Синдром Атоса

 У каждого писателя должна быть хоть одна фраза, известная всем или почти всем. «Когда пишешь или сражаешься,  выпивать нехорошо» - так, кажется, говорил Хемингуэй. Неплохо сказано, хотя он сам, случалось, и нарушал это правило. «Писательство должно быть естественным, как перистальтика ки-шечника».  Круто. Лишь бы не выходе не было того, что случается после пе-ристальтики. «Красота спасет мир», «слеза ребенка», «рукописи не горят» - это уже пословицы. Как говорится, слова народные.
  Когда мы были пацанами, звенели настоящими рапирами… ну, почти на-стоящими – с открученной предохранительной «пуговицей» и заточенным острием клинка – для остроты чувств! – то мы еще, нет-нет, да и перечитыва-ли Дюма-отца, всю его бессмертную мушкетерскую трилогию. Знают ли его во Франции так, как у нас? Любят ли так же?
  И тогда, после почти настоящих рапир, под почти настоящее бургундское под названием «Каберне», я начал задумываться – а почему, собственно, так происходит? За что мы любим их? За дружбу? За веру в то, что преданность и смелость дает право поцеловать руку королеве? Да все это было и у нас, при Петре и Екатерине, были и писатели, не хуже Дюма.
  И однажды, когда мне предложили поехать прапорщиком под видом ком-байнера на Кубу, а я отказался, то что-то знакомое, из «Трех мушкетеров», стало мучить меня. Смешно, но я не пошел на дембельскую пьянку в каптер-ку, полночи лежал с открытыми глазами, пытаясь понять – какая здесь связь между Дюма и Кубой. Вот бывает так - зациклило...
  Однажды, когда я был на преддипломной практике на Камчатке, подобная шиза доставила много хлопот моим начальникам, соседним отрядам, проез-жающим мимо на лошадях корякам, проплывающим вверх по реке Палана браконьерам. Я вдруг не мог забыл, как звали друга Ромео. «Горацио!» - го-ворили мне. – «Да нет же, это из Гамлета!» - «Точно… Ну, что-то похожее!» Мы выходили на связь, но в соседних отрядах не знали этого бессмертного произведения наизусть. Нас подслушали рыбаки с плавбазы, которые работа-ли на той же частоте, но в другое время, сразу же после нас – они перерыли  библиотеку и все личные книги на судне, где с экипажем и рыбообработчи-ками – под триста человек, но Шекспира там не было. Мы просили радиста с базы партии сбегать в поселковую библиотеку или спросить учителку лите-ратуры из местной школы – он обещал нам отдельную палату в психбольни-це. И когда меня вывезли (по пурге, вслепую) по санзаданию, из палатки, да сразу - на операционный стол, первое, что я спросил, очнувшись – про друга Ромео. «Меркуцио, мой друг, Меркуцио!» - сказал белобрысый хирург, за-шивая мне распоротое брюхо, и даже процитировал под настроение монолог про королеву Мод.
  Теперь была задача посложнее – понять, что же общего между предложени-ем поехать на Кубу и Дюма. И вдруг, уже засыпая, я все понял! Все дело в финальной фразе, которую сказал Атос д ‘Артаньяну, когда тот пытался вру-чить ему патент на лейтенантский чин, куда нужно было только вписать имя. Помните, он сказал: «Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фера – слишком мало!» Это было очень по-русски. И мне, рядовому Н-ской воин-ской части, погоны прапорщика и пальмы под синим тропическим небом – этого  было слишком много, а для человека, который был уверен, что откроет месторождения, напишет много книг, и его будет узнавать каждая собака на этом полуострове, - для него такого предложения было, конечно же, мало.
    Синдром Атоса – это очень русский психологический выверт. Никакой Жанне д`Арк и в голову не могло прийти, что она – наследница престола. Просто и скромно – посланница Божья. У нас же – и княжны Таракановы, и Лжедмитрии, просто какое-то серийное производство самозванцев! Пугачев, выдающий себя за Петра III, царские знаки, мальчики кровавые в глазах… Это с одной стороны. С другой – смиренное принятие и сумы, и тюрьмы те-ми, кто на самом деле был велик, кто просто обязан был встать во весь рост и крикнуть: «Эй, вы! Да по какому праву?»
  Дюма был в России, это общеизвестно, он встречался с русскими раньше. Он видел князей в солдатах и солдафонов в князьях,  это в русских он увидел синдром Атоса.  Увидев, все-таки написал свою бессмертную фразу: : «Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фера – слишком мало!»