Рассказ про рассказ

Когда просыпаешься ночью и сразу не можешь снова заснуть, думается легко, и мысли в голове крутятся плавно и медленно, подолгу не прыгая с одного на другое. Жаль только, что утром их не всегда удается вспомнить.
Рассказ не писался. Он все время рассыпался на части, ломался, куда-то исчезал, потом снова появлялся и снова исчезал. Часто он, молча, сидел рядом на стуле с грустными глазами и странной бородкой, тенью маячил в конце коридора или не давал спать по ночам, заставляя подолгу вести с ним пустые разговоры, от которых по утрам ничего не оставалось, кроме исчезающей только к полудню усталости и головной боли. А иногда он куда-то пропадал надолго, и его не было рядом неделями или даже месяцами.
Рассказ и не писался, и не читался. Не читались даже те несколько строчек, которые удалось написать когда-то давно. Они не читались настолько, что ему самому было неловко и стыдно, и очень хотелось их зачеркнуть, замалевать и забыть. Но решиться на это было трудно, потому что тогда не осталось бы вообще ничего. И не о чем было бы думать, и не к чему было бы, хоть иногда, возвращаться.
Никак не удавалось понять, откуда вообще появилось и чем вызвано это желание что-то написать. Ведь была полная уверенность в том, что писать ему, по сути, не о чем, что все вокруг него самое обычное и никому, кроме него самого, неинтересное.
Все написанное раньше можно было разбавить тысячей слов, намекающих на какие-то образы или события, и сделать свою главную мысль настолько размытой и размазанной, что она не только станет едва различимой, но и почти целиком потеряет свой смысл.
И будет, как виски, разбавленное содовой. Ведь настоящий «чистый» виски не нужно разбавлять водой. От воды он ничего не приобретет, а только потеряет и превратится из крепкого напитка в слабый.
Со временем рассказ почти окончательно умер. Потому, что главным в это время в его жизни был страх и боязнь окончательно потерять еще остававшиеся у него остатки веры в самого себя, веры в то, что он еще на что-то годится и что-то еще может сделать, сделать не только то, что интересно только ему самому, или что-то сделать по-другому, иначе, хотя как это сделать, ему было совершенно неизвестно. Он все время пытался что-то найти, но ничего не находил. Не находил нужного слова, не мог совершить необычного поступка, не мог испытать яркого, пусть и небольшого, но сильного чувства. И не заканчивая рассказ, он все еще надеялся на то, что жизнь его может как-то измениться, и что у него еще появятся силы, чтобы привести в порядок все, что скопилось за годы, и добраться хоть до какого-то конца. 
Тогда он жил с не получившейся любовью
С незатихающей от горя в сердце болью.
Своею собственной судьбой
Под надфонарною звездой.
И длинными, морозными ночами
Он тосковал беззвучными словами,
И никому не слышными,
Без смысла, мыслями
О черно-белой розе в свадебном наряде,
Заснувшей до весны в замерзшем водопаде.

Каждые две недели, а может быть даже и чаще, он думал, что все-таки надо как-то собраться и дописать этот несчастный рассказ. Ведь какие-то наброски к рассказу у него уже были написаны, например, «Автомобильная рапсодия», «Американские странички» или «Одноактная пьеса с двумя действующими лицами для иммигрантов в первом поколении».
 Но в последнее время, когда у него все время что-то болело, и он понимал, что и времени, и сил у него оставалось все меньше и меньше, необходимость дописать написанное или написать что-то новое становилась для него все более и более очевидной, и ему все труднее и труднее удавалось уговорить себя, что сейчас он еще не готов, и что еще успеет, и что обязательно что-то напишет, если не завтра, то уж через пару дней обязательно.
Больше всего его заботило то, что это никому не было нужно, и что он был совершенно уверен, что читать его рассказ, если даже он его напишет, никто и никогда не будет. И этой мыслью он все время утешал себя и оправдывал свое нежелание что-то делать. Он, конечно, понимал, что, закончив рассказ, который, как ему сейчас казалось, он пытался написать всю свою жизнь, он сделает что-то нужное, то, без чего никак нельзя обойтись, и как бы помоет руки, выйдя из туалета, или приберет за собой, прежде чем уйти и начать новую жизнь. Но все-таки главной причиной, по которой он старался не думать о своем не только не законченном, но по сути даже не начатом рассказе, было его собственное, спрятанное в самой глубине его существа, непонимание смысла написания этого рассказа, который в уже написанных им страничках, был похож на какое-то случайное собрание его собственных и интересных только ему одному, да и то на короткое время, событий, мыслей и ощущений, далеко не всегда искренних, а иногда и просто кокетливых и надуманных. Он догадывался, что в рассказе не было главного – содержания, не было никакого центрального стержня, который как-то объединял бы все, что творилось в его сознании, не связанные между собой написанные на одной или двух страничках «планы», наметки или даже начатые, но до конца не законченные «рассказики» или главы будущего рассказа.
Но, может быть, он не заканчивал свой давно начатый рассказ из-за простого страха и боязни до конца расстаться с надеждой на то, что он еще что-то может написать такого, что было бы интересно не только ему одному. Страха и боязни потерять веру в себя, понять, что он ничего толком сделать не может, а если и сделает что-то, то сделает так, что ему самому это не нравится, что хочется сделать совсем по-другому, но как это сделать, он и не может и не знает.
И долго, иногда до потери сознания, с постепенно все более и более частыми остановками блуждал по замкнутому кругу в темном похожем на лабиринт, из которого нет выхода, коридоре отчаяния, и видел мерцающий и мгновенно исчезающий свет, отраженный от утыканных острыми шипами стен глухих неровных бетонных перегородок, и слышал в безжизненной темноте какие-то шорохи.
Он прожил долгую жизнь, и в этой жизни было много всего, и хорошего, и плохого. Были в ней и счастливые дни, и дни горестные. В ней было все. Почти все. В ней только никогда не было написанного им до конца и кем-то прочитанного рассказа, не было ни «Автомобильной рапсодии», ни «Американских страничек».