Женский портрет. Глава 2

Рано утром Краузе услышал птичью трель и нащупал рукой мобильник.
– Алло, – прохрипел он сонным голосом и разлепил глаза.
Часы на тумбочке показывали шесть утра.
– Эрих, доброе утро, извините, что разбудила.
– Кто это?
– Вы не знаете моего имени, но мы с вами встречались при весьма удручающих обстоятельствах.
Теперь Эрих узнал голос, это была Анна. Он сел и протер глаза. Ему не хотелось ее спугнуть своей вовлеченностью, и с нарочитым безразличием он спросил:
– Да? Каких же?
– Я упала в обморок в музее. Помните?
– Помню. Не каждый день я спасаю влюбленных в картину блондинок.
Она рассмеялась. Последовала короткая пауза.
– Меня зовут Анна, и мне нужна ваша помощь, – голос дрогнул. – Вы можете меня принять? Я стою перед вашим домом.
Эрих поднялся и подошел к панорамному окну, одернул штору и увидел стоящую перед воротами Анну, облаченную в платье-халат песочного цвета и белые туфли с открытым носом. Взгляды встретились, она улыбнулась.
– Если вы дадите мне одеться и выпить кофе.
– Знаете, так вы гораздо привлекательнее, чем в костюме, но я снова помолвлена, поэтому подожду.
– Снова? Какая жалость. Вы только что лишили меня смысла жизни, – Эрих решил, что из-за ее нервозности малая доза флирта им не помешает.
Она снова звонко рассмеялась. Эрих задернул штору, набрал номер мобильного телефона Василия и попросил проводить раннюю пташку в кабинет. Всю ночь он размышлял над предложением Эдуарда Филипповича и уснул под утро. Теперь одним кофе не ограничишься. Ему нужен прохладный душ.
Когда он вошел в кабинет, на ходу поправляя еще влажные волосы, Анна рассматривала книги и фотографии.
– Извините, я вас разбудила... Через два часа я должна быть на собеседовании.
– Мой график, как я понимаю, вам не интересен, – не удержался Эрих от колкости.
– На следующей неделе вы открываете школу гипноза, дел у вас будет невпроворот, так что я решила воспользоваться вашей рабочей паузой, – она протянула ему газету. – Люблю бумажные носители, особенно газеты, шелест страниц и запах типографской краски.
– Я тоже, – буркнул Краузе.
Взгляд привлек кричащий заголовок: «Эпатажный Эрих Краузе возглавит московскую школу гипноза». На первой полосе несколько его старых фотографий. Это был заранее просчитанный ход, в этом он не сомневался. Методы Эдуарда Филипповича не только раздражали, но и вызывали гадливое чувство.
– Как вы нашли мой адрес? В визитке его не было.
– Это мой жених... у него есть связи, – она потупила взгляд.
– Я рад, что вы помирились, – жестом он пригласил ее присесть. – Что привело вас ко мне? Я помню про вашу одержимость, но не уверен, что вы здесь из-за нее.
– И да и нет, – ответила она и закусила губу.
– Поясните.
Девушка тяжело вздохнула и подняла глаза к потолку. С минуту она собиралась силами, потом резко выпрямилась и деловито начала:
– С детских лет я чувствовала особую связь с живописью, но сама талантом не обладала, поэтому, отучившись в школе искусств месяц, поняла, что трачу время и деньги. Но тяга осталась. Необъяснимая тяга. Мне нравилось брать в руки кисти и мастихин. Опьянял запах масляных красок. Мой близкий друг реставратор. Я могу сидеть в его мастерской... – она улыбнулась, – пока он меня не прогонит. Подолгу смотрю, как он разводит составы для очистки картин.
Ее взгляд остановился на фотографии Елены на рабочем столе.
– Кто это?
– Жена...
Анна тут же смутилась.
– Ох, наверное, она не в восторге от моего визита.
– Она умерла почти год назад.
– Примите мои соболезнования, – искренне посочувствовала девушка.
– Продолжим? – нетерпеливо подтолкнул ее Эрих.
Она кивнула и отвела взгляд на другую стену. Гипнолог понял – события, о которых она собирается ему сейчас поведать для нее особенно болезненные.
