Тайна вечной молодости

Под старинными сводами центрального нефа царило небывалое оживление. Такого скопления посетителей каменная оранжерея собора святого Анабеля не помнила больше ста лет. Всему виной была яркая афиша, появившаяся несколько дней назад на массивных дверях восточного фронтона. Сверкающая красным флуорофором вывеска гласила:

"Второго дня третьего месяца ровно в шесть часов после полудня состоится встреча с доктором медицины, главным научным сотрудником института  эзотерики, био- и космоэнергетики, ведущим специалистом в области вопросов долголетия и вечножития, автором десятков научных книг и статей, профессором Спелфулского университета господином Блюффером.

Вас что-то не устраивает в жизни,  мучают страхи и бессонница? Вы потеряли аппетит? Вам стало неуютно в своём теле? Вы желаете вернуть коже былую гладкость и упругость, костям  –  крепость, а суставам  –  подвижность? Вы потеряли вкус к жизни и страдаете от осознания собственной никчёмности? Господин Блюффер воскресит погибшие надежды, склеит осколки разбитых мечтаний, наполнит тело свежими силами и вернёт ему забытую молодость. Он наполнит ваше существование новым смыслом и вдохновит на свежие идеи.

Только в этот вечер Вы станете свидетелями невероятного перевоплощения! Вам откроются тайны вечной молодости, благодати и счастья! Спешите!!! Только один вечер! Только одна ночь!"

Ровно в шесть часов вечера, как и было обещано афишей, дверь в глубине апсиды неслышно отворилась, и перед взбудораженными  зрителями предстала хорошо знакомая высокая фигура главного магистра господина Снейка. Он был облачён в длинный плащ с кровавым подбоем и сиял великолепием. Чёрные волосы поблёскивали в рассеянных лучах заходящего солнца, подчёркивая бледность мраморной кожи. Шёлковый костюм цвета ночи безупречно сидел на крепкой фигуре. Осанистый надменный главный магистр, гордо подняв голову, взошёл на кафедру. Холодным взглядом он окинул присутствующих, плотно рассевшихся на деревянных скамьях.

Безмолвие воцарилось в зале. Стало слышно, как в глубине северного нефа капает вода. Здание собора святого Анабеля давно уже требовало основательного ремонта, но главный инженер господин Чит, в ведении которого находились все старинные постройки города, каждый раз после  окончания очередных ремонтных работ с деловитой горячностью профессионала объяснял причины недоработок,  убеждая проверяющую комиссию выделить дополнительную денежную поддержку.

– Что поделаешь, господа?  –   сокрушался господин Чит, обходя обветшалые порталы и хоры собора святого Анабеля. –  Давняя, очень давняя постройка. Своенравная, капризная, как старушка, требующая неустанного внимания и заботы. –  Сделав особенный акцент на последнем слове, господин Чит с необычайной нежностью, свойственной истинным ценителям древностей,  поглаживал источённые временем мраморные стены. –  Раритет! Наследие предков, застывшая история, джентльмены!

Посетовав в очередной раз на непредсказуемый нрав своей каменной подопечной, главный инженер с удвоенной энергией брался составлять новую смету.  Его кипучая натура производила неизгладимое впечатление на членов комиссии. Иронические ухмылки на бледных лицах таяли, сменяясь  искренним участием.

–  Этот своё дело знает! –  восхищались одни.

–  Он не остановится на полпути, –  говорили другие, ставя подписи под новой кругленькой суммой и гордясь своею причастностью к важному историческому событию.

–  Мошенник!  – ворчали третьи, но всё же, поразмыслив, добавляли свои витиеватые автографы  к тем подписям, что уже украсили смету.

Ремонтные работы в Личтауне не прекращались на протяжении полутора столетий. Еженощный бой часов на башне здания городского  парламента, торжественные звуки духового оркестра на празднике города, бой барабанов и литавр, сопровождавший ежегодный карнавал в честь победы в трёхсотлетней войне,  –  всё это тонуло в грохоте и рёве неустанно работающих механизмов. Жители города настолько привыкли к еженощной строительной какофонии, сверлению и долблению, доносившимся то из одного района, то из другого,  что грохот представлялся им частью жизненного уклада. Когда кто-либо из Личтаунцев отправлялся в загородную поездку, покой сельских просторов действовал на него угнетающим образом, порождая в душе щемящее чувство одиночества и неприкаянности. Тишина природы с её естественными звуками, полными животворящей силы, пугала жителей, вселяла в их сердца бездонную печаль и уныние. Тоскующее  сердце горожанина рвалось обратно к шумным улицам, к какофоническому грохоту, беспощадному в своей нетерпимости к чужой свободе и праву на уединение.

С  капителей колонн и стрельчатых порталов на головы прихожан сыпалась сухим серым дождём штукатурка, а механический вой заставлял вибрировать и трястись тела, высушивая души. Бескрылые химеры, безрогие черти и безлапые горгульи на водостоках с многометровой высоты злобно взирали на суетливые фигурки личтаунцев. Лица чудовищ, кривившиеся в жутких усмешках, казались по-настоящему страшными. И немудрено: ведь они озлобились на горожан от осознания собственной беспомощности. Угрюмый стыд и разочарование застыли в их навеки окаменевших взглядах.

–  Леди и джентльмены! –  Густой баритон достиг стрельчатых сводов, проник в вековые щели и пустоты огромного помещения.  Взволнованная стая летучих мышей выпорхнула из сумрачной галереи, пролетела между  мраморными колоннами и устремилась к витражам центрального окна. Одной из них не повезло: ударившись о выцветшее стекло, она шлёпнулась на каменный пол. Дружно проводив взглядом несчастное уродливое создание, собравшиеся  вновь уставились на главного магистра.

