Глава 4. Колесо

Андрюхин словарик в конце главы

Я говорил как-то, что иногда стараюсь игнорировать смартфоны – а не так это и просто. Вечно все чего-то от тебя хотят, а ты – про тебя и сказать-то нечего, коль скоро ты добровольно продался в виртуальное рабство. Вот он ты - высунув язык, гонишься за обновленностью - статуса в соцсетях и не только. Ты все это преследуешь, настигая, с шумом выдыхаешь, расслабляешься, чтобы вскоре обнаружить, что отстаешь, и тогда твой сизифов труд начинается снова. Потому что мимолетно это все.

А у меня нету ни хрена никакого времени на всю эту байду, я – нерд. Но иногда и помимо работы встречаюсь с живыми людьми. Редко, впрочем.

Забиваю одну из таких редких стрелок на вечер. Слышу голоса из колонок, к которым подключен смартфон, а сам хожу по квартире и собираю рассованные по всем углам вещи. Это что-то говорят пацаны с работы. Вне офиса, бывает, встречаюсь с ними на афтер ворк.

Сумерки потихоньку опускаются на город. Я живу фактически в пешеходной зоне. Напротив моего дома – торговый центр, из окон которого нет просмотра на мои окна. Но даже не поэтому на моих окнах нет занавесок – зачем они мне? Сейчас их ни у кого нет. Да и возни с ними.

Торговому центру разрешили установить временную рекламу, высоченное сооружение, видное мне только из окон спальни, потому что квартира у меня угловая. И вот с некоторых пор с наступлением темноты реклама погружает мою спальню в интересный синий свет.

                ***

Случалось ли вам бывать в Wheel? Уил? Колесо. Был когда-то такой русский клубешник, открытый в одном городке на периферии, в регионе, вернее, на окраине плоскогорья Wolfezaehn‘. Вольфецен – это в переводе означает «волчьи зубы». На выходных городок этот вырывали из привычного его сонного оцепенения, оглушая звуками «русской дискотеки 90-х». Макали носом в периодические разборки между переселенцами-«русаками» и изредка попадавшими в сей этаблиссмент представителями других этнических групп турецкой национальности.

До приезда не особенно торопившейся успеть туда полиции разборки устраивались перед входом. Туда элементов, засветившихся, как неблагонадежные, с прокуренного, удушенного сладковато-приторным дискотечным туманом танцпола заблаговременно выдворяли секьюрити. И там уже доказывалось, что вариант «стенка на стенку» злободневен, как никогда.

Пока в конце нулевых его окончательно и бесповоротно не закрыли за наркоту (ума не приложу, кому ее там толкали - общая масса по моей памяти потребляла беленькую), Уил - Вилы, как говорили наши - посещали все русаки. Приезжали сюда, в Вольфецен даже издалека и подчастую от безысходности. Просто хотелось подергаться под русскую музыку, а ее больше нигде не ставили.

Сказать по правде, не особо я его любил, этот Уил. Отстойник отстойником. Подумаешь, музон русский – да на фиг он мне сдался. По мне, так лучше поехать куда-нибудь в Вавилон, где ставили качественный кисляк. Но и пролезть туда несовершеннолетним было сложнее.

К тому же я с утра уже успел соскучиться и до определенной ломоты хотел ее увидеть. Я же говорю – в Уил ездили все, значит приедет и ее толпа.

Наверняка я этого конечно знать не мог за отсутствием каких-либо девайсов, могущих сообщить мне об этом. Свою первую сотку я приобрел позднее, сам себе на нее заработав. О ней же я и подавно мог не беспокоиться - относительная бедность, в которой они, судя по всему, жили, отказывая себе буквально во всем после постройки дома, не предполагала у нее в наличии ничего подобного. Поэтому спросить номер какого бы то ни было телефона я даже не потрудился. Я ехал туда наугад, вслепую, всего лишь гадая и сомневаясь, будет ли она там… надеясь, что она там будет…

И вот теперь скажите мне, разве неопределенность, загадочность эта не будоражит, не щекочет нервы, не взвинчивает до предела?