– Это очень интимно, Эрих. Об этом никто не знает.
– О чем?
– О моих... переживаниях...
– Это моя специализация. О ней мы поговорим подробнее, когда я пойму, что вам нужен именно я, а не психиатр.
Щеки залились румянцем, она подняла на него глаза.
– Вы не представляете, как мне стыдно об этом говорить.
– Пересильте себя, уверяю вас, после этого вам станет легче. Носить этот груз в одиночку гораздо сложнее.
– Признать проблему, значит, наполовину ее решить, – с горечью ответила она и закусила губу, да так сильно, что проступила кровь.
Краузе подвинул ей коробку с салфетками и показал на ее губы. Она вытерла кровь и... расплакалась. Огромным усилием воли Эрих удержался в кресле. Даже успокаивать не стал. Это были слезы освобождения, побега из плена, в котором она пребывала уже не один месяц.
– Все началось в тот день, когда я увидела ту картину... Арфу-Марфу...
Она взяла короткую паузу, вытерла слезы, потом продолжила.
– Ох, как удар молнии. В висках толчки... кровь забурлила, это было... возбуждение...
Анна опустила глаза.
– Сексуальное возбуждение? – уточнил Эрих.
– И да и нет... – она шмыгнула и вытерла нос салфеткой. – По большей части эмоциональное, но и сексуальное, конечно. Вроде объекта вожделения нет, но... на меня нахлынули такие чувства, которые я никогда раньше не испытывала. Эти новые ощущения просто поработили меня... тело не слушалось. Я сама не понимала, как оказывалась рядом с этой картиной снова и снова...
– Так было с самого начала? Вы можете проследить динамику восхождения эмоций?
– Нет, все ровно... Я бы даже сказала, что сейчас не так критично как раньше. Это из-за моего жениха, как я одержима этой картиной, так и он одержим задачей не подпустить меня к ней. Он воспринимает это как вызов, как посягательство на наши отношения.
– Желание видеть эту картину выше желания быть рядом с вашим женихом?
– Я бы не стала сравнивать эти понятия.
– То есть это совершенно из разных ниш?
– Да. Кирилл мой будущий муж, скоро мы станем семьей. А картина, это что-то из прошлого, но что, я не знаю... Может, из раннего детства, просто я не помню...
– Как я понимаю, возбуждение и тяга к картине лишают вас воли?
– Именно так... – согласилась она и закивала. – Я все понимаю, но противостоять не могу. Можно сказать, что я вообще не сопротивляюсь. Просто делаю то, что хочу, и все. Точнее, я не могу не делать того, что хочу.
– Что вы чувствуете, когда смотрите на картину?
– Много чего... не могу выделить что-то существенное... – она заломила руки и вымученно выдохнула. – Иногда я даже вижу какие-то картинки, потом домысливаю их. Например, сцены приготовления девушки к позированию.
– Вы видите натурщицу? Марфу, как вы ее назвали...
– Да, я вижу, как она надевает платье. Волнуется, смущается. Вернее, вижу, как я надеваю платье...
– То есть вы видите себя в роли Марфы?
– Да. Но не всегда. Иногда я вижу себя в роли художника, но реже...
– Когда наступает процесс насыщения?
– Он никогда не наступает, – она отвела взгляд, – просто кто-то вмешивается в ситуацию, я понимаю, что мне больше не дадут смотреть на нее, и ухожу.
– Что вы любите больше: саму картину или эмоции, которые она вам дает? Подумайте, не торопитесь. Это очень важно.
– Конечно, эмоции, – тут же твердо заявила она, – как произведение искусства портрет меня не привлекает, он далек от шедевра, хотя не лишен некоего шарма. Больше всего меня увлекает игра между Марфой и художником, который как бы в тени, спрятан от публики. Два горячих и неопытных сердца, которые влюбились и не знают, что им теперь делать.
– Вы считаете, что автор портрета молодой человек?
– Безусловно. Думаю, что даже эксперты разделят мое ощущение.
Анна взглянула на часы и заерзала. Краузе решил подытожить встречу.
