Рождение

Рассказ на конкурс "Будущее время 2018"

I.
«Бортовой журнал космического корабля нового поколения «Ковчег».
Цзян Шен, первый сопровождающий. Лань Шань, вторая сопровождающая. Докладывает Цзян Шен.
В обязанности сопровождающих входит наблюдение за криокапсулами и поддержка порядка на корабле на протяжении всего путешествия.
Для заселения планеты Нью-Гао выбрано две тысячи человек. Все они отправятся в криокапсулах. Я и моя коллега Лань Шань сопровождаем их и будем в сознании на протяжении всего путешествия.
Проводим первичный осмотр корабля. До отправления осталось несколько часов.
«Ковчег» собран в космосе. Я прибыл на шаттле космической станции. Оборудование мне знакомо, я изучил корабль вдоль и поперек в теории.
Температура криокапсул в норме. Питание в норме. Резервное питание в норме...
Команда инженеров много раз проверила все до меня, я последний раз перепроверяю. Осматриваю шлюзы, шахты, склады, спасательные шаттлы. Направляюсь в рубку управления. Там ко мне должна присоединиться Лань Шань. В течение часа прибудут участники экспедиции…»
Настал день, когда в первый раз за долгое время люди отправлялись так далеко от дома.  Отчаянные смельчаки, неприкаянные скитальцы, с улыбками поднимающиеся на борт и с интересом оглядывающие корабль. Для них миллионы километров пронесутся в одно мгновение. Пустяк, по сравнению с размером Вселенной.
Лань Шань молча наблюдала за колонной, выходящей из стыковочного шлюза. Цзян Шен пытался поймать на ее лице эмоции, но не находил ничего, кроме  невозмутимого спокойствия.  Проницательные черные глаза и бледная кожа, словно у фарфоровой куклы. Несмотря на утонченную внешность, Лань Шань была хороша на ринге, не имея равных в способностях инженера. Цзян Шен, стоял, скрестив руки на груди, мрачно уставившись на участников экспедиции. Каково это — лететь в неизвестность? Маршрут проложен, но даже давно приготовившегося к смерти Цзян Шена космос пугал. Необъятные просторы Вселенной не могли сравниться с маленькой, родной Землей. Если он умрет, неизвестно, как умрет. Что будет с кораблем и с экипажем в непредвиденных обстоятельствах, с Лань Шань...
Возможно, они не долетят, и тогда эти два года усиленной подготовки напрасны. Возможно, не долетят...
Членам экипажа позволили в последний раз встретиться с близкими. Никто из «пассажиров» не видел прощания друг друга, но из разговорных комнат все выходили подавленные и заплаканные. Стойко держались лишь пара ребят. У Лань Шань родственников не было, и она с равнодушным видом наблюдала за страданиями других. Цзян Шен вновь поразился самообладанию Лань Шань (сам бы он бесился и расстраивался, злился бы на весь мир на ее месте).
...Последний раз он видел жену еще до тюрьмы. Цветущая и сияющая, сейчас бледная и осунувшаяся, но не менее красивая, Минчжу встретила его рыданиями и объятьями. Женское тепло аккуратными, непривычными касаниями окутывало его: последние несколько лет Цзян Шен привык к ударам палки и кулака. Захотелось охватить это тепло целиком, поглотить его. Что он и сделал, а возлюбленная отвечала ему короткими вздохами.
Лань Шань выглядела так, словно ее ничего не беспокоило. Молча и беспристрастно она работала, не замечая ни взгляды Цзян Шена, ни волнуясь из-за неизвестности, которая ждала путников. Одного за другим, она загружала «пассажиров» в капсулы, и путешественники засыпали умиротворенным сном. Наконец, остались только Цзян Шен, Лань Шань и генерал Долохов. Глядя радостно и гордо, он пожал руки космонавтам, пожелав удачи. Лань Шань коротко кивнула, а Цзян Шен удержался, чтобы не хмыкнуть. Все это фикция, они лишь игрушки в руках у правительства.
Космос сможет освободить их.
Долохов вышел. Шаттл космической станции отстыковался, развернулся и направился к Земле. Лань Шань и Цзян Шен сели в кресла пилотов и пристегнулись.
Не сойдут ли они с ума до того, как долетят? Целая жизнь в бескрайнем океане пространства. Перед ними — огромный экран с бесконечной чернотой и редкими точками звезд. Космос напомнил Цзян Шену ночное небо над рекой Хэйлунцзян. Вдоль берега горели неоновые огни Хэйхэ. Маленький Цзян Шен в детстве часами смотрел причудливую игру красок между глубинами воды и неба. Он и помыслить не мог, что однажды окажется в этом небе. И дальше.
Цзян Шен ощутил прилив адреналинового жара к рукам, ногам, лицу. Сердце колотилось.
Китаянка несколькими нажатиями активировала стартовый механизм, загудели двигатели корабля.
«Мы готовы к полету.»
II.
Одним ударом кулака Цзян Шен лишил очередного противника шанса на свободу.
С недавнего времени влиятельные друзья начальника тюрьмы открыли презабавнейшее развлечение: бои заключенных. Участвовал кто угодно, правил не было. Большую часть конкурсантов выносили с арены с тяжелыми травмами, но победитель получал деньги, привилегии содержания под арестом, или даже свободу. Никто точно не знал: ни один победитель не возвращался в ту же камеру. Привлекательная возможность, а иногда — единственный шанс выжить, заставляли арестантов вновь и вновь выходить на бой.
История Цзян Шена началась здесь.
Попав под арест, он знал, что он ходячий труп. Шел суд; небольшое маленькое притворство перед очевидным пригоровом. Цзян Шен не надеялся выжить, а только оглядывал волчьим взглядом присяжных и хмыкал, бросая короткие ответы прокурору или судье.
Детство Цзян Шена не было легким. Уже с десяти лет он подрабатывал на побегушках у преступной группировки Хэйлянхуа. Тайком пробирался там, где взрослые не могли, передавал записки, затаив дыхание, подслушивал разговоры. Не боялся, что схватят, ведь он не попадется, а семья давала крышу над головой, еду и место, куда вернуться. Дом.
Он и его родители жили в маленькой квартире. Отец был сапожником, мать держала лапшичную лавку. Скромный доход уходил на аренду, расходы для бизнеса и образование сына. Мать даже нашла денег на музыкальную школу.  В каждом действии немногословных родителей сын чувствовал любовь. А потом случайный вор лишил их жизней, забрав скромные сбережения: так Цзян Шен и оказался на улице. Уличные драки помогали выместить молчаливую обиду на мир. Доставалось пацанам из других группировок, нередко доставалось и ему самому, но физическая боль притупляла боль душевную. Вечерами в клане ставили свечи за потерянных и убитых и молились за живых, тех, кому хотели помочь. Один неудачный случай, одно неверное движение, нелепое стечение обстоятельств, и эту семью забрала судьба: Цзян Шеном и остальным миром выросла решетка.
Посадили преступника в общую камеру. Тесно, жарко, воняло чем-то тухлым, но сокамерники попались не самые опасные. Один старик сидел за небольшую кражу, мускулистый смуглый детина — за то, что избил насильника дочери... Как раз с ним Цзян Шен и заговорил. Детина и рассказал про бои без правил.
Лежа в темноте, Цзян Шен думал. «Подойдет для того, чтобы убить время», — пронеслась в голове мрачная мысль, — «Заодно и разомнусь, давно не упражнялся».
Первый раз Цзян Шен вылетел сразу и, неожиданно для себя, расстроился, ведь даже не рассчитывал победить. Твердо решил пойти на следующее шоу, когда заживут синяки от пропушенных ударов. Второй раз Цзян Шен не был так невнимателен, и сумел пройти несколько поединков.
Когда Цзян Шен вылетел во второй раз на середине списка, это не на шутку взолновало его. Появился азарт, шанс на победу, боли он не замечал. Шоу проводилось часто, поэтому Цзян Шен вызывался вновь и вновь, твердо решив дойти до конца. Однажды он смог. С подбитым глазом, хромая, но с довольной ухмылкой на лице ходил по арене под улюлюканье толпы и гордился, как ловко он утер нос судье, собиравшейся вынести смертный приговор, и как удивил адвоката, ничего, кроме печальных новостей, не приносящего.
Его попоросили пройти в отдельную комнату. Проснувшаяся в борьбе жажда жизни разбудила надежду на свободу, на третий шанс, еще одну попытку. Цзян Шен боялся, что его убьют. Победителей не видели в тюрьме... Их отпускали... или убивали? Цзян Шен напрягся. Подобной смерти он не хотел. Приготовился драться до последнего.
Люди в классических черных костюмах проводили его до нужной переговорки. За столом устроился коренастый солдат, с безупречной выправкой военного и сильным, уверенным взглядом. Цзян Шен подозрительно взглянул на него.
— Что вы хотели?
— Тебе выпала огромная честь изменить судьбу мира, Цзян Шен. Тебя приглашают поучаствовать в разработке новейшей технологии, которая изменит историю. Отказ не принимается, — сказал солдат и лукаво подмигнул, намекая, кто здесь хозяин.
«Так и думал...» — Весь этот фарс нужен, чтобы выявить самых стойких и безбашенных преступников. Потом их отправляют работать на правительство...
