Как провожают пароходы

Жизнь стремительно ускоряет свое течение. Особенно это заметно в вопросах коммуникации и транспорта как одной из составляющих частей коммуникации. Реактивные самолеты, в том числе сверхзвуковые,  поезда, мчащиеся на огромной скорости, мощные автомобили, развивающие бешеные скорости, особенно на автобанах Германии.  На этом фоне суда на воздушной подушке или на подводных крыльях значительно уступают в скорости, хотя намного превзошли суда даже середины прошлого века. А уж о парусниках  XIX века или пассажирских пароходов начала ХХ века и говорить не приходится.

Выше скорость – больше оборачиваемость транспортных средств.  Поезда, отходящие от перрона с интервалом в несколько минут, уже никого не удивляют.  Десятки вылетающих за сутки рейсов из многих аэродромов тоже являются обыденностью.  И все куда-то спешат, торопятся.  А вот зачем, не все и могут ответить на этом вопрос. Особенно мы, представители старшего поколения, зачастую не можем вспомнить, куда мы так спешили в прежние свои годы.

Недавно смотрел на Ютубе концерт знаменитого советского исполнителя эстрадных песен Эдуарда Хиля. У него много хороших песен, но многие из них пели и другие певцы. Те же песни «Голубая тайга», «Сережка ольховая» и другие.   Но одна услышанная мной песня в исполнении Хиля вызвала у меня ностальгические воспоминания.  Эта песня, которая начинается словами: «Как провожают пароходы. Совсем не так, как поезда. Морские медленные воды не то, что рельсы в два ряда». Для меня пароходы, и вообще все суда, на которых перемещались пассажиры из точки А в точку Б – это часть моей жизни, и не самая плохая. Вот об этом я и постараюсь написать.

Я родился на севере Хабаровского края, на одном из притоков великой реки Амуре. Это самый нижний крупный приток Амура река Амгунь. Её открытие принадлежит первой экспедиции в эти края будущего адмирала Геннадия Невельского, который открыл не только то, что Сахалин остров, но и вошел в Амурский лиман, и со своими товарищами поднялся вверх по течению, и дошел до нынешнего села Удинска на Амгуни.  Вот по этому маршруту, только в обратном направлении, состоялось мое первое путешествие на настоящем пароходе. Это был построенный еще до революции однопалубный грузо-пассажирский колесный пароход под названием «Комиссар». Какое он носил название до революции, вряд ли кто-нибудь скажет.  Но даже этому, не очень большому пароходу, на извилистой реке Амгуни с многочисленными перекатами было тесновато, особенно в засушливое лето. И тогда пароход не мог дойти до конечной точки своего маршрута, села имени Полины Осипенко в верховьях Амгуни. Раньше это село носило название Керби, но после беспосадочного полета самолета «Родина» в составе женского экипажа он стал носить имя одной из членов экипажа, которых долго искали с участием добровольцев из района, который тоже переименовали.

Но когда я вместе с родителями впервые вступил на палубу этого парохода, воды в Амгуни было достаточно, и мы благополучно доплыли до деревни Малышевское, недалеко от села Полины Осипенко. Там жили мои бабушка и дедушка, который был председателем тамошнего колхоза. Причем я еще не знал, что существуют какие-то дебаркадеры, к которым должны приставить пароходы. На Амгуни их просто не было. Пароход вставал на якорь напротив населенного пункта, с него спускали шлюпку, на которой и доставлялись пассажиры на пароход с берега, и на берег высаживались приехавшие на пароходе пассажиры со своими вещами.  Вот так на руках у отца я и оказался на пароходе, а потом сошел на берег.