–  Спешу сообщить вам пренеприятнейшее известие. –  Главный магистр высоко поднял подбородок, окинул леденящим взглядом сначала левую, затем правую половину залы и продолжил: –  Близится катастрофа!

Пышная дама в платье с глубоким декольте, сидевшая в девятом ряду слева от кафедры, громко ахнула, тряхнув сложной причёской. Головы с передних рядов повернулись к ахнувшей, словно по команде. Почувствовав неловкость, дама нервно замахала веером.

Двое на галёрке в одинаковых твидовых пальто принялись что-то обсуждать громким шёпотом. Цепкий взгляд магистра, скользнув по даме,   впился в тех двоих. И тотчас на возбуждённых от жаркой  дискуссии лицах  застыло выражение неподдельного испуга и подобострастия.

Вполне довольный произведённым эффектом, главный магистр театрально пригладил холёной ладонью и без того идеально уложённые волосы и продолжил:

–  Качество человеческих особей стремительно ухудшается. Если ситуация не изменится к лучшему в ближайшее время, то через какие-то сто-сто пятьдесят лет не останется ни одного более-менее здорового представителя этой жалкой расы. И что же тогда будет с нами? –  Он опёрся обеими руками о кафедру и слегка подался вперёд, будто ожидал от публики скорого ответа.  Зал ответил гробовым молчанием.
 
–  Беспечное отношение людей к своим бренным телам, –  продолжил главный магистр, –  очень скоро отразится на качестве нашего с вами бессмертия. И далеко не лучшим образом! Семена уже проросли! –  Последние слова были произнесены тоном беспристрастного судьи, выносящего смертный приговор  преступнику и не оставляющего ни малейшего шанса на смягчение приговора.

Из центральных рядов донёсся громкий протяжный жалобный писк. Последовал крепкий шлепок.  Писк прекратился.

На третьем ряду сидел господин в мешковатом костюме. С его бледного лица не сходило страдальческое выражение. А после слов магистра на него и вовсе нашёл припадок меланхолии. Из больших печальных глаз ручьями полились слёзы.
 
–  За примерами далеко ходить не придётся!  – главный магистр заметно приободрился. –  Достаточно взглянуть на нашего дорогого и всеми уважаемого советника.
 
Плотный мужчина из второго ряда в богатом двубортном костюме с золотыми пуговицами беспокойно заёрзал.

–  Пятьсот лет он жил, не подозревая о существовании подагры.  А что же теперь? Опухающие суставы не дают ему спокойно наслаждаться великим благом, дарованным нашими Создателями, –  великим даром бессмертия! Дневной сон, бывший когда-то источником силы и здорового вечножития, давно канул в небытие. Ныне чресла нашего дорогого советника безжалостно терзает череда мучительных приступов.

Зал гулко застонал.

–  Господин советник, –  обратился главный магистр, –  не откажите в просьбе! Покажите публике, что у вас находится в левом внутреннем кармане пиджака?

Судорога исказила мертвенно-бледное лицо советника. На высоком белокожем лбу выступили капельки пота. Медленно, будто опасаясь змеиного   укуса, он полез в свой потайной карман. Зал умолк в ожидании. Кто-то привстал с задних рядов, чтобы получше рассмотреть, что же хранит в кармане  советник.  Наконец из-за лацкана показалась кисть руки, сжимавшая небольшую картонную коробочку.  Кто-то притворно закашлял.

–  Скажите, советник, что это за коробочка?  –  не то благодушно, не то требовательно поинтересовался главный магистр.

Советник молчал, опустив голову, словно провинившийся школьник. Досада и горькая обида жгли его изнутри. О его мучениях знали только жена и семейный лекарь. Оба хранили эту тайну больше двадцати лет, и в их честности он нисколько не сомневался. "Кто ж тогда меня предал?.."  Он чувствовал себя раздетым донага арестантом, брошенным  на поругание жадной до чужих страданий толпе. Советник готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не стать посмешищем для этих ненасытных  тупоголовых плебеев.

–  Простите мне мою дерзость, но я вынужден сегодня забыть о своей деликатности, –  объяснил свою крайнюю настойчивость главный магистр. –  Я уверен, что очень скоро вы, дорогой советник, и  вы, сидящие в этом зале,  поймёте, почему. Итак, что же это за коробочка?

     –  Это пури... это... пурицинол, –  прохрипела, запинаясь, жертва предательства.

–  Пурицинол! –  повторил чётко и вдвое громче необходимого главный магистр. –  Ну что ж, леди и джентльмены,  оставим в покое нашего мудрого советника и спросим... –  Вытянутая рука главного магистра замерла в воздухе в поисках очередной жертвы, –  ...господина... господина нашего концертмейстера!  –  Главный магистр указал на высокого  господина во фраке, сидевшего  в девятом ряду. –  Мучил ли вас какой-нибудь недуг последние несколько лет, господин концертмейстер?

Джентльмен во фраке невозмутимо закинул ногу на ногу, гордо поднял голову, слегка повернувшись влево, дабы предстать перед большей частью аудитории в наиболее выгодном ракурсе.  Он не собирался теряться и бледнеть: он гораздо сильнее советника и не позволит над собой насмехаться!

–  Нет! –  глядя в глаза Снейку, отрезал концертмейстер.