– Предлагаю вам пройти сеансы регрессивного гипноза, но предупреждаю сразу, что после основных событий нынешней жизни я погружу вас в прошлую жизнь...
– Понимаю, – закивала она, – я прочитала на вашем сайте все статьи. Очень увлекательно.
– Хорошо, – Эрих подошел к столу и открыл в телефоне электронный ежедневник. – Вам удобно вернуться сегодня после шести?
Девушка опешила.
– Сегодня?
– А зачем откладывать? Проведем первый сеанс прямо сегодня.
– Я... э-э-э... даже не знаю...
– Следующие дни у меня заняты.
Не так уж они были у него заняты, для одного сеанса можно было сдвинуть график, но ему не хотелось, чтобы она затягивала процесс.
– Я не обещаю, – начала она, но, подметив его разочарование, быстро добавила: – Но я постараюсь.

***
Краузе оторвался от ноутбука и взглянул на часы. «После шести» было воспринято Анной в буквальном смысле. Половина седьмого, а ее все нет. Он уже хотел спуститься на первый этаж, как услышал сигнал поступившего сообщения.
«Приехала Анна».
Быстро набрав ответ: «Проведи ее ко мне», Эрих нажал на кнопку «отправить». Через три минуты дверь кабинета распахнулась, вошла Анна и молча проследовала к креслу. На ней было красное платье на тоненьких бретельках и в тон босоножки на высоком каблуке.
– Как прошло собеседование?
– Наверное, меня возьмут, – ответила она безрадостно.
– Вам не понравилась компания или коллектив?
– Компания как компания... коллектива я не видела, беседовала только с кадровиком.
Как и говорил Кирилл, особой радости в повседневной жизни Анна не проявляла.
Эрих протянул ей распечатанный в двух экземплярах договор, попросил ознакомиться и подписать, там, где он поставил галочки. Девушка подписала не читая и демонстративно отбросила бумаги на стол.
– Сегодня вам не удалось посмотреть на картину? – предположил он.
– Это так заметно? – с грустью спросила она.
– Увы...
Теперь понятно, о чем говорил ее жених. Не получив желаемого, Анна отстранялась от близких, будто наказывала их за неспособность войти в ее положение.
– Начнем? – он показал ей на кушетку.
Немного помедлив, Анна пересела и сняла босоножки.
– Эрих, а если мне не поможет регрессивный гипноз? – она легла и положила руки на живот.
– Тогда я порекомендую вам другого специалиста.
– Психиатра? – спросила она со страхом и приподняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
– Да, – Краузе настроил камеру и сел в кресло.
– И что он мне скажет?
– Что ваше расстройство называется пигмалионизм.
– Господи, что это такое? – голос ее задрожал.
– Это разновидность фетишизма, сочетающаяся с вуайеризмом. В вашем случае роль фетиша играет картина «Девушка с арфой». Фетишист получает удовлетворение от созерцания предмета одержимости.
– А если я не пойду к психиатру?
– То я скажу вам, что в какой-то момент одного созерцания вам станет мало. Однажды вы не сможете получить доступ к картине и выместите накопленный гнев на виновниках. Долгое отсутствие контакта приведет к формированию негативного отношения к объекту одержимости. Это может подтолкнуть вас к попытке уничтожения или порчи картины.
– С ума сойти, – еле слышно произнесла Анна и закрыла глаза. – Тогда я скрещу пальцы, чтобы мы нашли разгадку в прошлой жизни. В противном случае меня упекут в психушку.
Эрих не стал комментировать ее реплику. Померил ей пульс и потянулся к блокноту и ручке.
– Анна, закройте глаза и слушайте мой голос. Вы находитесь на лечебном сеансе, который поможет вам разобраться с вашими проблемами. Во время сеанса вы не будете волноваться, вашему телу будет комфортно. Вы почувствуете легкость и покой. Дышите размеренно, вы успокаиваетесь и отпускаете все свои тревоги.
Краузе ввел пациентку в гипноз, провел ее по основным событиям текущей жизни, дабы убедиться, что разгадки ее одержимости нет в раннем детстве, и подвел к процедуре перехода в прошлую жизнь.
