Ночь в карцере

 "День Советской Армии" считался рабочим днем, но в нашем  режимном НИИ к этому празднику относились с почтением: дамы с прическами, мужчины в галстуках, стенгазеты на армейские темы, в отделах застолье с разведенным спиртом, теннис в фойе. В общем, все как обычно, но самое примечательное для этого дня было в курилках. Я обычно сторонился курящих, но периодические взрывы хохота вовлекли и меня.
 - А ты сидел на гауптвахте?
 - Не довелось.
 - Не курит и на губе не был, - отчитался толпе подходивший ко мне техник Дима.
 - Пусть тогда развлекает барышень, он нам не конкурент.
 Это меня заинтриговало. Оказывается, в курилке было что-то типа конкурса солдатских проделок. Лидировал конструктор Юрий, который, по его словам, половину службы провел на губе. Химик Лёва несколько уступал Юрию по наказаниям, но его байки про самогоноварение в казарме оценили. Тут я вспомнил, что меня грозились отправить на гауптвахту за пустой огнетушитель в кинобудке, наказания удалось избежать, поскольку я заправил огнетушитель ... брагой. Этим я несколько повысил свой рейтинг.
 Много занимательных армейских баек довелось мне услышать в этот день.
 После моей реплики "На губе не сидел, но в карцере все же побывал" водрузилась тишина.
 -А вот тут поподробнее, пожалуйста.
 Мне пришлось рассказать нижеприведенную историю. Подходившие из других отделов ребята просили меня снова пересказать про ночь в карцере. Рейтинг мой зашкалил.
 А дело было так. Срочную службу я проходил в Польше, в городе Легница, бывшем немецком городке Liegnitz.  Командиром взвода у меня был сверхсрочник, старший сержант Морозов, который оказался еще и моим земляком. Между нами сложились отношения, с одной стороны, строго уставные, - к службе я относился добросовестно, а с другой - шутливо-приятельские. Морозов частенько во время перекуров подтрунивал надо мной, придумывая какую-нибудь небылицу с моим участием.
 - А помнишь, землячок ...
 Я, в свою очередь, парировал анекдотами про сверхсрочника-макаронника.
 Старшему сержанту Морозову командование предложило пройти обучение в Высшей партийной школе при штабе СГВ. Сержант обладал обширными знаниями в гуманитарии, у  него была цепкая память на даты, события, имена. С математикой он не дружил, а ему предстояло сдавать вступительный экзамен и по этому предмету.
 Зная мое пристрастие к математике, Морозов, заступая на дежурство начальником караула, брал меня разводящим. У разводящего, в отличие от часовых, было достаточно свободного времени, чтобы заниматься математикой. С большим трудом и многократном объяснении познавал старший сержант математику. Теряя терпение, я сначала невзначай, а потом уже намеренно, под хохот солдат, не стеснял себя в выражениях в адрес своего ученика: "Ну и дуб же ты. Тупица. Глупый макаронник…"
 Морозов, обычно строгий со всеми, терпеливо переносил оскорбления от ефрейтора. Упорство - еще одна отличительная его черта. Прошло несколько таких дежурств. Мой подопечный самостоятельно стал решать довольно сложные примеры и задачи.
И вот настал день, а было это после очередного моего "перегиба палки", старший сержант Морозов, сделав серьезный вид, поблагодарил меня за уроки, а в виде компенсации предложил экскурсию по зданию. Дежурство на этот раз проходило в гарнизонной гауптвахте при комендатуре СГВ, где бывшую немецкую тюрьму приспособили под гауптвахту.
 - Хочу показать тебе камеру и карцер, в которых содержали Эрнста Тельмана до отправки его в Бухенвальд.
 Я в свое время был под сильным впечатлением от впервые увиденных высокого тюремного забора с замурованным острым стеклом, камер с глазками, сводчатых коридоров, запираемых решеток и дверей, однако, карцера я еще не видел. Заинтригованный услышанным, я не обратил внимания на просьбу старшего сержанта выложить все из карманов, снять ремни и без оружия отправиться на осмотр карцера.
 В сопровождении двух вооруженных конвойных повели меня по следам легендарного Тельмана. На пути множество переходов с запираемыми решетками. Перед каждой дверью Морозов командует "Стой, руки за спину. Лицом к стене".
 Камера и комната пыток меня не впечатлила. Спускаемся ниже. Сырость, холод, затхлость. Журчит вода канализации. На небольшом бетонном возвышении зарешеченная квадратная клетка размерами и высотой в полтора метра. Захожу в неё. За мной захлопывается решетка и поворачивается ключ.
 - Открой, пошутил и хватит,- обращаюсь я к Морозову.
 - Посиди тут и подумай о субординации. Кстати, кричать можешь сколько угодно, никто не услышит,- и оставили они меня в полной темноте.
 Песенный репертуар я начал с Пушкина: «Сижу за решеткой в темнице сырой…». Горланил и другие песни. Надоело.
 Посыпались угрозы в адрес земляка. Кажется, грозился и пристрелить его если сейчас же не выпустит.
 Дошла очередь и до просьб с раскаяниями. Я все же полагал, что Морозов дожидается за дверью или периодически к ней подходит.
 После охрипшего голоса убедился в тщетности своих чаяний.
 Вслушиваюсь. Кроме журчания воды слышна возня крыс.
 Сидеть на корточках надоело, решил встать - больно ударился головой о бетонный потолок. Пробую стоять согнувшись - устает спина. Прилег на бетон - замерз. Приседаю - надоело. Стою полусогнувшись, упираясь головой в угол решетки. На некоторое время удалось забыться. Вздремнул - проснулся от возни крыс на моей спине. Охватил ужас. Ору. Тишина. Не могу определить, сколько времени прошло. Ощущение, что обо мне все забыли. Несколько раз приходилось отгонять от себя крыс. Не смотря на холод, покрылся потом. Чувствую нехватку чистого воздуха. В голову лезут всякие нехорошие мысли. О чем тогда только я не передумал! Кстати, понял, почему отбирают у арестованных ремни и шнурки. Стало страшно. Захотелось есть, а пуще всего пить. А вот с туалетом проблем не было, канализация-то под боком. Потеряв всякую надежду, наконец-то слышу далекое бряцание металла.
 Морозов пришел один. Свет фонаря больно резанул по глазам.
 - Ну и видок у тебя. Иди умойся, - протягивает мне мои ремни и пилотку. - Ты все понял?
 - Так точно, товарищ старший сержант, - ответил я.
 Об этом случае ни я, ни командир взвода не распространялись. В совместные наряды с тех пор взводный меня не брал. На расспросы сослуживцев я отмалчивался. Обиды на Морозова у меня не было. Я искренне его поздравил с поступлением в ВПШ и со званием старшины.