На этом пароходе в то первый свой рейс я ничего не запомнил, уж больно мал был. Но по мере взросления я становился все более знающим, и не только тех людей, что ехали с нами, но и устройство парохода. Меня водил по пароходу мой папа и рассказывал, что я видел. И как работают паровые двигатели в трюме, куда можно было заглянуть, как выбирают якорь специальным устройством, наматывая якорную цепь на барабан, а излишки цепи убегают в  трюм.  Как опускают и поднимают шлюшки, как гребут матросы длинным веслами, осторожно опуская их в воду, чтобы не обрызгать пассажиров, сидевших в шлюпке. Все знал мой папа. И что скамейка в шлюпке называется паёлой, что есть уключина, которой крепится весло к борту шлюпки. И почему дым из высокой трубы черный, и где стоит капитан, называется мостик, а в ходовой рубке есть большой штурвал, который  вертит в стороны рулевой по команде капитана. Так я проходил первые университеты в своей жизни. Поэтому когда после первого класса меня взяли с собой родители в поездку до Кавказа через Москву, я уже немало знал. И что мы поплывем на том же «Комиссаре» до города Николаевска, а потом уже на другом пароходе до Хабаровска, потом на поезде до Москвы, и снова на поезде на Кавказ. И  совершить такое путешествие мне было интересно.

И вот снова на шлюпке нас доставили до парохода, стоящего на якоре возле села Оглонги, стоящего на протоке Сомнинской, одного из рукавов Амгуни. Уже не на руках, а самостоятельно, с помощью одного из матросов, подавшего мне руку, я поднялся на палубу.  Причем я уже знал, что нос парохода направлен против течения, и чтобы плыть вниз по течению, пароход должен был повернуться на 180 градусов. Интересно было наблюдать, как колеса парохода, которые можно было видеть, крутятся в разные стороны. Одно колесо вперед, а второй колесо – назад, или как сказал папа, работают враздрай.  Так же можно было и грести на лодки, чтобы она развернулась буквально на одном месте.  Вот и пароходу на узкой Сомнинской протоке пришлось разворачиваться на месте.

И потом прошло еще почти двое суток, пока пароход не вошел в акваторию затона, где находился причал, к которому причалил пароход. За это время я уже увидел, как грязно-коричневая вода Сомнинской протоки влилась в более светлую воду Амгуни, а потом уже вода Амгуни вливалась в еще более светлую воду Амура. Эта картина мне запомнилась на всю жизнь. Потом увидел и первый дебаркадер, когда «Комиссар», развернувшись против течения, причалил в районному центру Тахте.  Дебаркадер оказался деревянным сооружением, напоминающим деревянным барак, поставленный на огромный понтон. В центре дома была башня, напоминающая рубку парохода. Дебаркадер стоял на якорях и был крепко связан еще и дополнительными тросами с берегом. Такое сооружение нужно было потому, что вода в Амуре не бывает одного уровня, и такое плавучее сооружение у берега позволяет без труда высаживать пассажиров с пароходов и катеров на берег, куда тянулись трапы с дебаркадера.

А вот у Николаевска-га-Амуре не было дебаркадера. Там был сооружен деревянный пирс, у которого были предусмотрены специальные спуски. И когда вода в Амуре была небольшой, этот пирс становился выше, и я был свидетелем, как трап с пирса поставили прямо на вторую палубу парохода, а не на первую, как обычно. Но это случилось не в этот раз.  А сейчас нас встречала почти вся николаевская родня, которая знала о нашем приезде.  Для них это была первая возможность увидеть жену и сына любимого Котьки, которого все любили и уважали.  Меня затискали,  зацеловали незнакомые мне тети и дяди. Тогда, в 1955 году, это была первая поездка всей нашей семьи в свет, на Большую землю,  первый приезд в столицу Нижне-Амурской области.  Правда, на следующий год Николаевск потеряет статус областной столицы.  Я тогда не зал, насколько дружны члены большой семьи Щербаковых, которые жили в этом городе. Для каждый приезд  родственников – редкое и запоминающееся событие. Так что мои родители постоянно ходили в гости, пока я на «полуторке» мужа старшей сестры моего отца ездил по городу.