– Сейчас вы войдете в длинный темный туннель. Пройдя его, вы попадете в предыдущую жизнь. Туннель похож на цилиндр с темными стенами. По мере продвижения стены будут светлеть, а на выходе вас окутает ослепительный свет. Я буду считать от десяти до одного, а когда скажу «один», вы окажетесь в своей предыдущей инкарнации. При этом вы сохраните свою личность и будете понимать, что это ваша прошлая жизнь. Анна, вы ни в коем случае не будете отождествлять себя с прошлой личностью.
Лицо девушки было непроницаемым. Эрих померил пульс и нажал на кнопку записи.
– Десять… девять… Вы входите в туннель и набираете скорость. Восемь…
Под гипнозом Анна увидела себя стоящей перед музеем. Она идет на встречу с Арфой-Марфой. Но вдруг вместо двери образуется пугающая черная дыра, которая затягивает ее в свою бездну. Девушка сопротивляется и чувствует обреченность. Она в панике, ей так не хочется отвлекаться от процесса созерцания. Она ведь ждала почти сутки. Но бездна затягивает. Когда глаза привыкли к темноте и стали различимы очертания стен, девушка медленно двинулась к просвету, что мелькнул впереди.
– Двигаетесь все быстрее и быстрее. Семь… шесть… пять… Стены начинают светлеть, вы идете к свету.
Туннель преображается, она видит, как стены светлеют, на них причудливо играют тени. Ей не страшно, наоборот, хочется остановиться и посмотреть на замысловатый рисунок.
– Четыре… три… Стены почти белые. Яркий, ослепительный свет застилает вам глаза. Два… Ничего не бойтесь. Пусть свет окутает вас со всех сторон.
Анна погружается в туманное скопление. Вокруг все залито светом.
– Один… Выход. Вы снаружи. Вам комфортно, вы в безопасности. Вы слышите мой голос?
– Да.
– Что вы видите перед собой?
Дымка рассеивается, отчетливо виден коридор. Цокольная часть стены покрашена в травянисто-зеленый цвет. С ней граничит тоненькая красная линия, а выше снежная белизна буквально слепит глаза. На полу широкие, крашенные в коричневый цвет доски. С потолка свисает трехрожковая люстра. Один плафон треснул, и она точно знает, как это произошло: Антошка пару месяцев назад играл с новым мячом. Она стоит, прислонившись плечом к стене, говорит по телефону. В трубке взволнованный голос матери дает ей указание:
– Достань все чемоданы из кладовой. Скажи отцу, чтобы починил красный чемодан, у него ручка хилая. Того и гляди оторвется. Собери все необходимое. Я приду сегодня раньше. Дочка?
– Я тута! – отвечает девушка.
– Нам на партсобрании сказали, что немцы войдут в город в ближайшие дни. Медлить нельзя. Наш цех эвакуируют первым.
– Что вы видите? – повторил свой вопрос Краузе.
– Я стою в общей передней, говорю по телефону с мамой.
– Кто вы, женщина или мужчина?
– Я девушка.
– Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Как вас зовут?
– Лида.
– Хорошо. Как дальше развиваются события?
Лидия вешает трубку и идет на кухню, где отец вслух читает ее младшему брату «Социалистическое земледелие».
– Я иду на кухню, нужно покормить отца и брата.
– Какой это год?
Девушка приглядывается к газете.
– Сегодня шестое июля 1941 года.
Она возится у плиты. Брат сидит на табурете напротив отца и болтает ногами. Ему совсем не хочется слушать, но глава семейства строг и не допустит непослушания. Девушка передает слова матери. Недослушав, отец опускает газету и резко ее прерывает.
– Мои вещи не трогай. Я никуда не поеду!
– Так что получается, нас эвакуируют, а ты останешься здесь?
– Так и будет, – отец снова углубляется в газету и продолжает читать вслух: – В течение всего дня шли ожесточенные бои на Двинском, Борисовском, Бобруйском и Тарнопольском направлениях. На остальных участках фронта наши войска, прочно удерживая занимаемые позиции, ведут бои с противником, пытающимся вклиниться на нашу территорию. В боях на Двинском направлении противник ввел крупные танковые соединения, вслед за которыми наступила мотопехота. Наши войска стойко удерживали свои позиции, нанося танкам противника большой урон. Только с вводом в бой резервов противника наши  войска отошли на следующий рубеж.
