Камчатские истории. Вторая

 
        Моя старшая дочь, на почве обожания индийского кино, записалась в кружок «Танцы Индии». Я поморщилась, но не препятствовала. Кружок был бесплатный, всё-таки 1990 год на дворе, и  занятия велись в спортзале родной школы.

        Пока дело не дошло до шитья атласных шаровар, решила сама посмотреть что там и к чему – восторженных «Ирина Александровна сказала!» мне было мало.

        Дверь в спортзал оказалась приоткрыта. На спортивном мате, прижавшись спиной к стене,  сидела, вытянув вперёд ноги, толстенная молодуха. Она была в синем штапельном платье в мелкий цветочек и держала   в руке бумажный кулёк, в который плевала шелуху от семечек, рассыпанных  рядом. При этом, не сбиваясь,  она кричала:

- Раз, два, три! Раз, два, три! Молодцы! А теперь с музыкой!

        Ирина Александровна, ткнула пальцем в портативный магнитофон, и зал наполнился индийской мелодией.

        Танцующих было семь разновозрастных   девочек, из которых три приходились родными дочерьми педагогу.

        После занятий  домой пошли вместе. Учитель танцев оказалась весёлой болтушкой, поражённой Индией на всю голову. Подойдя к перекрёстку, мы остановились и стали прощаться. Тут Ирина Александровна ойкнула и, щуря в улыбке глаза, сообщила:

- А у вас командир – мой муж.
 
        Я остолбенела. Тогда Ирина Александровна, подумав, что я не поняла про кого идет речь, уточнила:

- Ваш ротный – это мой муж! – и, счастливая,  рассмеялась.

        Во мне поднялась волна досады и негодования. Вот этот молоденький, умненький и интеллигентный старший лейтенант с  безупречным внешним видом – муж этой коровы с грязной головой? 

        Но надо было что-то отвечать, и я сказала:

- У вас замечательный муж. Очень корректный, с прекрасными манерами офицер – он мне очень нравится.

        Ирина Александровна громко рассмеялась и пригрозила:

- Смотрите, он очень строгий!

        Под впечатлением я была весь вечер, а, придя   утром   на службу, впадала в тихую  скорбь при каждом взгляде на командира.   

        Через неделю  нам был представлен   командир роты - капитан Пахомкин. Я с недоумением смотрела на старшего лейтенанта. А кто же   тогда он? Старший лейтенант оказался нашим взводным! Как же я обрадовалась!
 
        У капитана во рту  торчали червивые зубы,   закамуфлированные рыжими усами. Не смотря на то, что он только что вышел из отпуска, его форменные брюки пузырились на коленях.  Я была удовлетворена - весь его  вид был под стать   жёнушке.

        Надо сказать, что нас, девять офицерских жён,   призвали   для прохождения службы на отдалённом военном объекте  и,  за малым исключением, мы  были очень  далеки от познаний законов физики и химии. Нам предстояла короткая учёба,   принятие воинской присяги и получение допуска к несению боевого дежурства. 

        Девчонки быстрей меня прошли медкомиссию и уже приступили к обучению непосредственно на объекте. Наконец,  и я была готова влиться в учебную группу.

        Стояла золотая осень. В модном плаще и на высоких каблуках  я прогуливалась по территории части. Из штаба выскочил ротный, увидел меня и призывно махнул рукой. Я зацокала каблуками, а  в голове носилось: «Чего изволите?»

- Та-а-к, - протяжно сказал ротный, обдумывая что-то.

- Федюк! Где прапорщик Сологуб?  – закричал, пробегавшему мимо рядовому, капитан, - позови его!

       Потом он обратился ко мне:

- Ольга Петровна, через, - командир посмотрел на часы, - скажем, полчаса, мы выдвигаемся на объект. Вы готовы?
 
       В голове крутилось «не могу знать!»,  потому как   смутно представляла, в какой готовности надо  находиться, но   ответила:

- Готова.

       Из казармы выскочил прапорщик Сологуб, подошёл быстрым шагом и впился взглядом в рот капитана. Прапорщик был красивый, молодой и дородный украинец. Улыбаясь, он сиял множеством золотых зубов, был матерщинником и любителем женского общества.

       Отойдя в сторону, капитан с прапорщиком что-то решали, при этом Сологуб то и дело смотрел на меня оценочным, но целомудренным взглядом. Наконец, капитан, коротко прокашлявшись, сказал:

- Ольга Петровна, по плану, мы сейчас выдвигаемся на объект. Нам надо будет выйти на автобусную остановку, сесть на 102 маршрут, выйти на 20 километре и пройти пешком 3 километра по грунтовой дороге.

       Капитан и прапорщик развернулись и быстро пошли не в направлении ворот, а куда-то вглубь территории части. Я старалась не отставать, с ужасом думая, как я пройду три километра по грунтовке туда и обратно на своих каблуках.

       Остановились мы перед высоким забором из жестяных полос – высечки при производстве консервных банок. Я стала искать глазами проход, но командирский голос отвлёк меня вопросом:

- Ольга Петровна, вы сможете перелезть через этот забор?

       А тут надо сказать, что Ольга Петровна весила девяносто килограмм, и забор был выше её на целый метр. Физическая подготовка Ольги Петровны была слабой, зато подчинение командирской воле – безоговорочное.

       Молча, я подошла к забору, ставшему вдруг ещё выше,  потрогала круглые дыры, но товарищ капитан не дал и слова молвить:

- Ольга Петровна, просовываете свой сапог сначала сюда, потом сюда, поднимаетесь, перекидываете ногу через забор и всё! Я вас буду поддерживать с этой стороны, а прапорщик Сологуб – с той.