–  Понимаю: гордость не позволяет вам назвать своего ненавистного врага во всеуслышание. –  Тонкие губы магистра растянулись в хищной улыбке. –  Тогда я сделаю это за вас. Ведь сегодня необычный вечер. Сегодня вечер откровений, когда всё тайное становится явным! Итак, леди и джентльмены... Кишечные колики! Такой,  осмелюсь сказать, подлый недуг, безусловно, претит утончённой натуре нашего концертмейстера. Немудрено, что он многие годы скрывал его от коллег и близких.  Не стану углубляться в эту донельзя неприятную тему,  скажу только, что и в его кармане лежит похожая коробочка пилюль, без которых наш тонкочувствующий концертмейстер не сможет обойтись и пары дней.

Рука концертмейстера сама собою коснулась лацкана в том месте, где скрывался потайной карман. Он что-то пробормотал, но его слова потерялись во вздохах сочувствия, возгласах удивления и злорадных похихикиваниях.

Когда публика, наконец,  угомонилась, главный магистр продолжил:

–  Ну а что уж говорить о сердечных припадках, жертвами которых не раз становились наши не менее уважаемые... –  Снейк вытянутой рукой стал поочередно указывать на жертв сердечной болезни, –  учитель философии господин Гоул, балетмейстер господин Нип,  архивариус господин Дарт, цветочница мадам Пест... –  От нахлынувшего вдруг возбуждения голос магистра стал гораздо громче и выше. Он назвал более двух десятков сердечных страдальцев. –  Да, да, и не отрицайте этого, господа! –  Главный магистр не оставлял ни малейшей возможности к отступлению. –   В этом соборе находятся свидетели тех жалких, недостойных нашего общества зрелищ!..

Сидящий в пятом ряду щегольски одетый молодой господин в сером с серебром костюме негромко засмеялся, прикрыв ладонью лицо. Это был начинающий, весьма перспективный и очень тщеславный молодой адвокат, свято веривший в то, что бессмертие всегда будет обращено к нему самой лучшей из своих сторон.

–  Не смейтесь, господин адвокат, –  со всей возможной любезностью обратился к нему главный магистр. –  Я вас несколько огорчу, сказав, что изжога, недостойная пока вашего внимания, есть не что иное, как грозный предвестник надвигающейся бури.

Самодовольная улыбка, словно капли дождя, стекла с молодого лица  адвоката. Его угольно чёрные, будто лишённые зрачков глаза тупо уставились в пол.

–  Вы, конечно же, спросите, почему я не страдаю всеми этими хворями? –  вновь обратился к публике главный магистр. –  В чём секрет моей неиссякаемой бодрости? Именно той, к которой мы все так привыкли за сотни и тысячи лет, а теперь можем лишиться всего за пару десятилетий! Спешу успокоить вас! Сегодня вы всё узнаете. Итак, переходим к основной части нашего удивительного вечера! –  торжественно объявил главный магистр. –  Позвольте представить вашему вниманию доктора медицины, главного научного сотрудника института эзотерики, био- и космоэнергетики, ведущего специалиста в области вопросов долголетия и вечножития, автора десятков научных книг и статей, профессора Спелфулского  университета господина Блюффера.

Приветственные аплодисменты прозвучали не столь громко, как следовало бы ожидать в подобном случае.

Из темноты нервюрных сводов вышел очень высокий господин неопределённого возраста в шёлковом костюме, отороченном золотой нитью. В его петлице белела крупная лилия. Твёрдый волевой подбородок, широкие плечи, умудрённый опытом взгляд... У зрителей создалось впечатление, что перед ними свидетель событий трёхсотлетней войны, память о которой хранили архивы старинной библиотеки. Но его лицо! Гладкое, словно отполированное, с ясными, как будто излучающими лунный холодный свет серыми глазами... То были глаза очень молодого господина, не старше двухсот лет, ещё не уставшего от вечной жизни и вкусившего  только самые сладкие её плоды.

Его правое запястье обхватывал браслет часов с крупными бриллиантами, переливающимися в тусклом свете. На указательном пальце горел ярким огнём крупный рубин.

–  Добрый вечер, леди и джентльмены! –  голос оказался объёмной силы и мощного звучания. Обладатель таких голосовых связок легко справился бы с вокальной партией Эскамильо или Бальтазара на  мировых оперных сценах. – Главный магистр поведал мне о бедах вашего города.  –  Профессор бросил быстрый, незаметный залу взгляд на главного магистра. –  Признаюсь, что я  здесь не первый день и уже успел неплохо ознакомиться с историей жизни большинства из вас. Картина, прямо скажу, безрадостная. Здоровое бессмертие, коим мы с вами так гордимся, находится под угрозой. И виной тому –  люди! Во что они превратили свои и наши земли? –  Профессор сделал акцент на слове "наши", подняв при этом высоко вверх палец с кровавым камнем. –  Мусорные полигоны, вырубленные леса, залитые нефтью моря, заражённые реки, истощённые земли и отравленный воздух. Тленные тела людей насквозь пропитаны ядами, защитные силы, и ранее не отличавшиеся крепостью, теперь и вовсе исчерпаны. С каждой выпитой порцией крови мы рискуем навлечь на себя новые беды, приобрести болезни, о существовании которых благородное племя вампиров тысячи лет и не подозревало. На ваших лицах уже проступило разочарование, в ваших глазах я читаю печаль и усталость. Вспомните тот день, когда вы стали вампирами. Что вы чувствовали, какое будущее себе представляли?

Публика взревела, будто сигнальный гудок локомотива.

–  Спешу вас успокоить, –  с отцовской участливостью продолжил профессор.  – Я приехал в этот город, чтобы помочь. –  Неужели вы думаете, что  химические пилюли и микстуры, которые вы все –  да, да, все, и не отрицайте этого господа, –  втайне друг от друга принимаете уже несколько десятилетий, помогут вам обрести счастливое бессмертие? Пусть этим занимаются убогие человечишки в надежде продлить свои никчёмные жизни на жалкую пару лет.

