Кирпичик на кирпичик. Семейная история

   Часть 1
   Как будто не так уж давно наш юный герой, прелестный мальчуган Андрюшка, тремя пальчиками демонстрировал свой возраст, но теперь в его запасе достоинств явно прибавилось. Не зря же словно магнитом он притягивает к себе встречных и поперечных, особенно, чужих бабушек и дедушек. Вот только мальчугана они не интересуют – у них вопросы всегда однотипные: как зовут, сколько лет, да где твоя мама?
   - И зачем по пустякам к людям приставать? – всякий раз удивлялся мальчишка.
   Но сегодня его ожидало событие, обещавшее перемены в жизни. Андрюшке, конечно, никто не рассказал, как трудно далось родителям его внедрение в элитный детский садик, но он уже оценил сопутствующие этому новшеству неудобства. Утром из него принялись создавать нарядную куклу, упаковывая в новые и сковывающие одежды.
   – Всё равно, противиться или реветь из-за ерунды не стану, – мудро размышлял он, опираясь во время неприятных сборов на отцовское воспитание.
   Нежно любящая мама разбудила его, как всегда, прикосновением губ, но значительно раньше обычного. К тому же она впервые всё утро отчаянно торопилась и суетилась. Даже голос ее зазвучал строже, когда Андрюшка залежался в постели. Но он-то как мог посту-пить иначе, если в это время даже не приземлился? Секунду назад он беспорядочно кувыркался в воздухе, словно парашютик со сдутого одуванчика, не в силах хоть немного управлять своим полетом, - ни раскрытыми ладошками, ни ногами, ни всем телом. И только теперь, по-прежнему не влияя на полет, он уверенно воспарил над землей и всем тем на ней, что давно занимает свои законные места. От новизны ощущений в нем происходило нечто таинственно приятное, и оттого не хотелось открывать глаза. Очень хотелось ещё хоть чуток задержаться то ли в этом сказочном сне, то ли всамделишном полете.
   А на улице мама решила наверстать упущенное время, потому Андрюшка, послушно семенивший за ней, не успевая по пути подбирать резные кленовые листья, быстро выдохся.
   - Я развеваюсь уже как Андреевский флаг! – пожаловался он на заданный темп.
   - Почему же Андреевский?
   - А чей же, раз я Андрей? Твой флаг называется Татьянинским.
   Мама не притормозила, но рассмеялась счастливым колокольчиком, звук которого обещал Андрюшке много хорошего.
   - Фантазёр ты у меня, как никто!
   Андрюшка приумолк, что-то обдумывая, но спустя минутку уточнил:
   - Мама, а фантазер – это кто?
   - Это такой человек, сынок. Хороший человек, но он живет не в реальном мире, а всегда фантазирует, мечтает, выдумывает собственный мир, ему интересный и понятный. Но такого мира в действительности нет! Вот и говорят – фантазер!
   - А папа так про оптимистов говорит. Он и меня оптимистом обзывал. Я же не оптимист? Нет?
  Во дворике детского сада уже собрались нарядные дети и их родители, озабоченные, несущие на лицах особую торжественность и некий знак важности момента. Они аккуратно вели своих детей, продавливаясь к входу сквозь каре сияющих «лексусов» и «мерсов», нагло обосновавшихся у самого крыльца.
   В раздевалке мама ткнула пальцем в картинку на дверце шкафчика:
   - Запомни, сынок, этот синий экскаватор – здесь будут храниться все твои вещички.
   - Так ведь экскаватор здесь единственный. Неважно, какого он цвета. – Андрюшка помолчал, не мешая маме суетиться. Потом задумчиво согласился. - Ладно, уж!    Пусть будет так.
   Переодевались и переобувались в спешке и тесноте. Чужая мама ненароком больно придавила Андрюшку. От неожиданности он испугался, но не заплакал, а пробормотал в сторону, хотя и достаточно громко:
   - Взрослые вроде люди, а неуклюжи, словно, коалы.
   Чужая мама удивилась комментарию и поспешно извинилась, но не перед Андрюшкой, а его мамой, потому малыш ее всё равно не простил.
   В какой-то миг появилась деловитая воспитательница и всем объявила, что ее следует звать Фарбиза Камаловна. Она дважды повторила трудное имя, однако Андрюшка про себя решил, что для неё достаточно краткого Фафа.
   Фафа настойчиво всех организовывала, хотя дети, ошарашенные неразберихой, едва успевали внимать своим родителям, которые, в свою очередь, не считали команды воспитательницы распространяющимися и на них. В такой обстановке Фафа попыталась удалить из раздевалки хоть неугодных ей родителей, но и они не слушались, полностью сосредоточенные на своих детях.
   Впрочем, если бы затея Фафы и удалась, то покончить с вакханалией в раздевалке вряд ли представлялось возможным. Ещё бы! Что творилось с детьми!
   Какая-то девчушка обреченно глотала слезы, потеряв надежду самостоятельно натянуть новые, очень тесные колготки, а рядом упитанный мальчуган громко и противно завывал, непонятно почему, затихая лишь на вдохе. Кто-то шумно искал второй сандалик, кто-то отчаянным воплем призывал маму. Как знать, возможно, это она через всю раздевалку обещала неутешному сыну, если он успокоится, велосипедик со звуковым сигналом.
   Наконец Фафа увлекла за собой малышей, пообещав им немедленную встречу с живыми лебедями. Дети с муками отрывались от родителей, улыбающихся им через силу и ободряюще жестикулирующих, и недружно, по одному, оглядываясь, выдавливались в зал, недоступный страдающим родителям.
   
   Часть 2
   Андрюшка устроился на стульчике в предпоследнем ряду. Рядом сидели незнакомые ему новички, как показалось Андрюшке, не ведающие опасности из-за полного обалдения. Да и сам Андрюшка не понимал, зачем подобное мучение называть веселым словом праздник, тем не менее, он стойко перенес долгое напутствие заведующей, видимо, возомнившей себя политическим деятелем, которому без мудрых речей в хорошем обществе никак не обойтись.
   Андрюшка вытерпел даже, когда дети, старожилы садика, поочередно демонстрировали новоселам свои творческие достижения. Они вразнобой и очень громко пели хором, лихо танцевали парами и бойко читали давно знакомые ему стишки.
   Он вытерпел всё лишь потому, что не хотел расстраивать маму. В последнее время она часто объясняла, как он должен вести себя в этом садике. Парень он сообразительный, толковый, - конечно, если не вселится бес, как говорит папа. Потому-то Андрюшка давно уяснил, что своим непослушанием маму можно расстроить легко и надолго. А тогда прощай совместное гуляние на площадке, прощай качели, к которым его в последние дни особенно тянуло. И в «торгашку» (так Андрюшка прозвал торговый центр, полный игрушек) уже не попасть. И смелых воробьев в заветном месте хлебными крошками уже не покормить.
   Нет! Маму обижать нельзя, думал Андрюшка, себе хуже выйдет! И он терпеливо дожидался финала мучительного праздника. Однако силы и терпение стремительно истощались. Андрюшка уже не раз прогонял от себя спасительную мысль, что мама его обязательно простит, даже если он уйдет отсюда без разрешения, но до сих пор старался держаться.
   Дети рядом тоже извелись. Какая-то девочка с огромными бантами, избыточно наряженная, словно Мальвина, улеглась на составленных стульчиках и тихо посапывала во сне, не отвлекаясь на внешние раздражители. Несчастные мальчишки рядом тихо плакали на пару, покорно повинуясь судьбе и заражая безутешным страданием своих соседей. На лицах иных малышей тоже легко читались невероятные переживания. Некоторые дети, потеряв родительскую поддержку в непривычной обстановке, ревели во весь голос, но их мамы, хоть и исстрадались сами, покорно пребывали, где им указано – на родительских скамейках в отдалении.
   Ситуация достигла некого невидимого предела, поскольку стало заметно как нешуточная тревога постепенно овладевала всеми мамами. Они, еще натянуто улыбаясь, тщательно скрывали свои страдания, но едва сдерживались, чтобы не кинуться на спасение любимых чад.
   Очередной номер никому ненужного концерта зрители уже восприняли как финал своих мучений, но в середину зала опять, паясничая и бренча нелепыми музыкальными инструментами, вывалились вульгарно наряженные скоморохи. Мамы обреченно и покорно вздохнули и проявили даже большее послушание, нежели их дети, на слабенькие плечики которых навалилась вся тяжесть безропотного выбора их любящих матерей.
   Наша привычная взрослым действительность организовала этим детишкам трудный экзамен на право считаться личностью. Теперь им следовало осмыслить ситуацию, сформировать отношение к ней и принять собственное решение к действию. И всё! Решение может оказаться любым, даже неправильным, но непременно самостоятельным! Личность не может быть как все! Она может быть со всеми согласна, но никому не может покориться без боя, если имеет иное мнение.
   Конечно, для малышей подобная задача оказалась сложной, но ведь они даже не попытались её решать. Так и дальше, во взрослой жизни, поплывут они по течению, подобно своим «опытным» мамам, твердо усвоившим с детства: не высовывайся - не будешь бит! Глядя на них в сей важный миг, могло показаться, будто самостоятельность и самоуважение в них погибли еще до рождения.
   Эх, мамы! Милые наши, дорогие женщины! Каждая из вас мечтает о чудесном времени, когда ваш бесконечно любимый ребенок прославит себя великими делами! Так зачем же поступаете вы вопреки своей мечте? Ну, зачем вы приземляете зарождающуюся самостоятельность, полет творческой мысли, упаковываете великое детское достояние в рамки бессмысленной дисциплинированности и безоговорочного послушания? И тем самым ставите крест на славном будущем своих детей, может быть, очень достойных и талантливых от рождения. Неужели вы согласны воспитать покорных исполнителей чужой воли? Бессловесных исполнителей, лишенных своего видения жизни, понимания ее взаимосвязей и ценностей? Такая задача, да будет вам известно, не является ни сложной, ни, тем более, почетной. Ни для вас, ни для ваших детей.
   Думайте же, мамы! Думайте, папы! Готовьте своих детей к реальной, очень непростой социальной жизни в стране, где нравственные ценности давно расшатаны более всякого допустимого предела, что бесконечно отдалило существование честных людей от прежних, сказочно радужных перспектив! Тех перспектив, которые ранее вырисовывались для вас будто бы сами собой.