       С этой минуты я вошла в какой-то ступор, а капитан Пахомкин, не встретив    сопротивления, обрадовано вскрикнул:

- А вот что! Прапорщик Сологуб! Принесите из казармы табуретку!

       Сологуб понимающе кивнул головой и умчался. Капитан трогал тонкую жесть  забора и одобрительно восклицал:

- Крепкий!  Не сомневайтесь! 

       Его нисколько не смущал ни мой бальзаковский возраст, ни вес, ни высокие каблуки, ни юбка под плащом. Я с ужасом смотрела и на забор, и на капитана, и на подбежавшего с табуреткой прапорщика.

       Установив стартовую площадку, впившуюся в мягкий грунт всеми четырьмя ногами, прапорщик Сологуб легко преодолел препятствие. Товарищ капитан со словами «Ольга Петровна, давайте!» – протянул мне руку, и я, взобравшись на табуретку,  начала своё восхождение.
      
       С помощью заботливого командира я нашла сапогом ближайшую дыру и вставила в неё ногу. Вторую ногу капитан еле оторвал от табуретки и вставил в зияющую дыру рядом.
 
       Подбадривая, капитан добился, чтобы я самостоятельно сделала ещё два шага вверх, после чего мне надо было   уцепиться за другие дыры. Но я не могла оторвать рук  от забора – он дребезжал и шатался, мне казалось, что я вот-вот с жестяной полосой в руках упаду вниз. Там, внизу, капитан уже кричал:

- Быстрей перехватывай! Давай, лезь вверх! Давай! Давай! Перекидывай ногу! Перекидывай, говорю!
 
       Когда  мои ноги были уже по разные стороны забора, а центр тяжести всё ещё  смещён в сторону ротного,  забор  устремился вместе со мной к земле. Капитан Пахомкин успел подставить руки и, желая выровнять положение,  толкнул меня обратно, не рассчитав силу. Я с криком  пересекла верхнюю точку и   оказалась теперь перед прапорщиком Сологубом, который тут же вернул меня  на сторону капитана. Капитан старался   погасить амплитуду колебаний, прилагая все усилия. Но, чтобы я и забор приняли вертикальное положение,   ему не хватало ни сил, ни роста. 

- Витька! – кричал капитан, -  лезь быстро ко мне! Да через другую секцию лезь, дурак!

       В четыре руки они сбалансировали меня на вершине забора и, тяжело дыша, капитан приказал:

- Ольга Петровна, не шевелитесь. Прапорщик Сологуб, быстро на ту сторону!

       Прапорщик перелез через забор и протянул ко мне руки, как к божеству.

- Внимание! – сказал командир. – Сейчас Ольга Петровна перенесёт вторую ногу,   развернётся    и начнёт  спускаться. Прапорщик Сологуб страхует. Я держу забор. Начали!

       Мне уже было безразлично,   что на этом заборе выгляжу полной дурой! Я просто  физически не могла, держась за жестяные края,  исполнить этот разворот с переносом ноги и моментальным попаданием в   дыру.

       На меня уже орали с двух сторон, а я покачивалась на заборе без движения. Тогда капитан Пахомкин тряхнул забор,  я мигом перебросила ногу, зацепилась каблуком и пришла в себя уже на прапорщике Сологубе.

       Он лежал, распластавшись, и пыхтел, а я никак не могла с него слезть. Наконец, мы поднялись, изрядно вывалявшись в жёлтой пыли. Оценивая ситуацию, из дыры на нас смотрел капитан Пахомкин и, убедившись в целости подчинённых, громко    скомандовал:

- Прапорщик Сологуб, отнесите табуретку в казарму!

       Я с удивлением и радостью обнаружила, что каблуки мои целы, и сама я не получила ни малейшего повреждения.

       Оказавшийся рядом командир молчал, пристально вглядываясь в даль, из которой должен был выбежать прапорщик. Прапорщик вернулся не спеша, перемахнул через забор, и мы пошли по тропинке в сторону трассы. Я и так едва успевала за бравыми военными, как  вдруг они  побежали, крича мне на ходу:

- Бегом! Автобус!

       Я побежала. Силы оставляли меня, но прапорщик Сологуб стоя одной ногой   на задней площадке автобуса орал:

- Давай! Поднажми!

       Я поднажала. Едва живую, он втащил меня и  устремился к капитану Пахомкину, стоявшему у окна. Обведя взглядом полупустой салон, и не смея сесть, я подошла и встала рядом.

       Послеобеденное солнышко пригревало, октябрь дарил последние тёплые деньки. Я смотрела, как за окном камчатская осень,   в преддверии белой-белой зимы,  играет красками.

- Ольга Петровна, - заговорил громко капитан Пахомкин, - скажите, в чём измеряется мощность электрического тока?

       Я вытаращилась на капитана, ища в школьном разделе памяти правильный ответ, и моя слабая троечка по физике оправдала себя:

- В омах.

- Верно! – обрадовался командир роты, - в омах!  А потом извинительно добавил: «Мы побежали, потому что следующий автобус только через сорок минут будет», - и уже облегчённо закончил:

- А через забор - это самый короткий путь на остановку, так-то. Как раз к автобусу успели! – и он тихонько засмеялся в усы.

       Так началась моя головокружительная военная карьера. А капитана Пахомкина жена бросила и укатила с дочками в Индию, оставив ему сына.