Я вас жду

Мария Васильевна проснулась поздно, что было ей совсем не свойственно. Она была пташка ранняя или, как говорят, жаворонок - в 6 подъем, а в восемь утра уже при делах: готовка, уборка, стирка. Сегодня утром Маша (как называли ее друзья и знакомые) просто заставила себя встать с кровати, минут пять она еще просто посидела - уже обувшись в тапочки, словно раздумывая, а, может, все-таки вернуться обратно в сон, в тепло, в забытье. Во всем теле чувствовалась тяжесть, глаза ныли и болели. Никакой радости, усталость и разбитость. Вот тебе и доброе утро.
«Что же мне так плохо?», - подумала Мария Васильевна, - «Ах да, этот вчерашний скандал» …
Она поморщилась, непроизвольно съежилась, но все-таки встала.
«Этот скандал» - еще раз пронеслось у нее в голове, - «Как же больно и противно от всей этой истории» …
Мария Васильевна - Маша, жила совсем одна. Ей было почти 60 лет, и по документам она числилась пенсионеркой. Но в реальности Маша была полна сил, энергии.
Мария Васильевна никогда не была замужем, всю жизнь прожила с родителями, а когда не стало отца - уже только с больной мамой. Она и мама - это и была их маленькая семья. Работала Маша в поликлинике врачом-педиатром. Родных и друзей у них с мамой особенно не было. У мамы была старинная подруга еще с детских лет, Эмма. Она частенько заходила к ним домой, чтобы навестить, посидеть за чаем с конфетами, рассказать о своей жизни и детях. Была еще дочь двоюродной сестры Марии Васильевны - Алла. Она тоже время от времени звонила, иногда заходила.
Но они были там, в прошлом. И после смерти мамы их почему-то не стало в Машиной жизни.
«Были и сплыли», - подумала Маша.
Правда, Алла иногда звонила ей, очень редко, больше по праздникам. И разговаривала так, словно куда-то торопилась.
Несколько раз Мария Васильевна пыталась поговорить по телефону с бывшими коллегами по работе. Все-таки столько лет вместе проработали, столько всего вместе пережили: и бед, и радостей, но наткнулась на отрешенность и холодность. То ли не вовремя звонила, то ли не тем, кому следовало.
Да и что могут сказать люди, с которыми тебя уже ничего больше не связывает в жизни? Несколько слов о себе, несколько слов о том, что нового на работе, а дальше осторожно и деликатно заканчивая разговор спросят, что все-таки у нее случилось?
«Одиночество случилось», - хотелось ответить Маше, но она вежливо прощалась и вешала трубку.
Еще совсем недавно Мария Васильевна была уверена, что люди, которым она звонила, никогда ее не оставят, не подведут и всегда будут рядом. Она столько для них в свое время сделала! На работе держались друг за друга, делились с ней самым сокровенным (такую ерунду порой она выслушивала терпеливо и с пониманием).
Маша была для всех как палочка-выручалочка: всегда рядом, всегда на подхвате; надо кого-то подменить - пожалуйста, надо денег занять - тоже нет проблем, проконсультировать знакомых и помочь с лечением - запросто! До смешного доходило: боролись девчонки-коллеги за ее внимание, подарками одаривали, обижались друг на друга. Мария Васильевна просто жила на работе. Если честно для нее работа и был дом, а все ее коллеги - семья! Маша и не спешила замуж, хотя претенденты были. Все выбирала, выбирала…То ли ошибиться боялась (наслушалась от коллег о «семейном счастье»), то ли еще почему.
А тут, здравствуйте вам, три слова сквозь зубы и отбойные гудки! И тишина…
Особенно почувствовала она эту самую тишину, когда не стало мамы. Все стало совсем тяжело и бессмысленно. Не о ком заботиться, только и есть, что сама у себя. Жизнь - это суета, так считала она.