Мне даже глаз не надо закрывать, чтобы Уил нарисовался перед моим внутренним оком... Вот она, плоская, «пологая» лестница под навесом, вот он, справа - вход в полуподвальные хоромы. Если тебе нет восемнадцати и дядя-шкаф на фейсе простукает это по твоей видухе, то ты не бойся, больно не будет. Он - добряк вообще-то. Только с виду такая злобная рама в черном. Просто изымет удостоверение личности, аусвайс. Но тебе его торжественно вернут к полуночи, провожая к чертовой матери вон из клуба пинком под зад и под звуки «Спокойной ночи, малыши», которые остряк-ди-джей не преминет поставить специально для тебя.

Видите меня? Вот он я, иду неспешно под конвоем у Наташки, от коей мне в наказание за сегодняшние греховные планы не суждено было откреститься. Иду, не имея в голове ни одной стоящей мысли, ни намека на дальнейший план действий. С нами Санек с какой-то девчонкой и еще один парень – нет, не Тоха, он сюда – ни ногой, вы что. Нас пятеро, столько, сколько может сесть в машину.

Бывает так, что вышибалу на дверях перемыкает, и он не спрашивает удостоверения. И тогда – ВСЁ, гуляй, братцы.

Сегодня всей нашей толпе, в которой только нашему водиле недавно исполнилось восемнадцать, выпадает именно такой счастливый лотерейный билетик. И мы торжественно вступаем в вышеупомянутый прокуренный до дымовой завесы дискозал. То было времечко, пока в Европе законодательство не обрушилось столь мощно на табачную промышленность, запретив курение в общественных местах.

Всю дорогу во мне что-то бурлит, как мне кажется, тайно. На кой ляд себя так накрутил? Наташка, как обычно, не догоняет.

- Ой, дай мне блеск для губ, представляешь, я свой забыла, - это они с Саньковой телкой по дороге заняты макияжем и обсуждением своих прикидов.

Но вот же дал бог остроглазого друга. Тоже мне, Монтигомо – Ястребиный коготь. Санек сечет, что я на взводе, и, когда бухаем на парковке перед дискотекой (надеюсь, не подразумевалось, что я - спортсмен и не пью?) не упускает случая ткнуть меня лишний раз.

Нарочито громко, гад, спрашивает, подмигивая:

- Ты че не такой какой-то? То тебя в Вилы не затащишь, то сам наоборот всех взбаламутил. Мандражируешь че-то. Стрелку забил, что ли? Колись давай, кто тя там ждет, а?

Не любит он напряженных, невысказанных ситуаций, Санек. Любит предельно ясно расставить все точки над «i». А то, что я, как бы это сказать, с подругой, его не колышет.

- Бабы! Надо будет – другую себе найдешь, - его отношение.

Девчонка, которая приехала сегодня с ним, не знаю, какая у него по счету. Вот уж кто раздолбай, вертит ими, как хочет. Меняет.

А чем я, собственно, лучше? Что сегодня затеял?

Санек знает народу гораздо больше моего, и за те пять сек, только мы вошли, уже успевает поздороваться кое-с кем. На танцполе чувак из Бад Карлсхайма, которого знаю по гребле, крутит «суперсоник», другие дергаются просто так. Наташка с Саньковой телкой сваливают по своим делам. Я с пацанами устремляюсь выпить, мне надо немного разрядиться.

Отсюда мне становится видно ее фактически сразу, потому что она со своими уже танцует. Я узнаю ее со спины – не по волосам, цвета которых все равно не разберешь при дискотечном освещении. Не по очередной, на сей раз серебристой, из тоненького, полупрозрачного материала мини-юбочке с разрезом сбоку, соблазнительно обтягивающей ее попку и открывающей ножки до умопомрачительных высот.

