Такой коммунизм нам не нужен!

Сейчас возникло обсуждение о т.н. левом повороте в нашем обществе. Общество разочаровалось в свободном рынке, который на самом деле никогда и не был по-настоящему свободен в нашей стране. На самом деле у нас после событий 1991 года всегда рулил крупный бизнес связанный с властями. Это и пресловутая семибанкирщина времен дедушки Ельцина и нынешние ол… извиняюсь, крупные предприниматели, попавшие под гнет страшных американских санкций. На проблемы простых людей эти ребятам обычно плевать. Они обычно занимаются такими глобальными вопросами, как создание т.н. «Русского Мира» с Православной моралью и Православной же цензурой. Куда им до таких мелочей как заоблачные цены за услуги ЖКХ и копеечная минималка, обычно едва хватающая, чтобы эти услуги оплачивать.
Нашей же молодежи такое не нравится. И молодежь задумывается о том, как сделать общество лучше. И взгляды некоторой части молодежи направлены в том число и на давно ушедший Советский Союз. Эта молодежь смотрит советские фильмы, им нравится советская эстетика, идеалы коллективизма и они хотят вернуть это общество. Можно было бы конечно рассказать и о репрессиях, и о выездных визах, и о борьбе с космополитизмом, и о прочих не очень приятных вещах, которые были в СССР. Но это было бы не совсем правильно. Ведь в СССР было не только плохое и хорошее. Были и идейные люди, которые верили в коммунистическую идею. Что они построят светлое будущее, что на Марсе будут цвести яблони. Тогда и возникает интересный вопрос. Так каким же это будущее видели те ребята, которые стояли у истоков СССР, которые делали Октябрьскую Революцию 1917 года? И захотят ли жить в таком обществе нынешние молодые коммунисты? На эти вопросы автор и пытается дать ответ в данной статье. И поможет автору в этом настоящий борец за права трудящихся, участник революционной борьбы, советский писатель Яков Маркович Окунев. К сожалению, читателю и автору не удастся пообщаться с Яковом Марковичем лично. Яков Маркович умер в 1932 году, притом не от репрессий и красного террора, а от сыпного тифа. Так что от Якова Марковича остались только его книги. И одна из главных книг Якова Марковича - это его роман «Грядущий мир» 1923 года (в переработанном виде «Газ профессора Морана» 1926 года). И именно эта замечательная книга показывает нам, как видели наше будущее творцы Революции.
Читатель, знакомый с биографией Якова Марковича, может возразить, что Якова Марковича исключили из Партии, и что данный роман возможно не совсем отражает данную идею. На это вполне можно ответить вполне регламентировано. Яков Маркович был исключен из Партии не за этот роман, а за неподобающее поведение («за нарушение партийной дисциплины», за аморалку). Автор не знает, что могло послужить причинами такого наказания, но предполагает Cherchez la femme. Роман же и его более поздняя переделка печатались в СССР, так что советская власть вполне одобряла написанное. Кроме того, эта статья-рецензия не единственная посвященная роману «Грядущий мир» и Якову Марковичу. Читатель вполне может найти статью Михаила Фоменко на эту же тему. И в статье Михаила Фоменко есть интересный отрывок: «Вихри обвинений доходят до абсурда - Окуневу ставится в вину… «скрытое» цитирование Маркса. Словно коммунистическая утопия не есть, по определению, самая что ни на есть открытая цитация классиков марксизма!». Как видите, Михаил Фоменко утверждает, что Маркс именно таким и видел наше будущее. И автор статьи, считает это вполне вероятным. Потому что «Капитал» чем-то похож на священный книги мировых религий. А уж в этих мировых религиях полно толкователей священных текстов – богословов, священников и т.п. Так что учитывая, что этот труд Якова Марковича публиковался, можно твердо сказать, что советская власть того периода по крайней мере была не против написанного.
Так давайте же перейдем к роману. Чтобы не было слишком больших вставок текста, и чтобы не отвлекать читателя от сути статьи, часть цитированных реплик в диалогах, будет объединена в прямую речь, и естественно будет написано, кто из персонажей её произносит. В прочем, значимые диалоги автор так резать не будет. Если читатель подозревает автора в жульничестве, то читатель может найти текст книги Якова Марковича в интернете. Текст книги выложен бесплатно в некоторых онлайн-библиотеках, равно как и статья Михаила Фоменко.