Камень-ножницы-бумага…Суета! «Не для кого суетиться - незачем жить», - таким был девиз Марии Васильевны всю ее сознательную жизнь. А для себя-то нужно? Какой нормальный человек будет ради себя суетиться, пироги печь, обстановку в доме создавать. Даже книги Маша в свое время читала и в театр ходила, чтобы просветить тех, кто менее организованный и свободный, чем она. Утром встала, все приготовила, квартиру вымыла, белье перегладила, новости прослушала, на свитере горловину перевязала и на работу! Даже с температурой! И все быстро, быстро и очень быстро! Потому как всем нужна! И больным и здоровым! А что теперь? Одна с тишиной и предательски замолчавшим телефоном. Маша совершенно сникла. За одно мгновение Мария Васильевна Озеркина превратилась из юркой, расторопной и веселой ящерки в безвольную аморфную медузу.
Вот в это совсем непростое для Маши время и появилась в ее жизни Маргарита Степановна Пуфик.
Жили они в одном доме с Маргаритой Степановной уже давно, а в жизни Машиной она появилась относительно недавно, пару месяцев назад, может, чуть больше.
Маргарите Степановне стало плохо на лестничной клетке, а Мария Васильевна оказалась рядом, возвращаясь из магазина. Конечно, она оказала помощь соседке, проводила домой, измерила давление, вызвала скорую помощь.
Все обошлось. Но Мария Васильевна осталась у больной женщины до самого вечера. Оказалось, а Маша и не знал, Маргарита Степановна жила совсем одна и уже достаточно давно. С мужем она развелась, у него была другая семья, а ее единственная дочь жила отдельно.
Маргариту Степановну все близкие звали Марита, и она разрешила Маше так к ней обращаться, все-таки соседи, кто ближе может быть!
Они проговорили до самого вечера: вспоминали, рассуждали о нелегкой доле одиноких женщин. Немного поплакали, в удовольствие посмеялись. Марита была лет на десять старше Маши. Марии Васильевне было почти пятьдесят семь, да плюс десять - вот и считайте…
По правде сказать, Маргарита Степановна была женщина достаточно крепкая и на здоровье почти никогда не жаловалась. Просто прихватило - с кем не бывает, возраст все-таки.
А Мария Васильевна стала навещать больную. А заодно взяла все заботы по дому: готовила, ходила в магазин, все перестирала (вплоть до штор), все перегладила! А шторы у Мариты были не просто тяжелые - неподъемные. Из синего бархата с золотыми лилиями и огромными рыхлыми кисточками - еще от бабушки достались.
Бабушка была знатная купчиха, Марита ее застала и заслушивалась рассказами о совсем другой России. А теперь по вечерам заслушивалась Маша этими же рассказами, но в исполнении бывшей актрисы театра оперетты. Это было волшебно: электрический самовар, чистая прибранная квартира, запах вкусных домашних пирогов с картошкой и тыквой (по рецепту бабушки), и диетического овощного супчика, чай с травами и гречишным медом, и, конечно, задушевный разговор. Лучше не придумаешь!
«Вот оно, спасение», - думала Мария Васильевна - пришло, когда совсем уж не ждала!
«И вот ведь какая женщина, Марита! Необыкновенная женщина! Вот так живешь в одном доме с человеком, вроде бы и соседи даже, и знать не знаешь, какой человек рядом с тобой обитает, всего двумя этажами выше.
«Так вот и будем с ней держаться рядышком, так и состаримся. Может, еще и отдыхать вместе летом поедем в пансионат или санаторий. Давно я в Крыму не была! Лет, наверное, десять», - мечтала Маша, разделывая рыбу на кухне Маргариты Степановны, пока та принимала ванну.
Как-то раз Марита пожаловалась Маше: «А знаете Машенька, меня очень раздражает моя соседка сверху и вся ее многочисленная семья. Вечно у них шумно, внуков дети часто привозят. Они галдят, шумят, плачут, топают. И сама эта соседка, Наталья, она, наверное, лет на десять вас младше, так громко разговаривает и постоянно по телефону кричит эти дурацкие слова: «Мы вас ждем! Я вас жду! Приезжайте!» Не знаю…Куда приезжайте? Неужели покоя не хочется в таком возрасте! И вечные запахи из квартиры: то щами кислыми, то пирогами с сухими грибами. А я не выношу этот запах сухих грибов, он какой-то специфический. А еще она поет народные песни! Аж завывает! В кружке что ли в каком занимается на старости лет? А муж так громко чихает, как извозчик какой-то! Чудные…»
Маша молча слушала, кивала головой. Если честно, у нее семья Натальи не вызывала такого раздражения. Она даже как-то раз была у нее в квартире, Наташа попросила посмотреть больного внука Павлушку.
