За культуру!

Как-то раз майор Сидорук явился в гости к подполковнику Мирошниченко. Пришёл он к нему по-приятельски; они давно уже были знакомы и служили в одной части. Так что отставим звания и будем величать их по штатскому обычаю.
– Здравствуй, Пётр Андреич! – приветствовал гостя Мирошниченко, похлопывая его по спине. – Как добрался, дорогой?
– Здравия желаю, Александр Михалыч! – отвечал Сидорук. – Всё путём.
– Давай без церемониев. Пройди сюда.
Вместе с хозяином Сидорук проследовал в комнату.
Комната эта была в потёртых обоях. В тёмном углу стоял громадный старый шкаф, который источал тонкий неприятный запах. На пыльную тумбу взгромоздился неисправный телевизор. Но, несомненно, главным персонажем комнаты был Стол. Именно он и приковал к себе взгляды хозяина и гостя.
Стол, по оценке Сидорука, был накрыт «скромно и со вкусом». На нём были магазинный винегрет в пластиковой упаковке, чёрный хлеб в нарезке, маринованные корнишоны, селёдка с луком, крупные варёные картофелины. Над всем этим посадом двумя шпилями возвышалась водка.
– Присаживайся, Андреич.
Все знают, что если сказать «садись», это может задеть собеседника и спровоцировать его на замечание. Поэтому Мирошниченко с Сидоруком давно взяли привычку только «присаживаться». И «последний» они тоже не говорили, потому что если произнести «последний», может случиться какая-нибудь беда, а если вместо этого сказать «крайний», всё будет хорошо и с богом.
– Да-а-а, – молвил Сидорук, присаживаясь (не садясь): – Хорошо тут, (…), у тебя. Не устаю повторять. Сразу видно настоящего хозяина!
– Давай без обиняков, – возразил Мирошниченко.
Он плеснул по первой рюмке, и приятели выпили.
– У-у-у, хорошо! – говорит Мирошниченко.
– Самое то, – поддакнул ему гость и потянулся от удовольствия руками вверх и в стороны.
– Чего, (…), не закусываешь?
– Дык первая – чего закусывать! Молодые мы с тобой что ли…
– Так давай по второй сразу.
– Банкуй.
Они выпили по второму разу. Тут уж в ход пошла закуска.
– Я тебя не просто так позвал, Андреич, – говорит Мирошниченко, наваливая винегрет.
Пётр Андреевич сощурился и приготовился внимательно слушать, попутно хрустя луком.
– Хочу за культуру с тобой поговорить, – огласил тему хозяин. – Вникаешь?
– Это телеканал «Культура» что ли? – уточнил Сидорук.
– Не, – отрицательно махнул рукой Мирошниченко.
Они выпили по третьему разу.
Хозяин с ожесточением вгрызался в горбушку, а гость обгладывал селёдочный хвост.
– За канал не спрашиваю. Они там на телевидении – все (…)! А говорю вот о чём…
– О чём, Михалыч, о чём? Растолкуй.
– Вот ты умрёшь – что от тебя останется? Да ничего. И от меня – тоже ничего.
– Помирать что ль собрался? – изумился гость.
– Знаешь, как генерал Невеличкин говорит… «Никто не вечен». Я, ты и даже он. Хоть и генерал, а и генералов это касается.
Сидорук задумался: генерал Невеличкин казался ему фигурой постоянной.
«Каковая была, есть и всегда будет!» – подтвердил он для себя самого.
И с подозрением глянул на своего приятеля: а не задевают ли его слова персону генерала Невеличкина?!
Тут пришла пора выпить по четвёртой рюмке.
Хозяин и гость заели водку половинкой корнишона, да и отложили закусь: кушать им не слишком хотелось, а разговор занимал всё более.
– Ну, (…), Михалыч! – говорит Сидорук. – Мы, слав-те господи, люди семейные. Дети есть. У тебя – сын Дима. У меня дочери – Анастасия и эта… как её… Нелли. В них и есть наше продолжение.
– Это ты верно сказал… Верно-то верно, да дети знаешь какие теперь! Ненадёжные, – хозяин потряс алюминиевой вилкой будто дирижёрской палочкой. – Мой Димка знаешь на кого похож? Не на меня, (…). На брата супруги больше…
«Ладно хоть не на соседа!» – съязвил Сидорук, но не сказал и даже не улыбнулся. Мирошниченко – хитрый, догадается.
– …А брат у Наташки знаешь кто? Не поверишь: ви-за-жист.
– Да ну? – округлил глаза гость.
– Ну. Это знаешь кто? Геям стрелки на глаза наводит.
– Вот (…)! – воскликнул Сидорук.