Но его не казнят. Или казнят не так бессмысленно, как через повешение или гильотину. Есть шанс снова увидеть жену...
Есть шанс, что он умрет не зря. Эта мысль подбадривала его.
III.
Цзян Шен в детстве видел множество фильмов о космонавтах, с горящими глазами путешествуя вместе с главными героями и жутко расстраиваясь, когда приключение заканчивалось. Спустя годы мнение Цзян Шена о космонавтах не изменилось, и полеты в космос казались сказочным путешествием до того, как его и остальных не начали готовить к отправке в космическую экспедицию.
Реальность разрушила романтику. Готовили, как в армии: подъем ранним утром, тренировка, несколько часов теоретических занятий: изучение спецификаций оборудования и устройства корабля. Для пары-тройки физически подготовленных, но тупых головорезов, включая Цзян Шена — интенсивные курсы физики и механики. Все космонавты должны были обладать равными навыками. Хотя, Цзян Шена и Лань Шань выбрали первыми сопровождающими, их в любой момент (в случае смерти, болезни или сумасшествия) могли заменить другие.
Не учиться было нельзя: уж больно угрожающе выглядела охрана с автоматами наперевес. Будущие космонавты на Земле —  пленники правительства. Цзян Шен чертыхался про себя и отмечал, что гораздо спокойнее учиться без нависающей над головой железной длани военных. Но выхода не было.
Корабль напоминал муровейник. Десятки уровней, сотни отсеков, трюмов, помещений, спасательных шаттлов, рубок, медпунктов, складов: все для преодоления огромного расстояния.
Когда опасность перенаселения Земли стала неизбежной, Китай одним из первых начал строить прототип «Ковчега». Сначала он был космической станцией. Она росла, росла, обрастала типовыми уровнями, а сотни и тысячи строителей работали, не покладая рук. Соседние страны смекнули, что если медлить сейчас  — будет поздно. Медленно, но верно, Китай начала поддерживать Россия. Возмущенные тем, что их не взяли на борт, США присоединились к строительству. Три крупные державы, корабль трех великих государств, словно живое воплощение ООН, идеала мира во всем мире, к которому стремились простые граждане. Не отставали Франция и Германия. Осторожно подтянулись Канада и Япония. Со стороны меланхолично наблюдал Сингапур, обе Кореи начали переговоры. Лучшие умы работали над строительством корабля. В интернете начали появляться фото необычной конструкции, по сети ходили неоднозначные статьи. Фанаты космических приключений, начинающие космонавты, ученые, обычные зеваки, все, кому не лень, следили за стройкой, улюлюкали и рукоплескали новому творению мира. Корабль готов, зачтен и перезачтен каждый винтик. Ученые сумели воссоздать искуственную биосферу по подобию настоящей, но она была слишком мала для путешествия большого числа людей. Корабль одиноко колесил по орбите Земли, необитаемый и непригодный для дальнего плавания.
В прессе потешались: «Глупое правительство собрало корабль, но не может улететь на нем. Совсем скоро часть планеты на него переселится, но он никуда не полетит».
Существование их группы меняло все. Так им сказали. «Если полетят... пара тысяч человек, корабль очень долго. Хватит для размещения людей и продовольственных запасов. При условии вашего бессмертия». 
Цзян Шен не знал, радоваться или плакать. С самого начала, выиграв поединок, он ожидал, что выйдет из тюрьмы, а взамен попал в новую, где его заставляли учиться каждый божий день. Новоиспеченный космонавт злился на учебу, разгорался до белого каления и вечером срывал зло в  спортзале на груше или на других занимающихся. Дрался Цзян Шен отменно, но иногда пропускал удары, от чего еще больше зверел. Через время гнев утих, и Цзян Шен учился, не думая ни о сроках, ни о том, что он — преступник под охраной.
Арестантов и ученых, добровольно согласившихся полететь, держали в одном месте. Цзян Шен подозревал, что выбора у некогда свободных людей тоже не было, когда за ними пришли военные. Все кандидаты обладали рядом необходимых характеристик: личностные качества, хорошая психологическая совместимость, обширные знания. Двухгодичная подготовка шлифовала существующие навыки и заполняла пробелы. Многие были слабы физически, а Цзян Шену и, ряду других выходцев из тюрьмы не доставало образования. Единственной, не нуждавшейся в дополнительной подготовке, была Лань Шань. Первоклассный инженер и превосходный боец не показывала ни единой слабости, оставаясь беспристрастной, спокойно взирая на мир. Цзян Шен нередко задумывался, человек ли она.  Самого же Цзян Шена кидало то в агрессию, то в радость. Тренировки изнуряли. Общение с членами команды помогало. По окончанию подготовки военные обещали первую и последнюю встречу с семьями. Засыпая, Цзян Шен представлял лицо жены, своей прекрасной жемчужины.
Преобразование организма проходило долго и болезненно. Замена всех клеток новыми требовала терпения, времени и невероятной выдержки. Несмотря на физическую форму, Цзян Шен три дня валялся в постели, не в силах встать. Сначала военные пытались заставить всех тренироваться, но врачи вступились на защиту участников, и военные неохотно отстали. По всему телу разливалась, то смягчаясь, то усиливаясь вновь, жгучая боль, и ночами нередко не удавалось уснуть. Цзян Шен радовался возможности хоть немного отдохнуть от рутины, валяясь на койке. Другие переносили действие инъекции хуже. Василий, книжный червь, не привыкший к боли, кричал ночами, девушки, пытаясь сохранять самообладание, нервничали, иной раз доходя до нервных срывов. Надзиратели, не знавшие ничего, кроме жесткой дисциплины, добавляли масла в огонь, опуская унизительные окрики. Девушки нередко плакали, даже парни едва сдерживались. Цзян Шен, как мог, утешал остальных. Лань Шань оставалась невозмутимой. Ее руки и лоб блестели от пота, движения стали менее точными, но она не проронила ни слова, сосредоточившись на дыхании. Соратникам по команде она помочь не пыталась, а они боялись говорить с ней. Никто не видел, как ночами она зажимала зубами простыню, дрожа от боли.
Трансформация окончена, подготовка окончена, экзамены сданы. Участники экспедиции спокойным сном уснули в криокапсулах, остались только Цзян Шен и Лань Шань...
Бортовой искуственный интеллект был тупым. Он умел исполнять голосовые команды, но общаться не умел. Искуственный интеллект звали «Шери». Оригинальные, но бессмысленные ответы Шери утомляли Цзян Шена, но другого собеседника не было: Лань Шань открывала рот только по необходимости. Рабочие фразы и одно-два важных сообщений. «Она не в курсе, что в обязанности напарников входят разговоры?!» — бесился Цзян Шен. Психологические тесты показали идеальную совместимость Цзян Шена с Лань Шань, хотя бывший арестант сомневался в правдивости теста.
Цзян Шен радовался, что в космосе он был предоставлен сам себе. Он вел видеодневник, куда изливал чувства, не стесняясь говорить все, что думает, опуская гневное мнение о военных и возмущаясь молчанию напарницы.
Звездные просторы не наблюдали времени, его отсчитывала и подсвечивала на матовом экране Шери. Поначалу Цзян Шен следил за днями и неделями, но потом устал от этой бессмысленной затеи. Каждый день Цзян Шен и Лань Шань проверяли оборудование, проводили исследования в космосе, вели дневник и бортовой журнал (в основном, это делал Цзян Шен), тренировались. Проснувшись, Лань Шань разгоняла энергию с помощью ушу. Цзян Шен ленился заниматься по утрам, но волны молчаливой практики Лань Шань достигли его, и в один прекрасный день он начал повторять за ней. Она ничего не сказала, продолжая молча вырисовывать в пространстве формы. Постепенно Цзян Шен заметил, что общение голосом ему не нужно: Лань Шань говорила с ним на тренировках, изящно перенаправляя силу, с которой грубо и тупо бил Цзян Шен, с запасом возвращая ему его же энергию, после чего Цзян Шен влетал лицом в татами. Поначалу бесился: хрупкая, маленькая девочка смогла совладать с ним, рослым мускулистым мужчиной. Затем понял, что силой она и не действует, открыв для себя новые грани боевого искусства. Он увлеченно тренировался с Лань Шань, смотря на нее щенячьими глазами. Девушка ничего не говорила, но просьбу понимала, и показывала новые движения, в шутку шлепая Цзян Шена по ноге или по руке, правя стойку. Цзян Шен, практикуя очередной элемент, размышлял, как же вытянуть из Лань Шань хоть слово, она, словно читая его мысли, отвечала пинком: «Не отвлекайся».
Летели спокойно. Однажды по пути нарисовался астероид, и пришлось сменить курс. Оборудование работало идеально: архитекторы и инженеры потрудились на славу. Корабль спокойно плыл среди космических вод, рассекая просторы Вселенной.
IV.
Долго. Мучительно долго.
Однажды Власовы узнали об этом. Отец сидел, застыв, невидящим взглядом уставившись в пространство. Мать печально и понимающе смотрела на него, не осмеливаясь протянуть руку и ласковым, утешающим движением коснуться плеча мужа. А ребенку ничего не говорили. Не понимая, что происходит, он удивленно смотрел на родителей, но растекающаяся по комнате горькой желчью печаль останавливала его вопрос.