   
 Часть 3
   Андрюшка всегда остро ощущал любую неискренность. Особенно он не терпел, когда с ним сюсюкали, как с маленьким. Возможно, взрослым казалось, будто малышу так понятнее? Но в семье с ним изначально говорили нормальным языком, невзирая на возраст и сложности каких-либо тем, и никогда не лицемерили. Потому теперь он, сильно страдая от затянувшегося паясничания клоунов, в конце концов, поднялся со своего стульчика и кратчайшим путем устремился к маме. Напрямик! Через свободную середину зала, оккупированного клоунами.
   С этого мгновения Андрюшка полностью завладел вниманием присутствующих. И обстановка в зале сразу изменилась. Она разряжалась на глазах. Ещё бы! Наконец-то хоть чей-то внутренний протест перерос в решительный и, главное, публично значимый поступок.
   А малыш, тем временем, шагал. Шагал против естественного течения событий и, фактически, против всех. Шагал так, как сам посчитал нужным. Со стороны казалось, будто он идет медленно, даже робко, но сейчас это не имело никакого значения, поскольку шел он без оглядки на чью-либо реакцию и суету скоморохов.
   Один из них, спохватившись, постарался как-то обыграть ситуацию с мальчиком. Он театрально преградил Андрюшке путь, широко размахивая, словно крыльями, огромными рукавами, и ритмично раскачивался из стороны в сторону. Всё это, по его мнению, могло остановить ребенка, отвлечь зрителей, и спасти представление.
   Но Андрюшка эти попытки легко пресек. Натолкнувшись на преграду в ярком шутовском наряде, глыбой нависшую над ним, он с досадой выдал.
   - Вот ещё! Бляха-муха! Сколько можно?
   От таких слов скоморох оцепенел, даже забыл опустить свои огромные рукава, а мальчуган взглянул на него снизу вверх, и восторженно рассмеялся.
   - А пуговицы-то! Пуговицы…
   И через мгновение, показавшееся присутствующим длиннющей паузой, хлёстко завершил свою короткую фразу.
   - Идиотские!
   Пуговицы, пожалуй, таковыми и являлись. Огромные, с чайное блюдце, обтянутые красной, желтой, голубой материей, они представлялись абсолютно нефункциональными и нелепыми. В этот миг Андрюшка дополнительно сообразил, что такие пуговицы даже тремя руками не застегнуть, но промолчал. Он решительно отодвинул в сторону своей детской ручконкой шута, ставшего вдруг ватно-послушным, и продолжил движение.
   Сделав еще несколько шагов, он неожиданно заметил свою перепуганную маму, бросившуюся к нему на помощь через зал. В этот миг он не сдержался и расплакался:
   - Пойдем отсюда, мамуля. Не хочу я сюда никогда! Пойдем в «торгашку».
   А мать Андрюшки, сгорая от стыда и, как ей казалось, публичного позора, прижимала плачущего сына к груди, защищая его от возможных обидчиков, и пробиралась с ним к выходу. Следом поспешила заведующая детским садом.
   - Мамаша, как вас… будьте любезны! Задержитесь, на минутку.
   А потом, уже в коридоре, добавила голосом, отсекающим возможные возражения.
   – Вашего ребенка лучше сегодня же показать психологу. Он у нас на втором этаже. Только немного подождите здесь – наш психолог, ее зовут Эльвирой Петровной, пока в актовом зале. Со всеми детьми.
   Уже обращаясь к Андрюшке, заведующая спросила с укоризной.
   - Ну, что же ты, герой дня, теперь расплакался? Можно сказать, разорался на весь зал. В каком виде ты домой пойдешь?
   Андрюшка продолжал всхлипывать, но ответил предельно точно.
   - Вот так, разорённый, и пойду!
   В зале многие родители уже не сдерживали душивший их смех. Некоторые повизгивали от восторга, не прекращая поглядывать на скоморохов, выступление которых никого не порадовало, хотя открыто об этом заявил единственный маленький смельчак.
   В образовавшемся хаосе скоморохи окончательно растерялись. Они уже прервали свои репризы, но еще не решили, как поступить дальше. Потому неуверенно переглядывались между собой, не возобновляли выступление, но и зал не покидали. Они привыкли уходить с аплодисментами, которых теперь не дождались. Впрочем, смех зала их не смущал – они догадывались, что он адресован малышу и являлся знаком его поддержки. А вот как быть самим и как относиться к мальчишке, поставившему точку на их программе, они пока не решили.
   И только родители, освободившись от дисциплинирующего оцепенения, открыто хохотали, вытирали слезы веселья и повторяли друг другу меткие выражения и интонации трехлетнего героя, расхватывая между тем своих детей, также догадавшихся, что утомительный праздник завершился и можно ринуться к матерям.
Впрочем, некоторые родители ворчали с самого начала инцидента. Они как-то быстро нашли друг друга и сплотились:
   - Просто возмутительно! – обменивались они своими тревогами. – Наши дети окажутся в одной группе с этим маленьким хулиганом. Что из него получится дальше, и как он своей необузданностью повлияет на наших детей? Надо немедленно ставить этот вопрос перед заведующей.

   Часть 4
   Ждать возле кабинета с табличкой «Детский психолог», пугающей всякое материнское сердце, пришлось недолго. Его хозяйка, едва появившись, дружелюбно пропустила гостей вперед и, хохотнув, присела на корточках, протянув Андрюшке свои руки:
   - Ну, герой, подходи ко мне поближе! Силен ты, дружок, оказывается! Богатырь! Ты свою награду честно заслужил, потому сначала мама отведет тебя за праздничный стол, где детишки делят торт и вкусные конфеты, а после чая уже ты сам отведешь свою маму домой. Договорились? И никого не бойся – твоя мама побудет здесь! Нам поговорить с ней нужно, лады?
   Минуту назад, перед заходом в кабинет психолога, мать Андрюшки ощущала себя провинившейся девочкой, ожидавшей заслуженных унижений. Однако Эльвира Петровна ее быстро расположила к себе и успокоила:
   - И не волнуйтесь вы так, мамаша! Дети же всё впитывают без всякого разбора. Они ведь, как губка! И поверьте, ни у кого и мыслей не возникло, будто плохим словам мальчуган научился в вашей семье. Подчас невозможно разобраться, где эти сорванцы учатся ругаться, но происходит это почти с каждым; мы уже привыкли. Правда, в данном случае всех покорило очень точное и весьма уместное употребление столь колоритного лексикона.
   И она, вспоминая подробности, опять очень естественно хохотнула.
   - Вы Андрюшку ни в коем случае не наказывайте, не акцентируйте внимание на этом происшествии, только дайте понять, что огорчены случившимся. Для всякого малыша нет большего горя, чем видеть свою маму в расстроенных чувствах. Потому ваш прием обязательно сработает, даже если случится это не сразу. Итак, сейчас отведите сына к воспитательнице и скорее возвращайтесь – чуток поболтаем! Лады?
Всё это время Андрюшка стоял в сторонке, сосредоточенно рассматривая красивые мягкие игрушки, но без разрешения к ним не прикасался, да и разговору взрослых не мешал. Создавалось впечатление, будто он тайком прислушивался к беседе и делал наперед какие-то выводы, однако лишь по пути вниз, после длительного молчания, которое мама прежде-временно приняла за раскаяние, не сдержался и уточнил:
   - Мамочка, ты только не обижайся – я не хочу говорить плохие слова, но очень интересно, как всё-таки правильно – бляха муха или бляхина муха?
   Некоторое время Татьяна не отвечала сыну – она старалась незаметно для Андрюшки подавить охвативший ее хохот.
   - Мне кажется, сынок, что такие слова лучше никогда не говорить. Чтобы о нас не подумали плохо. Такими словами, Андрюшка, пользуются только нехорошие люди. Мы ведь с тобой другие?

   Часть 5
   - Ну, что? Поговорим? – предложила Эльвира Петровна Андрюшкиной маме, вернувшейся в кабинет. – Татьяна… простите…
   - Петровна, – робко подсказала Татьяна. Ей по-прежнему казалось, будто сейчас ее ста-нут отчитывать и стыдить, как набедокурившую девчонку, поэтому она неопределенно пожав плечами, мысленно согласилась на всё. – Давайте, поговорим.
   - Видите, как замечательно – мы с вами по отцу даже тезки! Не скрою, ваш мальчик мне очень понравился. Поэтому особенно интересно, как вы с ним занимаетесь, кем видите его этак, лет через двадцать?
Вопрос привел Татьяну в замешательство. Так далеко она не загадывала.
   - И напрасно! – угадала Эльвира Петровна. – Эти годы пролетят настолько быстро, что и не заметите, но менять что-то, если и захочется, окажется поздно. Потому-то судьбу своего ребенка следует планировать заранее. Конечно, в самых общих чертах. Всех мелочей не предусмотришь! Но если совсем не планировать, то со временем вам захочется кое-что скорректировать. Так со всеми случается. Но может быть поздно. Это лишь с малом возрасте они такие пластичные! Кстати, какая у вас семейная обстановка? Супруг? Квартира, финансы, здоровье, родители с вами или как?
   - Всё нормально! – залепетала Татьяна. – Всё хорошо! Терпимо, в общем…
   - Если именно так, то исходное положение для воспитания сына у вас благоприятное. Приятно слышать! Но вы должны сознавать, что ребенка чрезмерной своей любовью – а у вас она именно такая, это на вашем лице написано – вы скорее, испортите, нежели правильно воспитаете! Нужна не только любовь, но и конкретные цели, жесткие принципы, научные методы… Вы понимаете, о чем я говорю?
Татьяна поспешно подтвердила:
   - Да-да! Я понимаю… Я читаю педагогическую литературу… Но мне казалось, будто еще рано думать о далеком… Ну, если Андрюшке, например, не понравится профессия, которую мы с мужем выберем? Он же будет страдать, если нас послушается, или же, если сделает по-своему, наши отношения могут испортиться. Ведь так?
   - Это возможно! Но о профессии действительно пока говорить рановато. Сейчас я интересуюсь другим. И очень прошу вас, не обижайтесь только, но хотелось бы знать, каким именно человеком вы представляете себе своего взрослого сына? Знаю, знаю, конечно же, хорошим! Но кто для вас хороший человек? У всех же на этот счет имеются свои представления! Только, повторяю, не обижайтесь на меня! Такой вопрос лишь на первый взгляд кажется элементарным? Попробуем вместе? Может, вы и начнёте?