Итак, действие романа начинается в 1923 году, когда профессор Моран замораживает свою дочь, Евгениию, а затем и её попутчика Викентьева на 200 лет в т.н. гробницах для анабиоза. Поскольку сейчас несколько другое время и данные устройства описаны в более поздних произведениях жанра НФ, то автор не будет пользоваться этим устаревшим термином, а будет просто называть данные устройства криогенными камерами или просто криокамерами. Под таким названием эта техника больше известна современному читателю. Итак, профессор Моран замораживает Викентьева и Евгению в криокамерах, которые должны автоматически открыться через двести лет. Желая уйти от преследований журналистов, которым стало известно об эксперименте, профессор Моран бежит в Канаду вместе с криокамерами и замороженными в них Викентьевым и Евгенией. По дороге пароход, на котором находится Моран и криокамеры, погибает попав в шторм и столкнувшись в тумане с айсбергом. Яков Маркович перенес в свой роман трагедию «Титаника». Профессор Моран тоже погибает в этом кораблекрушении, а криокамеры опускаются на дно моря.
Спустя какое-то время происходит Мировая Революция. Коммунисты и народные массы, которые их поддерживают, уничтожают всех капиталистов и политиков и начинают создавать новое коммунистическое общество. В процессе изменения общества они изменяют и нашу планету. В мире будущего очень высокий уровень урбанизации. Большая часть суши покрыта городами, необходимы вещества для атмосферы вырабатывает уже не живая природа, а специальные промышленные предприятия. Кроме того, изменились и сами люди. И во время этих преобразований, люди будущего находят криокамеры с Викентьевым и Евгенией. Люди будущего поднимают камеры со дна моря, и не трогают их до того момента, пока они не должны открыться автоматически. И читатель может увидеть мир глазами Викентьева и Евгении Моран. И вот сейчас самое время «дать слово» Якову Марковичу, вернее просто процитировать отрывки из его романа.
«В первой четверти двадцать второго столетия солнце так же горячо, как двести лет тому назад. Солнце так же скользит огненный шаром по опрокинутой голубой чаше неба и так же золотит землю… Землю? Земли, голой земли, так мало, ее почти нет нигде на земном шаре. Улицы, скверы, площади, опять улицы — бесконечный, бескрайний всемирный город. К первой четверти 22-го столетия все города мира слились и один город. Через океаны, по насыпанным искусственным островам, протянули материки друг другу навстречу свои улицы: Америка — Европе и Азии, Азия — Австралии, Австралия — Африке. В гигантских кессонах, опущенных в океаны, работали полтора столетия, насыпали цепи островов, охвативших поясами земной шар, выстроили ряды улиц от края до края океана и связали отростками городов материк с материком.
Изящные домики-усадьбы в 2–3 этажа, утонувшие в цветах и зелени, домики из папье-маше, уплотненного до твердости железа, обшитые алюминием. Дома слили свои плоские крыши, перекинутыми воздушными кружевными мостами в гигантскую, бесконечную террасу, обсаженную ровными рядами деревьев, с зелеными лужайками, с фонтанами, с павильонами. Кой-где высятся громады университетов и общественных зданий, сверкающие золотом и лазурью своих куполов и шпилей.
А внизу — тротуары и мостовые из папье-маше — вся земля зашита в плотную непроницаемую броню.
Но во всемирном городе, в бронированных улицах, так же легко дышат, как когда-то в лесах. В бесчисленных химических заводах вырабатывается озон. Он струится по сети труб на улицах и насыщает воздух».