 В доме было уютно, может, не богато, но чисто. Правда везде были разбросаны детские игрушки и книжки, но это обычное дело, когда дети в доме.
 И фразу эту: «Я вас жду!» - она тоже слышала. Наталья и правда всегда ее говорит, когда заканчивает телефонный разговор.
Маша вспомнила, что ее тоже почему-то смутили эти слова, словно сжалось что-то внутри после них. Правда она не смогла объяснить себе почему. А потом отвлеклась и совсем забыла. Наталья с мужем за ее консультацию тогда денег хотели ей дать, но Маша отказалась.
- И ведь, Машенька, - продолжала Маргарита Степановна, возвращая Машино внимание, - как закрыто живут, обособленно! Никогда с соседями не постоят не поговорят, я уже не говорю о том, чтобы к себе пригласить на чашку чая. Я как-то хотела к ним зайти по-соседски, по-доброму, чтобы лучше узнать друг друга. Так она меня не впустила, Наталья эта, представляете?
- А почему? - спросила Мария Васильевна, подливая в фарфоровую чашечку ароматный чай.
- Не знаю! Видимо, лицом не вышла. И знаете - Маргарита Степановна слегка сморщила остренький маленький носик - от нее от самой, уж простите за такие подробности, так неприятно пахнет, если не сказать хуже. Ну вы меня поняли…
- Не замечала, - удивилась Маша.
- А в молодости какая она была! Ужас! Моя дочка - Ланочка - так ее и звала «портовая девка». Она с моряками путалась. А сейчас смотрите-ка важная какая стала, семейная. Мадам «Я Вас жду!».
Марии Васильевне уже было не по себе от всего этого разговора, но прекратить его было как-то неудобно.
Она встала поставила свою чашечку из тонкого фарфора в раковину и, присев на кухонный диванчик, попыталась изящно повернуть разговор в другое русло:
- Марита, я за столько времени ни разу не встретилась с вашей дочкой.
- Она на гастролях в Самаре, - быстро отреагировала хозяйка.
- Ваша дочь тоже актриса?
- Машенька, давайте перейдем уже на «ты»? Уже столько времени вместе. Пора.
Мария Васильевна рассмеялась.
- Да, Марита, конечно. Уж точно пора.
- Пора-пора! - пропела Марита, игриво показывая, что она входит в образ опереточной дивы.
- Марита, твоя дочка актриса? - решила повторить вопрос Маша.
- Нет, она не актриса. Она - балерина. И как-то задумчиво добавила: «Говорят, что талантливая».
Мария Васильевна по реакции Мариты поняла, что разговор о дочери лучше не продолжать.
И вдруг Марита, сделав страшные глаза и дотронувшись до руки гостьи, загадочно и тихо произнесла:
- Машенька, а ведь она - сектантка.
- Кто?  - опешила Мария Васильевна, - дочка твоя?
- Ой, да при чем тут Ланка моя. Наталья эта, со всем своим семейством. В нашем доме и такое, представляешь? Ты только представь, во что это может вылиться?!
Мария Васильевна на минуту оторопела. Но вспомнила, что, несмотря на то, что в общем обстановка в доме у Натальи была абсолютно нормальная, она все же ощутила что-то такое для себя непривычное, или, скорее необычное в атмосфере дома. Только она никак не могла сейчас припомнить, что же именно ее тогда так удивило.
Мария Васильевна ушла от Мариты поздно вечером: еще смотрели телевизор, еще раз попили чай с «клюквой, подтаянной в сахаре» по бабушкиному рецепту.
