Alma mater

Главными чертами советской жизни были провинциализм и серость; нормою были прописка по постоянному адресу, пожизненная занятость в одном и том же коллективе, прикованность, как к галере, к одному и тому же занятию; люди одними и теми же затертыми словами всю жизнь долдонили одни и те же убогие, навязанные сверху истины. В этом способе существования проявлялся характер советского человека, который им же и формировался; жизнь его была похожа на гипнотический сон. Я, как сын своего времени, тоже мог бы проспать свою жизнь, не приходя в сознание до самой смерти, (своей, или Советского Союза, в зависимости от того, какая из них наступила бы раньше), но мне повезло, ибо траектория моей жизни прошла через аномалию: в течение пяти лет я учился на Физическом факультете МГУ.
Что послужило причиной аномалии, проявившейся в том, что в застойном,  советском пространстве обнаружилась территория, где гуляли свежие ветерки? Может быть, шпиль высотного здания прорвал оболочку затхлого морока, окутавшего страну, открыв путь свежему воздуху?
Я нахожу для этого более естественные причины, а именно: высокое качество собранного там человеческого материала. Прежде всего, это относилось к профессорско-преподавательскому составу, включавшему ученых мирового уровня, имевших международные связи, перекинутые поверх Железного занавеса.
Так, например, я помню визит на Физфак МГУ Нильса Бора в 1961 году; собравшись в вестибюле, мы, студенты, могли видеть, как легендарный основоположник ядерной физики – высокий мужчина с открытым задумчивым челом, - точ-в-точ таким, как на его портрете в энциклопедии, - входит на факультет в сопровождении свиты, в которой сразу бросалась в глаза фигура академика Льва Ландау, - худого, с тонкими чертами бледного лица, - носатого, с большими темными глазами и густой седою шевелюрой над ним. В этот миг можно было почувствовать свою причастность к миру науки, - части большого Мира.
Но ощущение вовлеченности в мир науки мы получали и от преподавателей, которые читали нам лекции, проводили семинары, и принимали экзамены, имевших высочайший уровень,- как профессиональный, так и общекультурный. Многих из них мы боготворили, выбрав образцами для подражания.
Необычным был и студенческий состав; наряду с наиболее талантливыми выходцами из простого народа, здесь были широко представлены элиты: на нашем курсе учились дети академиков Амбарцумяна, Боголюбова, и Кабачника; на параллельном курсе был заметен сын президента Академии Наук Петр Келдыш, но наличествовали, также, дети дипломатов и известных гуманитариев, например, младший сын великого поэта Леонид Пастернак; присутствовал даже сын начальника Московской милиции Крайнов. Кроме того, на Физфаке обитало множество иностранцев, причем не только из социалистических стран. Правда, итальянцы Лонго, Амадези и Аморетти были детьми руководителей Итальянской компартии, зато пятеро египтян представляли буржуазию, и не чурались пропаганды капитализма. Наконец, когда я уже работал над дипломом, на первом курсе учился Колгейт, сын хозяина всемирно известной американской фирмы, - изготовителя зубной пасты, который был очень популярен среди соучеников благодаря своей общительности и хорошему характеру.
Вся эта разнообразная публика, представлявшая широкий диапазон культур, обычаев, жизненных укладов, имела две главные общие черты: фанатическое стремление стать профессиональными учеными, и то, что все мы выдержали процедуру жесткого отбора (конкурс составлял пять человек на одно место). Это ощущение нашей избранности рождало самоуважение, которое поддерживалось нашими преподавателями; они относились к студентам, как старшие товарищи, - просто, но без панибратства. Особенно своим демократизмом мне запомнился профессор Рем Хохлов, руководивший нашей преддипломной практикой. (Через несколько лет он стал ректором МГУ). Наши наставники прекрасно понимали, что на предельную самоотдачу, необходимую для полной самореализации, способны лишь те, кто уверен в себе, и они не подавляли нас, не зомбировали, как это делала советская власть, а воспитывали в нас свободных людей.
В этой благоприятной атмосфере, проникнутой духом науки, потребностью в свободе, и мечтою о том, чтобы стать гражданином Мира, закончилось формирование моей личности. То, что она обрела некоторую совокупность положительных качеств, пока  длилась учеба, я не замечал, так как многие из моих товарищей были значительно способнее меня. Но когда я покинул Университет, и поступил на работу в Ящик, то смог сразу оценить свой уровень. Это было замечено не только мною, но и окружающими, и у меня появились враги, и началась борьба за самореализацию, - отстаивать себя пришлось не только от вражеских козней, но и от вредного воздействия совковой атмосферы. Однако моя alma mater так хорошо меня вооружила, дала мне такую закалку, что ее хватило на всю мою жизнь. Я и сейчас продолжаю чувствовать ее благотворное влияние.
                Ноябрь 2018 г.