   Дружеская заинтересованность, с которой Эльвира Петровна произнесла всё это, успокоила Татьяну, она раскрепостилась и охотно приступила:
   - Хороший человек не может не быть честным, верным, отзывчивым, принципиальным, тактичным, добрым...
   Неожиданно для себя Татьяна, никогда не испытывавшая затруднений при подборе слов, поняла, что сейчас, подыскивая требуемые качества для идеального образа, оказалась в тупике. Конечно, слегка задумавшись, она смогла бы продолжить этот ряд достоинств, но Эльвира Петровна прервала ее уж слишком торопливо и, как показалось Татьяне, даже с радостью.
   - Очень хорошо! Достаточно! Теперь представим, что всё это уже воплощено в вашем сыне, взрослом сыне. Представили? В таком случае вы понимаете, что рядом с ним всем-всем будет комфортно, как теперь говорят. А каково будет ему самому? Об этом вы подумали? Для вас же этот вопрос, конечно, не является второстепенным! Посудите сами, что важнее: как отзываются о вашем сыне посторонние люди, или же, как он сам себя ощущает среди них? И вообще, какое место он займет в этой жизни?
На лице Татьяны проявилось недоумение:
   - Так что же, предлагаете считать хорошим человеком… – Татьяне хотелось сказать – негодяя, но она сдержалась и продолжила иначе. – Который сам себе на уме? А остальных людей ни во что не ставит? Я вас не понимаю!
   - Не беспокойтесь, Татьяна Петровна, я всё сейчас поясню. С вашей помощью мы смоделируем ситуацию – сможет ли стать успешным человек, нацеленный не на собственную жизнь, а вежливо пропускающий впереди себя всех конкурентов? Даже, если их и в очереди, как говорят в Одессе, не стояло! Если ваш сын всякого конкурента станет ценить выше себя? Чего достигнет самый одаренный человек, если у него нет малейшей доли целеустремленности, тщеславия, эгоизма и стремления любой ценой… Сами понимаете! Если он, как говорят, живет для других. Если у него душа нараспашку! Его наверняка же все ста-нут использовать в своих интересах. Ведь мы давно живем не в той прекрасной среде, которая нас когда-то воспитала! Думаю, хорошо воспитала! Но теперь иные времена. Теперь акулы или шакалы уже не прикидываются благородными овечками! Они активно расчищают себе дорогу, не церемонясь при выборе средств, и не боясь осуждения окружающих. А нынешние порядки обеспечивают им зеленую улицу. Всё перевернулось верх дном. И наши современные соотечественники мгновенно этим воспользовались. Вы только встаньте на их пути – не пощадят, раздавят, сметут! Так же, как они сегодня свои дорогие машины перед крыльцом пристроили – не пройти! А вы, как мне кажется, намерены своего любимого сына заранее принести им в жертву, вырастить благородной овечкой!
   - Ужас, что вы говорите! Зачем вы всё так преувеличиваете! И криминальные опасности, и моральное разложение общества. Мы же с вами в одной стране живем, но я не заме-чаю тех ужасов, которые вы сейчас расписали. Конечно, всё это сто раз ко дню мелькает на экране телевизора. Безусловно, многие программы очень гадки, но там же специально показывается выдуманный мир беззакония, а вокруг меня живут, знаете ли, вполне нормальные и, безусловно, порядочные, совестливые люди… А по вашему выходит, будто у наших детей выбор невелик – либо стать добычей для хищников, либо к ним же примкнуть? Правильно я вас поняла?
   - Простите великодушно, но вы же пока не работаете? Верно? Следовательно, контактируете с очень небольшим количеством людей, да? Они-то для вас и конкурентами не являются - соседи, попутчики, друзья, так? Ну и прекрасно! Но, как только у вас возникнут настоящие конкуренты или кому-то приглянется то, чем вы сегодня обладаете, то сразу обнаружите, насколько многообразна современная жизнь. И это вас, поверьте мне, не обрадует! Это всё - пострашнее телефильмов про улицы бразильских фонарей!
   - Да что с меня взять, и кому это нужно? – изумилась Татьяна.
   - Да мало ли? Например, квартиру, если она приватизирована. Или супруга вашего… Ну, почему бы его не увести, если он в полном порядке? Сейчас настоящего мужика, да ещё с деньгами, очень трудно подыскать! Куда проще отнять у той, которая его уже нашла!
   - Типун вам… Вы уж простите, но вас послушаешь, так совсем покой потеряешь, – отмахнулась Татьяна, действительно напуганная так, будто после слов Эльвиры Петровны настоящая беда замаячила где-то рядом.
   - А вы, кстати, Татьяна Петровна, кто по специальности?
   - Да вот пять лет минуло, как университет окончила. С золотой медалью. По диплому я - конструктор систем управления сложных технических систем. Правда, поработать по специальности из-за Андрюшки не удалось. Уж не знаю, как буду теперь устраиваться, да и где? Сегодня требуются иные специалисты! Продавцы телефонов или охранники…
   - Золотая медаль? – изумилась Эльвира Петровна. – Впрочем, нечто подобное я и подумала. А насчет работы не переживайте – если ничего по душе не подыщите, я вам помогу. Есть у меня знакомства! К слову, во что обошлась вам медаль?
   - Не понимаю… Ах, вы считаете, что я купила! Да вы что! Да вы что?Она мне досталась исключительно по формальным признакам – я была первой по успеваемости среди выпускников факультета. Ни одной четверки за все пять лет. И другие заслуги имелись – в общественной и научной работе. Даже неудобно хвалиться… Так что, всё в точности соответствует положению о медали. И дорогу я никому не переходила. Всё честно! Не я решала…
   - Что же, я и не сомневаюсь! – сказала Эльвира Петровна таким тоном, что ее сомнения стали очевидными. – Согласна и с тем, что истинную картину я несколько приукрасила.
   - Или чересчур причернили!
   - Тоже согласна! Но, самую малость, – усмехнулась Эльвира Петровна. – Всё-таки нашим детям жить следует для себя, а не для дяди. Личный интерес миром движет куда сильнее, нежели общественный. Так ведь?
   - Не знаю. Думаю, так просто в жизни не получится. Это же, как лебедь, рак и щука. Они-то тянут, но каждый на себя, а страна наша, она же, как та телега. Впрочем, телега тогда и с места не сдвинулась, а мы с пресловутым личным, а не с общественным интересом, уже который год летим в пропасть! Спасибо ещё, что пропасть экономическая оказалась бездонной! В нее падать можно бесконечно! Ведь нет предела грозящей нам нищете! Хотя некоторым соотечественникам это даже на руку! Другие же полагают, будто это их не коснется, и они могут жить сами по себе. Но так не бывает. Производства-то в стране практически нет! Потому любое богатство возникает лишь от перераспределения того, что создали в нашей стране раньше. От перераспределения того, почти всегда преступного, всегда кровавого! Или от спекуляции той продукцией, которую из-за границы привезли сюда и продали в десять раз дороже!
   - Вот о политике и о политиках, Татьяна Петровна, мы говорить пока не будем. Они нашего времени, ей богу, не стоят! Хотя я соглашусь, если вы скажете, будто наша жизнь – это и есть политика. А мы всегда в их липких лапах, чуть придушенные, покорные мышки. Как поглядишь на этих «мудрых народных баранов» в Думе…
   - Нет-нет! Я сейчас – не о политике. Просто продолжаю разговор о существовании человека ради себя самого. Думаю, непростительно, если он живет своим интересом. Будто не замечает, как рядом с ним организуют свою жизнь другие люди, с такими же правами. Человек живет не один! Поэтому не вправе он жить без оглядки соседей, на соотечественников. Свобода любого человека, независимо от его общественного положения, не должна быть особенной, безмерной и безграничной. Хотя часто, особенно в России, так и получается. Нам вообще не нужна пресловутая свобода! Нам нужна настоящая дружба настоящих людей!
   - И кто же определит нужные границы свободы? – усмехнулась Эльвира Петровна. – Если кому-то дать такое право, то уж себе он точно оттяпает… Еще и своим родственникам заодно, а потом и продавать начнет…
   - Каждый человек сам и должен определять. Принцип прост – нельзя свои права реализовать за счет прав иных людей. Нельзя отнимать чужое, нельзя вторгаться…
   - А если этих желанных прав на всех не хватает, и за вашу жизнь никогда не хватит, тогда как быть? – не отступала Эльвира Петровна. – Вот вы имеете право на нормальную, обеспеченную жизнь, и все имеют такое же право! Оно в конституции записано. Но на всех не хватает! Как же быть?! Опять всё поделить? Опять всем стать равномерно нищими?
   - Лучше бы поделить, нежели избранным всё достанется, а остальным – кукиш! Все теперь говорят о справедливости, а сами поступают наоборот, как только появляется возможность обогатиться. Не могут устоять… Сразу оправдания находят – мол, не для себя же, всё детям! Отсюда и понятно, что природа всякой несправедливости кроется не в дефиците чего-то, а в чьем-то желании или даже праве обирать остальных. Для этого они и законы под себя напишут соответствующие… Чтобы грабить с размахом, не нарушая эти бессовестные, придуманные ими же законы! А еще очень плохо, если человек чужую беду не чувствует, не сочувствует ей… Или сочувствует, но пассивно, не помогает! Всё это, я так считаю, – звенья одной гнилой цепи, которую на нас надевают порочным воспитанием.
   - Стало быть, вы хотите, чтобы ваш сын, словно мать Тереза, потратил свою жизнь на сострадание? Замечательно! А знаете, чтобы сострадание обернулось для кого-то реальной помощью, вашему сыну понадобится заполучить власть, рычаги воздействия на общество. Без них все ваши затеи останутся пустыми фантазиями, – Эльвира Петровна сказала это тихо и спокойно, даже с некоторой жалостью к непонятливой собеседнице. – Такими рычагами в обществе всегда являются высокие руководящие должности. Или огромные деньги. В противном случае любые, самые похвальные порывы уйдут в песок! А еще, не забывайте, есть еще пока непобедимая коррупция! Ее ведь тоже приходится кормить и лелеять, если не получается придушить. А чтобы задушить, опять силенки нужны! Или деньги. Вот и получается, что карьера для порядочного человека является фундаментом для последующих благородных свершений, для укрепления своего положения, усиления своих возможностей! Не считаете? – Эльвира Петровна засмеялась. Видимо, ей самой понравилась сложившаяся экспромтом логическая цепочка. – Только не говорите мне, будто круг моих рассуждений замкнулся! Мол, добро где-то порождает зло, а зло неизбежно порождает добро!
