Дневник. Другая бабушка

Антиконкурсная работа
http://www.proza.ru/2018/11/17/346


Мне, наверное, повезло. В отличие от многих людей моего поколения – родители и мамы, и папы в войне не сгинули, дождались моего рождения, да ещё и были в моей жизни сколько-то времени. Когда я могла уже думать и расставлять оценки.

Безоговорочная любовь, в которой я купалась просто, заполняла мою жизнь со стороны родителей мамы. Иногда я даже стыдилась – не так уж легко чувствовать себя самой любимой внучкой. И бабушка, и дед не скрывали никогда своего отношения, а мне становилось всякий раз неловко перед другими их внуками.

А вот с родителями отца всё складывалось не так.
Жили они совсем недалеко – километров двадцать от нашего города.
В отличие от дальних, маминых родителей.
И потому полагались частые поездки в гости. Каждый раз – в переполненном, дурно пахнувшим жарким двигателем «львовском» автобусе. В котором от духоты и вони мне становилось плохо почти сразу. Из-за чего автобус даже останавливали, и я выворачивала свой детский организм на обочину.

А может, мне просто ужасно не хотелось ехать в эту станицу?
Мой папа считал, что его отец был суровым, неласковым и, даже, жадным.
А бабушку боготворил.
Мы же с мамой принимали их с точностью до «наоборот».
Это дед был удивительно добрым, заботливым. В памяти остался таким большим, с лучистыми глазами, натруженными руками. Улыбчивым. Насквозь пропахшим своим трактором. И красивым.

А бабушка – я никогда не видела её в праздничном платье.Вечные платки, фартуки и растоптанные чувяки на ногах. Всем обликом она напоминала Пистимею Макаровну из "Тени исчезают в полдень". Хотя помню стать и черты лица – настоящей кубанской казачки. От неё мне перепали огромные карие глаза, каштановые пышные волосы, упругая грудь и уши с пухлыми мочками)))
-Я бы подарила тебе, Аля, золотые серёжки. Но ушки у тебя не проколоты.
В ушах бабушки колышутся огромные рубины в обрамлении сверкающих белых камушков.
-Мы бы прокололи, - усмехается моя мама, привыкшая к посулам подарков, - только золотых серёжек нет.
-Ну, ладно, потом как-нибудь – бабушка не замечает сарказма.
-Часики обязательно тогда к празднику какому-нибудь, - не сдаётся она.
Часики! Вот, такие, на руку? Может, золотые? Я улыбаюсь от радости.
В семидесятые девочки мечтали и о таком.
Слышу это, про часики, года три. Пока не приезжает мама мамина, не надевает маленькое чудо на кожаном ремешке. С каких таких доходов? У неё и пенсии-то толковой нет. Она же всю жизнь – домохозяйка. Ничего, что в посёлке работы не было. Что всю жизнь деток растила, соседей за копеечку обстирывала? А вот на часики внучке набрала.

-Смотри, бабушка! Мне баб Шура часы подарила! – я вся от счастья лучусь.
-А? Ну вот, а я же хотела. Ну, ладно, что-нибудь другое подарю. Серёжки золотые, да?

Другим внукам хватало и на велосипед, и на что-то ещё.

Нет. Я хотела бы рассказать и о них. Кубанских прародителей.
Что всю жизнь они были великими тружениками.

И что бабушка родилась в большой семье. Где старших братьев семеро было. И коней разводили, и землю пахали. И царю служили правдой. Казаки.
Зажиточные были. И Шурочка, красавица, достойна была лучшей доли.
А вот влюбилась! В Григория, нищеброда! Да такого! А тут ещё и всё накатило – раскулачивать семью хотели, хорошо, верный друг предупредил, успели в горы сбежать. Бросили всё.
Только Александра осталась. Замуж вышла за Григория. Он ведь тоже казак хороший был.

Замуж вышла, когда родился мальчик. Мой отец. В тридцатом году-то.
И спасла всех – и сына, и отца. В колхоз пошли, а как тогда выжить было?
Но вот отец мой так и остался нелюбимым.
Про папу я рассказывала уже. Не буду повторяться.

А потом родились ещё два пацана и девочка, последышем.
Когда вокруг война уже.

Папа рассказывал, что среди фашистов тоже были люди. Предупреждали, если карательные операции планировались. И все жители уходили в горы.
-Голодно было, - говорил отец, - но немцы порой делились с нами, детьми, провиантом.
Да, папа пережил оккупацию…

Про деда знаю только, что служил в артиллерии, но никогда про войну в семье не рассказывали.
И ни одной фотографии. За все военные годы.