Он мигнул глазом; хозяин понял намёк, и они выпили по пятой рюмке.
– Такое существо разве можно за человека считать! – возмущался Мирошниченко. – Ну ладно, скажем, повар: повар может ведро картошки начистить. А этот всяким (…) услуживает. Вон с того же телевидения, как ты правильно заметил.
Гость задумчиво кивал головой в знак согласия, машинально скатывая хлебный мякиш.
– Я ничего плохого про твоих дочек сказать не хочу, – продолжал Мирошниченко. – Но глянь, (…), в переспективу. Замуж выйдут – своей жизнью заживут. О тебе, дай бог, на Новый год вспомнят. Ну, по телефону поздравят.
Сидорук так себе это и представлял и внутренне был готов к этому.
– Что делать, Михалыч?! – спросил он.
– Расскажу сейчас… Давай допьём, тут осталось-то.
– Давай.
И приятели, выпив по шестой рюмке, докончили первую бутылку.
– Убери бутылку, – посоветовал Стол.
Мирошниченко снял пустую тару со Стола и поставил на пол, возле ножки.
Стол остался доволен, ведь он уберёг приятелей от беды. Общеизвестно, что если пустую бутылку не убрать, могут произойти неприятности.
– Оказывается, есть выход, – объявил Мирошниченко. – Врать не буду – не сам придумал. В интернетах нашёл, у одного писателя. Димка его рассказы читает – ну и мне показал. Заинтересовало.
Хозяин нацепил на нос очки и зачитал по бумажке:
– «Если вы разочарованы в своих детях или у вас их нет, вы всё равно можете остаться в жизни следующих поколений. Для этого нужно распространить свою Культуру на других людей. Всякий, кто влияет на человеческие души, проникает в них и оставляет свой отпечаток. Если вы читаете эти строки сто или двести лет спустя, я – жив. Я живу в ваших душах, и то, что было во мне, есть теперь и в вас».
Сидорук еле усидел, слушая этот длительный пассаж.
– Мудрёно, – говорит, – аж в горле пересохло.
– И у меня, – снял очки Мирошниченко и подмигнул: – Запершило, пока читал.
Хозяин открыл вторую бутылку и разлил по рюмкам.
Приятели выпили по седьмому разу.
– Вот только не возьму в толк, – заговорил Пётр Андреич. – Мы тут с тобой каким боком? Где мы – а где Культура! Не в театре каком служим, а в приличном месте… Разве что этот писатель про нас напишет? Да зачем ему про нас писать!
– Тут ты не прав, Андреич… Вот скажи: кто мы?
– Ну как – кто! Офицеры, патриоты Родины. Цвет нации – можно сказать так.
– Мы воспитываем молодых воинов, – поправил его Мирошниченко. – Стало быть – наставники. У нас есть прямой путь к душам воспитанников.
– А-а-а! – широко раскрыл глаза Сидорук.
Он не понимал, о чём речь, но чувствовал, что Мирошниченко идёт по верному следу.
– А раз так, – продолжал хозяин, – мы можем свою, (…), Культуру передать. Воспитать таких же настоящих сынов Родины, как и мы. И тогда мы будем жить после смерти!
– Иди ты! – поражённый, воскликнул Сидорук и даже привстал со своего места.
Но Стол окрикнул его:
– Сиди ещё мне! – и Сидорук послушно сел.
Мирошниченко налил по восьмому разу.
– Давай, (…), за Культуру!
– За Культуру, (…)!
Как жахнут разом – так целую минуту и сидят молча: видимо, не в то в горло Культура зашла.
Сидорук всё силился переварить услышанное от приятеля. И не зря он перепахал лоб морщинами, так как составил вопрос:
– А как мы свою Культуру сунем в ихние головы?..
– В чьи? – переспросил Мирошниченко.
– Курсанты эти, слушатели… Им ведь не нужно ничего, по правде говоря.
– Они слушают тебя, записывают.
– Так по предмету записывают, – возразил Сидорук. – Культура – она моя, а предмет – ничейный.
Мирошниченко погладил подбородок. Он выглядел довольным, как будто не просто озвучил цель, но уже достиг её.
– Знаешь, Андреич: есть одна штука. Называется хайп. От Димки слышал. Его надо словить. Тогда тебе все будут подражать. Не только курсанты, вообще – все… лузеры или юзеры (не помню), – плавно перешёл на бормотанье хозяин.
– Кайф?
– Хайп, (…), хайп!
– Как поймать кайф? – икнул Сидорук.
– Ты уже его поймал, – хихикнул между делом Стол.
