Родной дом

Пашка поступил в институт. Вечером, придя с работы, он увидел в почтовом ящике конверт. Дрожащими руками открыл его прямо на лестничной клетке – там лежало официальное подтверждение с печатью и подписью ректора. Документ. Теперь он студент, до 1 сентября ему нужно лично явиться в ВУЗ и  заселится в общежитие.  А с первого - уже занятия. Пашка сел на лестницу в подъезде и заплакал.
Он мечтал об этом несколько лет. Мечтал и не верил, что сбудется. Что когда-то он сможет только учиться , а не таскать грязные ящики на рынке. Когда-то сможет общаться с другими студентами, а не с дурно пахнущими среднеазиатскими квартирантами или вечно пьяными многочисленными папами. Когда то сможет спокойно жить в общежитии, а не в материной квартире, постоянно боясь, что  вот-вот случится нечто очень плохое.  И вот – сбылось. Теперь лишь надо сказать об этом матери и брату с сестрой, и он свободен.
Отца своего Пашка не знал.  Впрочем, сестра с братом тоже своих отцов не знали. Как не знала, ну, во всяком случае, не помнила их Пашкина мать. Мать пила, много и часто. Никогда нигде не работала, детьми занималась мало. Пока был жив дед, отставной генерал,  они ее и не видели почти.  Дед воспитывал внуков как мог, беспокоясь  в основном, чтоб  мелкие сыты -одеты были, да вражеской идеологией не заразились. Мать же  пропадала неделями, изредка забегая домой, чтоб хоть немного привести себя в порядок и отойти от очередного запоя.  Но дед умер  несколько лет назад, оставив дочери и внукам в наследство роскошную четырехкомнатную квартиру в центре. Тогда она  вернулась в отчий дом – теперь можно было гулять здесь, никто не мешал.
Две из четырех комнат  сдавались квартирантам – в основном таджикским строителям или туркменским торговцам. В третьей, той, что побольше, жила сама мать,  часто с разными сожителями, которых она заставляла называть папами. Там же и проходили многочисленные  попойки, приходили гости, часто случались скандалы и драки. В комнате поменьше жили Пашка, младший брат Андрюха и, за самодельной ширмой, старшая сестра Маринка – инвалид детства, с трудом передвигавшаяся на костылях.
Когда умер дед, Пашке было 13. Седьмой класс он окончил на круглые пятерки, учителя нарадоваться не могли. А в восьмом учебы не пошла. Так как пришлось выживать…
Денег в семье не стало, вообще. Все, что удавалось получить с квартирантов, пособия и Маринкину пенсию мать пропивала.  Питались они тем, что оставалось от закуски. Да вначале соседи подкармливали иногда. Но с соседями отношения испортились, неприязнь к матери перешла и на детей – одна семейка.
Помощи ждать было не откуда. И Пашка стал работать. Парень он даже в 14 лет был крепкий. Прибился к рыночной бригаде бичей – то разгрузить чего-то, то подтащить, то овощи перебрать. Деньги пусть и небольшие, зато была возможность подработать в любое удобное время – жизнь вокруг рынка бурлила круглые сутки. Пацана не обижали, платили исправно. В первое время постоянно звали выпить, но Пашка всегда отказывался, стать таким как мать, он боялся больше всего на свете. Потом отстали и даже больше зауважали за принципиальность такую. Уважали его  и торговцы, и даже рыночное начальство. Пашка покупал в дом продукты. Покупал одежду и себе, и брату с сестрой. Но учиться днем, а после работать было тяжело, и школу после восьмого класса пришлось бросить.
А еще он мечтал. Сначала о том, что мать одумается, бросит пить  и заживут они нормальной, счастливой семьей. Но чем дальше, тем больше понимал фантастичность этих  мечтаний. И поэтому все больше стал думать о том, как устроить свою жизнь. Поначалу Пашка собирался в армию. Чтоб отслужить нормально, потом остаться на сверхсрочную, а потом – видно будет. Но как то по зиме очередной материн хахаль крепко перепил и полез с любовью к Маринке. Сестра закричала, Пашка кинулся ее защищать и новый папа отметелил его до полусмерти. Впрочем, от Маринки отстал. Неделю Пашка провалялся в постели, а потом выяснилось, что оглох он на одну ухо – мамин друг порвал ему барабанную перепонку. С мечтой об армии пришлось расстаться. И тогда Пашка решил учится. Едва вышел на работу, попросил директора рынка устроить его в школу рабочей молодежи. Директор хоть и удивился, но помог.  Пашка таскал мешки и ящики, разгружал фуры с картофелем и луком, сторожил ночами арбузы и капусту, очищал  от гнилья свеклу и морковь. И учился. Благо, в ШРМ никто особо не следил за посещаемостью, ходить на занятия можно было нерегулярно. А вот задания все Пашка выполнял на отлично, читал учебники в любую свободную минуту, решал задачи. За три года получил среднее образование, очень неплохо сдал ЕГ и отправил документы в институт. И вот – все получилось, он – студент.
