, меня не покидал весьма приземленный вопрос: ну что же, что же Володя все-таки сказал этому молодому здоровяку?! Около нашего дома я решительно повернулся к нему и напоролся – почти в буквальном смысле – на его ироническую улыбку. Он понял, о чем я хотел спросить, а я понял, что и сейчас он на этот вопрос не ответит…