– Пап, – снова взмолилась Лидия. – А если немцы прорвут оборону и войдут в город? Что будет с тобой?
– Ты погибнешь? – спросил тоненьким голоском Антон, глаза налились слезами, как чаши фонтана.
– Вы живете в этой квартире? – спросил Краузе пациентку.
– Да. С родителями и братишкой.
– Хорошо, – гипнолог по ходу делал записи, – в каком городе вы живете?
– В Смоленске.
Эрих открыл планшет и вбил в поиск браузера запрос о дате взятия Смоленска немцами. Википедия выдала, что бои за город начались шестнадцатого июля 1941 года, а двадцать восьмого июля под натиском противника советские войска полностью оставили Смоленск. Выходит, что Анна вошла в прошлую инкарнацию накануне захвата Смоленска.
– Вы говорите, что вам нужно покормить отца. Разве он не должен быть на фронте?
– Он инвалид. Потерял ногу на производстве. Мама единственный наш кормилец. Завод эвакуируют в Куйбышев, мама просит нас срочно собрать вещи, а папа наотрез отказался уезжать.
– Почему?
– В соседнем доме живут его родители. Бабушка совсем плоха. Он не может ее оставить без присмотра. Сейчас перебои с пенсией. На что они будут жить? Мама сказала, чтобы он выбирал: либо дети и она, либо родители.
– И что он выбрал?
– Он остается.
– Понятно, – Эрих решил немного ускорить события и командным голосом сказал: – Лента времени раскручивается вперед! Следуйте за следующим важным событием. Куда вы попадаете на этот раз?
Лидия видит себя и братишку на верхней полке плацкартного вагона.
– Мы едем в Куйбышев.
– Кто мы?
– Я, мама и брат.
– Отец остался в Смоленске?
– Да. Он ушел накануне нашего отъезда. Так что мы даже не попрощались. Антошка сильно плакал, бегал к бабушке три раза и спрашивал, не приходил ли отец. Но тот как в воду канул. Только в поезде мама призналась нам, что он записался в народное ополчение, будет помогать нашим войскам в обороне города, а не простился потому, что не хотел видеть наших слез.
Все эти события никак не объясняли одержимость портретом, и Эрих спросил:
– Почему вы выбрали этот день?
Лидия видит старушку на нижней полке напротив. С ней едет ее внук, но он в другом вагоне с друзьями. Старушка осматривает свой багаж. В ее сумке Лидия видит аккуратно запакованный цилиндр. Она спрашивает, что это, старушка открывает крышку и вынимает полотно, раскатывает его и Лидия ахает. Это картина. На ней изображена девушка с арфой.
– Какая красивая картина, – Лидия старается ее хорошенько рассмотреть. – Но зачем вы взяли ее в эвакуацию? Надо было оставить в музее. Ее бы увезли с другими картинами в Москву.
– Она мне очень дорога. Ее написал мой прадед. Теперь она переходит в нашей семье из поколения в поколение. Это длинная история, но если хотите...
Договорить она не смогла. Звук приближающихся истребителей заставляет всех выглянуть в окно. Началась бомбардировка. Несколько грузовых вагонов сошли с рельсов и, завалившись на бок, вспыхнули. Лидия видит себя в толпе бегущих в поле людей. Крики о помощи, вопли раненых. Вокруг хаос. Когда истребители улетели, пришла помощь. Солдаты отделяют раненых от убитых и эвакуируют пострадавших в больницы. Лидия потеряла из вида своих близких и блуждает в поисках. К ней тянется рука какой-то женщины. Ее лицо залито кровью. Лидия склоняется над ней и узнает соседку с нижней полки, слышит необычную просьбу сохранить картину. Девушка машинально прячет цилиндр в сумке и бредет дальше вдоль вагонов. Но замирает от шока. Мать и брат лежат среди погибших.
– Анна, не молчите. Почему вы выбрали этот день?
По щеке девушки тоненькой струйкой стекают слезы.
– Сегодня все изменилось. Навсегда.