Уже оказавшись дома, Маша мысленно вернулась к этому разговору о Наталье и ее семье, но все равно никак не могла вспомнить, что же так удивило ее тогда, когда она была в доме у Наташи.
На следующее утро Маша встала раньше: она решила напечь блинов. Уже было готово тесто - без комочков и даже слегка запузырилось, - когда зазвонил телефон.
В трубку рыдала Марита. Она кричала сквозь слезы, что больше так не может, что у нее подскочила давление, что дергается и болит глаз. Потому что опять наверху стоит ужасный грохот, шум, плач детей, и Наталья воет свои примитивные народные песни. Ну хоть кто бы нашелся смелый и небезразличный, чтобы всыпать этим сектантам по первое число! И спасти ее: бедную, больную, одинокую. А то ведь пользуются ее положением и ведут себя как хотят, даже не задумываются, что внизу живет пожилой и больной человек.
Мария Васильевна почувствовала, что у нее у самой слегка подскочило давление, но, надев шерстяную мамину кофту и старые растоптанные боты, она решительно поднялась и резко долго зазвонила в квартиру нерадивых и шумных соседей.
Дверь открыла сама Наталья. Она была одета в длинную ситцевую юбку и коротенькую белую кофточку.
«Длинная юбка» пронеслось в голове у Маши. Сектантка. Наталья смотрела на нее своими чуть раскосыми серо-зелеными глазами. Улыбнулась. Поздоровалась. Хотела что-то сказать, но не успела. Мария Васильевна обрушила на нее весь свой гнев, взращенный на рыданиях Мариты и удобренный ее собственным раздражением, усталостью, отчаянием и высоким давлением.
Мария кричала на весь подъезд дрожащими губами, что не потерпит такого отношения к больному пожилому человеку, что нельзя быть такими равнодушными, эгоистичными и даже наглыми. А потом, когда с дрожащими губам в унисон задрожали ее уже немолодые руки, добавила, что у нее есть сведения о том, что Наталья - сектантка, и непонятно чем в доме занимается. И она этого так не оставит!
Наталья не разу не прервала Марию Васильевну. Но Маша заметила, как поменялся у женщины взгляд. Как ни странно, она не увидела на ее лице ни возмущения, ни раздражения. А только удивление. И ее такие огромные красивые глаза стали еще больше.
Маша сама растерялась от такого развития ситуации. Она планировала все разрешить и выяснить в диалоге, но как-то не случилось. При этом Наталья не ушла, хлопнув дверью перед ее лицом. Маша прекратила кричать. Нет, скорее была вынуждена это сделать. В воздухе повисла тишина, и Наталья наконец спокойно проговорила, хотя лицо ее было слегка покрасневшим: «Мария Васильевна, я к вам отношусь со всем уважением и очень вам благодарна за помощь. Но я никому не сделала ничего плохого и вины за собой совсем не чувствую. И, честно говоря, не понимаю, для чего вам нужно сделать меня виноватой, да еще совершенно незаслуженно». Потом она вежливо попрощалась, сославшись на занятость, и тихонько закрыла дверь.
Маша осталась стоять одна перед закрытой дверью. Подъездная тишина как-то неприятно давила, словно в чем-то упрекала. Маша резко повернулась и пошла к себе. «Мое дело правое!» -  подбодрила она саму себя, - я заступилась за беспомощного, больного человека. Я врач, я не могла поступить иначе.»
Вечером, когда Мария Васильевна возвращалась домой из книжного магазина, она увидела во дворе дома машину скорой помощи.
- К Горшковым… - сказала старушечка из соседнего подъезда. И, покачала закутанной в серенький платок головой. «К Наталье», - подумала Маша, и ей стало не по себе. Но она быстро отмахнулась от этих мыслей, сказав себе, что, мало ли к кому приехала скорая, у них там народу тьма-тьмущая. И взяв свеженьких золотистых присыпанных ванилью блинчиков и новую книжку об истории балета, она пошла навестить подругу. Болеет человек! Одинокий и родной! Она теперь за нее в ответе.