Работали они – родители папы – много. Всегда. Огромный сад, огород соток пятьдесят. Виноградник. Домашняя живность.

Мама  вспоминала, что когда первый раз приехала знакомиться, то во дворе увидела несколько коров, овец, свиней, а уж, сколько птицы – тут не считано было!
Но, встречая высокую, с талией в обхват ладошек и грудью шестого размера, будущую невестку, мама отца сказала: - Худющая такая! Ничего, откормим!
И мама ответила: - Что ли я – свинья?
А дед рассмеялся: - Вот же, умничка ты, Тая!
А потом пошли указы – про налоги на скот и деревья, и пришлось всё вырубать и уничтожать.

Но бабушкину жилку предпринимательства  не перешибить было!
К восьмому марта в теплицах вызревали тюльпаны.
Бабушка аккуратно срезала их, укладывала в чемоданы и увозила в Москву.
Где сама продавала цветы у каких-то станций метро.
Как-то раз, она поехала в Питер. Но там Пётр, младший папин брат, впал в ступор и кричал потом:  - Мама! Я не позволю! Если тебе нужны деньги?..
К Первомаю у бабушки вызревали в теплицах огурцы – в пупырышках, сладкие и ужасно дорогие на рынке.
Бабушка всё время делала деньги. И куда потом все они исчезли? ))))
А дед развлекался. Он развёл нутрий. Построил им бассейн и домики.
И меня дед любил, я знаю.
Да. Забыла рассказать.

Самое страшное унижение.
-Подожди, баба! – Дед ужасно расстроен  у порога. – Альке дай хоть на мороженное!
Сейчас начнётся представление.
Мне надо продержаться. Натянув улыбку на несчастное лицо.
-Да, да, - бабушка растягивает улыбкой губы, - а глаза холодные, ледяные просто.
Она открывает кошелку.
Достаёт сумочку.
Оттуда – завязанный в тряпочку кошелёк.
И уже потом – смятый до нельзя желтый рубль!
Если учесть, что великолепный пломбир в ларьке на кольце троллейбусов под окнами нашего дома стоил 20 копеек, и мои родители ежедневно приносили по пять штук каждый….
Мне стыдно за этот рупь, что вынимает папина мама из кошелки.

Ладно. В станице у меня была главная радость – Собака!
Собака, а их было трое до того, как…
Собака. Собака начинала лаять и прыгать – только я выходила из автобуса на трассе.
Ещё мама, вот той, первой Жуле, привозила ливерную колбасу. А бабушка хмурилась: - Негоже баловать  охранного пса! И наливала в миску воды, которой ополаскивала кастрюлю после борща, кинув туда, разве что немного хлеба.
Бабушкины  пёсы встречали меня с радостью, даже спустя годы.
Пытаюсь нащупать: За что же я не любила так мою бабушку, папину маму?
За что так не любила меня она?

Меня пытались периодически хоть на несколько дней отправить к ней.
Ночью я не могла уснуть. Меня пугали запахи - сырой стены, масла, горящего в лампадке под суровыми иконами в углу. Лай тревожных собак в полной тишине.
Мучили мысли, что где-то там с моими родителями уже стряслась беда. И им, наверное, плохо там и одиноко. Я стояла у окна, вглядываясь в темень, и плакала. Тихо так.
И каждый раз Дед, чуть дождавшись утра – первым автобусом отвозил меня в город.

Ещё помню забор. Который мой папа ездил переставлять в каждые выходные. Папа всегда на работе был, мы, дочери, ждали выходных, чтобы с папой...
НО! На бабушкин огород покушались соседи, папа срочно ехал двигать преграду.

Однажды у меня, маленькой девочки, случилась истерика. Я случайно услышала, как мама спросила папу: -Если что?
И он сказал: - Я выберу маму. Если она скажет.

Мы собрались осенью у папиной младшей сестры в Туапсе.
И девчонки – моя младшая родная сестра, и сестра двою -родная, и братец – они так смеялись, вспоминая станицу, и бабушку, и всё там…. И я тихо улыбалась. Потому что.
Я вспоминаю, как дед говорит: - Дети уезжают! Собери-ка.
А бабушка: - Что им? Сами пусть!
И дед, уже злясь:  -Да что ж ты, за мать! Всего собери! Дети уезжают!

Вот так получилось.
Бабушку, папину маму, я так и не смогла полюбить.
В детстве любят потому что. А не вопреки )
Шучу. Грустно потому что. Когда я сержусь, то становлюсь похожа на мамину маму, упёрто, в струнку, выпрямляя спину и поджимая губы.
А когда пою…
Наверное, на бабушку не очень любимую…
Глаза-то у меня, правда, её. Карие.