Нет, я узнаю ее по ее манере двигаться в танце – двигаться странно, необычно, как же еще могло быть? Она делает как-то очень много движений и издалека не вполне видно, попадает ли она в такт. Возможно, с ее стороны было бы вернее, да и смотрелось бы более нормально, если бы она сбавила газу. Но она не хочет, а хочет максимально выразить в своих движениях нахлынувшие эмоции. Они сильны, эти эмоции.

Теперь, когда я нашел ее и вижу, что она – совсем рядом, я расслабляюсь и наблюдаю за ней. Не как ценитель красивых, классных танцев – вон, Ленка-спортсменка рядом с ней двигается действительно хорошо – или обольстительных движений сексуального женского тела – сказать по правде, ее тело слишком неидеально, а движения чересчур резки, чтобы быть обольстительными. Не как чувак, засмотревшийся на красивую девушку – безусловно, что вокруг, в этом русскоязычном котле страстей море красивых, сексуальных и стильных девок, на фоне которых и она, и ее несколько кричащий прикид явно проигрывают.

Нет. Просто она волнует меня. Или может, это водяра волнует меня? Да нет, чушь собачья. Она волнует меня. Меня волнуют ее вид, ее лицо, ее прикид, ее движения, ее безудержность, ее способность отрываться под музыку, забывая все вокруг себя, и – вот оно. Как хорошо, что она вертится, как волчок. Как раз мне удалось увидеть ее глаза, в них – мечтание, восторг, страсть, свет, жизнь.

Да, ее глаза в особенности меня волнуют. Если бы она подарила мне его - хотя бы один раз, хотя бы один взгляд.

Уже давно кончился Мьюзик Инстрактор, кончился другой нормальный хаузняк, ди-джей начал гонять попсячий трэш и еперь, подумать только, вся эта ее экспрессия, весь этот фейерверк эмоций выливаются на какое-то музыкальное фуфло. Но ей все равно. В этот момент она свободна от условностей, комплексов. Ее тело, ее суть словно излучают некое, видимое лишь одному мне сияние, и мне почему-то кажется, что, будь оно реально видимым, его лучи были бы пронзительно-голубого цвета.

Я – не эстет и не художник и просмотр снов наяву нельзя назвать обычным для меня явлением. Поэтому этой внезапно накатившей на меня мысли про голубое сияние я пугаюсь, говоря себе, что, вероятно, надо меньше пить.

По-видимому, Санек-дружбан уже некоторое время безуспешно пытается вывести меня из ступора:

- Дюха, бл...ть, заколебал, ты бухать будешь или нет?

Не глядя на него, следую его приглашению, подмечая, что уже, вероятно, хватит.

- Херею с тебя. Э, слышь, только не говори мне щас, что ты от этой прешься. Чувак, ты че? Она ж долбанутая на всю башку.

- М-да? - осведомляюсь я, не слушая и не слыша его, настолько я поглощен рассматриванием ее.

- Вот реально те говорю. Ты че в ней нашел? Да посмотри ты на нее только. Дура какая-то.

Смотрю. Глаз не оторвавши.

- И двигаться нормально даже не умеет, скачет, как больная…

Рассказать ему про голубое сияние? А что?

- Только не надо из-за нее с Наташкой шлюс делать (расставаться). Она того не стоит, я те реально говорю. Задолбит тебя. И ваще... Те не подойдет...

- М-да?..

- Ага. Такая шалава, с кем только не мутила.

- А я что сказал, что собираюсь делать шлюс? - медленно выдавливаю я, скользнув взглядом по нарисовавшейся Наташке. А про шалаву – эту информацию я как-то игнорирую.

- Ты запарил ваще, - качает головой Санек и отстает от меня.

Наташка подруливает ко мне: - Так, мальчики, мы что - сюда пить приехали? А ну пойдемте танцевать!

- Да-да, мы сейчас, - энергично киваем ей мы.

Санек явно собрался сегодня напиться и подогрева на парковке ему жестко не хватило, поэтому и ждет следующего круга - накатить. А я просто хочу, чтобы она ушла. Ее присутствие мешает мне сосредоточиться – на чем, собственно?