В зале растерянно переглядывались.

–  Вот вам, господин советник, помогли пилюли? –  поинтересовался профессор Блюффер тем мягким тоном, к каковому прибегают  инквизиторы, располагая к себе свою жертву, дабы поскорее  вытащить из неё признание.

Господин советник молчал, разглядывая  до блеска начищенные новые ботинки из кожи молочного поросёнка.

–  Конечно же, нет,  – не дождавшись ответа, громко произнёс профессор. –  Это зависимость, дамы и господа! Кратковременное ощущение свободы, избавления от боли, слишком кратковременное. Слишком обманчивое. Это рабство, господа! –  Профессор сострадающе вздохнул. –  Неужели вы желаете стать рабами?

–  Нет, не желаем!

Сидящие крутили головами. Господин со страдальческим выражением на лице мотал головой пуще прочих.

–  Я побывал уже во многих городах и хочу заверить вас, что чудеса случаются и сегодня. За сто тридцать лет практики я излечил более тридцати тысяч  вампиров. Первая пациентка (а это событие, как вы поняли, случилось ещё до изумрудной революции)  обратилась ко мне с жалобой на невыносимую жажду.  Она прямо-таки билась в истерике: "Что со мной, доктор? Я пью воду, точно пожарная машина, а облегчения не получаю. Кровь, тёплая, сладкая кровь, которая многие годы насыщала меня, наполняла силой каждую клеточку моего прекрасного тела, теперь не приносит мне радости. Я постоянно думаю о воде. Я не могу спать,  даже днём я страдаю от жажды. Я  скоро превращусь в жабу!"

–  Я был крайне удивлён. "Не может быть! –  сказал я себе. –  Сахарная болезнь, и у кого?  У вампира!" Я, как начинающий учёный, увлёкся этим поистине удивительным случаем. Я много читал, размышлял. Выводы, к которым я пришёл, буквально ошеломили меня. Всему виной люди,  вернее сказать, их испорченная кровь! Далее я  рассуждал так: не в моей власти воздействовать на причину, то есть на людей, значит, следует поступить иначе: укреплять оборону. Я занялся экспериментами, разработал рецептуру эликсира и стал проверять его действие на практике. К счастью, средство оказалось эффективным. Упомянутая дама стала первой, кого я излечил и вернул на путь здорового бессмертия.

Выдержав паузу, профессор поведал собравшимся целую череду историй о чудесном излечении каких-то неизвестных вампиров от ревматизма, сердечной жабы, грыжи, кишечных колик, мигрени, удушья, камней в почках и прочая, и прочая.

–  Ответьте мне, положа руку на сердце: вы желаете выйти на траекторию здорового  бессмертия и вечной молодости? –  перешёл к делу профессор.

–  Желаем! –  возопил зал в едином порыве.

–  Ваш покорный слуга поможет вам вернуть утраченную молодость и избавиться от этого позорящего честь вампира человеческого наследия.  Ведь именно для этого я здесь. Закройте на минуту глаза и попытайтесь нарисовать в воображении яркие образы счастливого бессмертия! –  Голос профессора стал гораздо мягче, тише. В руках у него вдруг появился маятник –  висящий на золотой нити каплевидный бриллиант.  –  Яркие образы счастливого бессмертия... –  тише и тише повторял профессор. Драгоценный метроном беззвучно закачался из стороны в сторону.

Все закрыли глаза. Под отяжелевшими вмиг веками поплыли удивительные картины сладкого вожделенного бессмертия. Господин со страдальческим выражением на лице от избытка чувств так  замахал руками, что ненароком треснул по голове  соседа слева, процветающего ювелирного торговца. Ювелирный торговец открыл глаза. Его крупное квадратное лицо, на котором к тому времени нарисовалась благодушная мина, побагровело. Не успел господин со страдальческим выражением на лице опомниться, как получил крепкую затрещину. Завязалась потасовка. Впрочем, она быстро окончилась. Внушительного вида хранитель спокойствия, появившись из ниоткуда, молча взял за загривки обоих и, хорошенько встряхнув, как мешки с картошкой, усадил обратно на скамьи. Затем вложил в руки присмиревшим  охотникам за яркими образами какие-то брошюры и скрылся между рядами.

–  Сейчас мы начнём расширять собственную вселенную, –  продолжал спокойным тоном профессор Блюффер, делая вид, что ничего не произошло.  – Мы выбросим старую жизнь с её недугами и подлыми хворями за пределы нашей вселенной.  –  Профессор замахал руками, изображая прощание со старой жизнью. Сверкающий метроном таинственным образом растворился в воздухе.

Тысячи длиннопалых рук, словно гигантские гидры, взметнулись вверх и закачались. Слушательница с гранатовым колье на тощей шее так расстаралась, что задела пышнотелую даму в замысловатой шляпе с вуалью. Шляпа упала, стащив за собой рыжеволосый парик. Лишившись причёски, полная дама открыла глаза и завизжала,  вцепившись в тощее горло своей неуклюжей обидчице.  Дамы принялись яростно колошматить друг дружку.

На этот раз внушительного вида страж порядка не стал никого трясти. Он подхватил тощую даму, затем её полную соседку и аккуратно усадил обеих на места. После чего поднял парик и нахлобучил его на присмиревшую драчунью. Рыжие пряди небрежно упали на круглое лицо, отчего дама стала похожа на тибетского терьера.

Раздался звонкий хохот. Крепкий шлепок  вновь заглушил его.

     –  У меня сосудистый склероз, катаракта и  упадническое настроение, – неожиданно для всех вдруг проскрипела старушка в громоздких очках на сморщенном, как сушёная слива, лице.