Врачи поставили диагноз, глядя сочувствующим эталонным взглядом. Они сталкивались со смертью каждый день. Владимир Власов позавидовал самообладанию докторов, когда услышал тихое известие из уст жены. Все его тело парализовало, сжатые кулаки мелко дрожали. «Почему никто не хочет говорить со мной?» - проносился безввучный вопрос в голове Андрея. Мать через силу улыбалась ему.
Смерть наступала слишком долго.
Сначала они пытались. «Дорогая, мы будем бороться...» «Знаю, знаю...» - говорила она, мягко поглаживая его по руке, улыбаясь мученической, но стойкой улыбкой, как будто протащила мешок камней несколько километров. Отец перестал радоваться и сделался холодным, словно одинокая скала. Им всегда хватало всего. Небольшой домик на берегу океана, закаты, пальмы. Все домашние удобства. Две машины, уборщица, няня. Беззаботно болтавшие служанки притихли, заметив молчаливое настроение хозяев. Потом няню отослали. Уборщица незаметным призраком сновала по комнатам. Дом погрузился в тишину, которую нарушало лишь тиканье часов и матовый звон столовых приборов.
Андрей молчаливо уткнулся в книжку и изредка возвращался к игрушечным автомобилям, но, без энтузиазма проводя маленькими колесами по ковру, снова возвращался к повестям и романам. Он не понимал, почему родители молчаливы и печальны, как черные призраки. Произошло нечто ужасное. Непоправимое. Что-то неумолимо приближалось. Зачитываясь приключениями книжных героев, Андрей видел их во сне, и каждый раз нападали черные призраки, накрывая огромными крыльями и завлекая во тьму. Кто-то кричал, мальчик не мог сдвинуться с места от страха и просыпался в холодном поту с колотящимся сердцем.
Днем отец пропадал на работе, иногда посещая химиотерапию с женой. Несмотря на диагноз, мать не бросала работу. Занятость поддерживала Ольгу, она сияла радостью, приходя домой, зажигая в глазах отца искорки надежды, которые через несколько мгновений угасали. Взгляд отца наполнялся болью, когда он смотрел на жену. Похудела, на щеках появились впадины, лицо окрасилось бледностью, но она продолжала улыбаться. В отце закипала злость. Не в силах успокоиться, он начал выпивать вечерами по рюмке-другой. Красовавшаяся за стеклом дверцы шкафа бутылка дождалась своего часа. Алкоголь не приносил ничего, кроме новых переживаний, но отец, будучи на взводе, никогда не кричал ни на жену, ни на ребенка. Она чувствовала его беспокойство. Они сидели рядом часами, не говоря ни слова, и дом наполняла глубокая, тягучая тишина.
Андрей пропадал в школе и в научных кружках, потому виделся с родителями только за ужином и не придавал особого значения их проблемам. Знал, что мать заболела, и скоро должна поправиться. Ольга вела себя как обычно, но было видно, что она старается. Изредка она аккуратно выходила из-за стола, с извиняющейся улыбкой убегала и с ней же возвращалась. Лицо отца походило на лик каменной статуи: невозмутимый и холодный. Он перестал следить за собой. Перестал бриться, зачастую от него несло перегаром, а вечерами запирался в кабинете и отказывался от разговоров. Мать тщетно пыталась до него достучаться. Большинство вечеров она проводила, говоря с Андреем о его успехах, а иногда сидела на диване с пустыми глазами  и тихо плакала. Ни отец, ни мать не говорили много и не жаловались. Дом из уютного семейного очага превратился в зал ожидания. Закуток, где сидят преступники, ожидая казни, или больничная палата, где готовятся встретить смерть. Изредка приходил врач, не принося хороших новостей.  Давящая, мерзкая, как липкая грязь, атмосфера, выталкивала Андрея из дома. Почувствовав, что в бесконечности пустых темных комнат ему неуютно, он выходил в теплый мягкий вечер и бродил по ближайшим кварталам, следуя за мягким светом фонарей.   
Минуло несколько месяцев. Приближались экзамены, и Андрей целиком закопался в книги. Отец пропадал в офисе, а мать отправили в больницу: она больше не могла работать. Андрей не хотел навещать ее и возвращаться в обитель старухи с косой, тихо и страшно нашептывающей на ухо, как призраки из снов. «Умрешшшь, умрешшшь, умрешшшшшь...» Даже не думал, что мать ждала его. «Она вылечится, все будет хорошо», - вещало подсознание, - «Не хочу об этом думать. Не хочу знать». Он не скучал по матери: у него были книги. Во снах, демонически забавляясь, подсознание рисовало жуткие картины. Призраки в темных балахонах, плывущие по ночным коридорам больницы. Сумасшедший хирург с восемью скальпелями в восьми руках. Заливающее горизонт красное, липкое, соленое марево. Андрей старался находить различные поводы, чтобы не ночевать у себя, и часто оставался у друзей. Но призраки не оставляли его и там, и мальчик судорожно вскакивал посреди ночи, зажмурив глаза, боясь узнать знакомый силуэт в темных очертаниях предметов. Закрывал глаза и дрожал.
Канун Рождества, в школе большой бал. Смеются дети и родители, дети пьют сок, родители – что покрепче, сияет разукрашенная, словно первая дама вечера, люстра... Звучит музыка, ученики и учителя радуются окончанию экзаменов. Сияющие мальчики и девочки аккуратно придерживают под мышками новенькие красные аттестаты.
— Сдал, сдал!.. – Андрей вбегает в гостиную, подпрыгивая и махая руками, разгоряченный бегом и радостью. На диване молчаливо сидит отец, в белом засаленном халате, в руках — бутылка виски. Он не поворачивается. Андрей удивленно замирает, подсознание стремительной страшной молнией подсказывает догадку.
Он больше не видел мать.
V.
Из радостного ребенка Андрей превратился в хмурого. Меньше стал общаться с одноклассниками и учителями, утонув с головой в учебе, мрачно смотрел исподлобья на окружающий мир. За его спиной шептали недоброе, обходили стороной и старались не заговаривать с ним.
Приходя домой, Андрей съедал ужин и шел в комнату. Отец редко выходил из кабинета, увлеченно над чем-то работая. Андрея снедало любопытство, пару раз он подходил к заветной двери, желая постучать, но не решался. Однажды дверь внезапно распахнулась ,когда Андрей ходил кругами вокруг кабинета, и вышел взмыленный, но явно довольный отец. Он не рассердился, обнаружив сына неподалеку, а, напротив, улыбнувшись, пригласил зайти. Пораженный Андрей медленно вошел. Ничего особенного юноша не заметил: перед глазами раскинулась внушительных размеров лаборатория. Он бывал тут, но, будучи слишком маленьким, ничего не помнил. Сейчас интерьер приобретал осмысленные очертания: чертежи, пробирки, компьютеры, микроскопы, пристроившийся в углу перегонный куб, огромная доска, исписанная кучей непонятных формул.
— Познакомься, Андрей, это моя работа...
На рабочем столе юноша заметил фотографию матери. Когда утомленный работой отец после нескольких часов мозгового штурма в бессильном отдыхе опускался на стул и встречался глазами с женой, она согревала и убаюкивала его взглядом.
— А что ты делаешь, пап?..
Отец смотрел в сторону, стараясь не замечать фотографию жены.
— После всего... Еще тогда... — говорил он с трудом, запинаясь и смущаясь, словно открывая запретную тему, — сначала я хотел найти лекарство, которое помогло бы ей продержаться еще немного... не ...успел... — горло болезненно сжалось, слова выходили с трудом, — но потом заметил несколько интересных закономерностей... Андрей, мои исследования помогут продлить жизнь человека... Представляешь? – освободившись от хватки внезапной грусти, отец с азартом улыбнулся сыну, глаза Власова-старшего оживленно загорелись, - хоть не я, но другие будут счастливы. Знаешь, Андрей...Наша жизнь — это набор моментов. Счастливых, несчастливых, но несколько ярких эпизодов, которыми мы живем, мечтаем о них, представляем их. У меня было все, у меня была возлюбленная, с которой я не следил за временем. Все, чего я хотел – жить с ней и с тобой, мой сын, этой беспечной жизнью. Хотел запомнить больше тех счастливых моментов, которыми живет человек. Но почему же она ушла... Ничего уже не будет, как прежде... — отец закрыл ладонью глаза. Пораженный Андрей пару секунд постоял в растерянности, затем неловко обнял отца. Мать смотрела на них с фотографии.


Андрей стал чаще заходить к отцу: это помогало отвлечься от сжимающей грудь тоски. Отец любил объяснять, и от кандидата биологических наук Андрей узнал гораздо больше, чем за партой.
— Эти участки хромосом называются «теломеры». С ними мы и работаем. С каждым делением клетки длина теломеры уменьшается. Поэтому клетка стареет, так как в какой-то момент она утрачивается способность делиться, то есть производить на свет новые клетки. Цель моей работы  — создать такие клетки, которые способны были бы делиться без уменьшения участка теломер. Это означает, что в организме не будет «стареющих» клеток. 