С виду я спокоен, лишь немного рассеян, но внутри меня в этот самый момент происходит одно землетрясение за другим. Разверзаются, разрываются пласты моральных устоев, рушатся какие ни на есть чувства к Наташке, оставляя за собой груды обломков.

Вот что происходило тогда. Я никогда не «гулял» от нее и всегда относился к ней хорошо, она мне даже нравилась. Я стал ее первым парнем, а она – моей первой девчонкой. Это что-то да значило. С ней не было скучно, не было плохо и не было сложно. Она была простой, доброй и симпатичной. И я не любил ее. В то мгновение я был слишком отвлечен на голубое сияние, видное мне одному, чтобы понять это. Свет был настолько нежным и волшебным, что на моем лице сама собой нарисовалась добрая, нежная улыбка, которую я подарил Наташке. Надо же было подарить ее кому-нибудь.

- Сейчас, шатц, дорогая. Хотите, потанцуйте пока без нас.

Я даже привлек ее к себе и легонечко поцеловал. Я так напитался сиянием, что нежности во мне теперь было хоть отбавляй.

Обрадованная, она устремилась с другой девчонкой на танцпол, а я слегка шлепнул ее по заднице.

Санек и сам был не без греха и не являлся строгим блюстителем моральных устоев у других. Наблюдая за всем происходящим, он небрежно усмехнулся и произнес:

- Не ожидал от тебя. Ладно, сам потом разгребать будешь. Давай, поехали.

Спустя некоторое время, я, как и обещал, пошел на танцпол, только не за Наташкой. Мы с Саньком как-то быстро и непрофессионально нафигачились, и во мне распространилась определенная пустота. Не знаю, с какого дуба я в тот вечер рухнул, решив, что именно она, пустота эта и будет оптимальным состоянием для осуществления моих планов.

Оксанка все еще танцевала. Вообще, она словно и не устала даже, дергаясь там со своими, как заведенная. Вокруг нее путался и Длинный, и я с радостью видел, что она не уделяла ему какого-либо особого внимания.

Народу набилось порядочно, Наташка уже общалась с каким-то бабьем в дальнем углу. Но это я – так, лишь про себя отметил, моментально забыв. Если бы она сейчас, обрадовавшись, повисла на мне, я бы нашел какой-нибудь предлог услать ее. У меня была своя цель, ради которой я, собственно, приехал в эту шарагу.

Я подошел поближе к Оксанке и начал танцевать рядом с ней. Близко от нее. Когда она повернулась ко мне, я улыбнулся и сказал ей:

- Халё. Привет.

И все. Как придурок. Танцор из меня, вероятно, никакой, да и не знаю, какой у меня вид был в тот момент. Или меня уже шатало? Видимо, нет, потому что она легонько улыбнулась мне, словно и вправду была рада встрече. Один уже свет ее бездонных, обрамленных длинными, пушистыми ресницами глаз под жгуче-черными стрелами ярко выраженных бровей, милый изгиб ее губ - ради это стоило приезжать. Я смотрел в эти глаза, смотрел в нее.

И тут-то:

- Приехал, все-таки. Я уже думала, не приедешь.

Какие же простые слова, летящие в меня на голубой стреле. Тогда ли эта стрела пронзила мою грудь - и прямо туда, в сердце? Даже если так, то тогда я был слишком пьян и слишком вдолбил себе, что собираюсь ее использовать, зачем-то изменить своей девчонке. Я мог лишь отметить, что какая-то сила словно сдвинула меня с места и придвинула к ней – вплотную.

Иногда нам фортит неизвестно откуда. Ди-джей вдруг поставил медляк, а я, недолго думая, словно все это было спланировано мною заранее, положил руки ей на талию. Я впервые ей их туда клал, и мне от этого ощущения ее тела в моих руках стало как-то безумно приятно и… радостно. Даже смеяться захотелось, легко так, беззаботно – неужели как раньше, когда мы были еще почти детьми?