Это была самая старая жительница Личтауна. Она была так стара, что даже самые пыльные фолианты городской библиотеки не могли бы сравниться с ней в жизненном опыте. Ни в одной метрической книге городского архива не сохранилось о ней записей. Да и сама старуха не могла толком объяснить, какого она рода и какой земли уроженка. Держалась она всегда с большим достоинством, а многочисленные перстни на длинных сухих пальцах являлись немыми свидетелями её непростого происхождения. Хлопот старуха никому не доставляла, жила обособленно в большом загородном доме, а потому нередко становилась объектом сплетен и жутковатых историй.  В знак уважения, а может быть, из страха или по какой-либо иной причине, старуху усадили в первом ряду прямо перед кафедрой.

"К чему скрывать  свои недуги, если даже советник и концертмейстер не могут похвастаться отменным здоровьем? –  размышляла старуха. –  Смешно подумать! Это в их-то возрасте! На двоих им, поди, не более пятисот годков! Мне нечего стыдиться своих болячек. Как там сказал профессор? Сегодня ночь откровений?.. Значит, будем откровенны!"

Старушечий мозг, давно предавший забвению всё, что когда-то вызывало боль, страх или душевное волнение, нынче не был не способен вспомнить даже события недельной давности. Но теперь он вдруг встрепенулся, заворочался, как медведь после зимней спячки. За закрытыми веками поплыли, сменяясь, картины далёкого прошлого, словно невидимый киномеханик стряхнул пыль с аппарата и вставил бобину, не одну сотню лет пролежавшую на архивных полках. 

...Тысячи свечей в позолоченных канделябрах освещали богато украшенную бальную залу. Начищенный до зеркального блеска паркет слепил глаза. Невидимый оркестр наполнял залу звуками вальса. Богато одетые дамы и кавалеры стояли вдоль стен небольшими группами и, глядя на скользившие по сверкающей поверхности пары, о чём-то перешёптывались.

Главным объектом пересудов в тот вечер была одна особа в пышном, расшитом бисером пурпурном платье. Тоненькая, как стебелёк, она стояла поодаль от остальных. То был первый бал в её жизни. Дамы завистливо, а то и злобно поглядывали в её сторону, а джентльмены, от безусых молодцов до весьма почтенных мужей целовали ей ручки и шептали на ушки  сладкие непристойности.

 –  Королева! –  восхищались безусые  джентльмены.

 – Богиня! –  восторгались кавалеры постарше.

Вся эта легкомысленная болтовня доносилась до слуха новоиспечённой богини и приводила её неискушённую душу в невероятное смущение. Она застенчиво глядела в пол, теребя влажными ладонями шёлковый платок. Но вот стройный красавец с пышной шевелюрой чёрных, как смоль, волос, обнял её за талию и унёс в мир грёз, томлений и сладких беспечных обещаний...

Старушечье сердце бешено забилось.  Она вновь станет молодой и красивой, былое вот-вот вернётся. Теперь она непременно выйдет на траекторию здорового бессмертия и вечной молодости.

–  Откройте глаза! –  вещал тем временем профессор Блюффер. –  Сейчас мы с вами повернёмся к лагерю здоровья! –  Он указал на огромный плакат, который закреплял на штативе ассистент, словно материализовавшийся из воздуха и напоминающий орангутана, тянувшегося к ветке с бананом.  На плакате  счастливо улыбались с полсотни  вампиров.  Над их головами алела надпись, набранная крупным шрифтом: "Мы уже повернулись к лагерю здоровья!"

–  Куда, куда повернуться? –  Старуха затряслась, схватила за рукав сидевшего по соседству титулярного органиста и принялась тормошить, пытаясь вытрясти из него ответ.

Зал понемногу наполнялся многоголосым рёвом.  Покоряться судьбе? К чёрту! Воображение слушателей со скоростью ураганного ветра рисовало картины  желанного  бессмертия и вечной молодости.

Седовласый грузный джентльмен с огромной золотой булавкой в петлице, владелец бакалейных магазинов, уже видел себя верхом на английском скакуне. Серый в яблоках конь во весь опор нёс его по цветущему васильковому лугу навстречу зеленоглазой красотке. Здоровое сердце мощным потоком гнало горячую кровь по упругим жилам, наполняя тело небывалой силой и энергией. Даже луна бросала на всадника завистливые взгляды. Молодость открывала двери в манящую благоухающую вечность.

Тощей даме, той самой, чью сморщенную шею украшало гранатовое колье, грезилась брюнетка из далёкого прошлого.  Красотка в летнем воздушном платье стояла на берегу моря и всматривалась вдаль. Морской ветерок играл с её длинными волосами, чёрными, как вороново крыло. Вспененные волны умывали песок, ласкали стройные ножки. Солнце скрылось за горизонтом. Вот среди невысоких чёрных волн показалось парусное судно. Юная особа запрыгала, хлопая в ладоши, губы расплылись в довольной улыбке, обнажив ровный ряд белых зубов.
 
Тощую мечтательницу охватил трепет. В сильном волнении она схватила за руку полную даму, свою недавнюю обидчицу, и сжала чужую руку так неистово, что соседка вскрикнула от боли.

Фантазии снежной лавиной обрушились на растревоженные умы вампиров, стирая последние страхи и сомнения. Вера в возвращение вечной молодости с её благоухающей вседозволенностью и сладострастием крепла с каждой минутой. Отныне все мысли о вечном прозябании в теле, усыхающем год от года, как растение в жаркой пустыне,  канут в небытие.

Князья и бароны, княгини и баронессы, владельцы заводов, фабрик и мануфактур пребывали в полной уверенности, что чудо непременно свершится. Даже мелкие ремесленники и торговцы, те, чьи кошельки были набиты не столь туго, рисовали своё будущее чуть менее блестящим, но оно не становилось от того менее  желанным.