Да, современному читателю понятно, что окружающая среда погублена на прочь и планета находится на гране экологической катастрофы, но давайте все-таки вспомним, что данная книга писалась в 1926 году и тогда были другие представления об экологии. Также вспомним, что Яков Маркович из-за участия в революционной борьбе не смог получить высшее образование. Поэтому ошибки, вроде этой, ему простительны: «…озон — Газ, получающийся от электризирования водорода. Уничтожает вредные испарения и микробы в воздухе (примечание Якова Марковича к тексту книги)». Ну не знал Яков Маркович, что озон ядовит для человека. Вместо пар по химии он сражался в Первую Мировую Войну, и потом сражался на баррикадах. Ему простительно. Так что, уважаемый читатель, давайте не будем обращать внимания на технические ошибки в книге. Ошибки вроде поршневой тяти на летательных аппаратах. Когда тяга, удерживающая воздушное судно на реактивной струе создается не привычной нам турбиной, а нагнетанием высокого давления в камере, путем сжатия воздуха в этой камере при помощи поршня, приводимого в движение ядерным реактором работающем на Радии. Ну не знали тогда люди про Уран, и Яков Маркович не знал тоже. Как не знал он про древнегреческого парня по имени Герон Александрийский. Революционная борьба помешала Якову Марковичу выучить историю. Хотя некоторые технологические идеи Якова Марковича даже интересны в наше время. Например, вот эта:
«- Радиомобиль приводится в движение разрядами радия.  Вы видите впереди радиомобиля счетную поверхность из выпуклых стекол. Это глаза радиомобиля. У радиомобиля двести таких глаз. Каждый глаз отражает встречные предметы. Теперь наблюдайте: навстречу нам мчится радиомобиль…
Стерн открывает крышку радиатора. Вторая крышка — стеклянная. Радиатор внутри разделен на несколько десятков отделений, в которых находится бугристая молочно-желтая масса.
- Это светочувствительная масса. Вы видите, в одном из отделений отразился встречный радиомобиль… Под влиянием света, в массе происходит химическая реакция. Выделяющийся упругий газ большой плотности входит в эту трубочку, в отделения, толкает поршень, который приводит в движение рычаг руля…»
Не надо смеяться. Яков Мароквич описал довольно интересный химико-оптический компьютер. Просто нужно вводить не аналоговое изображение внешнего мира с механико-оптических приемников света, а светить лазерным лучом на определенные участки светочувствительного химического процессора. И естественно использовать двоичный код в работе такого процессора. Конечно, это научное фричество, но в принципе данная вычислительная машина будет менее чувствительна к ЭМИ и РЭБ (электромагнитному излучению и радиоэлектронной борьбе). Если удастся изготовить компактную модель такого устройство, то в военном деле это вполне может найти свое применение.
Но тем не менее перейдем к делу. Итак, наступила пора пробуждения Викентьева и Евгении. И люди будущего не придумали ничего лучше, чем выставить Евгению и Викентьева экспонатами кунсткамеры будущего или подобия цирка Барнума. Криокамеры просто выставили на всеобщее обозрение в огромном лекционном зале. Вот тут конечно большой вопрос к Якову Марковичу, который принимал участие в боевых действиях, и на своем опыте знал, что такое стресс. Знал Яков Маркович и о психологии. Так что данная сцена действительно кажется страной. И тут действительно стоит задаться вопросом, почему действие происходит в лекционном зале, а не в закрытой лаборатории. Тем более, что аналог интернета в обществе, описанным Яковым Марковичем, есть. И важное для всей планеты событие можно было транслировать и так.
Но видимо Яков Маркович хотел показать в этой сцене общество будущего. И нам тоже интересно увидеть его. И в этой сцене это общество описано довольно хорошо.
«На широкой площади — огромное круглое здание с голубым прозрачным куполом. Университет. По ступеням в широко распахнутые двери льется народ. В легких одеждах из светлой ткани. Мужчины и женщины одеты одинаково. Головы без волос, лица — бриты: сильно развитой череп, ярко выразительные лица; подвижные, бойкие глаза радостны и налиты энергией. У женщин лица тоньше, формы тела округлее, стройнее, мягче…»
Ну что, по первому впечатлению общество будущего очень похоже на армию. Так ли это? И да и нет. Но давайте разбираться в этом подробнее.
Далее Яков Маркович показывает нам огромный зал на десять тысяч человек. В центре зала, на возвышении располагается президиум и стоят криокамеры. При этом описывается интересное техническое устройство, благодаря которому транслируется эта лекция:
«Все прикладывают к вискам две крошечные чашечки, которые присасываются к коже. Присоединяют провода, идущие от чашечек к штепселям, укрепленным в пюпитрах. От штепселей провода убегают вверх, к куполу, к системе цилиндров. Этот прибор — чашечки, провода, цилиндры — представляет собой идеограф, передающий человеческую мысль, идеи, душевные переживания. Идеально чувствительная пластинка в чашечке идеографа отражает малейшее колебание нервного вещества в мозгу и переносит эти колебания толчками к слушателю, вызывая у него те же идеи, мысли и представления».