Андрей все чаще и чаще приходил поработать с отцом: его снедал жгучий интерес к устройству человеческого организма и к глобальным вещам, базам физики, химии, биологии. В школе давали столь мало, что Андрей пытался читать сам, но ничего не понимал: книги написаны для взрослых умов, и иногда юноша спотыкался. Отец же объяснял доступно, словно забавно играя, и Андрей хорошо понимал его. Юноша и не заметил, как начал по-настоящему работать вместе с отцом, делал выводы, исследования, и все больше и больше времени проводил в кабинете. Совместная работа спасала обоих, словно они отдавали последнюю дань умершей матери и жене. Отец повеселел, начал следить за собой и иногда играть с сыном в баскетбол. Жизнь вошла в прежнее русло, мир засиял яркими красками, а азарт достижения результата гнал блестящие умы вперед.
***
Однажды вечером приехал брат.
Вадим Власов первый раз показался в доме только месяц спустя после смерти сестры. Власовы редко с ним общались: Ольга время от времени звонила, приглашала приехать, но у брата каждый раз находились дела. Отец семейства считал это отговорками, а неприятие приглашения после стольких попыток еще и моветоном, поэтому не искал общения с родственником. Только на похоронах Вадим удосужился объявиться, одетый в безупречный костюм и черные очки. Лицо его не выражало скорби, не было сдавлено печалью: выглядел он как видный бизнесмен на деловой встрече. Перемолвившись парой слов с Владимиром и выразив глубочайшие соболезнования, Вадим уехал, а недавно вновь позвонил, желая встретиться. Говорил, что у него напряженная работа, и он не мог уйти в отпуск, когда хочется, зато сейчас выкроил время. «Совесть заела, не мог приехать, пока жена была жива, теперь искупает вину», — мрачно подумал Владимир и ответил, что понимает, но неприязнь к брату росла. Его манера разговора раздражала, смысловые акценты во фразах обличали недалекий ум, так что Владимир разговаривал снисходительно, но холодно.
Вадим привез бутылку элитного коньяка. Владимир, с головой ушедший в работу, с облегчением осушил стопку, осознав, как давно не отдыхал. Вадим пил в два раза быстре, добавив минусов ко мнению Владимира о себе. Но ученый отогнал неприятные мысли, и наслаждался отменным алкоголем, пускай и не в лучшей компании.
— Слушай, брат, мы никогда еще так хорошо не общались!
— Ты и не приезжал, — мрачно бросил ученый, опьянев, не стесняясь хамства.
— Я так сожалею, что не приехал раньше. Ничего ведь не знал! Весь в работе... — Вадим покачал головой, наливая новую стопку, — Ты ведь знаешь, она была такой... такой...
— Доброй... — тихо дополнил Владимир и оба замолчали. Вадим печально смотрел на камин, мысли Владимира унеслись куда-то далеко...
— Знаешь, Вадим, ведь работа — не главное. Приехал бы раньше, чего тебе стоило, увидел бы ее, и мы провели бы вместе замечательные пару дней или вовсе неделю. Эти моменты, моменты счастья — единственное, ради чего стоит жить человеку. Я хочу, чтобы у каждого человека их было больше. Таких моментов.
— Да, да... — согласился Вадим. Его лицо опухло, а речь стала бессвязной, но Вадим превосходно контролировал себя, и даже не шатался, когда отходил в туалет, — но, Вова, тут ничего не сделать, не хватает его, времени. Полжизни у нас учеба и работа, еще уметь надо построить успешную карьеру... а сколько лет на семью уходит, а потом уже закат, морщины, все... когда тут жить, Вован, когда?! — в горячем порыве эмоций Вадим вполсилы стукнул по подлокотнику дивана.
— Это поправимо, — спокойно заявил Владимир, с самодовольной ухмылкой, — как раз сейчас я над этим работаю. Мои разработки позволят продлить жизнь на несколько лет, а то и вовсе сделать человека бессмертным. Я провел около сотни исследований, результаты не могут лгать.
— Ты... ты вот это щас серьезно? — опешил Вадим, глядя забавно округлившимися глазами на загордившегося Владимира, — и можно будет лет эдак на двадцать, а то и на пятьдесят, забыть обо всем, попивать мохито на островах, лапать девочек и оставаться вечно молодым?
— Да, именно так!
— Так надо выпить за это! — разгорячился Вадим, вскакивая, — если ты говоришь правду, то ты чертов гений, Вован!
— Не все так просто, Вадим, еще осталось много исследований, не факт, что...
— Да полно тебе, давай наливай! — захохотал Вадим. Удивленный ученый, заряженный энтузиазмом Вадима, не сдержал улыбку и налил очередную стопку. Бутылка почти опустела.
 На следующий день Вадим уехал. Сослался на дела, и попрощался, придерживая голову и протирая глаза: утро выдалось нелегким. У Владимира потеплело на сердце от душевного разговора с братом, оказавшимся неплохим малым. Ученый пригласил его приехать снова, тот, шутливо сославшись на загруженность, пообещал, что обязательно постарается.
А однажды вечером за Владимиром пришли.
Андрей в тот день сидел в комнате, погрузившись в книгу, и не обратил внимания, услышав тормоза машины: к отцу часто приезжали друзья. В огромном доме не услышишь, что происходит в противоположном крыле. Так что Андрей не заметил ни ругани, ни крика, а потом несколько человек в костюмах посадили бледного и слабо сопротивляющегося отца в машину и уехали. Привычно спустившись на ужин и не обнаружив отца дома, Андрей почуял неладное. Спросил горничную. Она испуганно рассказала про нескольких человек в костюмах, крики и сопротивление отца. Андрей —  хоть и юный, но уже испытанный реалист с живым умом, — побледнел и позвонил в полицию, по свежим следам оставив подробное описание людей, машины и внешности похищенного.
Прошло несколько дней, а отец так и не возвращался. Не поступало ответного звонка из полиции. Кабинет разгромили: бумаги валялись на полу, ящики выдвинуты, компьютер отсутствовал. Андрей с тяжелым сердцем вернул все на места. Прошло еще несколько дней. Не в силах терпеть, Андрей дошел до отделения полиции без звонка, где ему сообщили, что заявки на похищение не поступало. Озлобленный, Андрей повторно написал заявление и ушел. Продолжил ждать.
Хоть Андрей паниковал, злился и не понимал, что происходит, но решил, что сидеть, сложа руки, неразумно. Сначала необходимо подать документы в университет. Потом — позвонить школьному другу, который путался с местным подвальным клубом геймеров, кто знает, может, среди них найдется и пара хакеров, которые помогут раздобыть информацию...
Минуло пару месяцев, и к дому Власовых подъехала та же машина. Те же люди в костюмах, поднявшись в дом, попросили Андрея проехать с ними. Он не сопротивлялся, понимая, что пистолеты у них не игрушечные. Его бесило бессилие, он сгорал от желания орать, спрашивая вновь и вновь, где отец. Худшие предположения холодком пробегали по спине, а ноги тяжелели. «Возможно, отец еще жив», — повторял мысленно Андрей, — «Возможно, жив».
Андрей уехал. Дом Власовых опустел. Андрей не возвращался на следующий день и на следующий. Горничная, решив, что тут ей больше некому платить, собрала вещи и ушла на поиски другой работы.
VI.
Лицо Цзян Шена за годы ни капли не изменилось.
Он сам поражался, и в шоке разговаривал с видеокамерой, записывая ощущения. Шли годы. В отличие от усталости, которую постоянно чувствовал, будучи взрослым на нервах, Цзян Шен ощущал приливы бодрости и силы. Он не знал, было ли то результатом регулярных тренировок с Лань Шань, либо же работой сыворотки бессмертия, но комбинация двух явлений собрала в единый пучок огромное количество энергии и взорвала его. Цзян Шен стал чаще улыбался. Он не нуждался в словах, чтобы понять Лань Шань, теперь: она его духовный наставник, проводник энергии. Психологический тест совместимости не соврал. Цзян Шен никогда не видел улыбки на лице Лань Шань: не знал, то ли ему казалось, то ли действительно промелькнула на ее лице усмешка, когда Цзян Шен радостно затанцевал, постигнув смысл очередной техники.  Но за годы космонавт перестал удивляться отсутствию разговоров: сработавшись, в словах напарники не нуждались. Цзян Шен записывал видеодневник. Ждал, словно маленьких праздников, сообщений с Земли, приходящих реже и реже. Записывали сообщения в основном руководители проекта, интересуясь состоянием миссии, но иногда падала весточка от жены Цзян Шена. Первое сообщение Минчжу сильно удивило его, так, что он на миг позабыл годы медитативной практики, отдавшись смешанным чувствам, зарыдав прямо перед экраном. Минчжу сказала, что растит дочь. Его дочь. Юнхуа.

***
Для них  — бессмертных  — мгновения летели незаметно. Один год, два, какая разница? Цзян Шен привык к медленному течению времени, и не сходил с ума. Его сознательность подтвержали результаты психологического теста, который они с Лань Шань регулярно проходили. Последний тест выявил у напарницы беспокойство: она печально глядела в иллюминатор на проплывающий мимо космос.
Он не решался.
Нужно.
Он уже не тот, что раньше.
Нужно. И у нее есть есть слабости.