   Татьяна промолчала, склонялась к мысли, что продолжать этот разговор не имеет смысла, но не находила предлога, чтобы уйти изящно, не задевая самолюбия Эльвиры Петровны, и … без последствий для своего Андрюшки. Она очень за него боялась. Потому, стараясь смягчить выход из разговора, уточнила:
   - А какие жизненные цели вы сами считаете достойными?
   - Да, разве в двух словах ответишь?! Они определяются многими обстоятельствами, но, более всего, на мой взгляд, индивидуальными возможностями, способностями и талантами самого человека. Ваш сын уже проявил себя публично как личность. Спору нет – он ещё малыш, но уже мыслит самостоятельно, решения принимает без оглядки на окружение. Это – превосходно! Очень ценные и очень редкие качества!
   - Что вы! Он просто устал и сдался раньше других, бросившись ко мне за помощью.
   - Ну, не скажите! Все дети устали. Кто-то плакал, кто-то спал, кто-то приспосабливался иначе, но лишь один малыш оказался способным на самостоятельный поступок. Из таких ребят со временем получаются лидеры. Люди думающие, оригинальные. Их бы по-особому к жизни готовить, они должны осознать своё предназначение, а вы сына сразу под общую гребенку, с детства давите его индивидуальность, инициативу и самостоятельность. Лишаете будущего, которого он один, возможно, достоин из очень многих, претендующих на это же, людей!
   - Да нет же! Просто я – мать! И хочу, чтобы мой ребенок вырос хорошим человеком. А для этого он не должен быть хотя бы эгоистом! Остальное же, дай бог, приложится!
   - Но почему же, вы, простите меня, умная и образованная женщина, позволяете себе стереотипы, недопустимо упрощающие истину? Отвергаете свои желания, как только они расходятся с общественным мнением! Вы же подчиняетесь не собственному разуму, а послушно движетесь по рельсам, проложенным другими людьми. А они, между прочим, руководят вами в своих корыстных интересах. Вам не обидно? А мне обидно за вас. И за мальчика вашего! Ему впору самому за собой вести толпу, которую гордо величают народом. А вы приводите его к общему знаменателю. Да ещё, к очень низкому. Конечно же, мне стало обидно!
   - Почему вы так решили? Просто я ориентируюсь на моральные нормы нашего, как вы заметили, народа! Разве аморальный человек – это не беда для его окружения? И я не хочу видеть своего сына таким…
   - Право же, вы мне очень нравитесь? Только какой народ вы имеете в виду? Это тот народ, который один пьяный мужик с высокой трибуны однажды обозвал неведомым ранее словом – россияне? И такое прозвище ему так по душе пришлось, что историческую память начисто отшибло… Забыли уже, как ещё недавно русскими себя называли? Что же, спору нет! Великий народ! – ехидно заметила Эльвира Петровна, – а какими делами он себя сегодня прославляет? Много достижений теперь найдете, которыми впору гордиться? А ведь любые достижения есть воплощение народных талантов! Выходит, нет талантов, нет совести - нет и великого народа, нет оснований для гордости! А у нас, взгляните, половина мамаш из старших групп – уж я их знаю – даже при детях курят и сквернословят… Они же, дуры все накрашенные. Причем, не столько по уму, сколько по воспитанию и по убеждениям своим убогим, вдавленным в них телепрограммами для одноклеточных социальных организмов! У них же после такого телевизора кроме распродаж и бонусов только адюльтер в голове. Остальное пространство занимает сверхвысокий вакуум! Такие вот Арины Родионовны сегодня в России воспитывают новое поколение! Разве они приумножат дух своего народа? А если нет, то, между прочим, преемственность поколений когда-то обязательно разорвется. Как, впрочем, у нас и случилось! Дети уже не почитают родителей, им не дороги обычаи предков, считают, что жили те якобы неверно, хотя сами-то – через одного недоумки. Разве что кнопки весьма шустро нажимают! А без преемственности поколений любой народ сойдет на нет, даже некогда великий! А вы мне о писаных идеалах…
   - Всё равно, я считаю, не всё так ужасно. И народ наш своей историей доказал, что он великий. Иное о нем и сказать никто не посмеет! – возразила Татьяна.
   - Вижу, вы меня осуждаете, словно я принципиально не желаю принадлежать к великому народу. Это не так! Я тоже пламенная патриотка, но нельзя же всегда себя обманывать! Нельзя желаемое принимать за действительное! Нельзя, падая, утверждать, что летишь! Все народы считают себя великими. Немцы, например, считают себя высшей расой! Французы от гордости из штанов выпрыгивают со своей великой революцией! Великобритания даже в названии себя превозносит! Китайцам сам бог велел, но ведь туда же и голландцы, и поляки… Грекам, туркам, итальянцам историческая память, их мнимые былые империи, тоже покоя не дают! Только кто же их теперь считает великими, кроме них самих? Впрочем, каждый народ сознаёт своё нынешнее место, хотя жаба, без сомнения, кого-то душит. А у РФ, кстати, первые места остались только в том, чем хвалиться перед честными людьми как-то неудобно! Вот вам и великий народ! Вы же давали взятку за прием в садик? Только не надо морщиться – я же знаю, из всех выжимают! Ваш сынок с такими порядками ещё не знаком, зато в школе его всему обучат. Я же не напрасно спрашивала про вашу медаль – коррупция, это узаконенная норма жизни в нашей нынешней стране! Слышала, что из МГУ за неуспеваемость после первого же семестра вылетают почти все медалисты! Разве это не доказательство незаслуженных, значит, купленных медалей? И все смирились! Кому-то даже нравится такое устройство жизни. А какую часть школьников, скажите мне, уже с детства устойчиво привлекает перспектива стать взяточником, вором или проституткой? Не знаете? Так я вам скажу – очень значительную часть! Ведь наши дети постигают реальную жизнь! Пусть и мерзкую! Они давно материальную сторону ставят выше расплывчатой духовной. А мы их с детства сказками воспитываем!.. И потому они нам не верят ни в детстве, ни потом! Они видят жизнь настоящей, а не сказочной!
   - Простите, Эльвира Петровна. Только зачем вы мне об этом? Я ведь тоже немало знаю… Всё случится так или иначе, только от нас-то зависит немногое!
   - Простите меня, но ничего не зависит только от ничтожества! Личность – я, конечно, не о себе - непременно себя проявит! И что-то, хоть чуть-чуть, но усовершенствует, хоть немного, но приподнимет, направит, образует. И этот маленький взнос всего одной-единственной личности, возможно, народу нашему величия когда-нибудь добавит. Хотя, конечно, если личность аморальна, то от нее лишь вред. Причем, тем больше, чем выше она над всеми окажется. А если учесть, что по своей природе негодяи всегда активнее людей хороших... И средства выбирают без лишней щепетильности... Вот и получается, что даже один негодяй всегда сильнее союза многих и многих порядочных людей!
   - Ну, вот, Эльвира Петровна, вы и запутались! Всяких эгоистов и карьеристов, вижу, сами осуждаете, а меня подталкиваете воспитывать Андрюшку в их же духе!
   - Напрасно вы так обо мне... И Андрюшке я желаю всего хорошего. Только мне вдруг померещилось, будто именно ему окажется по силам вырвать этот липкий змеиный клубок из мозгов наших многочисленных соотечественников, с удовольствием, кстати, усвоивших мораль негодяев. Может Андрюшка и станет тем былинным русским богатырем, о коих, как об избавителях, вечно мечтал наш униженный народ. Ведь негодяи у нас, извините, плодятся с быстротой эпидемии, в то время как порядочные люди вымирают! Вот и догадайтесь, кто очень скоро станет всюду представлять наш якобы великий русский народ? А мы будем наивно ждать, гордясь своей добротой и этой, как ее, толерантностью, когда волки от испуга скушают друг друга? – подытожила Эльвира Петровна.
   - Мрачная перспектива… А может не сама перспектива мрачна, а лишь ее прогноз? Возможно, он ошибочный! Думаю, что именно так! Потому, как я точно знаю, – хорошие люди в любой среде, даже в самой мерзкой, всё же сохраняются! Не понимаю, как это им удается, но ведь они выживают! Впрочем, Эльвира Петровна, вы столько интересного мне рассказали... Даже неловко.
   - Вам так кажется? – со смехом уточнила Эльвира Петровна, не принимая последнюю фразу за похвалу, а лишь как попытку закончить разговор. – Но в этом суть моей работы! Чем больше я знаю о каждой семье, о родителях, тем проще мне улаживать проблемы с детьми. Но и это не всё, – она напряженно осмотрелась по сторонам и, театрально понизив голос, прошептала. – Я же агент влияния! И на содержании американской разведки! Проповедник саентологии! Вам такая религия знакома?
   - ?
   - Киргуду! Шутка! – рассмеялась Эльвира Петровна. – Я же за лето по работе соскучилась. И по детям. Мы только накануне открылись, после ремонта. Кстати, как вы относитесь к религии, вообще, и к вере, в частности?
   - В общем-то, никак! Пока я верю только в искренность своего супруга и ребенка. На всё остальное у меня и времени-то не остается!
Эльвира Петровна опять одобрительно усмехнулась.
   - В искренность детей и я верю, но только не в мужскую верность! Как, впрочем, не верю и в женскую. И дело не в личном опыте – половая психология, есть такая наука, знаете ли, многому меня научила.
   Татьяна не хотела начинать дискуссию о супружеской верности или неверности и опять постаралась завершить разговор.
   - Но не пора ли мне сходить за сыном? Застолье там, наверное, уже закончилось?
- Да, пожалуй, следует проверить, чем они занимаются. Пойдемте же вместе, Татьяна Петровна.
Обе женщины под руку спустились на первый этаж. Детей, вполне освоившихся и успокоившихся в ходе поглощения пирожных, уже действительно разбирали родители, то-же довольные завершением первого дня в этом садике.