Да, читатель правильно понимает, что идеограф - это аналог современного интернета, только вместо привычных нам смартфонов и компьютеров используется прямой телепатический нейроинтерефейс. Да, сигнал можно было бы передавать дистанционно. Но вспомним еще раз, что роман писал в 1923 году ветеран боевых действий с незаконченным высшим образованием. Так что не будем к нему строги. Кстати, идею нейроинтерфейса недавно вновь предложил известный изобретатель и предприниматель – Илон Маск. Так и хочется переслать мистеру Маску это отрывок и задать уже известный всем вопрос-мем: «Как тебе такое, Илон Маск?».
Кстати, у читателя может возникнуть вполне ожидаемое опасение, что в описанном обществе нет тайны мысли. И читатель будет абсолютно прав. Вот отрывок из сцены пробуждения Викентьева и Евгении:
«В умах тысяч и тысяч идеограф рисует картину: на дне гробниц две фигуры в красной шелковой ткани. Президиум рвет шелк. Белеется нагое тело. У левого бока, у сердца обоих людей, часовой механизм с лезвием, занесенным над каучуковой трубкой, проникающей в артерию. По трубке из бидона, стоящего в углу гробницы, бежит оживляющая жидкость. Лезвие медленно опускается на каучуковую трубку…
Во все концы мира идеограф несет отражения этой картины и переливает впечатление тех, кто на дне гробниц наблюдает ее, в головы, стиснутые чашечками идеографа».
Лектором и председателем президиума является как раз тот самый Стерн, который описывал работу беспилотного автомобиля с атомным двигателем. Вернее Стерн будет описывать устройство радиомобиля, чуть позже. Просто автор этой статьи забежал чуть вперед, чтобы показать как Яков Маркович описывает технологии Светлого Коммунистического будущего. Нам же пока сцена в зале дает прекрасное представление человечности в этом обществе будущего. И некоторые моменты описания работы идеографа этот гуманизм коммунистический гуманизм прекрасно характеризуют. В частности на мысленный вопрос аудитории, поймут ли они пришельцев из прошлого, ведь теперь общество говорит на другом языке, Стерн телепатирует им ответ: «Что такое мысль? Это, во-первых, химический процесс — преобразование нервного вещества. Это, во-вторых, физическое явление — перерождение клеточек мозга, колебание молекул, атомов, электронов. Слова — это облачка, надстройка над всеми этими процессами. Значит, идеограф, передающий все эти колебания и изменения и вызывающий соответствующие явления в вашем мозгу, срывает оковы языка с мысли. Идеограф передает мысль на языке движения». А далее Стерн вместе со своими ассистентами из президиума вообще производит телепатическую «вивисекцию» Викентьева и Евгении. Стерн прикладывает к вискам еще не пришедших в себя пришельцев из прошлого чашки идеографа и дальше не то что вся аудитория, а натурально вся планета начинает задавать бедным крионавтам телепатические вопросы. Просто представьте, что вы, например, только что очнулись после стрессовой ситуации вроде ДТП в больничной палате, и к вам в палату заваливается толпа и начинает спрашивать вас, как вы пережили аварию. Приятно ли вам будет? А Стерн подверг несчастную девушку и её спутника более тяжкому испытанию.
Ну как видите, в коммунистическом обществе будущего нет не только тайны мысли, но и понятия о тактичности, а также нет понятия о том, что люди, попавшие в сложную ситуацию, нуждаются в психологической реабилитации. Кстати, психологическая реабилитация в этом обществе есть, но применяется она по-другому. Об этом ниже. Хотя стоит отметить все-таки эту ошибку Якова Марковича. Человечество не могло забыть о психологическом стрессе. Да, боевые действия остались в прошлом. Но люди все еще продолжают работать, на опасных объектах. Например, строят сооружения под водой. Там могут случаться аварии. И тем не менее почему-то гостей из прошлого помещают не в лабораторию, где им помогут адаптироваться психиатры, а на всеобщее обозрение. Не совсем правильный подход. Тут вот явная ошибка Якова Марковича. Ошибка, которая позволяет прорасти ростку зернышка сомненией, так ли хорош описываемый мир.