– Ну как хайпуют, – пытался объяснять Мирошниченко: – Ролик снял… на ютуб выложил. Миллион просмотров! – вдруг рявкнул он, словно просыпаясь… – За всё не помню… Главное: мы с тобой суть поняли!
Хозяин налил по девятой рюмке, и приятели выпили.
– О! – говорит Сидорук. – Я – пьяный!
Он постепенно грустнел. Культура, хайп, бессмертие – всё это бессмысленным хороводом взвихрилось в его сознании. Ничего не было понятно!
Одно насторожило его: Мирошниченко определённо что-то знал. Настрогает для себя клонов будущего, тогда как он, Сидорук, канет в пучину безвестия. Этого он допустить не мог.
Хозяин и гость по инерции выпили по десятой рюмке. Их душам требовалась встряска, и вскоре она произошла.
Сидорук почти враждебно смотрел на Александра Михайловича. Он решил: раз дело у него не спорится, пусть и у приятеля настанет разруха. Потому он сказал:
– Слушай, Михалыч! Ты какую такую Культуру хочешь в людей вбивать? Ты без мата, (…), минуту обойтись не можешь. Да и алкоголик каких поискать!
Всё это можно было отнести и к самому Сидоруку, но с этим он не считался. Ему надо было уязвить собеседника, и это у него получилось.
– Я-а-а? – вскричал Мирошниченко. – Да я каждый февраль на генеральскую лыжню выхожу. Мне сам генерал Невеличкин бронзу вручил!
– Знаем твою бронзу! Вперёд двух начальников пустил, а остальные так же тебя пропустили. Только и знаешь, как зад начальству лизать!.. А когда генерал сказал: «Бросаем курить!» – все тут же бросили! Я вообще первый бросил. А ты год не мог – таблетки жевал, кодировался…
– А ты сам, Андреич! – возмутился Мирошниченко. – Сколько, (…), взяток набрал! С кого тысячу рублей за зачёт, с кого пятьсот… А с кого хоть бутылку или даже пачку чаю.
– С чего ты взял?
– Вся часть в курсе!.. И нормативы сам себе вписываешь, а на турнике со школы не был. А я сам всё сдавал! И генерал Невеличкин меня юбилейной медалью наградил… – воспевал свои деяния Мирошниченко. – Перед всем строем сказал, что я – образцовый офицер! Он мне эту самую руку жал. «Я тебя уважаю! – говорит. – Ты – мой братан…»
– Врёшь, (…)! – вскричал Сидорук. – Не говорил тебе этого генерал!
– Как же, «не говорил»! Он мне лично, (…), в ухо сказал.
– Да ты на сынка лучше своего посмотри! Весь в патлах и серьга в ухе. Гляди, приведёт жениха знакомиться…
– А твои дочки – шалавы малолетние! Обе в татухах, позор. У Насти каждый месяц новый хахаль, её весь район знает. А Неля с сорокалетним мужиком живёт…
– Кто бы говорил, (…)! Твоя благоверная каждый год аборты приходит делать. Подруга жены рассказала, в женском отделении работает. Пока ты бухать на учения ездишь, Наталка тебе рога ставит… «Образцовый офицер»! Ха-ха-ха!
– Ты (…), (…) (…)!
– Да пошёл ты (…), (…)!
Здесь Мирошниченко не выдержал, схватил рюмку и плеснул гостю водкой прямо в лицо.
Тогда Сидорук, изловчившись, схватил оппонента за шею и что есть силы брюкнул его прямо в тарелку с винегретом.
– Эй, полегче! – рассердился Стол. – Вы чё творите?!
А Мирошниченко так и остался лежать головой в винегрете. От такого неожиданного поворота событий Сидорук замер. Он ожидал, что хозяин вот-вот подскочит как ужаленный и тогда ему, Сидоруку, туго придётся.
Но Мирошниченко не двигался, и гость решил посмотреть, жив ли он вообще.
«А то скопытился, – подумал Сидорук. – А Культуру не передал».
Он на цыпочках обогнул Стол и прислушался… – хозяин дышал!
– Ах ты, (…)! – говорит. – Ну, я тебя унял. Моя взяла.
И погрозил в облысевший затылок Мирошниченко кулаком.
Сидорук вышел на лестничную площадку и хотел совсем уйти, но прежде задумал кое-что сделать. Сел он на корточки и, не спеша, прямо у входной двери Мирошниченко, стал большую нужду справлять.
Уткнул он голову в коленки, да видно придремал чуток. Очнулся от того, что кто-то довольно бесцеремонно тормошил его за плечо. Кто посмел? Смотрит – а то двое полицейских. Так они его и забрали.