Пациентка рассказала, что потеряла мать и брата. Затем поведала, каким путем попала к ней картина, и описала ее. Эрих оживился. Они напали на след!
– Лента времени раскручивается вперед! Перенеситесь в следующее важное событие. Что вы видите?
Лидия видит себя женой художника-иллюстратора, в послевоенные годы он рисует транспаранты, обложки для книг и журналов. Они живут в маленьком домике на окраине Смоленска.
Анна рассказала об увиденном, и Краузе спросил:
– Та картина все еще у вас?
– Да, мы храним ее с мужем все эти годы.
– Сколько вам лет?
– Двадцать пять... но...
– Что?
– Я еле передвигаюсь по квартире.
– Почему?
– У меня туберкулез. Болезнь быстро прогрессирует, – она усмехнулась. – Сегодня я сказала мужу, что пора ему подыскивать другую жену.
– Где сейчас находится картина?
– Она висит у нас в спальне перед кроватью. Мы подолгу любуемся ею. Она вдохновляет нас и помогает пережить неудачи и житейские трудности.
Анна видит, как Лидия угасает с каждым днем. Ее муж не в силах пережить болезнь жены, украдкой плачет по ночам на кухне. Он не понимает, как ему жить без нее. Ведь они так близки.
– Я умерла, не дожив несколько дней до двадцати шести лет.
Эрих сделал пометку в блокноте и спросил:
– Кому вы завещали картину?
– Мужу.
Время сеанса подошло к концу, Эрих вывел пациентку из гипноза и предложил воды. Анна выпила стакан залпом и пересела в кресло.
– Как вы себя чувствуете?
Девушка закашлялась и с минуту приходила в себя.
– Ужасно. Грудь будто огнем полыхает. Хочется кашлять.
– Это остаточные воспоминания о болезни.
– Кошмар, это была не жизнь, а сплошные потери. Пока я не встретила мужа, все шло будто по зловещему сценарию.
– Расскажите. Нам важно понять, какую роль сыграла картина в вашей предыдущей инкарнации. Мне вы ничего существенного не сказали.
– Честно говоря, мне нечего добавить. Я прожила довольно короткую жизнь. Нельзя сказать, что я удачно вышла замуж, но муж меня никогда не обижал, хотя он не только меня, но и мухи бы не обидел. Он был слаб физически.
– Картина просто висела в вашей спальне много лет?
– Да. Наверное, поэтому я и вижу наяву сексуальные сцены, – усмехнулась Анна, но тут же осеклась.
– Вы мне об этом не говорили, – тут же уколол ее Краузе.
Девушка покраснела.
– Об этом я даже под страхом смерти никому не скажу.
Эрих заломил одну бровь.
– Вот как?
– Хорошо, я скажу, но не в подробностях, а только в общих чертах, – она тяжело вздохнула. – Когда смотрю на картину, иногда вижу, как пара занимается любовью. Судя по всему, это Лида и ее муж Костя.
– Как вы это поняли? Вы видели их лица?
– Лица, тела и слышала, что они говорили друг другу во время... ну вы меня понимаете...
– Секса?
– Да!
– Почему вы мне раньше этого не сказали? Анна! Это ведь важно!
– Да потому что меня и без того все считают одержимой, не хватало мне нового клейма какого-нибудь сексуального расстройства.
– Есть что-то еще, что вы от меня утаили?
– Да, но я все равно не скажу, – упрямо гнула свою линию Анна. – Теперь мы точно знаем, что одержимость берет свои корни из реинкарнации. Аллилуйя!
Эрих громко вздохнул, и девушка не выдержала:
– Хорошо! Когда соберу все части головоломки, возможно, тогда. И не смейте обижаться!
– Воля ваша, за правдивость воспоминаний я не в ответе.
На телефон пациентки пришло сообщение. Она прочитала и уведомила:
– Приехал Кирилл. Я пойду. Мы ведь закончили?
– Да, – Краузе пролистал еженедельник и назначил следующий сеанс.