Кстати, после этой сцены Стерн везет Викентьева и Евгению не в специализированную лабораторию, а прямо в тот дом, комнаты в котором им выделила Мировая Коммуна, то общество будущего, которое образовалось после Мировой Коммунистической Революции. И в машине, и затем в доме происходит два значимых диалога, которые придется сократить, до прямых слов Стерна, но которые еще больше дают читателю понять, что из себя представляет общество будущего.
Стерн: «Прежде всего, у нас нет профессоров, ни профессоров, ни ученых, ни других специальностей. Благодаря системе нашего общества и технике, у нас нет разделения труда. Сегодня я читал лекцию. Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом заводе. Мы меняем род деятельности по свободному выбору, по влечению».
Кстати, чуть ниже мы увидим, как назначают людей на такие работы. А пока давайте перейдем к вопросу о личной собственности.
Когда Евгения интересуется является ли дом, в который их привез Стерн, домом самого Стерна, тот отвечает ей: «Мой? Зачем? У нас нет ничего своего. Это дом Мировой Коммуны. Я здесь живу…». Т.е. своих собственных помещений у коммунистов будущего нет. Всё общее. Далее Яков Маркович показывает обстановку дома. Везде в доме настраиваемое освещение, везде играет тихая музыка. Стерн объясняет, что каждый гражданин может подбирать себе интерьер того дома, где он сейчас обитает, и Мировая Коммуна просто всё выделит сразу и без вопросов. Надо просто обратится к местному управдому и в совет дома по идеографу. На закономерный вопрос Викентьева по поводу того, что всё это дается даром, и нужно ли это отрабатывать, и как два пришельца из прошлого могут быть полезны новому обществу, Стерн дает ответ: «Вы можете свободно распоряжаться собою, выбирайте любой род деятельности». Далее следует естественный вопрос, а что будет если они не захотят работать. На что следует не менее лаконичный ответ: «Захотите, никто вас не будет заставлять, но вы захотите сами работать…».
Звучит зловеще, не правда ли? Особенно, момент, что везде играет музыка, и всем нравится работать. Сразу возникает естественный вопрос, насчет тех, кому все-таки не нравится. И сразу возникает нехорошие ассоциации. А если мы вспомним о том цветомузыкальном шоу, которое идет безостановочно по всему городу, то ассоциации становятся еще более зловещими…
Но давайте все-таки опять вспомним, что место, над воротами которого была надпись «Работа делает свободным» и в котором тоже играла музыка, появилось все-таки чуть менее, чем на двадцать лет позже написания данной книги. И чуть менее чем через восемь лет после смерти Якова Марковича. Интересно, что было бы, если бы Яков Маркович дожил бы до тех дней и узнал о существовании того места?
На вопрос же, что будет с теми, кому не нравится работать, ведь существуют же воры, убийцы, да и просто тунеядцы, Стерн дает ответ в другой сцене: «Как вы далеки от нашей эпохи! У нас нет собственности. Каждый гражданин имеет все, чего он хочет. Для преступления нужны мотивы, причины. У нас этих причин нет. Зачем я стану воровать, если я могу иметь все, что бы я ни захотел? А эгоизм, леность… Века бесклассовой, коммунистической культуры вытравили эти пороки. Каждый из нас чувствует себя членом человеческой семьи. Если я буду себялюбив или ленив, то от этого будет ущерб обществу и вместе с ним мне. И потом, мы так мало работаем — по 2–3 часа в день! Мы всюду заменили физический труд машинами и даже надзор за работой машин заменили саморегулирующими машинами. Организм каждого человека требует движения, и этой потребности вполне достаточно для той работы, которую должен выполнить каждый член нашего общества. Только больные люди не чувствуют этой потребности, и тогда мы их лечим…».
Да, да. Если читатель подумал о карательной психиатрии, то это она и есть. И лечат отнюдь не от простуды, мешающей работать, а именно от нежелания работать. И чтобы читатель не упрекнул автора в том, что тот неправильно толкует слова Якова Марковича, вот диалог из еще одной сцены:
«Евгения недоверчиво глядит на Стерна и думает:
— Тут что-то не так. Ведь нужен же общественный аппарат, регулирующий отношения между людьми. Семья, например…
Она не доканчивает своей мысли; в ее ум врывается мысленный ответ Стерна:
— Семьи у нас нет. Мы свободно сходимся и расходимся.
