История одного патрона. Глава 4

Глава 4
Душно

Душно. В машине было очень душно. Дорожная пыль въедалась в воздух, делая его невыносимым. Жара буквально плавила пространство и сознание. Водителю не помогали даже его смешные круглые очки с толстыми пожелтевшими от времени линзами. Дорога расплывалась, создавала миражи, петляла, уводила и плутала.

Судя по разговорам наших конвоиров, мы держали путь в город Рославль, что в Смоленской области, там формировалась армия, и мы должны стать кровью этой армии. Мы должны наполнить её жилы, вены и артерии. А пока что, мы наполняли грохочущую колёсами полуторку, а нас наполняло новое невообразимо скребущие маленькую патронную душу чувство. Чувство непонятное, неопределённое, многообразное.

Душно. В машине было душно. Идущая колонна автомобилей нагнетала и усиливала летную пургу. Водитель и, сидящий на месте пассажира, старшина глотали дорожную пыль. Она проникала в их легкие, вызывая там страшный чесоточный зуд. Старшина пытался прочесать зудящую грудную клетку дымом от самокрутки. Не помогало. Все молчали. Молчал старшина, пускающий дым, он думал о чём-то своём. Странно, он никогда не затыкался: всё что-то рассказывал, про Халхин-гол, где его наградили орденом красной звезды, про свою деревню, травил какие-то старые пыльные анекдоты, но вот сейчас он молчал, лишь изредка теребя мясистыми пальцами седеющую соломенную щётку. Молчал и сухой водитель: изредка покряхтывая, то отодвигал, то пододвигал, то поправлял очки, пытался достать языком до скопившейся пыли в лёгких.    

Пыль изнуряла, туманила, гасила человеческое пламя, крутила и кружила сознание и дорогу. Пыль наводила морок. Даже на нас, заключённых в деревянный ящик. Она доставала до самой сути, до самого сокровенного и самого сакрального: до самых тайных глубин человеческой души, до спрятанного за латунными гильзами, пороха, и до дряхлого двигателя лупоглазого грузовичка.

- Кипим, товарищ старшина – Выкашлянул водитель. 
- Сцука! Кипим! – Старшина очнулся и вылупился на водителя запылёнными глазами. – Аркашка, ёба мать! Ехай на обочину!
Аркашка послушался, высунул руку в окно, подавая сигнал колонне, и съехал на обочину. Пар вырывался из-под капота.

Пыль и ещё пыль, пыль и ещё больше пыли. Колонна проносилась мимо нашего грузовичка, выпуская из труб сажистый едкий чёрный дым и выкидывая из-под колёс клубы ненавистной пыли. Водитель и старшина вышли из машины. Закрывая лицо зелёной пилоткой Аркашка подошёл к лицу автомобиля, откинул створу, закрывающую дряхлое сердце задохнувшегося грузовичка и окунулся в нескончаемо восходящее к небесам столбовое горячее облако. Старшина делал длинные смачные затяжки кончающейся, но всё ещё, как будто цепляющейся за жизнь, самокрутки. Уголёк обжёг пальцы. Старшина выкинул на пыльную дорогу бумажное тельце, поднял глаза вверх и повернулся спиной к дороге. Трава была невообразимо яркой, сочно - сочно зелёной, её цвет пробивался сквозь стоящую пыль, и, наверное, он был ещё ярче и ещё насыщенней, а может быть запылённые и намозоленные глаза хотели видеть её именно так, сознание или даже вернее, подсознание затуманенное, закуренное, покрытое толстым слоем пыли хотело ощущать и мир, и цвет этого мира сейчас именно так, так вкусно, так сладко, не приторно, не тошнотворно, когда сладость становиться, чем-то невыносимым, неприятным, а мерно вкусно, так вкусно, что от этого невозможно было оторваться. Колонна прошла, пыль, ужасная, мерзкая, мелкая пыль потихоньку отступала, уносилась вслед уплывающей колоне.
- Гляди-ка, Аркашка! – Старшина не мог оторваться от травы, ему так хотелось слиться с травой, лечь в неё, вцепится своими толстыми пальцами в землю и раствориться. Стать травой, землёй, воздухом… Космосом…
- Гляди, Аркаш, а Аркаш, это прекрасно! – Аркаша всё ещё возился с мотором, заливал в него воду.
Знаешь Аркаш – необычно зачарованным, каким-то возвышенным, но очень простым голосом говорил Старшина. – Мир так красив, я так давно не обращал внимание на … Знаешь многие ищут красоту, ищут её где-то не там, в чём то таком, в картинах всяких, скульптурах, статУях… Не там, не там они ищут. Не надо далеко ходить. Вот она, красота, буквально под ногами, бери да любуйся! Какая у нас трава, ах какая… А какие леса, луга, поля, речки, речушки… А какой воздух… Знаешь Аркашка, я много где бывал, много чего видел, но здесь дома, всё какое-то другое, родное… Вот даже возьми траву. На халхин-голе тоже была трава, тоже зелёная, но тут, посмотри какая трава, она здесь зеленее, пушистее, дружелюбнее что ли…
Ах, знаешь Аркаш, в такой траве и умереть, наверное, приятно. Вот так лечь в неё, пропитать своею кровью чёрную землю… А она будет тебя утешать, щекотать, усыплять… Вот так лечь в неё и умереть…

Хлопком закрылся капот, - Готово! – Аркашка вытирал руки серо-грязной тряпкой. – Можем ехать товарищ старшина!
- Можем… поехали… - Старшина нагнулся, приспустился на колено и провёл шершавой ладошкой по траве. – Поехали.

Подул свежий ветер, он сметал с глаз толстый слой мельчайших частичек дорожной пыли, прочищал грудь, отрезвлял разум. Доставал до самой сути, до души, до сокровенного пороха, и до ожившего мотора старенького грузовичка. Старшина встал на порожек перед дверцей машины, подставил своё стареющее округлое лицо с седеющей соломенной щёточкой под широким носом навстречу прохладному, свежему ветру. – Всё, Аркашка. Трогаем.
Старшина сел в машину, захлопнул дверцу, Аркашка воткнул передачу и надавил на газ. Машина резво двинулась вперёд по дороге, унося нас с собой в небольшой городок Рославль, что в Смоленской области, где, судя по разговорам наших конвоиров, формировалась армия, и мы должны стать кровью этой армии. Мы должны наполнить её жилы, вены и артерии. А пока, что, мы наполняли грохочущую колёсами полуторку.