Голубой маяк Морского Чулека. Цыганский зуд

Некоторых городских жителей тянет, как говорил Остап Бендер «...на волю, в пампасы...»  оттого, что у них «цыганский зуд».

Не дай Бог, если тот зуд у жены. Она же вывернет мужа на изнанку, и утащит его в эти самые «пампасы». Так вышло и у меня.

Забажалось моей благоверной сменить город на какой-нибудь хутор. Зудела она мне в уши, как рано проснувшаяся пчела:  «Хочу в степь! Хочу с степь! И чтобы степь  к  морю сбегала!»
 
- Женчик, - говорю я, - что за блажь нашла на тебя?
 
- Не блажь это. Весной меня тянет в степь и к морю. Голубая весна так влечет к себе моё существо, что спасу нет: смутные чувства, капризные, как игра света, наполняют душу мою. Это, милый мой, зов предков. Дикое поле - это места, откуда  мои предки были. Ты же знаешь, что бабушка моя, Анна Петровна Татаринова из станицы Татарской в Черкасске, татарка, а дедушка, муж Анны Петровны, Греков Яков Петрович из станицы Прибылянской Черкасска, грек черноморский. Породнились они как степь донская  с  морем греческим. Вот я в них и удалась.

 - Так ты же Попова, Женечка! И отец твой не татарин лихой, и не грек-пантикапейский, а духовного сословия «москаль», приблудившийся в Черкасске! И твои бабки и деды похоронены в Ростове - на -Дону, как и многие твои родичи, - стараюсь я её отговорить от затеи с переселением в хутор. - Да и ты родилась в городе, а не в хуторе. А дети наши что забыли в хуторе?
 
- Ладно, уговорил. Только с одним условием - заимеем дачу у моря и чтоб степь за горизонт уходила. - На том и порешили.
 
Кода в городе уже чувствовалось дыхание весны и под тёплыми весенними лучами солнца таял снег и по улицам журчали ручьи, мы с Женечкой на электричке взяли курс к морю, в сторону Таганрога. Промелькнули в вагонном окне Мокрый Чалтырь, Синявское, а за «Синявкой» и Морской Чулек, куда мы и стремились. Перед нашими глазами предстал Таганрогский залив Азовского моря. Древний как мир Морской Чулек (Морской Хлеб), село на взгорье. За ним ещё ледяная пустыня залива. Ранней весной, в марте, идём в село. Повсюду в ложбинах белый снег,  черная земля на взгорках обласканных весенним солнцем.  Из проталин пахнет землей, и вохким снегом. Прошли мы к морскому заливу. Он  ещё в ледяном панцире и огромных торосах.  Колодрыга пробирается аж до печёнок наших. Я, стуча зубами, смеюсь и говорю своей любительнице моря и степи:

 - Женчик, видишь какую-то лодку выперло льдом на берег?
 
- Вижу, - невозмутимо она мне отвечает. - Ну и что?
 
- Давай мы лодку перевернём вверх дном и это будет нашей дачей, - хохочу я.
 
- Знаешь что, друг мой ситцевый, - если что, я и под лодкой согласна жить! Ты только посмотри – красотища-то какая вокруг!

- Женька, да ты в своём уме?! Мы ж окочуримся от такой красотищи на семи ветрах с колодрыгою. Не-е, пойдём в село. Может кто-либо продаст нам хоть сараюшку или хатёнку завалящую. Всё же это лучше чем под лодкой.
 
  Мы посмеялись и пошли в село. Сопутствовала нам удача. Увидели в одном из дворов женщину, обратились к ней насчёт нашего желания купить хатёнку в их селе. А она:
 
  - Мне пол-хаты досталась по наследсту, так что могу продать. В ней жила моя дочька, Танька со своим муженьком непутёвым, Генкой. Они то любились то дрались, а я за Таньку заступалась. Так он увёз её в Синявку. Я то в зубы ему не смотрела. Так что, если сговоримся, продам.

  - Показывайте, говорим мы.- И втроём пошли к её наследству. Оно оказалось поблизости от домишки тётки Зины, как её звали. Это был вполне приличный дом и двор, разделённый пополам. Вторая половина наследства принадлежала брату тётки Зины. Продаваемая половина дома и огород подходили прямо к лесопосадке, тянувшейся по над железной дорогой. Ни забора, ни ухоженности не было. Но нас это не остановило и мы сразу договорились о покупке. С оплатой решили так – по оформлению в сельсовете документов сразу же.
 