Потом вся родня снова собралась на причале, когда мы  уезжали уже на двухпалубном пассажирском пароходе в Хабаровск.  Все пришли заранее, все поднялись на пароход, посмотрели каюту, где нам предстояло пять или шесть дней плыть до Хабаровска. Потом нас все расцеловали, пожелали хорошей дороги,  и сошли на причал. А мы, как и все пассажиры парохода, столпились у поручней,   и переговаривались, как будто забыли сказать что-то очень важное.  И такие проводы продолжались еще долгие годы, пока наша семья не стала летать самолетами из родных Херпучей до Хабаровска самолетом Ан-2 без пересадок.  Но это произошло не так скоро.

Пока же наступило время отхода парохода от причала в Николаевске. Гудок, один, второй, третий, последний звучал над акваторией затон,  и раздались команды капитана. Был убран трап, отданы швартовые, связывающие пароход с берегом, как пуповина. В это время  в динамиках парохода играл марш «Прощание славянки», Медленно завертелись колеса парохода, придавая ему движение назад.  Потом работа колес враздрай позволила огромному белоснежному красавцу-пароходу развернуться в затоне, где практически не было течения, и пароход начал набирать скорость, держа курс на выход из затона, и потом вверх по течению до Хабаровска.

В те годы пароходы ходили по маршруту от города Благовещенска до Николаевска. Это примерно в два раза увеличивало плечо маршрута в один конец. Пароходов было несколько, и они прибывали в Николаевск через два дня на третий. Билетов не хватало, и иногда нам приходилось ждать своего парохода несколько дней, а то и неделю-полторы.  Пассажиры на короткие расстояния обычно покупали билеты в 3-й или даже 4-й класс, т.е. на нижней палубе или в трюме. Каюты в 3-й класс были четырехместные, они были на нижней палубе рядом с работающими механизмами судна. Такими же тесными были и каюты 4-го класса в трюме, располагающиеся в носу судна. В них было довольно шумно и от двигателей, и от волн из иллюминаторов.

А вот каюты первого класса были  на второй палубе в носу, рядом с салоном, где можно было провести время, играя в шахматы, шашки, карты и домино. В салоне было и пианино, и я не раз слышал, как кто-то из пассажиров играл на нем. В каютах обе полки были внизу, мне кажется, они была шире, чем купе в поездах. Кроме этого, был небольшое пространство из двери до полок, где был шкаф для вещей, и, если мне не изменяет память, еще и раковина, где можно было умыться и почитать зубы.  А вот каюты второго класса были по бортам парохода на второй палубе, были уже, имели две полки одна над другой. В конце этого весьма длинного коридора был ресторан, где многие желающие могли покушать. По вечерам в ресторане играл небольшой музыкальный ансамбль, иногда пел и солист. Многие пассажиры, не попавшие в ресторан, могли танцевать под навесом палубы рядом с рестораном, откуда из открытых окон неслась музыка. Недаром есть песня Вячеслава Добрынина «На пароходе музыка играет», в вечерних сумерках музыка разносилась очень далеко, и даже на широком Амуре можно было услышать музыку из проходившего парохода.

Наша семья обычно покупала билеты во второй класс. Они были чуть подешевле, а для учителей, даже живущих в северном поселке, это было немаловажно. Единственный раз, когда я ехал первым классом, был в 1977 году, когда я хотел показать своей жене Людмиле  свою малую родину, и до Николаевска мы плыли на теплоходе вместе с маленькой дочерью. Была очень хорошая погода в августе, и мы все время проводили на верхней палубе, наблюдая проплывающие мимо ландшафты, населённые пункты, встречные пароходы и катера.  Н, а обедали, как это обычно делала и наша семья, когда я был еще школьником, в ресторане.

Теперь хочу немного рассказать о соперничестве старых пароходов типа «Калинин», «Орджоникидзе», «Фрунзе» и пришедших им на смену теплоходов типа «Ерофей Хабаров», «Василий Поярков», «Георгий Седов». Одно время они курсировали вместе по маршруту Хабаровск-Николаевск и обратно. К тому времени Амур в верхнем течении обмелел, и суда до Благовещенска перестали ходить. Новые теплоходы плавали по скоростному маршруту,  и доплывали из Хабаровска до Николаевска примерно на сутки раньше, чем старые пароходы.  А вот вверх по течению разница составляла примерно полтора суток.