–  Так пусть ваши мечты станут явью! –  объявил со всей решительностью профессор Блюффер. –  Ответьте,  –  вопрошал он, –  у вас появилась мотивация? Теперь вы замотивированы на нетленную молодость?

–  Да,  –  ревел зал, –   замотивированы!

–  Тогда начнём доминировать мотивацию! –  заорал  профессор.

–  Начнём! –  вторил зал.

–  Сейчас мои помощницы раздадут каждому из вас книги.

На кафедре перед профессором появилась стопка книг в ярких глянцевых обложках. Он взял одну из них и показал публике.

–  Это уникальное пособие для всех тех, кто решил ступить на траекторию счастливого вечножития.

За широкой спиной профессора возникли две ассистентки, блондинка и рыжая, похожие друг на друга как две капли воды.

–  Хочу обратить ваше внимание, леди и джентльмены, что этим  прекрасным дамам по семьсот лет. Взгляните на их кожу, волосы, фигуры. Всего пару лет назад они проклинали тот день, когда стали вампирами.  Сюзанну, –  профессор указал на блондинку в длинном обтягивающем платье цвета красного вина, –  разбил паралич. А Сюсанна, –  огненная шатенка в  платье цвета чайной розы приветственно склонила хорошенькую головку,  – не находила себе места от приступов ревматических болей.  Её руки, гибкие руки с пальцами великолепной скрипачки, –   профессор взял  рыжую за запястье и показал  публике тонкую изящную кисть,  – словно не принадлежали ей. Сюсанна была на грани нервного истощения. А что же мы видим теперь? Мои помощницы  – доказательство того, что  чудо существует,  живое воплощение чуда! И творец этого чуда - ваш покорный слуга. –  Профессор согнулся в учтивом поклоне.
 
В соборе снова стало шумно.  Вот-вот начнётся неразбериха!

–  Сколько это будет стоить? –  закричал в исступлении ювелирный торговец. Несколько месяцев он страдал от безответной любви к начинающей артистке драматического театра, однако строптивая кареглазая блондинка  не желала иметь дела  с воздыхателем, который в самый момент страстных томлений хватается за сердце и скрипит изношенными суставами.

–  Мы заплатим любые деньги! –  безудержно, будто простые ремесленники, орали  мануфактурщики и фабриканты.

Профессор наблюдал за происходящим, не отходя от кафедры.  Его гладкое лицо светилось улыбкой триумфатора, самовлюблённого гордеца, рождённого только для побед, фанфар и лавровых венков. Он постучал председательским молоточком, постучал осторожно, будто боялся спугнуть разгорячённую публику. Так мудрый и добросердечный воспитатель старается урезонить разыгравшихся не на шутку воспитанников.

– Дамы и господа, –  начал профессор, –  всего за тысячу гульенов каждый, кто желает вернуть утраченную молодость, а вместе с ней и забытые, оплаканные горькими слезами мечты, этой ночью получит флакон с уникальным чудодейственным эликсиром и инструкцию по применению. Вам нужно только подписать договор. Это простая формальность,  дамы и господа:  договор между  продавцом и покупателем. И вы во всеоружии!

Рядом с профессором возник ассистент с коробкой в руках. Коробка произвела на зрителей потрясающий эффект. Море нечеловеческих существ яростно забурлило.  Слушатели с первых рядов ринулись к кафедре, круша всё на своём пути. Солидные джентльмены, грубо расталкивая дам локтями, падали, натыкаясь на валившиеся под ноги деревянные скамьи. Визг и рёв слились в едином порыве гнева, обиды и страха. Гвалт достиг апогея. Раздались удары молоточка, сильные, требовательные, настойчивые. Шеренга внушительного вида стражей порядка вмиг выстроилась перед кафедрой. Молодцы в чёрных костюмах нанесли несколько точных, но осторожных ударов в осатанелые лица переднего фланга. Отпор отрезвил обезумевшую толпу. Напиравшие сзади отступили. Словно очнувшись от опьянения, все принялись отряхиваться, приводить себя в порядок. Неохотно извиняясь друг перед другом, горожане возвращались на покинутые  места.

    "Всё идёт отлично",  –  думал профессор, довольно потирая руки.  С бледного лица главного магистра не сходила ядовитая улыбка...

Спустя два часа забрезжил рассвет. Собор святого Анабеля опустел. Город погрузился в тишину.

***

Чудеса не заставили себя долго ждать. Уже на следующую ночь в городе стало происходить нечто невероятное. На лысых черепах жителей проклюнулась густая шелковистая поросль, морщины на иссохших физиономиях начали разглаживаться, сгорбленные спины – распрямляться, глаза заблестели озорством, а скрипучие голоса приобрели  мягкость и мелодичность.

–  Как прекрасна вечность! –  вожделенно вздыхала кареглазая красотка,   успешная артистка драматического театра, привычно любуясь на себя в зеркало.

–  Прекрасна не вечность, а ты, моя ненаглядная, –  шептал ей помолодевший ювелирный торговец. Поглаживая белое упругое бедро возлюбленной, он украдкой поглядывал на собственное отражение.

Публика Личтауна повалила в ателье, ювелирные лавки, парфюмерные и цветочные магазины. Такого наплыва посетителей владельцы швейных мастерских не помнили даже перед балом по случаю праздника победы в трёхсотлетней войне.  От заката до рассвета портные шили платья и костюмы, ювелиры гранили алмазы и рубины, а парфюмеры колдовали над созданием новых ароматов.