   
 Часть 6
   Татьяна и Андрюшка возвращались домой, не спеша и привычно нарезая в городских скверах круги вокруг детских площадок. Тихая и сухая осень располагала к лирическим размышлениям, хотя уже не первый раз Татьяне вспоминалось и почему-то тревожило последнее откровение Эльвиры Петровны.
   - Видимо, женщине в браке не повезло, – пожалела ее Татьяна, – хотя такая должна из мужиков веревки вить. Странно, если она теперь одна. Я даже не спросила, есть ли у нее свои дети? Только о своем Андрюшке и беспокоилась. Стыдно-то как? Осуждала эгоизм, а сама его проявила в полной мере!
   По дороге сын всё же уговорил зайти в любимую им «торгашку»:
   - Только посмотрим, мамочка, и сразу уйдем. Ладно? Но я не хочу идти к тому продавателю, который вчера всё перепутал. Он даже не знает, что «Лендкруйзер» это «Тойота», а не «Мерс».
   - Но ему, возможно, и не следует в этом разбираться?
   Андрюшка возмутился:
   - Мне ты твердишь, что я всё должен знать точно и подробно, а продавателя разве это не касается? Разве мама его ничему не научила?
   - Просто я хочу, чтобы ты вырос самым-самым! Кстати, если он продаватель, то кто же мы с тобой? – уточнила Татьяна.
   - А ты будто не знаешь? Он продаватель, а мы покупцы! Да, мы с тобой покупцы, даже если сейчас совсем-совсем ничего не купим, потому что денег нет. Разве не так?
   - В общем-то, правильно, – счастливо засмеялась в ответ Татьяна, – только обычно говорят несколько иначе – продавец и покупатель. Продавец и покупатель. Он - продавец! Запомнил?
   - Ладно! – подтвердил Андрюшка и метнулся по магазину выискивать появившиеся на витринах игрушки. Обнаружив что-то интересное, он, как обычно, поджидал маму и вопрошающе кивал в сторону своего выбора. Мама же, чаще всего, с сочувствием на лице слегка поводила плечами. Андрюшка понимал её без слов:
   - Для нас это дорого, хотя твой выбор мне нравится!
Теперь же Андрюшка почему-то не задержался возле любимых копий легковых автомобилей, а пошарил в глубокой корзине с мягкими игрушками.
   - Мамочка! А медведи быстро вырастают?
   - Нет! Они, как и ты, долго растут и долго учатся у своей мамы-медведицы, – удивилась вопросу Татьяна.
   - Тогда возьмем этого мишку? Он даже в нашей тесноте поместится? Я его сам всему научу, без медведицы, пока он маленький.
   Андрюшка с надеждой глядел на мать, которая при таком подходе не могла отказать сыну, хотя и понимала, что сегодня придется чем-то пожертвовать.
   – Я ему подскажу, чтобы все медведи поскорее переселялись на Южный полюс, потому что на Северном очень много змей.
   - И почему ты решил, будто там много змей? - удивилась Татьяна.
   - Так ты сама рассказывала, что Северный полюс ядовитый! Значит, там ядовитые змеи…
   Татьяна опять хохотнула.
   - Нет, сынок! Полюс северный, но не я-до-витый, а ле-до-витый! Там очень толстый лед всюду. Только твоему мишке лед не опасен. Мишка у тебя ведь бурый, потому зимой он спит в теплой берлоге, в лесу! А на полюсе живут только белые медведи. Но и им не холодно! У них очень теплая шуба.

   Часть 7
   Татьяна, удаленная сразу после замужества от родственников, своих родителей и родителей мужа, три последних года, – каждую минуту день за днем и ночь за ночью – посвятила своему малышу и любимому супругу. Только закоренелый и ненаблюдательный холостяк усомнится в том, что весь этот период она творила настоящий подвиг. Впрочем, в реальной жизни ненаблюдательных людей – пруд пруди!
   А причина сей большой несправедливости заключается в том, что подобные подвиги совершают очень-очень многие женщины, можно сказать, часто и повсеместно, никогда не предъявляя претензий на вполне заслуженные награды. При этом, как ни странно, но даже простого сочувствия от окружающих они часто не находят. Удивительно, но постепенно в нашем обществе их материнское мужество стало для всех чем-то естественным, заурядным, даже обязательным атрибутом всякой женской доли.
   - Ну, и пусть! Мы-то причем? Это же судьба, уготованная бабам самой природой! 
   Вполне возможно, и вам, уважаемый Читатель, приходилось подобные слышать слова, произнесенные жестким мужским голосом.
   Возможно, и Татьяну, пока она студенткой бегала по дискотекам, музеям и выставкам изобразительных искусств, а затем, уже замужем, вынашивала своего первенца, подобная участь, нельзя сказать, чтобы страшила. Может, потому, что Татьяна не имела о ней никакого представления, а может, полагала, что всё равно другой судьбы ей не дано. Зато позже Татьяне всё пришлось познать в полной мере.
   И уже не понять ей – то ли три напряженных года стремительно пролетели, как мгновение, то ли растянулись они, словно залежавшаяся возле подъезда бездомная собака? Как-то по-разному воспринимала Татьяна свою жизнь, пока бесконечно хозяйничала, чистила, стирала, облизывала и сдувала пылинки со своего Андрюшки. То вдруг время летело, не успеть за ним, а то тянулось оно совсем мучительно. Особенно, если ожидала для Андрюшки «скорую», а супруг опять оказывался в отъезде.
   Каждую секунду своей новой жизни, вполне счастливой, она чего-то боялась. Чтобы по неопытности не нанести младенцу непоправимый вред – не перекормить, или дать по ошибке не то лекарство, или не в том количестве, не пропустить прививку, просто не доглядеть, или не оказаться в страшную минуту совсем неподготовленной. Как же трудно с первенцем, если нет рядом его родной бабушки или, пусть чужой, но доброй и опытной женщины!
   Супруг Татьяны Сергей – железнодорожник. Он водит товарные поезда. Татьяна как-то даже стояла рядом с его огромным и страшным электровозом. Конечно, Сергей для Татьяны - бесконечно любимый и дорогой человек, но его работа подчиняется какому-то взбалмошному графику. Иной раз внезапно вызывают ночью – хорошо хоть машину присылают – и он, поспешно поцеловав ее и спящего сына, убегает, сам не зная, насколько. А Татьяна остается с малышом, изнуряемая беспокойством, не случится ли чего с Андрюшкой до возвращения Сергея? В ту сложную пору ей недостаточно оказалось бы и пяти рук, чтобы совладать с морем навалившихся бытовых проблем, но не это более всего тревожило Татьяну.
   Даже отупляющий круговорот кормлений, купаний, гуляний, стирок и глажек не особенно досаждал – Татьяна всё сносила героически, как любая любящая мать. Но если болел Андрюшка, а проходило это всякий раз тяжело и опасно, она одна оставалась наедине с пугающей неизвестностью, от которой опускались руки. Именно это переносилось труднее всего.
   Воображение неопытной матери, всегда ожидающей прихода беды, рисовало самые ужасные исходы Андрюшкиной болезни, и она тряслась всем телом, давилась в подушку от рыданий и беспомощности, но не имела права покоряться недоброй судьбе.
   Маленькое тельце, терзаемое муками болезни, которые испытывала на себе и Татьяна, не позволяло ей сдаваться. И она научилась во всём успевать, всё познавать самостоятельно, мужественно сражаться со всеми бедами и невзгодами. Только о собственном отдыхе, об элементарном сне, Татьяна давно забыла, вспоминая о нем в последнюю очередь, да и то, лишь в присутствии Сергея.
   Впрочем, Татьяна догадывалась, что урывками она всё же спала незаметно для себя. Спала на ходу, спала, сидя у Андрюшкиной кроватки, спала над кастрюлькой у плиты. И потом ужасалась от того, что в неконтролируемое время могла сама же спровоцировать беду. Подобная тревога, замешанная на хронической усталости, бесконечно выматывала. Пытались свалить её и собственные недуги, нажитые при родах.
   Татьяна сознавала все опасности, но ничего поделать не могла. И только сама удивлялась, откуда же всякий раз у нее находятся силы, едва услышит сопенье Андрюшки, предвестник плача, или вспомнит о ка-ком-то неотложной, но неисполненной домашней работе.
   В такой обстановке их маленькая однокомнатная квартирка, пожалуй, обладала преимуществом перед желанными хоромами – меньше площадь, меньше и уборки. А чистота для малыша – первое условие здоровья!
   Впрочем, мало ли в чем нуждается младенец? С рождением Андрюшки семья скатилась в нищету. Семейный бюджет не выдержал естественного стремления родителей обеспечить любимого малыша даже тем, что относится к предметам первой необходимости. Коляска, памперсы, смеси, игрушки – всё доставалось Андрюшке благодаря героическим ограничениям обоих родителей. И это происходило притом, что Сергею платили немало. Впрочем, так только казалось, если сравнивать с теми бедолагами, которым, считай, за работу вообще платили гроши. В любом случае, посвященным в его работу было ясно, что Сергею значительно недоплачивали при немалой его должностной ответственности и дерганом образе жизни.
   А дома Сергей в любую минуту старался помогать Татьяне как мог. После рейса носился по магазинам, платил по счетам, подменял супругу в выгуливании сына, сам его купал – и всё лишь для того, чтобы облегчить неоправданно тяжелую участь своей жены. Но всякий раз, вернувшись домой, он заставал свою неугомонную Татьяну не спящей, а уже у кухонной плиты или с горячим утюгом.
   - Сережка, ты и сам после рейса не отдохнул, а в аптеку помчался, – оправдывалась Татьяна. – Нам же эта присыпка не к спеху! Или рейс у тебя был не очень тяжелый?
   
   Часть 8
   И всё же, дорогой Читатель, несмотря на известные трудности и бытовые передряги, которые давно уже владеют Татьяной почти безраздельно, только попробуйте спросить её мнение по самому важному для всякого человека вопросу, ответ вы получите без колебаний – конечно, она счастлива! Даже очень счастлива!
Счастлива оттого, что есть у нее немыслимо родной, любимый и преданный ей муж. Счастлива потому, что в ее памяти навсегда запечатлелась первая Андрюшкина улыбка – сын адресовал ее Татьяне при первом же кормлении, ещё в роддоме.