Дверь ей открыла незнакомая молодая женщина. И это, поверьте, была не просто женщина. Это была настоящая леди. С роскошной копной рыжих волос.  В коротеньких беленьких брючках в «облипочку» и в пушистой голубенькой кофточке. В ушах массивные серьги - люстры, на чуть подкачанных губах яркая красная помада. На тонкой изящной ручке стильные серебряные браслеты.
- Вы кто? - устало-небрежно произнесла дамочка, взмахнув хорошо накрашенными ресницами. Мария Васильевна представилась.
- Ах, вот вы-то мне и нужны.
Дамочка почему-то схватила Марию Васильевну за рукав, да так, что она чуть было не выронила лоток с блинами, и потянула ее гостиную.
Там на диване, закутавшись в плед из верблюжьей шерсти, словно маленький несчастный воробушек, сидела Маргарита Степановна. Перед ней на журнальном полированном столике стояли какие-то баночки с лекарствами, аппарат для измерения давления, кружка с чаем.
Она посмотрела на Машу уставшим потухшим взглядом и даже не поздоровалась.
Молодая женщина плюхнулась в маленькое изящное креслице, обитое синим бархатом в тон тем самым шторам, которые с таким трудом приводила в порядок Маша.
- Меня зовут Лана, - наконец-то представила леди. - Я - дочь Маргариты Степановны, - как-то очень гордо и даже с вызовом заявила она, тряхнув своей рыжей гривой, которая при свете стала еще ярче.
Маша стояла напротив мамы и дочки, в руках у нее был все тот же лоток с блинами, а сверху на крышке лотка лежала новая, купленная сегодня книга про историю балета.
- В общем так, - Лана широко открыла свои огромные сильно накрашенные глаза и тяжело посмотрела на Марию Васильевну. - Я не знаю, откуда вы взялись. Почему вдруг у вас возник интерес к моей пожилой маме, но хочу вас расстроить: ваши планы по одурачиванию наивной больной старушки провалились.
- Какие планы? - совсем растерялась Маша. Она захотела присесть и наконец-то избавиться от всех этих предметов, которые были у нее в руке, но почему-то не решилась.
- Ой, только не стройте из себя овечку невинную. Втерлись в доверие к пожилой женщине, которая проживает одна. Дневали тут, ночевали, ели за ее счет. И на квартиру, я так понимаю, глаз свой положили.
Маша почувствовала, как ноги ее совсем обмякли, а руки, предательски выдавая ее состояние, мелко задрожали. Она хотела крикнуть этой расфуфыренной дамочке, этой светской львице, чтобы та прекратила говорить с ней хамским образом, но почему-то не смогла. Маша, Мария Васильевна, еще раз посмотрела на подругу, и, как ей казалось, единственного родного и близкого человека, на свою спасительницу, и не поверила своим глазам.
Маргарита Степановна молча и как-то отрешенно смотрела на журнальный столик, разглядывая свои баночки-скляночки и не коим образом не собиралась вмешиваться в этот странный разговор. И дочь она тоже не собиралась останавливать.
- Мария, кажется, Васильевна, - у нас в доме пропали старинные серебряные подстаканники, которым цены нет, - достались еще от бабушки. Кроме вас в дом никто не приходил. Я не хочу устраивать шум, я даю вам время. Вернете вы мне их лично в руки. Сейчас я уеду, заеду к маме через три дня. Так, так, так - это будет у нас четверг.
- Я ничего не брала, - еле прошептала Мария Васильевна.
- Я слушать ничего не желаю, - резко вставая, заявила Лана - в четверг я вас жду. И вот что еще: маме я нанимаю помощницу по хозяйствую и сиделку-компаньонку, так что свободный вход для безобразий в приличный дом для вас закрыт. Во Франции все давно уже так делают, только у нас все как у аборигенов: все думаем, что вокруг нас все добрые, честные и бескорыстные.
Маша не помнила, как покинула этот «порядочный дом» и как оказалась в своей квартире. Все было как в тумане. Пришла, разделась и, не включая свет, прошла в свою комнату.  Она внезапно почувствовала тупую головную боль, значит поднялось давление.