— А дети? Куда вы деваете детей? — горячо блестя глазами, спорит Евгения.
— Дети — достояние Мирового Города. Они воспитываются на Горных Террасах. Мы как раз летим туда. Вы увидите.
Евгения не удовлетворена и мысленно отвечает:
— Вы свободно сходитесь и расходитесь. Ну, а ревность? Стерн не понимает:
— Ревность? Что это такое — ревность?
— Я люблю человека, мы принадлежим друг другу. Но он полюбил другую и уходит… А я не могу отказаться от него. Он — мой. Я не могу уступить его, я страдаю. Я ненавижу ту, которая отняла его у меня, и способна на преступление. Вот что такое ревность.
Эта горячая тирада поражает Стерна. С широко раскрытыми глазами он смотрит на Евгению, потом на Викентьева.
— Ведь это дико! — восклицает он вслух. — Он мой, она моя… Разве человек может быть моим, твоим? Это же унижает человека! Я не понимаю этого.
И вдруг Стерн вспоминает:
— Ах да, да, да. Ваши писатели так много писали об этом диком чувстве. И это соответствовало вашему общественному строю. Человек мог купить силу и мысль другого человека, и поэтому вам было свойственно собственническое чувство и в отношениях полов. Кажется, у вас даже любовь покупали. Не так ли?
— Покупали, все покупали, — подтверждает Викентьев.
— Нет, мы не знаем этого дикого чувства, — говорит Стерн.
Но вопрос о ревности тронул какую-то больную струну в душе Стерна. Он задумался, и его мысли долетают до Викентьева и Евгении:
— Нэля… Я любил ее… Потом ушел с Майей… Нэля все еще любила меня… Мой друг Лессли свез ее в лечебницу эмоций, и Нэлю вылечили.
— Вылечили! — восклицают Викентьев и Евгения. — У вас лечат от любви?
— В лечебнице эмоций лечат гипнотическим внушением. Нэле внушали равнодушие ко мне, и она забыла меня».
Да, да! Всё правильно! У них карательная психиатрия и казармы-училища для детей. И при этом нет тайны мысли. Это видно из сцены «кормления» и «сна» пришельцев.  Викентьев и Евгения чествуют, что хотят есть и спать. Но вместо того, чтобы накрыть на стол и предложить кровать, Стерн устраивает им еще один акт садизма: «Есть и спать! Устарелые понятия. Я не дам вам ни есть, ни спать, но вы будете сыты и бодры. Разденьтесь и садитесь в эту ванну. Сейчас вы будете сыты и бодры!»
Стерн отказывается понимать всё протесты Евгении, что она женщина и ей психологически трудно раздеться в присутствии двух мужчин и чуть-ли не силой заставляет краснеющую Евгению раздеться и лечь в ванну с питательной жидкостью. Поняв, через идеограф причину её протестов, Стерн объясняет: «Нам неведом этот стыд. У нас нет нечистых мыслей, присущих эпохе насилия, лжи и условностей… Разденьтесь же. Вы сами не сможете устроить это… Я должен вам помочь». Далее Стерн пихает «пациентов» уже под радиоактивный душ, уничтожающий вредные бактерии и химические вещества в головном мозге, которые вызывают сон.
Как видите, суровые коммунисты-киборги будущего настолько суровы, что не только не стесняются наготы, но и не нуждаются во сне и пище… Прям ассоциации с фильмом «Универсальный солдат». И да, еще раз повторю, что вся сценка показывает читателю, что тайны мысли у них нет совсем.
Но читателя, наверное, интересует, как выглядят детские казармы. Ну что же, переместимся прямо к ним. Но сперва покажем природу вокруг:
«Горные Террасы расположены в Швейцарских Альпах, в Пиренеях и Апениннах. Они тянутся также в Азии, в лучших местах Гималаев, и в наиболее здоровой части Памира. Здесь, в яслях, в детских колониях и площадках, в детских дворцах, сосредоточено все детское и юношеское население Мирового Города…
Воздушный корабль снизился и пристал к террасе, охватывающей, как гигантская полка, снеговую вершину Юнгфрау. Из густого иглистого леса альпийских сосен, рассаженных по террасе, подымается к небу огромный стеклянный купол Детского Дворца. Аллея с яркой каймой цветов, с желтой, посыпанной песком, ровной дорожкой, ведет к Детскому Дворцу. Перед дворцом — широкая круглая площадка, в центре которой звенит, играя струями в лучах солнца, фонтан с мраморным водоемом…
…Из откинутых створок окна видна подернутая синей дымкой даль. Сверкают алмазами короны гор. Крапины изумрудных лесов. Лазурные пятна озер. И солнце! Солнце!».