   Да и потом у Татьяны находилось немало поводов для радости, придающей душевных сил. Как-то, например, сын впервые стал ползать, да ещё попкой вперед, а она ее целовала, переполняемая материнским счастьем, в то время как мальчишка злился и, быстро уставая, тыкался носиком в постельку.
   Немного погодя, Андрюшка совершил свои первые шаги – опять радость. Не успели родители к этому привыкнуть, как он впервые побежал, да так, что поначалу зеленки не хватало на его коленки и локотки.
   Вроде недавно радовались с Сергеем первому Андрюшкиному слову, а сегодня их сын рассуждает так, что даже своих родителей удивляет недетской обстоятельностью.
   Вряд ли кого удивит, что многие годы Татьяна, мечтая, как и все, о собственном счастье, не очень-то задумывалась, каким оно должно быть? Когда придет, тогда и разберусь, думала она всякий раз, подстегиваемая многочисленными заботами. А теперь, уже вполне счастливая, опять не может объяснить своё состояние. Конечно же, при необходимости она сформулирует что-нибудь мудрое. Например, счастье, это когда человек всем удовлетворен и доволен, и при этом не испытывает ни малейшей тревоги из-за своего прошлого, настоящего и будущего.
   Если так, то у Татьяны теперь всё, как будто бы, в порядке. Собственное прошлое ее не тревожит, ведь в нём нет ничего постыдного, что следовало бы скрывать от людей. Настоящее тоже, как будто, сложилось вполне благополучно. Конечно же, в материальном отношении трудновато, могло быть и лучше, да и к такому приноровилась! Только бы Андрюшка не болел, да отоспаться бы, хоть самую малость. Ну и у Сергея, понятно, чтобы на работе всегда ладилось.
   А насчет будущего Татьяне рассуждать не удавалось. А кому, собственно говоря, это легко? Кто знает наверняка, что его ожидает? Будущее всегда расплывчато, наперед ни разглядеть, ни разгадать. Но очень уж хочется верить во что-нибудь хорошее! Так Татьяна и поступает всякий день, с утра до ночи. Потому-то, наверное, ее переживания, не столь уж замысловатые, каким-то сложным образом перешивались в сознании и обретали в душе очертания того самого женского счастья, о котором она всегда вроде бы и мечтала.
   Чего же ещё, казалось бы, она может себе желать? Но вопреки убежденному оптимизму, и именно сейчас, после того, что вместил в себя сегодняшний день, включая пресловутую Эльвиру Петровну, Татьяне сделалось тревожно – а, собственно, почему она чувствует себя такой уж счастливой? Возможно, потому что не всё видит, не всё знает, не обо всём догадывается?
   - Может, – развивала эту мысль Татьяна, – она как наивная дурочка не обращает внимания на реальную жизнь, на важные факты и существенные обстоятельства? Конечно же, такое можно допустить, ведь на всякого мудреца довольно простоты! Неготовый видеть, ничего и не заметит! А я-то оказалась совсем не готова.
Неприятную мысль прервал Андрюшка:
   - Мамуля! И почему мы все – и папа, и ты, и я – мы устаём, а лифт никогда не устает? Смотри, как он сильно щелкает дверями!
   - Он тоже устает, но он ночью больше отдыхает, а днем больше работает, – ответила Татьяна, открывая ключом дверь квартиры. Андрюшка прошмыгнул мимо неё и, не раздеваясь, ринулся в комнату, потом в кухню и только шум воды в ванной помог ему в поиске:
   - Мамуля! Папа вернулся! Он купается. Я ему Мишутку покажу!
   В тесненькой прихожке завибрировал и стал шустро сползать на край тумбочки незнакомый сотовый телефон. Татьяна, мысленно составляющая план кормления мужа и сына, умаявшегося за день, машинально подняла аппарат. На дисплее высветилось сообщение, текст которого привел её в замешательство.
   - Сколько же тебя можно ждать? Я давно соскучилась. Где ты? Больше часа не выдержу – умру навсегда! Твоя… сам знаешь!
   - Вот оно! Предчувствие не обмануло, – подвела итоги Татьяна, плохо соображая, как ей быть. Но в душе уже что-то раскололось, направляя всю боль в сердце, и тот покой, который не покидал ее даже в самые тяжелые дни и ночи, внезапно сменился леденящей тревогой, страхом и предчувствием беды. Татьяна только и подумала, куда же теперь деваться, где станет жить с Андрюшкой? В этом городе ей совершенно некуда пойти. Да и стыд-то, какой…
   Она просидела пару минут на тумбочке, пока не заметила, что сын интенсивно треплет ее руку:
   - Мамочка! Ну, почему ты меня не слушаешь? Почему ты плачешь? Тебе больно? Давай поцелую твою ранку, и всё заживет! Где болит, покажи мне…
   - Всё хорошо, сыночек. Тебе показалось. Сейчас я тебя умою, покормлю, и ты поспишь немного – устал ведь за день, глядя на всяких скоморохов, или как их там? Пойдем в кухню, надо же и папу кормить, раз приехал.
   - Мамочка, а можно я Мишутку сейчас уложу. Он тоже намаялся, ему плохо без мамы. А я его обниму, сказку ему расскажу, спинку пощекочу, он и успокоится! Можно?
   - Конечно! Хорошо, что ты о нем заботишься! Умничка! Надо обо всех заботиться, даже если самому тяжело. И никого не предавать! Давай всё же я тебя умою прямо под кухонным краном, пока папка наш в ванной.
   - Только Мишутку мыть не надо. Он воду не любит, а умывается всегда своей лапой. Я в зоопарке видел. Но от него плохо пахло, а мой Мишутка – чистюля.
Через минуту оба малыша, обнявшись, крепко спали, хотя блестящие глаза Мишутки, не мигая, глядели в темный потолок.
   - Даже плюшевый медведь оказался бдительнее меня! И как же я прозевала? Всегда ему доверяла – работа, мол, у мужа такая! Или, быть может, я всё придумала, и нет ужасного треугольника? В жизни же часто случается то, чего вообще не может быть! Но и то, что является непременным, не всякий раз происходит. Наша жизнь подчас настолько сложна, что не во всём можно разобраться, легко запутаться, – уговаривала себя Татьяна. В ее душе пока оставалось сомнение, поддерживающее ниточку надежды, – возможно, нынешние волнения беспочвенны и ее семейная жизнь не разлетится в пух и прах. – Но телефон, телефон! Это же факт, который сам собой голосит о заготовленной для Татьяны беде. Как не замечать? Как о нем забыть?
   Татьяна машинально отлила в кастрюльку борщ, приготовленный для Сергея сегодня ночью, и неожиданно разозлилась, а оттого только укрепилась в собственной решимости разобраться во всем. Немедленно! Хотя, надо сказать, внутренний голос отговаривал, предлагая иной вариант – затаись, выведай как можно больше, чтобы не смог выкрутиться, если уж виноват, если попался.
   Победила решительность и желание полной ясности. Татьяна открыла дверь в ванную, где за занавеской плескался под холодной водой её или, как знать, уже чужой Сергей, и против своей воли неожиданно промямлила:
   - Сереженька! А мы уже пришли!
   - Ура! Загуляли вы где-то! Сейчас выхожу.
   - Тебе спинку потереть?
   - Не так уж она велика, чтобы ею вдвоем заниматься! Вот голоден я до головокружения! Как только на суше окажусь, тебя разом и проглочу, как Красную Шапочку! А как наш Андрюшка? Ещё не весь садик разогнал?
   - Герой наш утомился, уже спит, а ты, давай, скорее за стол, всё готово…
Вот-вот опять задребезжит телефон, подумала Татьяна. Теперь его возьмет Сергей и заторопится, соврет, наверное, будто вызывают в депо. Или что-нибудь подобное. А я останусь дома сверлить неизвестностью свои мозги и от ревности дробить на мелкие кусочки оставшиеся нервы. Незавидная участь, прямо скажем; поэтому буду действовать решительнее. Может, тогда мне больше вариантов откроется?
Сергей возник в кухне в одних трусах и в каплях воды, нежно поцеловал хлопочущую жену в шею, что ей всегда особенно нравилось, и коршуном набросился на горячий борщ. Он ел с тем аппетитом, который легко сгладил бы все прежние обиды в сердце самой сварливой хозяйки, но даже это обстоятельство не оказалось для Татьяны смягчающим:
   - Ты куда-то торопишься, Сереженька? Опять в депо вызывают? – осторожно подсказала Татьяна своему супругу, но он весело возмутился:
   - Неужели мне дома не рады? Или это заговор? Дудки! Ничего у вас не получится – моя смена закончилась, а другая будет только… Впрочем, сам пока не знаю! – Сергей как будто пребывал в прекрасном расположении духа. Или, что тоже было в его правилах, за бравадой скрывал плохое настроение и служебные неприятности. Так или иначе, но его ложка уже барабанила по дну опустевшей тарелки, а сам Сергей с откровенным обожанием уставился на жену. Заподозрить его в дурных намерениях Татьяне казалось невозможно. Тем не менее…
   - Понятно! – мысленно прикинула Татьяна. – Когда опять зазвонит телефон, Сергей для видимости повозмущается, мол, всё против его воли, и уйдет к той, к другой! Однако теперь, дорогой мой, меня так просто не проведешь! С некоторых пор я тебя вижу с двух сторон одновременно – можешь мне свой МХАТ не устраивать! Вместо этого Татьяна произнесла совсем другие слова.
   - В прихожке телефон вибрировал, а ты в это время был в ванной, я волновалась – не срочный ли вызов, поглядела…
   Странно, но Сергея это не задело.
   - Да пусть себе вибрирует. Не мой же, и не меня добивается.
   - А чей? – сердце Татьяны переполнилось надеждой.
   - Да стажера моего! Ко мне стажера прикрепили. Он после рейса так заспешил к своей невесте, что телефон забыл. Это я ему в пути запретил отвлекаться, велел телефон убрать подальше. А он передо мной оправдывается, мол, невеста по десять эсэмэсок в час присылает, вот и вынужден отвечать. Иначе, говорит, она не может – сразу паникует и ужасно ревнует. А нам, сама знаешь, даже на невест отвлекаться нельзя. А он этот телефон непрерывно в руках вертит! Ну, я с ним и поговорил чуть строже, чем, наверное, следовало. Оби-делся. Такая вот история!