 Однажды я был свидетелем поединка между этими двумя типами судов Амурского речного пароходства. Максимальная скорость парохода и теплохода были примерно одинаковыми,  но пароходы проигрывали из-за того, что дольше бункеровались с баржи углем, чем теплоходы с танкера жидким топливом. И кроме этого, пароходы имели намного больше остановок у небольших населенных пунктов, что не делали на скоростной линии теплоходы.

Но продолжу рассказ о проводах уже теплоходов, потому что именно на них плавала наша семь, ведь мы плавали от начальной и до конечной точки маршрута.  Нам уже не требовалось много дней, чтобы дождаться в Николаевске теплохода до Хабаровска, они ходили практически ежедневно. Вернее, один день отправлялся пароход, на следующий день – теплоход. Но к Хабаровску теплоход даже обгонял пароход. Снова вся родня собиралась на причале, иногда с нами за компанию ездили еще какие-нибудь родственники, отправляясь в отпуск в западные районы Советского Союза.

Потом часть родни из Николаевска перебралась в Хабаровск. Туда же перебрались родители моей мамы, Степан Васильевич и Ульяна Григорьевна Пастернак вместе с младшими детьми дочкой Аллой и сыном Володей. А вот еще два их сына Петр и Виктор оказались тоже какое-то время жили на берегах Амура. Старший Петр работал мотористом на катере и жил в селе Сусанино, а Виктор работал на заводе «Амурсталь» в городе Комсомольске. И с тем, и с другим мы встречались. Причем в один и тот же год. Но об этом я расскажу чуть ниже.

А пока продолжу, как провожали нашу семью уже из Хабаровска уже вниз по Амуру. Все родственники оповещались, что Костя с семьей уезжает, какого числа и каким пароходом. И как правило, много родственников уже из двух семей, Щербаковых и Пастернаков, провожали нас. На той фотографии, что я выставил, как раз и заснят такой эпизод, когда на палубе теплохода собрались представители двух фамилий родственников. Скорее всего, это год 1961, к сожалению, фотография не подписана. Там есть сестра моего отца Александра с мужем Иваном Ивановичем и старшей дочерью Галей,тетя Мотя, сестра двоюродного брата моего отца Виктора, Володя и Алла Пастернак, мои родители и младший брат, другие родственники из большой семьи Щербаковых, которые все родились на нижнем Амуре.

Узнать на этой фотографии, сделанной на второй палубе, пароход это или теплоход, я не могу. Они очень похожи, эти палубы. Одинаковые белые скамейки вдоль переборок кают, трап на верхнюю палубу. Но мне все же кажется, что так выглядел пароход. В нем в качестве движителя были огромные колеса по обоим бортам, которые работали от парового двигателя, и топливом были или уголь, или дрова. А вот на теплоходе установлены огромные дизели, которые крутят два винта в корме судна.  Когда из динамиков попросят провожающих покинуть судно, все лишние люди перейдут на дебаркадер, к которому пришвартован корабль. Установленные в Хабаровске дебаркадеры намного больше, чем у других мест. На одном из них был популярный в свое время ресторан «Поплавок».  Мне уже взрослым довелось в этом ресторане ужинать.

Но пока все смотрят в объектив фотоаппарата, и надеются, что через год мы все снова увидимся. Обычно это и бывало. Менялись люди, которые нас провожали, но без провожатых мы не оставались. Как обычно, будут раздаваться гудки и команды: «Убрать трап!», «Отдать швартовы!», «Руль право на борт», «Машина – малый ход». И под звуки марша «Прощание славянки» пароход или теплоход плавно отойдут от дебаркадера, хотя, когда смотришь с палубы судна на расширяющееся водное пространство между кораблем и причалом, кажется, что это дебаркадер отходит от нас, а не мы от него.

