Подаришь уехал в Париж, а остался один купишь!

1989 год, май. В Москве Первый Съезд народных депутатов СССР. Торжество демократии. Я получил командировку, но городские газеты не приглашены. В аккредитации мне отказали. Пропуск во Дворец Съездов тоже не дали. Ничего. Поживу у родственников. Посмотрю по телевизору. Послушаю по радио. Всех до единого депутатов от Челябинской области я хорошо знал, многие знали меня. С некоторыми был очень дружен. Со многими я договорился, что они будут давать комментарий по итогам дня, а я по телефону передам в свою редакцию. Всю работу съезда показывали по телевидению, транслировали по радио. Мне дали транзистор, и я мог ходить по городу и слушать выступления.  Я мог зайти в кафе или в холл любой гостиницы или в приёмные райкомов партии  и посмотреть всё по телевизору. Заходил и в редакции многих газет, в том числе «Вечерней Москвы». Партбилет и корочки члена союза журналистов открывали мне проход во многие организации столицы. Ходил и один, и  с помощниками депутатов.

 Но больше всего меня привлекала тогда уличная демократия. На Пушкинской площади с утра до вечера шли шумные дискуссии. За день до открытия съезда я полдня провёл там, слушал разговоры, приглядывался к выступающим. Самыми активными и организованными были от Демократического Союза. Я попытался близко подойти  к Валерии Новодворской, но меня оттеснили. Стоило мне близко подойти к жарко спорящим, как они замолкали. Я понял, что это не случайно. Что-то в моей внешности или одежде вызывало подозрение. Но что? Как сказал недавно президент, «я был уже большой мальчик», на митингах не новичок, толкался немало и анализировать ситуации научился. Отпугивала моих собеседников холщовая сумка, где я держал транзисторный приёмник. На другой день приёмник я держал на ремешке, демонстрировал, что он не включен. Или демонстративно включал трансляцию со съезда. Люди боялись, что их подслушают и записи используют против них.
На третий день я стал своим, меня не пугались, зато я стал замечать, кто играет какую-то роль, кто охраняет, кого охраняют, к кому не надо подходить. После заседаний на площадь приходили депутаты в окружении толпы.  Я много знакомился. Не стеснялся говорить, что я из Челябинска, и вскоре от совершенно не знакомых мне людей стал получать информацию, кто здесь на площади от КГБ и с кем нельзя откровенничать.

К чему я всё это рассказываю? А к тому, что за те майские дни и ночи я набрался такого опыта, он мне не раз помог лучше понять ситуации, которые происходили потом в Москве, в Киеве, в Одессе, в Кёльне, в Стамбуле,  а вот сейчас в Париже.
Франсуа-Жерар-Жорж-Никола Олланд (фр. Fran;ois G;rard Georges Nicolas Hollande) был президентом Франции с 15 мая 2012 по 14 мая 2017 года. При нём под давлением Международного валютного фонда пытались внедрить 12 -часовой рабочий день и 60-часовую рабочую неделю. В Париже начались акции протеста. Я смотрел протесты по немецкому телевидению. В Париж я получал приглашения на демонстрации против властей Ирана, я отказывался. На протесты против нового трудового кодекса меня не приглашали. Была бы возможность, я бы поехал. Я видел по телевидению не только протестующих, но и тех, кто ими дирижирует, кто в условиях кажущегося беспорядка следит за стройностью рядов.

Таких дирижёров я видел и в телесюжетах из Киева, когда там совершали госпереворот.

Видел «организаторов по рядам»  на демонстрации в Кёльне, где  в основном молодые родители протестовали против секспросвета в школах. Организаторы боялись провокаций и не пускали в свою колонну посторонних.

Эмманюэль-Жан-Мишель-Фредерик Макрон (фр. Emmanuel Jean-Michel Fr;d;ric Macron) стал президентом Франции  с 14 мая прошлого года. Шёл во власть с обещаниями, выполнить которые ему не удалось, поскольку очень мощное давление со стороны глобальной власти. Американские кураторы давят нешуточно, а после того, как Макрон изъявил желание иметь французскую армию, ему решили показать, кто в доме хозяин.

 С первого протеста я понимал, что это не стихия. Это хорошо организованная и хорошо проплаченная акция устрашения. Во время таких акций обязательно грабятся музеи и картинные галереи. У гипсового Наполеона оторвали голову. Это намёк Макрону. Список украденного ещё не огласили, во всяком случае, мне он не известен, но там обязательно будут ценные экспонаты, они окажутся в частных коллекциях тех, кто оплачивал, то есть спонсировал этот процесс.

И вот сейчас, когда четыре субботы «парижане» в жёлтых жилетах  жгут машины, бьют витрины в магазинах и кидают камнями в полицейских, я понимаю, что это не стихийный процесс, а хорошо организованный и управляемый. Впрочем, не исключаю, что кто-то использует этот протест и в своекорыстных целях, например, ограбив магазины.

В четвёртую субботу я увидел, как полицейские стали отсекать протестующих с красными рюкзачками и, как мне кажется, не позволяли им встречаться между собою и согласовывать действия. Российские журналисты, действующие «в поле», организаторов как бы не видят, считают протесты стихийными, вызванными высокими ценами на горючее и высокими налогами. А я ещё неделю назад понял, что протест сдувается, и даже подключение к нему студентов и профсоюзов не позволит добиться поставленных целей.

Эмманюэль Макрон устоит. В этом мнении я утвердился после обзора событий, сделанных одним из лидеров КОБ (Концепция общественной безопасности) Валерием Пякиным. Он обратил внимание, что в Париже  и полицейские, и военные, и спецслужбы выполняют возложенные на них функции. В Киеве же в аналогичной ситуации правоохранители слышали окрики не только с Запада, но и из высоких киевских кабинетов не трогать поджигателей и погромщиков, «онижедети».

Строчку в заголовке я обнаружил в словаре Владимира Даля.