   - Сереженька! И ты ей, невесте, ни разу не ответил?
   - Зачем? Да и что я ей скажу? Ой, Танюшка, недотепа же я, форменный! Знаешь, даже в голову не пришло, чтобы предупредить. Он же свой телефон в электровозе оставил… Я всё ждал звонка с чужого, тогда бы и сообщил, чтобы напрасно не беспокоился. А он не позвонил… Рейс у нас, знаешь ли, запоминающимся вышел… Погоди, я позвоню ей. Заодно узнаю, где ее возлюбленный задержался? Уж не случилось ли что? Мы же давно расстались. Он даже сдачи электровоза не дожидался… Сразу отпросился.
   Пока Сергей связывался с девушкой, невольной причиной мучительных переживаний Татьяны, она, что есть силы, корила себя за необоснованное недоверие мужу.
   - Так что у вас случилось, Сереженька?
   - Да опять на регулируемом переезде… машину протаранили… Я сообщил диспетчеру, как положено, и покатили дальше. Иначе нам было нельзя! А там… Лучше не видеть!
   - Ой, Сереженька, беда-то, какая у людей! А экстренно тормозить?
   - Танюш, ты хоть мне душу не рви. Он ведь был в пределах видимости, словно умышленное самоубийство замышлял. Вот только пассажиры в машине зачем? Ну, не мог я ничего сделать! Не мог, понимаешь? Только сигнал и врубил. Чтобы состав остановить, мне два километра нужно, а там – метров сто. У меня только сейчас, под душем, немного отлегло, но не забылось же. А впереди ночь, все эти кошмары… А если медконтроль не пройду… Придется отпуск брать… Намекали уже. Потому-то, кстати, стажер мой и сбежал сразу по приезду. Лица на нем не осталось. Мальчишка о романтике дорог мечтал, наверное! Впрочем, нам ещё повезло, что случилось всё на обратном пути, а то ведь и я спасовал бы, пожалуй. Руки трясутся, внимание рассеивается. Нервишки всё больше барахлят. Непросто, знаешь ли, чувствовать себя убийцей и иметь для этого все основания! Прямо как палач волею судьбы!
   - Ну и хорошо, – неуместно подвела итоги Татьяна и тут же уточнила со скрываемой, но, всё же заметной мольбой в голосе. – А ты меня любишь, Сереженька?
   Сергей взглянул на нее мутными от слезы глазами, не понимая причин столь неуместной радости у своей супруги, и ответил с почти шуточным вызовом.
   - А если я не скажу?
   - Тогда я не стану больше кормить такого подлого предателя. Итак, твоё последнее слово! – с пафосом воскликнула Татьяна.
   - Ну, вот! Пять лет живем, душа в душу, а ты до сих пор не уяснила ответ на сей вопрос!
   - А тебе трудно ответить? Жалко губами пошевелить, да? Силы бережешь? Значит, так любишь! – Татьяна действительно обиделась, хотя Сергей никогда не понимал, как можно обычным словам придавать столь большое значение. Не лучше ли выводы делать на основе более весомых аргументов?
   - Танюшка, родная, милая моя! Ну, не терплю я этого слова. Очень уж оно универсальное и затасканное! Можно любить тебя, а можно жареную картошку. Или, к примеру, футбол. С таким подходом любая глупость становится возможной! Представляешь, я спутаю тебя с жареным футболистом!
   - Ты можешь… Я знаю, – всхлипнула Татьяна.
   - Танюшка, милая моя, хорошая моя! Я же тебе значительно больше сказал: ты для меня, самая-самая. Мне без тебя никак не быть! Никогда! Что это, как ты полагаешь? Любовь? Нет, конечно! Любовь для нас – это слишком мелко! Она у всех проходит, если не через месяц, то год спустя …
   - А твоей насколько хватило? – съехидничала супруга, при этом несколько успокоилась и даже осветилась своей обворожительной улыбкой, с едва обозначенной кокетливой хитрецой, которую Сергей неоднократно пытался воспроизвести в своей памяти, находясь вдалеке, но, к стыду своему, никогда не добивался успеха. Улыбка жены, конечно же, как догадался Сергей, явилась признаком его прощения, без вины виноватого, но игра в недоверие со стороны Татьяны не могла прерваться столь быстро, и потому он подыграл.
   - У меня к тебе не какая-то там, пресловутая любовь, а более глубокое чувство, более высокое, более широкое, более крепкое, более самоотверженное, более…
   - Опять заболтался. Сколько слов потратил, вместо того чтобы произнести для меня одно-единственное, но самое заветное! Впрочем, все мужики – да и ты не лучше – когда им надо, соловьями заливаются, а всё равно налево поглядывают!
   - Приплыли! Помнишь, я же клялся тебе в вечной верности, преклонив колено? А своих клятв я не нарушаю – не обижай раба своего верного!
   - До свадьбы все клянутся, а потом мечтают сменить мужскую клятву на штампик о разводе. Разве не так?
   - Танюша! Как я понимаю, тебе нужен повод, чтобы меня оставить? Предупреждаю, ни-чего не получится – придется меня терпеть до последнего дыхания!
   - Ладно, уж! Не такое терпела! – счастливо засмеялась Татьяна. – Лучше послушай про Андрюшку – он сегодня отличился. Даже меня потом стали воспитывать!
   Татьяна успокоилась, видя, как Сергей отдалился от тяжелых мыслей, связанных с аварией.
   – Я даже засомневалась, не перевести ли нашего сына в другой садик?
   - И как ты это представляешь? Опять ждать три года? Да и тысяча долларов, которая гавкнет, для нас что-то значит! Даже две тысячи, потому как в другом садике, думаешь, из нас опять не вытянут? И что же Андрюшка такого натворил на две тысячи долларов?
   - Ты всё шутишь… Вот сам бы с ним и сходил! А я там натерпелась. Ведь сын твой представление артистов сорвал. Впрочем, если говорить честно, дети к тому времени уже настолько устали, что многие родители нашего Андрюшку за его решительность даже восхваляли. Правда, по ходу он этим клоунам несколько таких словечек выдал, что нас срочно к психологу отправили. Ужас! Я уж тебе не стану повторять те слова, а то и ты научишься! Так вот, психолог, ее зовут Эльвира Петровна, запомни, мне мозги всё прочищала, прочищала. Я никак не могла понять, к чему она клонит. Даже назвала себя американским шпионом. А я, между прочим, так о ней поначалу и подумала. Говорит, что нам симпатизирует и потому якобы советует воспитывать нашего Андрюшку наглецом и эгоистом, то есть, как я понимаю, полным негодяем. А в противном случае, только представь себе, не видеть ему в современной жизни успеха – заклюют, затопчут, обдерут. Жаль ей, видите ли, что парень наш такой талантливый, но без индивидуального подхода ничего существенного в жизни не достигнет, не сможет нигде пробиться. Как тебе нравится такая воспитательная концепция?
   - Что же! На нашу беду, она не лишена здравого смысла. Хорошему человеку всегда живется тяжело, а уж сегодня, когда нагло торжествует культ силы – физической, финансовой, чиновничьей – и кумовство на всех уровнях власти процветает, честному человеку и подавно место только на погосте, кем бы он ни был, хоть Ломоносовым, хоть Эйнштейном. Им-то, кстати, в свое время тоже несладко жилось! Только ты, Танюш, зачем всю эту муру в голову берешь? Продуй мозги, как сможешь. Мы с тобой вырастим сына человеком с большой буквы – честного, умного, принципиального, глубоко порядочного – но который, тем не менее, сумеет распознавать само существо своего окружения. Но, даже понимая его, не станет яростно обличать, вешать ярлыки, которых оно, конечно же, вполне заслуживает, то есть, не будет бороться с ветряными мельницами, а наладит взаимодействие с теми убогими героями нашего времени, при этом, не пачкаясь. Не будет отказываться от благородных целей, но и бдительность не потеряет, не допустит, чтобы его самого ненароком проглотили, даже не разжевывая. Вот так, жена, я понимаю нашу с тобой воспитательную стратегию на ближайшие годы.
   - Умеешь ты, Сережка, сформулировать! И успокоить меня умеешь! А я уже думала, что Андрюшку туда водить не следует. Ведь Эльвире Петровне, пожалуй, все воспитательницы подчиняются? Не накрутит ли она их против Андрюшки? Может, мы с тобой потом и изменить ничего не сможем? К тому же, воспитание не только от родителей зависит. Лишь в раннем детстве, а потом всё больше влияет садик, улица, школа, телевидение, компьютерные игры, всякая иная гадость… Одним словом, среда! От всего не оградишь, не убережешь!
   - Более того! Тем не менее, если всю грязь от ребенка скрывать, то он в неё непременно и попадет, словно кур во щи. Надо как-то заранее сформировать негативное отношение ко всякой, как ты говоришь, гадости. Вот и подумай об этом, пока время есть, пока второго не родили.
   - Ты, Сережка, совесть имеешь? Я из молодого специалиста скоро стану старым, не проработав по специальности ни дня! Столько лет мотаюсь, как на бешеной карусели! Голова кругом! И надо же, это и есть судьба моя! Хоть и тошнит, а с карусели не соскочишь! Гипертрофированная личная ответственность подталкивает к самопожертвованию! Нет уж, больше я не же-ла-ю! Твоя очередь рожать пришла, тебе и думать о воспитании, пока не родил!
   - Между прочим, единственный ребенок в семье почти всегда вырастает эгоистом, чего ты и боишься больше всего, – выдал свой последний аргумент Сергей.