— Лань Шань... — тихо начал он. Слова, как гром среди ясного неба, после долгого молчания. У него с непривычки захрипело горло, он прокашлялся. Она обернулась. Резче, чем надо.
— Твой тест...
— ...
— ... скажи мне, — почти перешел на шепот.
Она демонстративно отвернулась к иллюминатору. Цзян Шен одновременно и удивился, и обрадовался: это был стыд, стеснение и нежелание делиться чувствами.
Он молча подошел и положил ей руки на плечи. Она вздохнула. Он понял: ей легче. Слова в такие моменты не нужны.
— Я иногда думаю...
Что бывает после смерти?
Мы летим очень долго, мы не постареем, возможно, никогда. Мы можем долететь хоть до края Вселенной. Увидеть ее смерть. Но что после смерти? Ты умираешь, и все заканчивается. Наступает чернота, такая же, как и этот космос. Ты летишь сквозь черноту, как и на проклятом корабле. Видишь ли ты? Чувствуешь ли ты?
— Лань Шань. ;;;;;;(1).
«Я знаю», — подумала она, расслабив плечи. Он услышал. Улыбнулся.
VII.
Цзян Шена вместе с группой преступников группа сурового вида охранников конвоировала в лабораторию. Вокруг возвышались белоснежные стеклянные стены, на блестящий стерильный пол было жалко ступить. Перед входом в лабораторию преступников помыли и выдали специальные костюмы. В глазах членов группы читались агрессия, холод, готовность к неизвестному. В лабораторию их привести могли только с одной целью.
«Так вот о чем были россказни про изменение мира», — подумал Цзян Шен. Он дрожал от гнева. На них испытают новое лекарство или технологию, а то и вовсе дорогой крем для богатых капризных леди. Они биомусор, а не спасители мира. Наука помогает спасать жизни, и она же забирает их. Без испытаний на человеке не было бы и лекарств. Цзян Шен, вновь ощутив жажду жизни, не хотел становиться жертвой лучших научных устремлений человечества. Он плевал на больных мужчин, женщин и детей, желая лишь одного: выжить.
Их ввели в небольшую комнату. Вдоль стены расположились два человека в белых халатах поверх военных костюмов с выступающими воротниками и ученый с суровым лицом, сидевший на табурете. На лбу — морщины, черты лица отточены нелегким опытом. Он глядел устало, со слабым страхом: боялся, но испытывал все больше равнодушия к происходящему. Это ему не нравилось, но сил сопротивляться мраку уныния не было. «Andrei Vlasov», — гласил бейдж.
— Хочу всех поздравить: готова первая версия «сыворотки бессмертия». Это рабочее название, — бодро начал один из военных. Охрана зааплодировала, но испытуемые и испытатель не шевельнулись. Андрей бледнел на глазах.
— Кто эти люди, генерал? — дрожащим голосом спросил ученый.
— Они сегодня здесь, чтобы испытать сыворотку, — гордо заявил Долохов, — Они сами согласились стать частью величайшего эксперимента в истории! Можете выбрать любого и начинать. Или у нас есть добровольцы?..
Один из испытуемых инстинктивно попятился назад. Охранник ткнул его в спину прикладом автомата. Смельчак замер, дрожа.
— Что?.. — пробормотал Андрей себе под нос, — но... сыворотка еще не готова, там изъяны в формулах...эксперименты... — взрослый ученый лепетал, словно ребенок, не в силах совладать с ситуацией. Он нервно передвигал на столе какие-то бумаги, надеясь доказать военным, что проводить практические испытания еще рано, напрочь позабыв железобетонный и тупой характер этих людей. Сроки и собственное благополучие важны больше, чем научные изыскания, больше, чем мораль или убийство ближнего. Часть бумаг в причудливом танце полетела со стола на пол, ручки и карандаши рассеяно покатились по деревянной поверхности, Андрей, пытаясь все собрать, наводил только больше беспорядка. Его руки тряслись. Рядом, на лабораторном столе, покоился заветный шприц с первым прототипом сыворотки. Долохов жадно пожирал шприц глазами, ухмыляющаяся охрана получала удовольствие, видя неподдельный животный страх на лице преступников. Они прикованы к полу параличом, не способные бежать, осознав, что их настигнет, в лучшем случае — смерть, в худшем — мучительная смерть.
— Н-но мы так не договаривались... — лепетал Андрей, рассеянным взглядом глядя в пространство, — я...
— Отставить разговоры! — скомандовал Долохов, — это приказ! Сыворотку испытываем сегодня! Вяжите вот этого! — генерал случайным образом ткнул пальцем, охрана потащила нечастного к стулу с ремнями. Тот кричал и вырывался, остальные дрогнули, но не смели двинуться с места. Цзян Шен, наравне с другими, оцепенел. Хотя его сознание и призывало кинуться на охранника, отвлечь его, нанести пару смертельных ударов в голову, несмотря на угрозу расстрела..
— Стойте! — внезапно крикнул Андрей, вскакивая. Охранники остановились, все бросили удивленные взгляды на ученого, военные — недоуменные, испытуемые — благодарные.
— Я, я сделаю сам... — пролепетал Андрей и, шатаясь, взял шприц с сывороткой.
Подошел к привязанному пленнику. Тот, побелев, как мел, смотрел на ученого огромными глазами.
Андрей дотронулся до предполагаемого места укола левой рукой, в правую взяв шприц, поставив ее в исходное положение... и резко вонзил иглу в себя.
***
Гениальный ум ученого не подвел.
Андрея лихорадило пять дней. Над ним хлопотала уйма врачей. Неудавшихся испытуемых поместили под сражу, мгновенно позабыв о них, сосредоточившись на здоровье Андрея: подобный ему ум на вес золота, и белые халаты так и мелькали вокруг, сверяя показатели датчиков, пытаясь изучать записи и формулы сыворотки. Но точно ничего никто сказать не мог. Несмотря на угрозы военных, врачи разводили руками, и военные бесились, по вечерам избивая грушу или заключенных. Долохов и его помощники, будучи умнее и понимая, что толку от обивания различных предметов не будет, напряженно нарезали круги по кабинетам в ожидании прогнозов врачей.
На следующие пару дней врачи выдали неоднозначный диагноз: организм Андрея медленно трансформируется, старые клетки заменяются новыми. Закончится процесс через месяц-полтора, а лихорадка должна пропасть после одной-двух недель. К счастью, Андрей оправился раньше, мог сидеть, говорить, ходить и на вопросы врачей отвечал, что чувствует возбуждение, сродни алкогольному и прилив сил, а психотест диагностировал ясность сознания.
Анализ крови Андрея так же поражал исследователей. Они восхищались действием сыворотки, отмечая способность клеток к бесконечному делению. Сам же Андрей чувствовал себя лучше. Ученый стал живее, подвижнее и испытал огромное облегчение, что сыворотка не убивает, потому что теперь он знает, что никто не умрет.
Судя по результатам анализов, сыворотка давала тот же результат и для других испытуемых.
Андрей продолжал исследования, наблюдая за процессом преобразования остальных членов группы.
Наверняка у военных не будет нужды в ведущем ученом после завершения, когда проект закончится. Андрей держался, проводя различные исследования, показывая результаты начальству и контролируя действие сыворотки. Военные радостно кивали головами, а Андрей обдумывал план побега. Очевидно, после того, как вся группа пройдет преобразование, его убьют или запрут в тюремной камере и никогда не выпустят наружу. А в обеденный перерыв его будет посещать местный глиномес(2).
В жизни Андрей мало дрался. Решив, что кулаками ничего не добьется, он за полчаса смастерил усыпляющий газ. Ученый в совершенстве изучил коридоры и переходы за время работы в лаборатории, поэтому точно знал, где и во сколько находятся караулы, где выход и где центральный пункт контроля видеокамер. Его-то и нужно было обезвредить в первую очередь. С компьютерами Андрей обращался умел, в отличие от местных системных администраторов. С легкостью взломав центральный узел наблюдения с рабочего ноутбука, Андрей поместил на все камеры стационарное изображение, заменив реальность не предвещающими беды пустыми коридорами. Затем, отвинтив крышку вентиляционной шахты и нарядившись в противогаз, ученый распылил коварное вещество. Обездвиженные охранники сидели или лежали без сознания, когда Андрей вышел, взяв кухонный нож (лабораторные инструменты для атаки не годились) и диск с полной базой данных проекта. Заметив первого валяющегося охранника, Андрей снял с него униформу и быстро переоделся. Риск быть замеченным есть, а так он беспрепятственно покинет базу... На основном участке пути он, как и ожидал, никого не встретил, и уже немного расслабился, как столкнулся лицом к лицу с выходящим из лифта патрульным охранником...
«Прости...» — подумал Андрей, когда парень напоролся на вытянутый вперед нож. Охранник было махнул рукой в попытке удара, но Андрей, увернувшись, нанес с невероятной скоростью несколько ножевых в бок и затем в спину. Парень захрипел, дернулся, что-то попытался выговорить, но, кашлянув кровью, грохнулся на землю. Андрей отпихнул труп противника ногой и пошел дальше, мрачно глядя вперед. 
VIII.