 Началась наша кипучая работа по приведению, как мы считали, уже нашей дачи в порядок. Выгребли кучи мусора с запущенного двора, вскопали огород и засеяли картофелем, насадили фруктовые деревья. Навезли на дачу всякой утвари и вещей со своей городской квартиры. Короче – обустраивались основательно. Но нам с Женечкой не нравилось «опекунство» тётки Зины. Она совала свой нос во все дела наши по благоустройству дачи. И всё тараторила и тараторила. Я бы «отбрил» её, но в сельсовете нам отказали в праве покупки без прописки. Но не могли же мы выписаться из трёхкомнатной  квартиры в городе, а прописаться в халупе села! Поэтому мы с Женечкой оказались в подвешенном положении. А хозяйка подворья, тётка Зина, тараторила:
 
- Миша, да ты мне как сын родной, а Женя - дочька! Живите и без прописки. Никто и никогда вас не выселит отсюда. Я хозяйка!

 А в огороде уже щедрая земля заблогоухала зеленью! А сад наш молодой зацвёл и стал бело-розовым! А в лесопосадке запели соловьи! И залив моря заголубел. А из степи к морю такой духан разнотравья потянул, что голова туманилась блаженством. Под этим блаженством природы и заверениями тётки Зинки мы и остались на её наследственном подворье, продолжая его обустраивать.
 Но нас ждало разочарование. Нет, не природной благодатью, а вероломством тётки Зинки. Когда на выходные мы приезжали в Чулек, идя, как мы считали, на свою дачу, то по пути заходили к тётке Зинке. И вот в очередной приезд заходим к ней, а она и говорит:
 
- Миша и Женя, Танька с Генкой не ужились в Синявке и вернулись в Чулек.
 
- Места у вас хватает, будете жить вместе, - говорю я.

- Да нет, вместе с ними я жить не хочу. Зятёк меня по пьяни ещё зарежет. Не-е.
- А где же они будут жить? – почуяв недоброе, спрашиваю я.

  - Так в своей хате они уже неделю живут. Где же ещё им жить?
 
- А вещи наши где?
 
- А мы их выставили в коридор. Ты ж, Миша крышу перекрыл, так что там теперь сухо. Вот спасибочко тебе. Я ж говорила, что ты мне роднее сына.

 Пошли мы поглядеть на свои вещи. Они, как хлам, были свалены в угол коридора.  И пошли мы, бездачные, по Чулеку приют себе искать. Вот тут-то и проявилась зоркость моей жёнушки-степнячки. Средь дико заросшего буерака узрела она сиротливо торчащую печную трубу. Пробравшись сквозь заросли, увидели мы хатёнку без окон и дверей, всё разбито. Ни забора. Ни признака жилья. Сплошные джунгли, где буйство вишняка и зарослей репейника. Заглянули в халупу. Какой только  гадости там не было! И непереносимая вонь.

- Надо же, такое шикарное место и без хозяина, - говорю я.

- Давай хозяина найдём, - говорит Женя, - раз забросил двор свой, то и продать может.
 
 Пошли к саседнему подворью. Увидели хозяйку. Распросили. Оказалось, что владелец заброшенного участка живёт  в Таганроге.
 
- Адрес я не знаю, знаю, что работает на трамвае и зовут его Юрка, - уточнила она. - Если вы заплатите мне тысячу рублей,  я найду его и скажу, что есть покупатели.

- Находите, - говорим мы. - И договоритесь о дне нашей с ним встречи. - В субботу мы приедем и вы нам скажете когда мы можем с ним встретиться.

 При встрече с хозяином заброшенного подворья долго не говорили.  Он согласился за приемлемую нам сумму продать, с условием, что хлопоты и расходы по прописке мы берём на себя. Договорились о дне встречи в сельсовете Синявки. Там, без проблем замагарычевав председателя, подписали «Договор купли – продажи» на имя нашего сына – офицера и его жены, якобы собиравшейся жить в Чулеке. То, что это была туфта в сделке не указывалось. Так что наша семья стала законным владельцем участка в Морском Чулеке.
 
 И начался бум, как на стройке коммунизма. Мною было решено надстроить второй этаж над  существующим. Из предприятия, где работала Женечка, было завезено две машины досок и брусьев из контейнеров оборудования из Франции. Так что дело было за мной. И оно, дело, пошло. Каркас рос как на дрожжах.

Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/12/16/2011