Татьяна развернулась к мужу, поглядела на него как-то особенно, излишне серьезно, как-то оценивающе, но свои позиции не сдала:
   - А ты, Сереженька, разве знаешь, чего я больше всего боюсь? Тебе же только померещилось, что знаешь… Я же у тебя безропотная, всегда молчу, терплю, соглашаюсь, стараюсь везде успеть, стараюсь сама выкрутиться из любой ситуации, стараюсь тебе всегда улыбаться, будто у меня и впрямь всё прекрасно… Возможно, тебя это и обидит, но с нашим бюджетом я себе даже белье купить не могу. Что же ты морщишься, дорогой? Разве не видишь, что… И платья у меня осеннего нет, и плащика какого-нибудь. А у Андрюшки… А у тебя самого… Ладно уж, больше не буду! Ты ведь, Сережка, и сам понимаешь, что второй ребенок нам не только счастья добавит – он же нас совсем нищими сделает. Я же у тебя не колье прошу и не машину – у меня трусов всего пара. Разве я не права, Сереж? И не смотри на меня так! Да-да! Я тоже мечтаю о дочурке! Ты и не представляешь, как я ее уже сейчас люблю – но… Не знаю я… Я с Андрюшкой в магазин игрушек с опаской захожу, вдруг опять попросит что-то дорогое. Ну, разве так можно жить? А тебя в любой миг нет рядом! Ты же занят – вывозишь составами то, что другие украли! Сел в свой паровоз, и од-на забота – гляди вперед! Даже руль крутить не надо! А я тут как челнок в колесе… Мозги наполовину усохли! В них и сегодня уже ни одной идеи… А что дальше? Пойми же, не по нутру мне вечное домохозяйство. И как те одноклеточные девочки, у которых вся жизнь проходит в магазинах, соляриях, курортах, барах с богатенькими дядечками, я тоже не могу. Я же хочу что-то полезное делать, сама решать, сама добиваться, прошибать, творить, в конце концов!
   Сергей слушал жену молча, не поднимая головы. Да и что он мог ответить любимому человеку на крик его души, если сам, работая по специальности изо всех сил, имея высокую квалификацию… А сидит теперь, без вины виноватый. И перед Татьяной стыдно, и, более того, сам себе противен до одурения. Нынешнее положение не сулит приемлемой перспективы, а что-то иное в голову не приходит. Не в торгаши же подаваться? Что осталось? Оправдываться? Уговаривать жену чего-то подождать? Так она тоже оптимист, а потому вполне уверена, что завтра будет ещё хуже! Объяснять сейчас Татьяне, что не он создал столь странные условия работы и ее оплаты, да и всю совокупность условий, в которых барахтаются теперь честные люди? Не надо всё ему приписывать. Только какие, к черту, помогут объяснения! Назрело давно, но теперь не прорвало бы!
   Пожалуй, Сергей надолго окунулся в свои размышления, потому что Татьяна уже развивала другую тему:
   - Вчера днем хозяйка квартиры заходила. Умоляла наперед ей заплатить, если деньги имеются. Как же ей откажешь – отдала. (А что у нас осталось?) Хорошая ведь женщина, только горемычная – старший сын вечно по лагерям скитается, а младший, балбес великовозрастный, нигде не работает который год, но не просыхает. Она же его и поит на свою пенсию, а иначе он обещает мать с балкона уронить. Представляешь? Вырастила детишек на свою погибель! Тоже ведь не досыпала, во всём себе отказывала, мечтала, что людьми станут достойными… Ещё и ей когда-нибудь помогут. Горе-то какое у людей, куда ни глянь! Сколько горя…
   Сергей не удивился тому, что жена всей душой восприняла ещё одну неупорядоченную судьбу. Всё произошло бы не иначе, даже при условии, что они вовсе не снимали бы у этой женщины квартиру, а лишь случайно где-то с ней пересеклись. Чужая боль всегда находила Татьяну и она, искренне сочувствуя людям, в какой-то мере брала их беды на себя, а потом не могла заснуть или во сне металась, вскрикивала, стонала.
   - Танюш! Как считаешь, нам лет через двадцать, или даже пятьдесят, поверят? – прерывая супругу, задумчиво спросил Сергей.
   Она уставилась на мужа в недоумении:
   - Ты о чем?
   - Знаешь, я сейчас представил, что пройдут годы, и мы перед кем-нибудь станем хвалиться, будто за всю жизнь ни разу не ссорились…
   - Вот ещё! Я распинаюсь о сокровенном, а он, видите ли, про ссоры думает, в будущее устремлен… Дурачина-простофиля! Впрочем, нам-то с тобой, без сомнения, все поверят, кто хоть немного с тобой знаком! Потому что ссориться с тобой я не умею… и не научусь, наверное! Потому что мы – одно целое. Ты и я – это мы! И Андрюшка наш, конечно, тоже одно целое! За это я тебя и поцелую! Ты же – хитрющий – умеешь сердцем бедной девушки овладеть!
   Но лишь Татьяна намерилась пересесть к мужу на колени, чтобы обвить его шею руками и рассказать о сегодняшних подозрениях, как ураганом влетел Андрюшка в обнимку с медвежонком. Выспавшись, он сам соскочил с постели и, наконец-то обнаружив дома отца, бросился к нему:
   - Папа! Вот! Ты никогда не обижай Мишутку! Он такой несчастный. Он свою маму в лесу потерял, а у нас пока не освоился. Я его сам научу! Загляни ему в глазки! Видишь, ка-кой он умный? А ведь совсем-совсем маленький. Он вырастет и станет большим и страшным зверем. И будет меня защищать. Давай ему берлогу построим?
   - Да где же нам ее разместить? – воскликнула Татьяна. – У нас папины штиблеты полквартиры занимают!
   - Мама! А кто же ему поможет, если не мы? Он же такой незащитный, такой косоногий!
   На лицо Татьяны пролилось восхищение своим сыном:
   - Что же, если он такой незащитный, то придется нам потесниться. Так что, Солнышки мои ненаглядные, – большое и маленькое – у вас появилась ещё одна общая задача. Думайте же, где берлогу строить, а меня стирка ждет. Жизнь ведь продолжается! Не правда ли, мужики мои, дорогие?
   - Конечно, продолжается! – поддержал супругу Сергей. – И только она, жизнь, нам всё расскажет – кого возвысит, кого накажет!
   Татьяна засмеялась. Она догадалась, что мужу не дает покоя происшествие на работе. Он всегда зачем-то чужую беду примеряет на себя. Хотя, понятно, ведь не без его участия всё случилось, пусть и без его вины. Поэтому Татьяна мужу подыграла.
   - Ты что-то расфилософствовался, стихами застрочил, Сереженька.
   - Сам не знаю… Несёмся все куда-то, вроде бы рядом, в едином большом потоке. Но ко-го-то выносит на середину, где не бывает препятствий. Кажется, только и плыви себе в удовольствие. Ан, нет! Вдруг на пути плотина! Забурлит она всё вокруг, спутает всю жизнь, да и сбросит везунчика вниз. Другому же бедолаге, глядишь, изначально приходится пробираться вдоль берега, где мелководье, где застой и коряги. То здесь его причалит, то там прибьет, живого места на нём нет. Но в итоге-то, через годы узнаёшь, что уплыл он дальше всех, всем на удивление. И нет пока такого рентгена, чтобы заранее свою жизнь просветить. А хотелось бы! Смотришь подчас со стороны, вроде бы правильный мужик – сильный, умный, решительный, но ничего в жизни у него не складывается. А почему? И как ему быть? Не понятно! А несостоятельных хлюпиков случай подчас на такую высоту подкидывает, что остается лишь удивляться неразборчивости и неразумности судьбы. Потому-то и говорят, что на судьбу надейся, да сам не плошай! Рули, значит, самостоятельно, а то ведь, пролетишь по всем статьям! А ведь с судьбой, если что не так, да не раскис окончательно, и поспорить не возбраняется! Она ведь тоже не всесильна – может и уступить! А?
   - Знаешь, Сережка, меня в последнее время тоже мысли странные терзают. Всё гадаю, как у нас дальше жизнь сложится, как у Андрюшки всё пойдет? Только я быстро запутываюсь. Кажется, что нами сплошь только всякие случайности и управляют, а сами мы меняем что-то лишь в мелочах. Даже страшно становится. Совсем фатализм одолел, проклятый. Уж, не знаю, как мне быть!
   - Что-то, положим, ты всё-таки знаешь. Например, про мяч!
   Татьяна посмотрела на супруга с удивлением, по опыту догадываясь, что сейчас угодит в его западню, но всё-таки уточнила:
   - При чём здесь мяч?
   Сергей вдруг перешел на шепот и пропел скороговоркой.
   - Таня, Танечка, не плач. Не утонет в речке мяч! Выходит, что-то знаешь! Не утонет ведь! Или даже в этом сомневаешься?
   Татьяна с наигранной обидой только отмахнулась:
   - Я же серьезно, а ты всё к шуткам сводишь. Совсем несерьезным ты человеком становишься к старости, товарищ Сергей! Наверное, тебе шпалы по мозгам стучат, когда едешь!
   Но он смотрел на супругу с тем искренним чувством обожания и любви, которое подделать невозможно, да и рассуждал занятно, поэтому Татьяна смягчилась, ожидая развития последней мысли. И муж не заставил себя ждать.
   - Знаешь, Танюшка! Ты всякими случайностями – болезнями, катастрофами и прочими превратностями судьбы – голову себе не забивай! Судьба с нами будет разбираться, а мы с ней тоже попробует совладать! Случайности – они, конечно, способны всё в жизни изменить, но ты представь, что строишь дом. Кирпичик на кирпичик! Кирпичик на кирпичик! Долго строишь! Мучительно! Тяжело! Но всё же, строишь! Значит, построишь. Несмотря на всякие случайности: жару и холод, ураганы и травмы… Конечно, и материалы вовремя не завезут, и землетрясение сдуру шарахнет. Но всё равно построишь, если есть цель и ответственность. Перед собой и перед людьми! Поэтому надо просто жить, не загадывая. Жить день за днем! День за днем! Не терять ни минутки, не изменять себе по глупости или лености, не конвертировать ценности жизни в ерундовую бижутерию! Вот и вся наука достойной человеческой жизни, любовь моя! И случайности с такой наукой, если, конечно, осилим ее на практике, нам будут нипочем! – Сергей нежно чмокнул жену в лоб, словно точку поставил в их разговоре.
   В это время Андрюшка, молча наблюдавший за родителями, тоже заявил свои претензии:
   - А меня хоть кто-нибудь поцелует? Или я уже не наш!
   Ну а далее произошло понятное каждому бурное излияние семейных чувств, наблюдать за которыми нам, дорогой Читатель, пожалуй, неуместно. Не лучше ли поскорее приступить к решению собственных семейных проблем? Если таковые, конечно, имеются. Ведь семья – она всему голова! А без головы не то чтобы совсем не проживешь, но калекой всю жизнь будешь!
                Написано «в стол» в 2011 году.