А теперь расскажу, как я увидел своих дядей Петра и Виктора. Это был 1959 год. Наша семья собиралась в отпуск.  Время были трудное, снабжение на севере скудное, я рос, и не всегда на меня можно было купить брюки. И когда у отца появилась возможность купить отрез сукна на брюки, он это сделал. Папа мой был мастер на все руки, он умел и шить, в том числе  брюки. Недаром жил целый год у старшей сестры, когда учился в педагогическом училище. Она всю жизнь проработала портнихой. Он и сшил пару брюк, для меня и для младшего брата моей мамы Володю,моему дяди, который был всего на год старше меня. Причем брюки сшил по фасону матросов, без ширинки, с откидной передней частью, и с одним карманом. И когда мы остановились в Николаевске-на-Амуре, нам с Володей купили тельняшки в магазине, где обслуживались курсанты местного мореходного училища.  На пароходе мы добрались до села Сусанино, где в это время жил в семье брата Петра Володя. Они нас встретили на дебаркадере, потому что Володя вместе с нами должен был возвратиться в Хабаровск. Одев новые матросские брюки и тельняшки, мы с Вовкой выглядели как нахимовцы, и нас пускали во многие служебные помещения, чтобы показать устройство парохода. Даже в рулевую рубку и на мостик. Тогда мы узнали, что пароход идет по створам, чтобы не сесть на мель. Амур широкий и глубокий, но песчаное дно под влиянием течения реки иногда намывает отмели, но которые можно сеть корпусом. Поэтому в начале навигации специальные суда проходят весь маршрут, узнают и помечают все отмели, устанавливают створы, следуя которым, судно будет идти по фарватеру, т.е. самому глубокому месту, и не сядет на мель.

Но нас совместный путь оказался намного короче, чем мы предполагали, потому что нас с Вовкой вдвоем оставили в городе Комсомольске у другого маминого брата, Виктора. Тогда он работал мастером на заводе «Амурсталь» и играл в местной волейбольной команде «Металлург». Виктор Степанович впоследствии стал главным инженером на заводе в Хабаровске, потом много лет был на партийной и советской работе, став во времена Горбачева заведующим отделом ЦК КПСС, которому по партийной линии подчинялись союзные министры. Вот такая карьера у сына колхозника, репрессированного в 30-е годы, и сосланного на север Хабаровского края.

А пока Виктор Степанович оставил нас у себя, сводил на завод, где мы были в мартеновском цеху, смотрели, как выпускают расплавленный металл из печи, пили подсоленную воду из фонтанчиков, которые установлены в этом очень жарком цеху. Пожалуй, это единственное, что я хорошо запомнил. Уже позже, когда я смотрел фильм  «Весна на Заречной улице», я вспомнил, как посещал цех на «Амурстали».     Далее до Хабаровска мы с Вовкой поехали на поезде.

Флотские брюки и тельняшки повлияли на нашу с Володей судьбу. Я три года прослужил на подводной лодке начальником медицинской службы, а Владимир Степанович после окончания Ленинградского кораблестроительного института стал военным представителем на судостроительных заводах и ушел на пенсию в звании капитана 1 ранга-инженера. Вот так ему понравилось устройство того парохода, с которым нас с ним познакомили.

Довелось мне провожать и большой океанский лайнер на Морвокзале во Владивостоке. На нем уплывал на далекую Камчатку мой друг и коллега Борис Шевцов, с которым мы вместе приехали в столицу Приморского края, чтобы получить распределение на корабли Тихоокеанского флота. Я получил распределение на подводную лодку, которая базировалась во Владивостоке, а Боре предстояло служить на Камчатке. Он дождался, когда в Петропавловск-Камчатский пойдет пассажирский теплоход, и я провожал своего друга, не зная, когда мы снова встретимся с ним.  Но мы оба через три года демобилизовались,  ушли в запас, и дальнейшая гражданская  жизнь у нас протекала в Хабаровске.

Уже став главным рентгенологом края, я снова плавал на судах Амурского речного пароходства, когда ездил в командировки в районные центры Троицкое и Богородское. Но уже на скоростных типа «Метеор». Передвигался и на военных катерах на воздушной подушке «Скат» во время военной переподготовки. Однажды даже совершил небольшое международное путешествие по Амуру и его притоку реке Сунгари.  Об этом у меня есть отдельный рассказ. http://www.proza.ru/2018/08/12/196.  Но в основном уже передвигался на самолетах и очень редко на поездах.  Чаще ездил на машинах, даже в город Комсомольск-на-Амуре. 