Полет продолжался спокойно. Цзян Шен и Лань Шань тренировались, читали, следили за оборудованием, проводили исследования. Особый простор давала наука: число теоретических гипотез множилось, а доказательств не хватало. С легкой руки Лань Шань Цзян Шен учился биологии по курсам, в изобилии имевшимся в базе компьютера, и старался практиковаться без ущерба для окружающего  мира.
Цзян Шен и Лань Шань с нетерпением ждали сообщений с Земли. Лань Шань лично ничего не получала, поэтому слушала то, что присылали Цзян Шену. Сообщения от военных и от жены, два потока родной жизни, кардинально различались. Военные выдавали инструкции, в основном — от ученых. О новостях на Земле военные не говорили, и Цзян Шен предпочитал думать, что на Земле ничего не изменилось. Жена рассказывала про быт, родственников, путешествия, и, конечно же, дочь. С каждым сообщением Юнхуа становилась взрослее, радуя глаз отца. Лань Шань тоже радовалась, хотя этого и не показывала. Время, проведенное с Цзян Шеном, растормошило ее эмоции.
Дочь повзрослела. На Цзян Шена смотрело юное, разгоряченное лицо двенадцатилетней девочки,  прекрасный молодой цветок. Она радовалась отцу, хотя никогда его и не видела. Постепенно взгляд ее тускнел, а улыбка исчезала. Минчжу с материнской заботой в голосе говорила, что это переходный возраст и тяжелые школьные годы. Кое-где девочка не успевала, и мать нанимала репетитора. Вскоре обнаружилось, что дело вовсе не в отсутствии способностей, и мать наняла психолога. Психолог не смог помочь: Минчжу молчала про отца и про его экспедицию. Дочь все чаще спрашивала, почему они давно ходят записывать видеосообщения, и ничего в ответ не получают. Получать сообщения участникам экспедиции позволяли, но отвечать родне они не имели права. Все происходящее на корабле считалось строго конфиденциальным, и начальство не могло допустить утечки.
Последний раз отец видел Юнхуа, когда ей исполнилось пятнадцать. Больше она на видео не появлялась. Минчжу с болью в голосе сообщила, что Юнхуа считает ее сумасшедшей, отправляющей сообщения то ли умершему отцу, то ли отцу, с которым давно разведена. Цзян Шен слышал это, находясь за миллионы километров от Земли ничего не мог поделать, не мог прийти в свой дом, со словами: «Это я, папа!». Юнхуа посмотрела бы удивленным, затем радостным взглядом, и бросилась бы ему на шею. Цзян Шен много раз представлял этот момент, и чувствовал уколы боли от осознания, что быть может никогда не встретит Юнхуа. Минчжу отправляла фотографии дочери, но та все еще не приходила записывать видео. Юнхуа росла агрессивным подростком. Неспособность матери объяснить ситуацию с отцом породили в ней злость и неприятие семьи, а Минчжу разрывалась от горя, не зная, как объяснить Юнхуа, что отец существует. Показывала его фотографии, но Юнхуа не верила и отказывалась слушать мать. Часто кричала на нее и уходила гулять с «понимающими» и «любящими» друзьями, хлопая дверью. У Минчжу на лбу появлялось все больше морщин. Жена старела. Цзян Шен всегда знал, что придется наблюдать старение близких, но переживал слишком тяжело, когда это время наступило. Они с Лань Шань часами сидели перед экраном, пересматрия сообщения. Цзян Шену плохело, но он заставлял себя смотреть, противясь печали, сопротивляясь изо всех сил, как будто бы греб голыми руками против течения бурной, жестокой реки. Жизнь — река, а мы — неприкаянные гребцы.
Наступил момент, когда сообщения от жены перестали приходить. Сердобольная сестра дома пристарелых один раз сообщила на видео, что Минчжу страдает от Альцгеймера. Выглядела она совсем старой. Цзян Шен плакал, смотря на нее. Такой долгий и такой жестокий конец жизни, роль наблюдателя за смертью дорогих людей Цзян Шен не пожелал бы никому. Он плыл в один темп со временем. Недаром его фамилия — «река», ревела и перекатывалась, гневно разбиваясь о камни, неся бурные воды вдаль.
Мертвые сообщений не слали. Грусти становилось больше, и она мешала работать. Лань Шань поддерживала Цзян Шена, когда тот думал потосковать о семье, не давала ему круглосуточно смотреть архив видео от жены, укладывала спать и напоминала про график. Благодарность Цзян Шена отражалась на его лице. Постепенно космонавт вернулся в норму, повеселел и начал подшучивать над Лань Шань, как и прежде. Она легко улыбалась, радуясь перемене в настроении напарника.
Сообщений все еще не было. Цзян Шен перестал ждать, и сосредоточился на привычных обязанностях, хотя звоночек в уголке души продолжал звенеть. «Жди, жди, жди! Жди, жди, жди!». Цзян Шен отмахивался. С него хватит, он достаточно страдал.
IX.

Андрей никогда не приходил на кладбище. Да и об усопших вспоминать не хотел.
Его обычное утро начиналось с тренировки. Потом он учил малолетних раздолбаев химии и биологии в местной школе, не сомневаясь, что его рассказов они не запоминали. Вечера коротал за чтением статей, чашечкой чая или встречами со старыми друзьями.
Сам он от дел отошел, но его команда и не думала останавливаться.
После побега Андрей залег на дно и долго прятался по забытым миром квартирам, притонам, клубам. Переезжал. Встречался со старыми друзьями, заводил новых. Отпуск Андрей затеял не ради забавы: после того, как преследователи потеряли след, ученый начал строить опору. Он нуждался в тайном убежище, источнике информации и верных друзьях. Через несколько лет упорной работы он заработал репутацию и обзавелся связями. Его уважали и как ученого, и как компьютерного гения, а самые близкие знали о его прошлом и о злополучной сыворотке бессмертия.
Андрей долгое время управлял своим детищем, но, сделав все, что хотел, ушел на покой. Жизнь резко замедлилась, затихла, превратившись в застоявшийся рукав бурной реки. Старые друзья, сменившие Андрея на месте лидера, иногда навещали его, рассказывали новости, интересовались здоровьем и иногда просили совета.
Однажды Андрей вышел прогуляться и неожиданно для себя попал на кладбище. Шел он, куда глаза глядят, и внезапно заметил по левую руку вход. Светлое, пасмурное небо, угрожающее дождем. Зеленая земля, шум травы, голоса птиц, нигде не слышно голоса человека. Кладбище: сюда приходят говорить с мертвыми.
Его ребенок не умел говорить, слышать, видеть, воспринимать. Могила с засхошими цветами. Его жена порой такая сентиментальная, отпускать от себя чувства она не умела. Андрей же сразу смог забыть, и не хотел, чтобы ему напоминали. Выгнал ее без сожаления, когда она начала болтать и ныть больше, чем надо. Он никогда не заботился о чувствах и чаяниях жены. Она была отдушиной, игрушкой, чтобы отвлечься, сбросить груз прошлого и попробовать начать «нормальную» жизнь. Не получилось, это она все разрушила, она... Андрей понимал: в смерти ребенка нет ее вины, но обвинял ее. Всегда нужно кого-то обвинить. Мироздание жестоко поступало с ним, и отбирало все, даже после того, как он оставил прошлое позади. Ученый понял: это расплата..
Андрей мрачно курил, стоя у могилы, глядя на небеса.
Послышался шорох. Неподалеку, в лабиринте могил пробиралась девушка, миловидная китаянка с угольно-черными волосами, забранными в пучок. Яркое пятно посреди серости, в которую слились и небо, и шумевшие деревья, и могилы, и сам Андрей. Она добралась до нужного памятника. Опустила цветы на плиту. Их взгляды, ее лучи черных проницательных океанов и тяжелый каменный взор Андрея, встретились. На ее лице застыл отпечаток печали, Андрей же глядел без эмоций.
Это произошло не просто так. Андрей много раз смотрел на других людей, люди смотрели на него, зачастую прямо в глаза, но это ничего не значило. Взглянув на девушку, он ощутил вспышку необъяснимого чувства: легкий укол, острый, но неожиданно приятный. Такое нельзя оставлять без внимания.
Он шагнул к ней, подошел, протянул руку.
— Здесь лежит мой ребенок.
Она слабо ответила на рукопожатие.
— Моя мать.
Деревья волнами качали на ветру листья.
Они начали встречаться. Сходили в ресторан. Андрея привлекали скромность и необыкновенная восточная красота новой знакомой, ее — мрачный, загадочный и тяжелый взгляд провинциального учителя химии. Он был загадкой, и она хотела разложить этот паззл, раскрыть все карты. Они говорили о своих занятиях и о бытовых вещах, но чувства друг друга понимали без слов.
Она расспрашивала его о ребенке. Он умолчал об их с женой даре — бессмертии, сказав, что произошедшее — это неудача, которую в любой момент может выкинуть мироздание. Говоря об этом, он скрывал готовую вырваться на свободу злость, потому что знал, что неудача — результат долгих рассчетов. Врачи разводили руками, не в силах объяснить, почему плод мертв, ведь все анализы в норме, жена здорова, отклонений при беременности не наблюдалось. Тогда Андрей провел исследование сам. Результат поразил ученого, и Андрей, мрачно выкуривая пачку за пачкой, сидел в душном кабинете, не в силах заснуть, а жена боялась подходить к нему. Мрачнее тучи, ученый плавал по коридорам и из просто неразговорчивого человека превратился в оплот молчания. Андрея бесило бессилие, как и тогда, при похищении отца. Но снова ничего не сделать, разве что ни положить жизнь на исправление позорной ошибки. Возможно ли ее исправить? Он не знал, прогибаясь под весом усталости, растущей с каждым годом.