Вскоре очнулся Мирошниченко. Не зря ему Стол тараторил без устали:
– Ты живой? Мирошниченко. Пробуждайся!
Мирошниченко по-кошачьи огромными глазами оглядел комнату и убедился, что супротивник исчез. Ещё с минуту он медленными движениями снимал винегрет с лица, потом вдруг застыл и… сделал рвоту прямо на Стол.
– А-а-а! – вопил Стол. – Ты что делаешь! Это твоя благодарность?! Я тебя считай с того света вернул, а ты блювать на меня затеял!
Но Мирошниченко не удостоил ответом возмутившуюся мебель. Завершив физиологический процесс, он молодцевато вскочил на ноги и бесновато закричал:
– Врёшь, не уйдёшь!
Бросился в прихожку, открыл дверь и выскочил из квартиры. Тут, однако, его прыти пришёл конец: поскользнувшись на дружеском «подарке», Мирошниченко полетел навзничь и в очередной раз затих.
Что же сталось с Сидоруком Петром Андреевичем?
Задержанный полицией, он не растерялся и решил проверить теорию Мирошниченко в деле. Он захотел воздействовать своей Культурой на полицейских.
«Ребята они молодые, сильные. Хорошие клоны получатся», – рассудил Сидорук.
Однако его красноречие эффекта не возымело. Полицейские лишь посмеивались над его речами. То ли Культура была не та, то ли слушатели неподходящие.
Из этого Сидорук сделал вывод, что Мирошниченко (пока, во всяком случае) далёк от создания клонов и обретения бессмертия. Это его успокоило.
Он показал удостоверение, и полиция тотчас его отпустила.
По пути домой Сидорук обдумывал происшедшие события. Его посетила неловкость. Хотели бы мы сказать, что ему стало стыдно, но… стыдно ему не было. Его беспокоило лишь то, чтобы у этой истории не было последствий.
Да, наговорили они лишнего, но в порыве чего не ляпнешь! Сидорук и сам уже половины разговора не помнил. А Мирошниченко? Подуется день-другой и отойдёт. И не в таких передрягах бывали.
«Офицерскую дружбу пьянкой не разрушить!» – заявил у себя в голове Пётр Андреич.
Он немного протрезвел и успокоился. Лицо его светлело. Главное, с Мирошниченко помириться. А там можно будет и насчёт клонов покумекать. Так рассудил Пётр Андреич Сидорук и пошёл за пивком.
Как видим, беспокоиться за него не стоит, а потому вернёмся к Мирошниченко. Тем более что его сын, Дима, как раз возвращается домой. Весь в дредах, он поднимался по лестнице в облаке вейпа. Вслед за ним шла худенькая девочка с фиолетовыми волосами и кольцом в носу.
– Димка, а Димка! – сказала она, увидев лежащего на пороге Александра Михайловича. – Давай поднимать его.
– Ага: щяс! – говорит Димка. – Он мне в прошлый раз по пьяни такого подзатыльника вломил. Рукопашный бой показывал.
– Насилие? – воскликнула девочка. – Насилие – плохо. Насилие только портит мир, а нам надо спасти его.
– А я о чём! – подтвердил Дима, запуская её в квартиру. – Пойдём лучше аниме посмотрим.
Захлопнулась дверь, и Александр Михайлович остался на лестничной площадке.
Следом идёт Мирошниченко Наталья Вениаминовна. Увидев супруга в ненадлежащем, а точнее, в лежащем на полу виде, она грозно возвысилась над ним руки в боки.
Очень ей хотелось бросить его здесь на ночь, но затем, метнув гневный взгляд в сторону квартиры напротив, передумала. И не зря! Соседка Галина Васильевна уже битый час наблюдала за происходящим. И глаза её утомились в дверной глазок смотреть, и поясницу прихватывало, но держалась соседка стойко! Лишь однажды отлучилась – полицию вызвала – и мигом обратно, на свой пост.
Втащила Наталья Вениаминовна мужа в квартиру, стянула дурно пахнущую одежду. Бесчувственным бухнулся Александр Михайлович на раскладушку.
– Свинья! – вынесла свой вердикт Наталья Вениаминовна, но муж её определения не слышал.
Мирошниченко увидел сон. Дивный сон, который тронул уголки его губ улыбкою.
Снится ему, будто выросли на его Культуре целых две роты молодых офицеров.
Стоят они, значит, строем на плацу. И все как один – точь-в-точь Мирошниченко.
– Равняйсь!
– Смир-р-на!
В две шеренги выстроены клоны Мирошниченко. А перед ними – сам генерал Невеличкин, в парадном мундире. И держит руку под козырёк.


Ноябрь 2018 г.