Сейчас судоходный транспорт на Амуре постепенно приходит в упадок. А было время, когда дальние окраины России, в том числе Сибирь и Дальний Восток, осваивались вдоль рек, там ставились вначале военные посты,  из которых вырастали поселки и города.  Даже сейчас северные районы Хабаровского края лучше снабжать по водным артериям – рекам и Охотскому морю.  Но нынешнему правительству России до Дальнего Востока дела нет. Только на бумагах что-то улучшается, а на самом деле все только приходит в упадок.  В том числе и Амурское речное пароходство. Закончились свой трудовой путь трудяги-пароходы, ржавеют без дела красавцы-теплоходы, а один теплоход, трехпалубный  «30 лет ГДР», продан Южной Корее, и во время шторма выброшен на берег. Многие мои земляки, которые связаны с пароходством, или плавали на теплоходах, сетуют по этому поводу, но изменений никаких не предвидится. А жаль.  Раньше многие сотни жителей Хабаровского края за профсоюзные деньги совершали  туристические поездки по Амуру, любуясь красотами великой русской реки.  И тогда над просторами реки раздавалась мелодия «Марша славянки».

И еще об одном эпизоде вспомнилось во время исполнения Хилем песни «Как провожают пароходы».  Там есть такие слова в припеве: «Вода, вода,  кругом вода».  И тогда я вспоминаю рассказ своей многолетней соседки в поселке, учительницы Агнии Иннокентьевны Кокориной. Прожив на севере более 30 лет,  и работая в школе с первых дней после её открытия, она вместе с мужем, выйдя на пенсию, уехала в Хабаровск. Купленный ими небольшой домик на окраине Хабаровска имел один изъян – после сильного дождя в подвале накапливалась вода. Чтобы не было гниения, установили ручной водяной насос. Пока муж был здоров, это не волновало бабу Агу, как звали её мои дети. Но когда Иннокентий Семенович тяжело заболел и перестал двигаться, выкачивать воду из подвала пришлось пожилой женщине. Однажды, когда она из последних сил дергала туда-сюда ручку насоса, по радио Эдуард Хиль пел песню «Как провожают пароходы». И когда он спел припев со словами «Вода, вода, кругом вода», женщина от обиды заплакала.  И с тех пор эта песня у неё ассоциировалась с ручным водяным насосом.

В заключение несколько слов о правоте автора слов песни «Как провожают пароходы» Константина  Ваншенкина, поэта-фронтовика. Для тех, кто помнит это на своем примере, а таких все же было в наше время большинство, это очевидно. Суета с посадкой на стоящих очень мало на остановках поездов, через узкие двери вагонов. Поспешные поцелуи с провожающими на перроне вокзала и вперед, в душное чрево вагона, особенно летом. Гудок паровоза или тепловоза, толчок вагона и движение началось. Все быстрее и быстрее мелькают строения вокзала, и вот уже поезд, набрав скорость, стуча на стыках рельс, мчится куда-то, унося пассажиров от провожающих, в числе которых могут быть и любимые. Которым остается только увидеть хвост последнего вагона.

А вот заранее пришедшие на причал люди могут спокойно зайти на пароход, посидеть на палубе белоснежного лайнера, поговорить, дать последние советы или пожелания. Потом неторопливо проститься с провожающими, которые увидят, как судно начинается тихонько отчаливать, и еще долго можно будет видеть и провожающих, оставшихся на причале, и тех, кто машет рукой, стоя на борту парохода. Песня посвящена влюбленным людям, для которых это расставание болезненно, и,  уверен, потом надолго останется в памяти.  Хотя лично для меня такого расставания с любимой девушкой не было.  А жаль, тоже бы запомнилось. Правда, написать об этом стихи мне не хватило бы таланта, а вот в прозе я смог это сделать.