–  Декольте скроите поглубже, а талию, мою тонкую талию нужно перехватить широкой лентой. Так она будет ещё тоньше! –  требовала дама в гранатовом колье. Мокрый от пота портной  с десятком булавок во рту кружился вокруг капризной клиентки, как юла.

      –  Это гранатовое колье слишком старомодно, –  не унималась дама, – лучше украсьте мою грудь бриллиантовой брошью! Моя грудь должна приковывать к себе восхищённые взгляды!

У порога шляпного магазина стоял  тщеславный молодой адвокат. Он целовал ручку хорошенькой дамочки в газовом платье и, заикаясь от волнения, повторял на манер попугая:

       – Как вы хороши, мадам, как хороши!

Эта дама только что покинула шляпный магазинчик и была немедленно атакована настойчивым адвокатом. В одной руке она держала за шёлковую ленту шляпную коробку, кисть же другой руки была милостиво предоставлена новоиспечённому кавалеру.

     –  Мадам? – Красотка изобразила на личике игривое негодование. –  Несносный мальчишка! Я мадмуазель! Слышишь? Мадмуазель!  – Она звонко засмеялась и, шутливо щёлкнув тонким пальчиком по адвокатскому носу, направилась в сторону кафе.

     У дверей заведения её ожидал высокий  господин в щегольских одеждах. Большеглазую блондинку он приметил, проходя мимо ярко освещённой витрины. Он был полон решимости околдовать её своей безукоризненной выправкой и обаянием и теперь призывно улыбался, обнажив длинные белые клыки. Тщеславный молодой адвокат в растрёпанных чувствах ещё долго глядел вслед строптивой мадмуазель, раскрыв рот и глупо моргая.

Городской воздух был пропитан ароматами праздности, нескромных желаний, тщеславия и похоти.   Отовсюду неслись беспечная болтовня и легкомысленный смех.  Гремели оркестры, орали уличные торговцы, зазывая гуляющих купить пышный букет роз или хризантем, отрез тонкого шёлка или пару лайковых перчаток.  Чудо стало явью!

***
Так  продолжалось несколько лет. В лекарях больше никто не нуждался. Доктора праздно шатались по улицам, наслаждаясь  новой жизнью в компании вчерашних пациентов.  Болезни отступили навсегда. Эликсир профессора сделал своё дело. Казалось, что сказка будет продолжаться вечно.

Никто из жителей города и не заметил, как тяжёлые грозовые тучи заволокли безоблачное ночное небо Личтауна.

        –  Третью ночь не могу найти господина Пина, –  жаловалась успешная артистка драматического театра своей знакомой, танцовщице варьете, стоя на пороге бакалейной лавки. –  Мне нужно заказать у него шпильки и пару булавок,  а его нигде  нет.  Как сквозь землю провалился!

        –  И верно! Я тоже его недавно искала, –  соглашалась танцовщица варьете.

Как оказалось, таинственным образом исчез не только господин Пин. Без вести пропали главный инженер, архивариус, несколько танцоров, хозяин скорняжной мастерской, кружевница и цветочница. Жители забеспокоились. Они перешёптываясь по углам и строили догадки, одна фантастичнее другой. Куда пропадают личтаунцы?

  Волнение заметно усилилось, когда бесследно исчез и титулярный органист. В канун праздника города он должен был давать концерт в соборе святого Анабеля. Но в назначенный час, когда публика была уже готова разразиться приветственными аплодисментами, музыкант не появился. Его жена и соседи утверждали, что с самого заката он пребывал в прекрасном расположении духа. Ничто не предвещало беды.

Войдя в гримёрную, где титулярный органист любил провести час-другой перед выступлением, конферансье обнаружил лишь пустое кресло. На столике перед большим зеркалом стояла баночка с пудрой, лежали щётки для волос и папка с нотами. Дверцы платяного шкафа были широко распахнуты. Конферансье растерянно глядел на отутюженный чёрный фрак в шкафу, пока его взгляд не упал на ковёр.  Прямо перед шкафом на алом шёлке лежала кучка серого пепла. Запах  палёной плоти вдруг  ударил в ноздри.  Сердце конферансье бешено забилось.

Следующей ночью произошло ещё одно несчастье. На глазах двух дамочек исчез господин Виль, продавец духов. Звуки разбитого стекла смешались с криками ужаса. На том самом месте, где минуту назад Виль расписывал покупательницам прелести нового аромата, осталась лишь кучка пепла.  Крики привлекли толпу зевак, сыщиков, лекарей, адвокатов. Но исчезновение господина Виля, как и господина Пина,  осталось тайной.
 
На город опустилась мрачная тишина. Никто не смеялся, не шутил, не любезничал.  Дикий животный страх вселился в каждый дом, не отступая ни на шаг. Неотвратимость большой беды ощущалось теперь всеми, кто испил злополучного эликсира молодости. От подползающей, как ядовитая змея, ужасающей ясности сковывало члены, мутился рассудок.

–  Где этот проклятый договор? 

Советник городского парламента  кинулся к сейфу. Дрожащими руками он вытащил из папки белые, как первый снег, листы  и прочитал: "Я, господин Блюффер, профессор Спелфулского университета, и господин Лич, советник городского парламента, заключили договор о нижеследующем..."

       –  Я всё это знаю, знаю...  – бормотал, словно обезумивший, советник. Дрожащий его палец скользил по строчкам, пока не наткнулся  на текст внизу листа, набранный мелкими буковками.

Господин Лич весьма удивился. И как он не заметил мелкий шрифт раньше? Он, педант, перечитывающий каждую бумагу по два-три раза! Нет, он не мог не заметить этих мелких строчек. Боясь ошибиться, советник принялся читать текст, глядя на буквы через лупу, читать вслух, от волнения  запинаясь на каждом слове: "При употреблении возможны побочные эффекты, как то: головокружение, лёгкая усталость, сонливость. В редких случаях - непредсказуемые последствия, вплоть до ...