Новая знакомая рассказывала про сумасшедшую мать. Будучи ребенком, дочь не понимала, что с матерью что-то не так. У нее была мания: записывать сообщения отцу, который якобы улетел в космическую экспедицию. Девочка радовалась, снимаясь на камеру, а потом начала задавать вопросы. Когда отец вернется, где он, почему он никогда не приезжает. Боялась, что отец бросил семью, потому уехал, а мать не говорила. Дочь горевала из-за лжи матери, задавалась вопросами, почему мать не хочет сказать правду, все равно, насколько жестока эта правда, она переживет... Мать то наотрез отказывалась, то несла бред про космос. Повзрослев, девочка просила контакты отца, спрашивала, может, он умер, или они развелись. Если он действительно космонавт, почему от него нет сообщений. Мать плакала, и в расстройстве только больше все запутывала. Дочь злилась и решила, что отца не существует вообще, а ее мать сумасшедшая. Тогда девушка перестала обращать внимание на россказни матери, перестав появляться в странных видеосообщениях.
Юнхуа не сказала ничего Андрею, сославшись на сухое «проблемы в семье». Андрей тоже о прошлом не распространялся.
Вечера они проводили за бутылкой вина, сидя в приятном полумраке и глядя на пылающие в ночи городские огни. Разговоры с Юнхуа помогали ученому. Он забыл о рутине, растворяясь в темно-красном мареве их вечеров.
Они никогда не говорили о будущем, о браке или об отношениях, наслаждаясь тем, что у них было.
Однажды Юнхуа пригласила его к себе. «Ты была у меня, а я у тебя — нет».
Она жила в трешке, которую никак не могла поменять после смерти матери. «Еще не улажены дела с завещанием и с передачей прав собственности», — раздражалась она, — «Давно бы съехала. Мерзкая квартира».
Она не любила говорить о прошлом. Но бутылка опустела, и снова все понеслось по накатаннной. Она отзывалась о матери с неприкрытой ненавистью, за то, что та отняла беззаботное детство россказнями о несуществующем отце. Юнхуа плакала от злости, вспоминая ее. «Сколько раз я пыталась добиться правды, все напрасно. Сумасшедшая...»
Андрей мягко гладил Юнхуа по голове, целовал в лоб, в губы. Слушал то, что она рассказывала. Юнхуа глядела на него большими заплаканными глазами. Она напоминала цветок с шипами: красивая и жестокая роза. Она курит на балконе, откидывая назад прекрасные волосы, переливающиеся в свете ночных огней. Иногда столь эмоциональная и ранимая, что хочется обнять, несмотря на шипы, и целовать до потери рассудка.
Внезапно он стал серьезным. Андрей списывал дикие догадки на пьяный бред, но спросил ее фамилию. Цзян. Он слышал эту фамилию раньше: ее носил первый сопровождающий корабля «Ковчег». Словно стрела поразила тело Андрея, он спросил, когда Юнхуа родилась. Она фыркнула: к чему вопросы, разве она выглядит старой?
Дата рождения совпадала с датой вылета, случившегося на девять месяцев ранее. Случайность? Цзян Шен так хотел увидеть Минчжу в последний раз, занявшись любовью, подарил миру чудо, а Андрею — новую надежду. «Как так может быть?» — в благоговейной лихорадке спрашивал он, сжимая ее руки. Она подозрительно смотрела, не понимая происходящего. Он засмеялся, так радостно, как не смеялся за много лет. Потеряв первого ребенка, он понял, что бессмертные никогда не смогут иметь детей. Увидев результат исследования, мрачно курил и хотел умереть, а жена боялась подходить к нему. Когда он сказал, она задрожала и закричала на него. «Что ты сделал со мной?! Зачем?! Я никогда не смогу иметь ребенка!». Горечь пропитывала воздух, в каждом вздохе, в каждом жесте ощущались тяжесть, злость и желание вернуть прежнюю жизнь. Он не помнил, ударил ли он жену или она сама ушла, размазывая по лицу слезы...
И вот Юнхуа, дочь бессмертного, прямо у него под носом, новая надежда, плод случайного совпадения. Наблюдая за странным поведением любовника, Юнхуа фыркнула, скривив красивое лицо. Методично отодвинула бутылку от Андрея. Тот то ли плакал, то ли смеялся; решив, что это плод неблагодарного алкогольного опьянения, девушка, освободив его и себя от рубашек, увлекла его на кровать.
X.

Она гневалась, а он любовался ее лицом.
Он любил ее еще больше с тех пор, как узнал, кто она. Даже в гневе она была прекрасна, словно распаленный костер, вздымающий языки пламени к небосводу, призывая обрушиться на Землю. Ее дрожащие губы, она еле сдерживает слезы... Андрей наблюдал за жестами возлюбленной, не слушая речь, наслаждаясь приятным покалыванием в паху. Она может делать все, что хочет, может кричать, махать руками, звонить в полицию, но он никогда не устанет смотреть на свою вечно цветущую.
Она собирала вещи.
Он был готов, что когда-нибудь она узнает. Переломным моментом стала не его роль в изобретении бессмертия, а высохший старик, обнаруженный за решеткой в штабе Андрея, когда она бродила там, где не просили, но и не запрещали.
Много лет назад отойдя от дел, Андрей думал, что у бессмертных нет будущего. После судьбоносного разговора с Юнхуа ученый вернулся в организацию и вновь взял на себя бразды правления, к радости товарищей. Помимо взлома за большие деньги и нелегальной торговли всем, чем попало, сообщество промышляло продажей бессмертия. Никто не верил, считая предложение шуточным рекламным ходом, но находились необычные люди с деньгами, абсолютно серьезно вываливавшие миллионы за укол, якобы останавливающий старение. Приходили и те, кому нечего терять — больные раком и ВИЧ — и, действительно получая несколько лет жизни за огромную, но несравнимую по ценности со временем, сумму, удивленно рассказывали друзьям и знакомым, как шуточное предложение на сайте в даркнете подарило им несколько ценных лет. Врачи называли это чудом, отправляли клетки внезапно не умирающих в срок пациентов на исследование и возбужденными ночами публиковали статьи в эфир научного сообщества Сообщество интересовалось и спорило, но прения великих умов никто не замечал, и миру было плевать.
Андрей часто пропадал без предупреждения, не отвечал на звонки, старался не говорить о том, где был. Однажды Юнхуа поставила вопрос ребром, ее пылающий темперамент не могли успокоить и тысяча  пожарных брандспойтов.  «У тебя есть любовница?» — спрашивала она, хмуря брови, а Андрей хохотал, любуясь ее гневом, осознав, что наступил подходящий момент для правды.
Они поехали на базу. Андрей показал ей лаборатории, склады, датацентры, познакомил с товарищами; все добродушные и приветливые, но добряками они были вовсе не от хорошей жизни... Андрей рассказал про бессмертие, но Юнхуа не верила, назвала его сумасшедшим и хотела уехать, задетая за больную струну отношений с матерью. Андрей, мягко успокоив девушку, предоставил все возможные доказательства его исследования, собственного бессмертия, отзывы клиентов, записи, наблюдения, видео, аудио... Юнхуа не была дурой, и хотя продолжала говорить, сдержанно и спокойно, отходила от шока еще добрых два дня. Андрей получил наказание в виде пощечин за то, что скрывал, смеясь, просил наказать его еще раз, а Юнхуа фыркала и отворачивалась.
— А я бессмертна, Андрей? — однажды спросила она, в глубокой задумчивости покусывая прядь волос. Ученый, оторвав взгляд от компьютера, залюбовался прекрасным зрелищем, поэтому отреагировал не сразу.
— Андрей?
— Что?
— Я бессмертна?
— Чтобы ответить, мне нужны твои анализы, — мягко усмехнулся  ученый, — но ты жива и растешь, это главное. Твой отец бессмертен, а мать смертна. Я и сам до сих пор не верю.
Он не хотел рассказывать о прошлом, но его прекрасная госпожа, пронзительным взглядом черных глаз глядя на него, приказала, и он сдался, не в состоянии отказать ей.  Он рассказал о том, как потерял отца, как работал с группой космонавтов, как сбежал...
— Ты так и не нашел его? Отца? — проницательный взгляд бездонных глаз.
— Нет. Я спрашивал у них, исследовал базу, но уже давно понял, что не увижу его. Но не хотел мириться. Я ничего не мог сделать... Подонки...
Юнхуа молчала. Андрей на секунду исчез из комнаты, вместо него появилось кипящее тихой ненавистью чудовище.
***
Однажды она обнаружила старика, запертого на базе. Он сидел в небольшой камере с закрытым решеткой окном, весь обросший волосами, с высохшей кожей и дряхлыми руками. Ей не посчастливилось заглянуть в камеру через окошко на двери, когда она блуждала по лабиринтам базы. Все знали, что Андрей держит здесь этого человека, и не задавали вопросов, ибо при его упоминании глава приходил в ярость, и никто не осмеливался спорить, кроме самых доверенных товарищей.