Мария Васильевна автоматически выпила свои дежурные таблетки, потом легла на кровать, свернулась калачиком и провалилась в сон.
И теперь, когда все события вчерашнего дня пронеслись у нее в голове, она с ужасом подумала про Наташу и то, что к ним вчера приезжала «скорая».
«Почему я пошла к ней скандалить? Что на меня нашло? Она ведь мне ничего плохого не сделала. Словно под каким-то гипнозом была. Стыдно-то как. Я ей такого наговорила.»
Она пыталась позавтракать, но так и не смогла ничего съесть, даже куска хлеба. На столе стоял лоток с блинами. Маша встала взяла этот лоток и выбросила в мусорное ведро.
«Надо идти к Горшковым. Надо извиниться за вчерашнее. Хочешь не хочешь, а нужно. Прогонят - значит прогонят. Поделом…»
Про Мариту и ее дочку Маша старалась не думать. Гнала, что называется, от себя все мысли о них.
«Сейчас главное - Наташа…» - сказала себе Мария Васильевна.
Она уже была одета и даже взяла с собой маленькую коробочку конфет для детей, но почему-то никак не решалась выйти из дома. Мария Васильевна села на маленький стульчик в коридоре и закрыла лицо руками: «Не могу, просто не могу я никуда идти, сил нет. Будь что будет».
Она подошла к телефону и набрала номер Наташи. Детский голос на том конце провода зазвенел:
- Алле, алле, вам кого?
В этот момент кто-то из взрослых забрал у малыша трубку, коротко отругав за самовольство, и по голосу Мария Васильевна поняла, что это сама Наталья.
«Значит она дома!» - пронеслось в голове у женщины.
- Наташа, здравствуйте. Простите, это доктор, Мария Васильевна. Простите меня Наташа, я вас очень прошу, не могли бы вы ко мне зайти. Мне очень нужно с вами поговорить. Я хочу извиниться перед вами за вчерашнее, а сил идти к вам самой нет. Может быть вы найдете несколько минут.
Наташа не бросила трубку, как боялась Мария Васильевна, она сказала, что зайдет через полчаса, пока не может.
И Мария Васильевна стала ждать. Ей сразу как-то стало легче и спокойнее. Пока ждала свою гостью - напекла блинов к чаю, осмотрела квартиру и удивилась как она могла ее так запустить.
Пыли на письменном столике уже было достаточно, чтобы написать пальцем «Здравствуйте, Мария Васильевна! Как поживаете, душечка?»
Примерно через сорок минут в дверь позвонили, и на пороге появилась Наталья.
На ней была все та же длинная юбка, золотистые волосы с редкой серебристой проседью были собраны в тугой аккуратный пучок.
Она поздоровалась, разулась, вошла в комнату. Маша предложила ей присесть на диван и присела сама. Мария Васильевна не знала, как начать разговор. На мгновение тишина повисла в воздухе.
- Наташа, спасибо, что вы ко мне пришли. Если бы вы не пришли, я бы поняла.
И тут Мария Васильевна не выдержала. Из глаз у нее потекли слезы, а губы обмякли и задрожали.
Она рассказала Наталье все: и про то, как вдруг осталась совсем одна, и про ненужность бывшим коллегам, и тем, кто ей казался подругами, и про встречу с Маргаритой Степановной. Так же очень подробно рассказала про последний разговор с ее дочерью. Наташа слушала молча, но участливо: это было заметно по тому, как менялось выражение ее лица, особенно выражение глаз.
Мария Васильевна отметила какие необыкновенные у Наташи глаза: теплые и участливые.
 Пересказав все недавние события Маша немного помолчала, словно обдумывая как подвести итог, и просто сказала:
- Не знаю Наташа, сможете ли вы меня простить, но я правда не знаю, что на меня нашло. Вдруг завелась после этого звонка Мариты, а дальше понеслось. Видно настолько за это, казалось бы, короткое время успела в нее врасти! Думала: вот, встретились два одиночества. Такой необыкновенный человек, так с ней интересно, за последнее время хоть какой-то интерес к жизни у меня появился.