      –  Марианна!  –  заорал, будто раненый зверь, советник. И устремился в комнату к супруге.

      –  Что случилось, дорогой? –  только и успела вымолвить испуганная Марианна.

 Белые листы рассыпались по полу, прикрыв собою кучку серого пепла!
 
Минуло несколько месяцев. За это время обратились в прах более тысячи вампиров, прежде принимавших эликсир. Опустели театры и библиотеки. Закрылись салоны, галантерейные лавки и швейные мастерские. Умолк городской оркестр. Ветер осыпал пеплом брошенные альты, виолончели, контрабасы, пюпитры. Изредка из окон доносился плач одинокой скрипки или жалобный стон флейты, тоскующей по утраченному счастью. Немногие уцелевшие вампиры, ещё недавно боготворившие профессора, теперь пребывали в ожидании неминуемого конца. Словно тени, бродили страдальцы по городу, мысленно прощаясь со всем, что вчера казалось незыблемым.

"Теперь вы знаете, каково это - оказаться в нашей шкуре. Проклятые бездушные твари! Наконец-то вас обманули! Теперь вы знаете, каково это - быть обречёнными на вечное забвение!" - думали черти, химеры и горгульи. Они взирали сверху вниз на жителей города, на этих раздавленных существ, полумёртвых, полуживых. Чувства злобы и досады наполняли их окаменевшие тела.  Похожее  испытывает холоп  к ненавистному хозяину, по воле злого рока оказавшегося в положении своего вчерашнего раба. Накопленные за долгие годы обида и ненависть, излившись единым мощным потоком, оставили после себя только бесконечную усталость и опустошённость.

Те вампиры, кто по причине своей естественной молодости решили повременить с эликсиром, долго потом ещё вспоминали профессора и  все те события, которые последовали за его приездом и послужили началом конца.

***
... В городе Дидтауне под готической розой старинного собора святого Ротчера появилась яркая афиша. Откуда она взялась? Кто её автор? О том никто из жителей не знал. Громкие обещания некоего профессора Блюффера, готового каждому вернуть утраченные надежды и раскрыть тайны вечной молодости и счастья, в одну ночь изменили привычный ритм города. Последние несколько дней горожане жили в предвкушении невероятного чуда, которое изменит их жизнь к лучшему и обратит на путь счастливого бессмертия.

...В мягком полумраке одной из дальних комнат собора святого Ротчера в уютном кресле перед камином сидел профессор Блюффер, ожидая начала выступления. Когда за его спиной распахнул дверь главный магистр Снейк, профессор не обернулся.

       –  Эти идиоты и не подозревают, что их ждёт через несколько лет.  Вы  гений, профессор! –  нарочито громко произнёс вошедший.  Решительным шагом он прошёл через просторную комнату и приблизился к профессору. Пристав на одно колено, Снейк взял в обе руки ладонь профессора и поцеловал её.
 
Даже не взглянув на главного магистра, профессор продолжал любоваться танцующими языками пламени. Казалось, о чём-то глубоко задумался.

       Снейк поднялся и резким движением  скинул с плеч чёрный плащ с кровавым подбоем. Затем  небрежно бросил его на соседнее кресло. Заметив на полу свежую газету, главный магистр поднял её. На первой  полосе сообщалось о приезде именитого профессора, творящего чудеса.

       –  Наступили жестокие времена, дорогой мой главный магистр! –  Профессор словно вышел из забытья. –  Само время диктует нам быть беспощадными к своим же собратьям. Ради вечной молодости мы убиваем свой народ.

       –  Да, но виноваты в этом не вы, профессор! –  с деловитым спокойствием произнёс главный магистр. –  Люди, это трижды проклятое племя, разрушают мир, а заодно и себя. Мы лишь несчастные жертвы. Вас не должны мучить угрызения совести, профессор. Вы разрабатывали этот план много лет, а потому не отступите. В этой игре выживет сильнейший.
 
      –  Да, это так, –  отозвался профессор. –  И другого пути я не вижу. До тех пор, пока люди не одумаются, придётся играть по моим правилам.
 
     –  И всё-таки, профессор, вы не так уж и жестоки к ним, –  равнодушно произнёс главный магистр после недолгого молчания. –  Вы дарите им счастье, о котором они и не смели мечтать. Последние несколько десятилетий они жили в обречённости, полагая, что ничего нельзя изменить. Болезни будут только развиваться, к ним присоединятся новые. Мысль о том, что их вечное будущее неотделимо от боли, стала для них такой же очевидной, как для глубокого старика мысль о том, что его некогда молодое и сильное тело никогда не станет прежним. И вдруг появляетесь вы и дарите им несколько лет горячей, упоительной жизни! С какой необузданной жадностью, получив желаемое,  они проживают каждый день этой новой жизни! Поверьте, профессор, они покидают этот мир счастливыми.

     Профессор молчал, продолжая смотреть на огонь. Снейк стоял у окна, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как маленькие фигурки горожан спешат к центральному входу в собор.

     –  Великий Заратустра говорил: – вдруг произнёс главный магистр, –  что тот, кто не хочет умереть от жажды, должен пить из всех стаканов.

Он приблизился к профессору и подал ему руку.

     –  Пора идти.

Профессор не ответил.

    – Нужно идти, профессор, –  мягко повторил главный магистр.

  Он взял с кресла  плащ, быстро накинул его на плечи и открыл дверь.

Профессор нехотя поднялся с кресла и вслед за главным магистром направился навстречу новой публике.