***
Сидя в приемной Дубровой, Краузе чувствовал себя как на раскаленных углях. Впервые он предстанет в роли «человека на кушетке», как он сам шутливо когда-то называл своих пациентов. Сразу после института он практиковал несколько лет, пока один из его пациентов не перерезал себе горло прямо на его глазах. Эта сцена преследовала его не только в кошмарах, но и наяву. Именно поэтому он взял полугодовой отпуск и уехал отдыхать во Францию, где и познакомился с Еленой.
– Проходите, Жанна Аркадьевна ждет вас, – услышал он голос ассистентки.
Краузе поднялся и зашел в кабинет. Офис Дубровой располагался в престижном бизнес-центре, интерьер ему вторил: смесь бетона, тонированного стекла, мрамора и дерева. Фотографии и дипломы – неотъемлемая атрибутика подобных кабинетов – отсутствовали, вместо них Эрих насчитал пять удачно между собой подобранных картин.
Ему навстречу горделиво вышагивала блондинка среднего роста, затянутая в узкую юбку и белую блузу с плиссированным воротником. Ее фигура напоминала песочные часы. Крупные бриллианты в ушах и часы Cartier La Dona Watch кричали о достатке.
– Приятно видеть вас в своем офисе, Эрих Карлович, – она учтиво склонила голову и протянула руку. – Можно сказать, для меня честь с вами познакомиться.
На безымянном пальце Краузе подметил обручальное кольцо Tiffany. Приветствие вышло немного театральным – она нервничала и плохо это скрывала.
– Пожалуйста, называйте меня Эрих.
– Проходите, – она показала на дизайнерское кресло, обитое черной кожей. Сама же опустилась в кресло напротив с высокой спинкой, которая накрывала сидящего как капюшон. Спина прямая, ноги сведены вместе и наклонены коленями чуть в сторону.
Эрих расстегнул пуговицу на пиджаке и опустился в кресло. Закинув ногу на ногу, он несколько секунд разглядывал психиатра, подмечая ее мимику, детали одежды и интерьера, которые красноречиво охарактеризовывали хозяйку кабинета. Она тоже его оценивала, но делала это мягче и дружелюбнее. Тем не менее Эрих сразу почувствовал в ней волевой и сильный характер, после чего уже не испытывал сомнений по поводу ее компетентности. Такой тип личности если за что-то берется, то непременно доводит до совершенства.
Удивительно, но Дуброва была единственным психиатром, не афишировавшим своей практикой. Он не нашел ни одной ее фотографии в Интернете. У нее даже не было своего сайта, наличие которого стало нормой для профессионала в любой области, тем более медицинской. Глядя на нее, он предположил, что, скорее всего, она из тех специалистов, кто взял удачный старт в карьере благодаря одному состоятельному клиенту. Олигарху понравилось с ней работать, он стал рекомендовать ее своим друзьям, вследствие чего она заняла свою нишу, поэтому и не нуждалась в рекламе.
Перестрелка оценивающих взглядов закончилась. Она миролюбиво улыбнулась, что сразу его обезоружило, хотя и ненадолго.
«Да, она хороша», – подумал Эрих и представил, как комфортно рядом с ней чувствовала себя его жена. Они были на одной волне. Идеальный фасад, тот же самоконтроль и отшлифованные годами манеры. Он бы не удивился, узнав, что обручальное кольцо на ее палец надел один из ее богатых пациентов.
– Елена называла вас породистым жеребцом, полностью с ней согласна.
Ее слова проделали дыру в его сердце размером в колесо, но лицо оставалось непроницаемым.
– Моя жена никогда бы не высказалась в подобной вульгарной и циничной манере, – изрек он тихим, спокойным голосом.
– Скрывать свои истинные намерения, мысли и подлинное лицо стало нормой для нашего времени.
– Хотите сказать, что я не знал своей жены?
Его вопрос произвел мгновенную трансформацию: лицо окаменело и не выражало никаких эмоций, теперь она источала арктический холод, будто только что осознала смысл своей последней реплики и тут же ее продемонстрировала.
– Вообще-то я говорила о вас. Но мне интересна ваша трактовка. Так вы  считаете, что не знали своей жены?
– Пока она была жива, я был уверен, что знаю ее, как и она меня.
– Вот тут я полностью с вами согласна. Она вас знала.