- Но ведь у вас есть племянница - Алла Сергеевна.
- Вы знаете Аллу? - удивилась Маша.
- Она воспитательница нашего Павлика. Мы очень довольны, что к ней в садике попали. И как-то она передавала вам привет. Но простите я закрутилась, про это совсем забыла. Память-то совсем девичья стала - она легко махнула рукой и рассмеялась.
От того, что Наталья рассмеялась и пошутила, Марии Васильевне сразу стало легче и она поняла, что Наталья не держит на нее зла и не таит обиду.
- С Аллой у меня нет ничего общего, мы абсолютно разные люди, только что кровь родная. А мне важно было, чтобы рядом со мной была родственная душа, понимаете? Одни мысли, одни желания, одни взгляды на жизнь и на вещи. Когда есть что-то, о чем можно поговорить, чем вместе заняться. Не готова я, как оказалась, остаться одна. Конечно, в моем возрасте глупо так рассуждать, но я все думаю: мама ушла, и на кого меня оставила одну?
Наташа тихо слушала Марию Васильевну, слегка теребя тонкое обручальное колечко на пальце:
Мария Васильевна, - сказала она спокойно, - ваша мама оставила вас на саму себя. А про родство душ я понимаю…  Но, почему-то в родстве душ чаще ошибаются, чем в родстве по крови.
Наташа ушла, и Мария Васильевна осталась одна. За окном хлестал дождь, стучал по крыше и в окна. Но вся эта непогода была там, на улице, а на душе у Марии Васильевны было хорошо и спокойно. Она вдруг поняла, что такого необычного было в Наташе…
Она несла с собой какую-то радостную тишину. Именно так Мария Васильевна и сказала самой себе «радостную тишину». Нелепо звучит, но по-другому не скажешь. И это радостная тишина присутствовала во всем: во взгляде, в походке, в одежде, в манере говорить… И Мария Васильевна на этот раз очень хорошо все почувствовала.
Уже когда Наташа стояла перед входной дверью, она улыбнулась и сказала:
- Мария Васильевна, не в моих правилах оправдываться. Но вам я хочу все-таки объяснить. Мы не сектанты. Я не знаю, кто и для чего распустил этот слух. Меньше всего на свете меня волнуют сплетни и слухи. Мы просто верующие люди, православные. Не знаю, что еще добавить.
- Простите, Наташа, - смутилась Маша, - если честно, я так и думала. Что поделать? Человек верующий и человек неверующий смотрят друг на друга с одной и той же мыслью: «И на что этот безумец тратит свою жизнь?» И каждый считает своим долгом другого образумить. А начать бы с себя….
До вечера Мария Васильевна приводила в порядок дом. И было ей тихо и радостно. Она размышляла, рассуждала и принимала решения. И было ей с самой собой очень даже не скучно. Даже телевизор включать не хотелось. В частности, она решила вернуться на работу (ее уже как-то просили вернуться, но она почему-то забыла об этом), решила записаться в библиотеку (и уже составила целый список книг, которые она возьмет), решила вступить в бесплатный клуб по скандинавской ходьбе. А еще в голове у нее вертелись мысли про Аллу и ее семью. И она пыталась ответить себе на вопрос: почему же у них не сложились отношения, что пошло не так?
Было около семи часов вечера, когда неожиданно зазвонил телефон. Маша сняла трубку и услышала знакомый до боли голос Мариты. Только теперь он показался ей отвратительным и гадким. Марита говорила что-то, оправдывалась, тараторила, приглашала. Да, самое главное - объявила Марии Васильевне, что подстаканники нашлись, и к ней нет никаких претензий. И добавила, что, дескать, если Маша не мелочный человек и не мстительный (а она - Марита - просто уверена, что это именно так), то она простит и все забудет. И будет все между ними как раньше: и чай, и задушевные разговоры, и дружба на век!
Мария Васильевна выслушала все спокойно. Извинения приняла. И … попросила больше ей не звонить. Она была женщина не мелочная и не мстительная, но у нее был хорошо развит инстинкт самосохранен