Как уже говорилось, природа у них полностью уничтожена. Остались только «крапинки лесов» вокруг детских казарм, и санаториев для забракованных взрослых. Но о забракованных взрослых чуть ниже, когда мы с вами дойдем до описания распределения на работы. А пока давайте глянем на быт детских казарм:
«Звон детского смеха. Несколько сот детей, мальчиков и девочек, совершенно голые, с бронзовым от загара телом, занимаются гимнастикой на площадке. Здоровые, красивые, стройные тельца упруго и ловко делают под бодрую музыку ритмические движения. Острые глазенки следят за руководителем, тоже голым, с кофейным телом, красиво сложенным человеком. С палочкой в руках он стоит на возвышении, видимый всем детям, и проделывает те же упражнения, пересыпая свои движения веселыми остротами и шутками.
— Смейтесь, друзья! — кричит он. — Смех развивает легкие и хорошо действует на нервную систему. Бодрость! Радость! Раз-два!
Часть детей, окончивших упражнения, плещется в холодном водоеме и, вытерев насухо тело, растирает его докрасна под наблюдением другого руководителя.
— В Мировом Городе придают исключительное значение физическому развитию, — говорит Стерн. — Тело юного гражданина Мирового Города должно быть красиво, гармонически развито, здорово.
— А что вы делаете с больными детьми? — спрашивает Евгения.
— Мы помещаем их в детские санатории в самых здоровых местах Горных Террас. А безнадежно больных — идиотов, физических уродов — мы умерщвляем в младенчестве безболезненным способом.
Викентьев и Евгения не могут оторвать глаз от детского цветника, но Стерн торопит их. Они входят во Дворец. Он весь из стекла. Яркие, радостные, полные света и цветов, комнаты, сверкающие чистотой, душистые от ароматов.
Первая комната — приемник. Врачи в белом взвешивают и выслушивают только что прибывших младенцев. Их ассистенты — подростки, воспитанники Горных Террас. Врачи дают короткие объяснения своим молодым помощникам и ученикам.
— Слабая грудь! В Давос, — отмечает врач одного хилого младенца.
— На Южные Террасы! — отмечает врач другого...»
М-да. А кто не захочет заниматься физрой в голом виде, того, наверное, ждет встреча с доктором… Нет, не Менгеле, а всего лишь с тем «товарищем», который лечил головушку несчастной Нэли. Хотя коллега Йозефа Менгеле все-таки показан. И занимается он, кстати, одной из тех работ, которыми занимался Доктор Смерть. А конкретно, выбраковкой! Жалко, жалко, Яков Маркович «оставил за кадром» выбраковку больного ребенка: «А у этого астма, тяжелая форма, не лечится. В печку!». Кстати, «Менгеле» будущего ассистируют юные помощники. А кто-то говорил, что не бывает детского труда при коммунизме. Как видите, бывает!
Ну что ж, друзья, пора закругляться, поэтому сразу переходим к нескольким замечательным сценкам, связанным с друг-другом. Яков Маркович пытается показать, что в описываемом обществе нет диктатуры. И он устраивает читателю и попаданцам из прошлого экскурсию в местное «правительство». Стерна в этой сценке сменяет Мак Тодд. Он рассказывает читателю, что является лишь временным техническим администратором, ведущим бухучет посредством телепатического интернета. Со всего мира в это административное здание приходят запросы, и Мак Тодд дает попаданцам их послушать: «Нью-Йоркский Сектор сообщает, что у него имеется 70 миллионов киловатт часов электро-энергии сверх потребного ему количества… В Римском Секторе достигло трудовой зрелости 250 тысяч граждан, из которых 100 тысяч превзошли потребности Сектора в силовых единицах… В Венском Секторе родилось за неделю 4.020 детей. Половой состав будет сообщен дополнительно… Вашингтонскому Сектору требуется 2.000 силовых единиц живой силы. Пришлите немедленно… Перебросьте в Московский Сектор 6 миллионов тонн дураллюминия».