Эрих почувствовал, что подобное неконструктивное общение не даст ему ответов, и решил пойти напролом. Ему не хотелось больше встречаться с Дубровой. Даже такой короткой перепалки хватило, чтобы понять ее таинственную и немного игривую манеру психоанализа. Может, олигархов она и увлекала подобной беседой, но для Эриха была бесполезна.
– Я пришел к вам, чтобы попросить об услуге.
Дуброва пронзила его надменным леденящим взглядом.
– До сих пор для меня остается загадкой поведение жены перед смертью. Вот если бы вы мне дали записи ваших сеансов... возможно...
– Эрих, даже если мы опустим этическую и правовую сторону этого вопроса, я все равно не смогу вам помочь. Во-первых, я не записываю свои сеансы. Дело даже не в раскрытии авторской методики, конфиденциальность предусмотрена контрактами. Во-вторых, Елена дала на этот счет жесткие инструкции. Она предполагала, что рано или поздно вы можете узнать о том, что она обратилась ко мне за помощью, и категорически запретила обсуждать с вами сеансы. Прозвучала фраза: «Я хоть что-то должна оставить для себя».
Эрих изогнул бровь. Слышать такое было неприятно.
– Поверьте, мне хочется помочь коллеге, тем более учитывая факт гибели вашей жены, поэтому я и дала добро на сеансы.
– Сеансы меня не интересуют...
– Я предвидела это, – успела она вставить в его короткую паузу.
– ...я лишь планировал задать вам несколько вопросов.
– Задать вы можете. Так мы определим круг ваших проблем и переживаний. Но беседа наша будет протекать в русле вашей жизни.
– Моих проблем? Моя проблема в том, что мою жену убили... – Эрих сдерживался из последних сил, – а коллега, что вела с ней сеансы, отказывается помочь.
– Понимаю вашу злость, вам хочется все поставить на место, разложить по полочкам. Обвинить ее в создавшейся ситуации. Ведь себя винить гораздо больнее.
– Я не виню ее...
– Еще как вините, поэтому и пришли ко мне. Эрих, я не враг вам, поймите это. Вам нужна помощь, не хотите работать со мной, обратитесь к другому специалисту. Вы потеряли близкого человека, жену, которую по-своему любили.
– По-своему? – встрепенулся Эрих. – Что это значит?
– Это значит, что вы пребывали в уверенности, что любите ее.
– Я действительно ее любил, – твердо заверил ее Краузе.
– У вас никто не отбирает право так думать.
– А она так не считала?
Дуброва чуть наклонила голову вправо.
– Эрих, я готова вам помочь, но на своих условиях.
Краузе закипал, но неимоверным усилием воли сдержался.
– Я вас внимательно слушаю.
– Вы ставите задачу, мы ее разбираем на составляющие, пока мы оба не сочтем ее исчерпанной.
Краузе задумался. Что ей ответить? Хотелось встать и распрощаться, но... где после этого искать ответы?
– Хорошо, но с одним условием: в начале сеанса я буду задавать вам один вопрос о моей жене. Вы ответите, это и будет темой для сеанса.
– Вы понимаете, что мой ответ будет ограничен рамками контракта?
– Естественно, – кивнул он.
– Предупреждаю вас, Эрих, облегчения вы не испытаете, а переживание потери искусственно затянется.
– Я хочу знать правду. Я имею на это право.
Он взглянул на часы, поднялся и застегнул пуговицу на пиджаке.
– Пусть ваша ассистентка свяжется со мной. Проведем пробный сеанс, если меня все устроит, оговорим постоянное время.
С этими словами он двинулся к двери. Дуброва пошла за ним следом, но больше не произнесла ни слова. Уже в коридоре его взгляд скользнул по ее отражению в зеркале. Руки и ноги скрещены, она смотрела ему вслед ненавистным взглядом. Мороз пробежал по коже. Что же такое говорила ей Елена, что она не может остаться беспристрастной даже в своем кабинете?

Ссылка на второй сборник рассказов:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/148548250/

http://idavydova.ru/
https://www.facebook.com/inessa.davydoff
https://twitter.com/Dinessa1
https://ok.ru/group53106623119470