Она не сопротивлялась, просто положила руки мне на плечи, взгляд ее сделался каким-то мечтательным и кротким. Не его ли я ждал, этот взгляд? Она смотрела на меня снизу-вверх, плавила меня в магме своих глазок. Мы медленно двигались. Я никого и ничего вокруг не слышал и не видел и даю голову на отсечение, что с ней происходило то же самое. То был наш первый и единственный танец, и я совершенно не запомнил музыки, наверняка какой-нибудь отстой. Она лишь легонько улыбалась мне, выражения своей физиономии, хоть убей, не помню.

Положи голову мне на плечо… Положи… Отдохни на мне… Я тоже прижмусь к тебе щекой… и не смогу тогда больше удержаться… я сожму тебя в своих объятьях и.. больше не отпущу… Это пофигу, что я так накидался… Это пройдет… Доверься мне… Со мной тебе будет хорошо… а мне будет хорошо с тобой…

Вот еще немножко и она прижмется ко мне… Какие хрупкие, несмелые объятья, какой зыбкий момент счастья… Или что это там у нас было…
Наташкино лицо возникает передо мной, словно зловещее знамение, и я в первый и последний раз откровенно пугаюсь его. Она не умела так метать молнии глазами, как та, которую я держал в руках всего лишь миг тому назад. В ее взгляде были только непонимание и обида…

- Андрей, ты чего? - просто и недоумевая спросила она тогда.

Иногда все против нас и некоторым вещам просто не суждено быть. Музыка, должно быть, умолкла именно в этот момент, и Оксанка услышала, а затем увидела все. Ей достаточно было увидеть лишь Наташкино лицо, услышать ее обиженныый басок. Нет, она, видимо, не знала, что мы дружим. Она же далеко живет. Она думала, что я к ней подвалил просто, потому что – что? Она мне понравилась? А она мне что - не понравилась?

Если честно, меня эти две вдруг начали резко напрягать. Я ведь обеих подставил. А какая же это, оказывается, муть, когда две бабы на тебя злятся, каждая – за свое. И ты своей пьяной, помутившейся башкой осознаешь, что они, по сути, обе имеют на это полное право и ненавидишь за это и их, и себя, и создавшуюся ситуацию.

Видимо, в Оксанке преобладала оскорбленная гордость, когда она, презрительно скривившись, кинув мне негодующий взгляд, отвернулась, отшатнулась от меня. Если я обидел ее, если сделал больно, она этого не показала.

Остаток вечера я запомнил плохо, потому ли, что меня мутило, или же просто стер из памяти. Одна лишь картинка четко в нее врезалась – слева, на выходе из дискозала стоял столик, за которым можно было уединиться. За ним Длинный угощал Оксанку колой, распиваемой ими из стаканов.

Не помню, кто из них говорил. Помню лишь, что в тот момент, да, собственно, еще раньше, когда она отвернулась от меня на танцполе, во мне что-то разбилось и повергло меня в состояние, которое я тогда по ошибке принял за похмельный синдром. Когда я проходил мимо них, то был уже в полном ступоре, и увиденное мной за столиком было мне почти безразлично.
 
                ***

Саундтрек-ретроспектива

Music Instructor feat. Flying Steps – Super Sonic
Darude – Sandstorm (Original Mix 1999)
Света – Что мне делать сегодня (1998)
Света – Возвращайся


Андрюхин словарик к Главе 4 Колесо

аусвайс                здесь: удостовереяие личности

Вольфецен           Wolfezaehn‘, «волчьи зубы», вымышленное  название плоскогорья и   региона

нерд                здесь: nerd, зануда или социопат

русак, русачка           здесь: русскоязычный/-ая переселенец/переселенка с постсоветского пространства, преимущественно из России, Казахстана, а также других республик бывшего СССР

суперсоник, крутить суперсоник здесь: танцевать под электронную танцевальную музыку в стиле фристайл
 
халё                hallo, привет

шатц                Schatz, сокровище, здесь: дорогой/ -ая, милый/ -ая

шлюс                Schluss, конец, здесь: делать «шлюс» - разрывать отношения, расставаться

Уил                Wheel, колесо, вымышленное название ночного клуба