Силовые единицы – это так людей называют в этом мега Джонстауне будущего.
Евгения вопрошает, что будет если она не захочет быть силовой единицей: «Вы говорили, что у вас нет принуждения. Неправда, оно есть. Вы перебрасываете силовые единицы из Сектора в Сектор. А эти силовые единицы — живые люди. Что, если я не желаю быть силовой единицей?»
Мак Тодд откровенно втирает ей, что всё вообще по фану:
«- Как вы можете не желать того, что вам полезно и доставляет нам наслаждение?
- Быть в распоряжении общественного механизма — это вы называете наслаждением? — возражает Евгения».
На что Мак Тодд уже вместе со Стерном заверяют её, что всё строго добровольно, безопасно и разумно: «Вы не понимаете нашей психики. Мы слитны. Высшее наслаждение и гордость каждого из нас - творчество. Мы стремимся, мы жаждем творчества, и каждый гражданин, как награды, ждет сообщения станции о том, что он там-то нужен, что там-то без него нельзя обойтись. Посмотрите в окно на площадь, и вы увидите эти «силовые единицы».
На площади же творится лютая жесть. Так что опять понадобится цитата Якова Марковича, чтобы автора не могли упрекнуть в искажении светлых идей коммунизма:
«На широкой площади строятся колонны. Стройные прямолинейники людей. Во главе каждой колонны — знаменосец с алым знаменем. Знамена развернуты и полощутся в воздухе. Сверкают шитые золотом на полотнищах надписи:
— На электрические станции! — переводит по идеографу надпись на знамени Стерн.
— Мы на транспортную службу!
— Мы к радио-экскаваторам! На рудники!
— Мы — на станции радио-идеографа!
Евгения хочет знать, что чувствуют эти колонны «силовых единиц». Она все еще не верит, что в Мировом Городе нет принуждения.
— Это можно, — соглашается Мак Тодд и переводит провод идеографа на радио-связь по воздуху.
И Евгения слушает прибой чужих мыслей и настроений. В этом хаосе тысяч мыслей и чувствований трудно разобраться, но все они сливаются в одни радостный порыв:
— Скорее! Скорее! Скорее за дело!
Врачи осматривают прибывающие новые колонны и отделяют больных и слабых. Мак Тодд, лукаво усмехнувшись, переводит приемник идеографа по направлению к группе забракованных. Радостный прибой сменяется унылыми жалобами:
— Гражданин! Я достаточно здоров, чтобы работать.
— Вы ошиблись! У меня вовсе не больные легкие. Я не хочу в Давос. Я хочу в шахты.
— Вот уже два года, как я — обуза на плечах сограждан. Не бракуйте меня.
Мак Тодд насмешливо говорит Евгении:
— Видите, вы были отчасти правы, когда утверждали, что у нас есть принуждение. Да, оно существует. Вот эти больные упорно хотят быть «силовыми единицами», — а мы их принуждаем не работать.
Шеренга за шеренгой поднимается на лифтах на воздушную пристань и занимает свои места на кораблях. Воздушные корабли с развевающимися флагами отчаливают, и, звеня песнями, «силовые единицы» разлетаются по Секторам Мировой Коммуны».
Интересно, а чего так тот человек не хотел в Давос? В голове опять возникают нехорошие мысли по поводу того, каким образом в санаториях будущего «лечат» бракованных работников…
 
Ну что? Хотите жить в таком обществе? Хотите быть силовой единицей? Нет?!
Ну тогда помните, что когда некоторые талантливые молодые люди в сети рассказывают о прекрасном коммунистическом будущем, о счастье коллективизма, то они довольно часто именно это имеют в виду. Правда справедливости ради стоит сказать, что один из хороших друзей автора, тоже является коммунистом, но при этом противником такого улья-казармы. Этот хороший парень выступает за самоуправляемые кооперативы. Но к сожалению, поклонников казармы очень много в нашей стране. Поэтому когда читатель слышит о светлом коммунистическом мире будущего, то наверное ему стоит задуматься, не тащат ли его в общество описанное Яковым Марковичем.