— Это мое дело, Иван, — зло бросил Андрей на попытку взывания к милосердию.
— Он достаточно наказан, ты отмщен, — спокойно возражал друг, — не обязательно держать его тут вечно.
— Если отпустить его, его придется убить. Ты сам прекрасно знаешь, зачем ты говоришь мне это?!
— ...
Переговоры оканчивались ничем, все предпочитали молчать. Юнхуа не знала, с чем столкнется, и с отважным безрассудством и гневом претенциозно явилась на ковер к Андрею.
— Кто это?
Ученый отреагировал не сразу. Он молчал, не проявляя ни гнева, ни улыбчивой радости, какой обычно отвечал на вопросы Юнхуа.
— Не твое дело, — тихо сказал он. Она задохнулась.
— Но... как...я... мы же вместе, Андрей, ты не должен ничего скрывать!
Острый взгляд остановил поток мыслей, льющийся через рот.
— С чего бы? Я ничего не должен. Не хочу говорить, и оставим эту тему.
Но Юнхуа на этом не успокоилась. Несколько дней она молчала, потом ненавязчиво попыталась вытянуть из него признание. Потом еще и еще. Андрей зверел в экспоненциальном темпе, но ударить девушку не мог. Наконец, она заставила его рассказать.
— Это мой дядя, Юнхуа, — устало выдал он под одышку ее удивления, — Именно он виноват в том, что забрали отца. И именно он сдал отца правительству. Отец глупо поступил, доверившись человеку, которого первый раз видел. Семья значила для него все. Глупый папаша, он был слишком добр и наивен, прямо, как ты, — лениво объяснил Андрей, устав злиться и отнекиваться от разговоров, — когда я встал на ноги, я отомстил. Он хотел вечно влачить свое жалкое существование, прожигая деньги, время и человеческие жизни. Я ему не позволил. И другим, таким, как он, тоже не позволю. Сейчас становится все больше бессмертных. Мы, моя организация, работаем, чтобы общество приняло отсутствие старения. Люди будут жить, и когда-нибудь поймут, что над нами и над ними — бесчувственные манипуляторы, эксплуатирующие тысячи, играющие нашей кровью ради собственной выгоды. Я не сомневаюсь, что они давно использовали сыворотку на себе,  а людям отдавать ее и не думали. Я не дам этой мерзотной системе, этой куче тупости и дерьма одержать верх: к их несчастью, я тоже собираюсь прожить очень долго.
Пораженная Юнхуа молчала. Она не знала, что ответить ему, и дрожащими руками начала собирать вещи. Он не реагировал, погрузившись в работу.
XI.
 «Привет, пап.
Я видела твою фотографию. Возможно, это бред... Я все еще слабо верю... Но если ты действительно там, в космосе, и слышишь меня, прости, что я не записывала сообщений и не верила матери. Она умерла от горя, и это разрывает мне сердце. Ты рад видеть меня? Твоя дочь выросла не самым лучшим человеком... Я не знаю тебя, но мать любила тебя и всегда говорила, что ты хороший. Прошло столько лет, а ты сейчас выглядишь так же? Каково это, быть так долго в космосе и не сойти с ума от одиночества?
Я буду отправлять сообщения, пока могу. Надеюсь, мне позволят отправить и это. Никто не приходил двадцать лет, и вряд ли меня пустят на станцию... Если что, Андрей мне поможет. Он ублюдок, но  ублюдок с огромными возможностями.
А, Андрей... наверное, ты помнишь Андрея? Да, мы встретились. Вот так совпадение, это должно было случиться, папа. Я не верю в судьбу, но...
Ты знаешь, на Земле все поменялось.  Все не так, как в моем детстве. В новостях уже всерьез говорят о бессмертии. Правда или нет — не знаю. Еще не прожила столько, чтобы проверить. Но ты узнаешь лучше, чем я. Если ты умер в космосе — он станет колыбелью. Твоей и твоих напарников. Путешественников в один конец.
Отец, я хочу увидеть тебя, встретиться с тобой. Какой ты? Как ты рос? Кем был? Смотря на себя в юном возрасте, я не радуюсь, а стыжусь. Но сейчас многое изменилось, и в будущем я не подведу тебя, ;;;;(3);;;;;(4). Я обещаю, что прилечу к тебе, если я бессмертна, как Андрей говорит. И даже если нет, все равно. Я прилечу. Несмотря на расстояние, я с тобой, папа. Моя семья.
Теперь о том, что происходит на Земле...»
На станцию ее не пустили. Скрепя сердце, Юнхуа позвонила Андрею, и он тотчас же прилетел исполнить ее просьбу. Она довольно ухмыльнулась. Хороший мальчик, до сих пор не разлюбил. Она использует это, чтобы направить Андрея и его усилия в правильное русло. Она ненавидела его методы, она исправит их и приведет мир в лучшее будущее.
Несколько манипуляций, несколько звонков, одно запугивание, и сообщение улетело за земной горизонт. Юнхуа переживала, почувствовав, как увеличивается пульс, лишь бы дошло. А дальше будет легче, потому что она знает: где-то там ее отец, такой же потерянный и одинокий, плывает по бескрайнему океану звезд в маленькой лодке, скромно мигающей огоньком, отправляющей сигналы через километры и километры.
Андрей жарко целовал ее, под полной луной на радиовышке. Красиво, как и всегда у них было. Она не чувствовала отвращения, наоборот, притяжение, жар, позволяя прикасаться к себе, но не отдавая ни разума, ни сердца. Если можно получить удовольствие — почему нет? Утром ждут великие дела, но сейчас — жаркая ночь, тем более, у них целая вечность.
XII.
Мигал индикатор на экране. Цзян Шен, с пульсом, подскочившим до небес, подлетел к монитору.
— Лань Шань!!! Это она, это она!!! — радостно закричал Цзян Шен, сам не зная, почему «она», думая то о жене, то о дочери. Миллион невероятных надежд вмиг родились и растаяли в голове. С замершим сердцем он нажал кнопку проигрывания сообщения.
«Привет, пап...»

Цзян Шен дрожал. Он услышал все, потом прослушал еще раз, и еще, и еще, пока не насытился, не пережил, не наплакался. Он радовался: вековечное одиночество не выело из него человека окончательно, возможно, это случится, но намного позже, после того, как он погрузится в волну любви к дочери, пока она жива. В последние дни атмосфера на станции тяжелела. Напарники знали, что переживут, но уныние казалось отчаянным, не имеющим конца, словно сам космос. Едва ли эти сильные люди позволили бы себя победить такой мелочи. У них источник неимоверной энергии, который издавна зовут на Земле зовут любовью. Он не потеряет сообщение до конца полета, до того, как они вернутся к рутинной жизни, не позволит бескрайнему звездному океану поглотить его волю.
На Земле многое случилось. Улицы наводняли демонстрации неравнодушных граждан с плакатами «Требуем правды», призывая обратить внимание на сокрытие правительством «сыворотки бессмертия».  Сама Юнхуа основала движение «Сохраним смерть — сохраним жизнь». Она говорила, что необходимо подумать о детях, прежде чем отказываться от старения, ведь бессмертные, согласно экспериментальным заключениям Андрея, иметь детей не могут. Научное сообщество резонансами реагировало на необычных пациентов, были даже попытки вывести формулы «сыворотки». Никто не мог сравниться с гениальностью Андрея: он посмеивался, читая статьи в интернете, мягко указывая на ошибки, давая подсказки. Сам же он находил утешение во встречах с Юнхуа. Ценил их, как жемчужины, и считал дни между ними, пока Юнхуа утопала в гражданском активизме. Он предупреждал: «Тебя могут посадить, а то и вовсе подстрелить», — недовольно, тихо, мягко, заботливо говорил Андрей, выдерживая пламенный взгляд своей принцессы. Она недовольно хмыкала, заявляя, что не боится, если это поможет изменить мир к лучшему, ведь вокруг творились изменения истории.
Цзян Шен гордился дочерью и почти не злился на Андрея: годы в космосе из жестокого и ограниченного преступника превратили его в достойного, сильного духом человека.
Он и Лань Шань пили чай, расположившись перед огромным экраном, за которым проплывал космос. Лань Шань задумчиво глядела вдаль.
— Знаешь, Шен-сюн, я сама вызвалась на эту миссию. Хотела увидеть, что же там, далеко от Земли. На Земле я видела многое. Захотелось открыть новую жизнь. А в космосе нет жизни. Бескрайняя пустыня между нашими планетами. Сплошная пустота, — в голосе Лань Шань мелькнуло разочарование, — и только через несколько сотен лет мы узнаем... Сможем ли мы долететь до конца?..
— Не знаю, — усмехнулся Цзян Шен, переведя взгляд на экран. Сообщение закончилось,  в маленьком квадрате застыло улыбающееся и смелое лицо Юнхуа, — но точно сможем, пока мы не одни.
 











Ты не одна (кит.)
Активный гомосексуалист (тюремный сленг)
Мой учитель (кит.)
Мой папа (кит.)