Зябкая сказка ручья

Прекрасен лес,  синей дымкой вьется он у подножия гор, аромат листвы наполняет округу, навевает нежные грустные раздумья. Еле слышно перебирая  невесомые камни, стыдливо шепчет свою песню ручей, - песню, что громкий и чистый, юный голос его  пропевает лишь в горах, а здесь, среди трав, будто боится, что кто-то ее услышит, кроме меня.
Лучи бледного, великодушно и величаво   взирающего вниз солнца прогревают воды ручья на равнине. Он играет искорками, он бежит без устали. Лечь на его дно, прижаться к  руслу ручья, вобрать тепло и прохладу под солнечным равнодушным светом – что может быть изысканнее и чудеснее?
Окликали друг друга птицы, пили жадно воду, удивленно разглядывали меня.
Он пришел нежданно, пришел и увидел, и долго на меня смотрел. А потом протянул руки, чтобы меня поднять.
Он любовался, он легко нес меня через лес. Я помню, как спала на его коленях – и проснулась одна.  Он ушел, оставив меня и не вспомнив. Я хотела омыться, хотела под солнечные лучи, но не было рядом ни текучей воды, ни света. Капли дождя падали на меня, но я не радовалась больше: когда небесные воды поили ручей, он омывал берега, шел волнами, будто море, согласно кивали цветы, питаясь этой водой, и слаще любой земной музыки звучала мелодия дождя, касающегося  чистых струй. Сейчас мне было холодно и страшно, горе и стыд застилали мне взгляд больше, чем сырая вязкая лесная земля, из которой я так хотела выбраться. Невеселой казалась мне песня утренних птиц. Но вскоре ее сменили голоса.
 - Что ты ищешь здесь? Поспешим! – говорил один голос.
 - Смотри, как она прекрасна, - отвечал другой.
 - Зачем она тебе? В грязи, будто вышла из-под земли. Разве в городе ты не встретишь почище? А эта царапина, - разве не портит её? Вы, поэты, должны бы больше нас, простых людей, смыслить в красоте!
Но поэт улыбнулся и протянул ко мне руку.
С ним я увидела целый мир. Город, где лица и маски не сразу отличишь друг от друга. Деревни, где хозяйки встречали нас плошкой теплой еды и плакали, слушая вдохновенный голос гостя. Пустынный берег холодного моря, - рыбаки говорили, что где-то рядом жили такие, как я, но поэт не отпускал меня от себя.
Я надеялась, что он поможет мне очиститься, исцелить раны, забыть прошлое. Но он хотел, чтобы я оставалась такой – потому что он писал обо мне стихи, сначала на самой дешевой бумаге, а потом и на дорогих свитках. Когда-то он говорил восторженным людям, что за новыми словами надо идти в лес, в горы, к морским волнам, и я надеялась уйти  с ним навсегда в эти места, где с нами будет лишь ветер. Но  дорогие ткани одежд, похоже, связали ему руки, и мягкая обувь, в которой не пройдешь по дороге в дождь, пленила его, как не пленили бы кандалы.
Я ушла от него в тот миг, когда, наехав на камень, остановилась колесница на окраине города. Поэт был вызван к важному чиновнику, он волновался, я впервые видела, как он дрожит, боясь упустить благосклонность знатного господина, и беспрестанно пытается слагать стихи. В этих стихах больше не было мягких нот первого снега, касающегося ждавшей его земли, готовой к его холоду, дарящему тепло. Не было робко раскрывающихся чашечек цветов на еще вчера черных, безжизненных ветвях. Ни дыхания царственного неба с ожерельями облаков, ни шуршания мыши под полом сельского дома. Я слышала в них звон монет, скрип открываемых окованных драгоценным металлом свитков и карканье ворон у  нового большого, богато изукрашенного  дома. Я неслышно сошла по ступеням повозки. Он не заметил.
На обочине дороги меня увидел ребенок, отставший от гурьбы детей, бежавших за бедно и чисто одетым человеком, - тот шел с корзиной, полной лепешек.
 - Пойдем, - сказал  мне ребенок.
Его рука была теплой и доброй. Мы дошли до ручья.
 - Ты, наверное, звезда? Ты упала с неба? – спросил он, когда я омылась.
Я не могла ответить: я онемела за годы покорного молчания.
 - Будь счастлива, маленькая звездочка, - сказал он, и помахал мне, и убежал.
Мы снова встретились здесь же, у ручья, спустя годы. Ребенок  стал прекрасным юношей, он держал за руку девушку, похожую на ранний цветок дикой сливы.
 - Вот она! – воскликнул он, указывая на меня. – Я знал, что падающие звезды дарят счастье, и она подарила мне его. У меня есть этот лес, эти горы и эта земля, есть ты, и будет много-много наших любимых детей.
 - Почему ты говоришь «она»? – удивилась его невеста.  – Это же просто камень. Цвета расплавленного летнего солнца, сияющий, как луна в ее праздник, красотой достойный блистать в короне  супруги царя, но всё же камень.  Почему ты не возьмешь его отсюда и не отдашь  торговцам, чтобы наша свадьба была пышнее?
 - У нее есть воля, как у тебя и у меня, - сказал он ей. – Она не хочет ни в корону, ни на небо. Она погибнет от тоски в потеющих, скользких руках торговцев. Ей хорошо там, где она хочет быть. Где поет вода, где зовут друг друга птицы. Хотя иногда мне чудится, что ей одиноко.
И он опустил пальцы в холодную воду, чтобы меня согреть.