Про то, что Пашка учится, в семье никто не знал. Матери, собственно, вообще не до детских проблем было – пьянки, гулянки да новые хахали занимали все ее время. Иногда, перебрав, она начинал учить детей правильной жизни, рассказывать о том, как плох этот мир, какие вокруг сволочи и как надо драться за место под солнцем. Иногда звала за стол – присоединится к компании. Впрочем, в  застольях участвовал только Андрюха, с 12 лет мать наливала ему рюмку красного, чтоб настоящим мужиком рос. Маринка со своим диагнозом ДЦП пить не могла вообще, а после случая с попыткой изнасилования и к столу то общему подходить боялась. А Пашка… Пашка принципиально не пил и не общался с материными собутыльниками. И с матерью, когда она была пьяная, не разговаривал.  За что, разумеется, постоянно слышал в свой адрес  оскорбления. Мать называла его «змеенышем», кричала, что не помнит он родства, материла. Впрочем, протрезвев,  всегда извинялась – понимала, что на Пашке держится хоть какой-то порядок в доме, что фактически кормит он всю семью, да и денег у него иногда можно было занять.
Андрюха всецело был на стороне матери. Всегда ее поддерживал, гордился ее удалью и бесшабашностью. Брат вроде как ходил еще в школу, но учился плохо, часто прогуливал. Понятно было, что после восьмого класса учебу он бросит и… Ну, работать вряд ли пойдет – и мать, и друзья ее крепко внушили Андрюхе мысль, что от работы кони дохнут и умный человек и без всяких работ себе жизнь красивую обеспечит – крутится просто надо уметь. Под красивой жизнью подразумевалось распитие дешевого самогона под лапшу «Доширак». Старшего брата Андрюха хоть и побаивался, но откровенно презирал – ботан и лох, книжки читает и ящики таскает. Вот мать – та молодец!
Маринка к матери относилась с пониманием и состраданием. Считала ее больным человеком, которого надо неизменно жалеть, не обращая внимания на все гадости, что та делает. Так как – это болезнь в ней творит непотребства, а мамка-то хорошая. Маринка прощала матери все – и собственную инвалидность бывшую следствием пьяного зачатия и пьяной же беременности. И вечную нищету и грязь, шум и драки в доме. И пропиваемую пенсию. И папку – несостоявшегося насильника, и других многочисленных папок, немногим лучше. А Пашку сестра вроде как тоже жалела, но считала, что к матери он несправедлив. Оттого в различных семейных ссорах обычно выступала против него.
Так и жили – вроде как чужой и непонятный Пашка тянул всю семью, в ответ получая лишь обиды, презрение и оскорбления. Но теперь все! Институт, начало новой жизни. Пусть сами как хотят!
Мимо по лестнице прошла соседка, заметив сидящего Пашку отвернулась. Пашка вытер слезы и пошел домой – сообщить родным о изменениях в жизни. С матерью поговорить не удалось – она уже спала тяжелым алкогольным сном, на журнальном столике перед кроватью громоздились пустые и недопитые бутылки, тарелки с заплеснувшей закуской и окурками. Мать беспробудно гуляла уже третий день, получив плату за комнаты с каких-то кавказцев. Квартиранты готовили что-то пахучее на кухне и гортанно переговаривались на своем языке. Пашка направился в свою комнату. Андрюхи дома не было. Брат в последнее время пропадал целыми днями, случалось, что и ночевать не приходил. Оно и понятно – появилась уличная компания. Маринка сидела в кресле и пыталась вязать. Сестра все время хотела сделать хоть что-то полезное для родных, правда скрюченное тело слушалось плохо и обычно ничего не получалось.
-Привет, Марин, - смущенно начал Пашка: - Я тебе что-то важное сказать должен.
Запинаясь, Пашка рассказал про учебу, поступление в институт и про то, что на днях уезжает жить в общежитие. Собственно, ему всегда как-то неловко было говорить о своих успехах брату и сестре, Маринке особенно. Появлялось странное чувство, что чего-то он добился вроде как за их счет, даже украл у них кусочек счастья.
Маринка несколько минут сидела молча, Пашка старался даже шорохом не нарушить эту тишину-раздумье. Наконец сестра сказала:
-Что ж, Пашенька, ты молодец. Ты – сильный, все у тебя получится. У нас в семье больше таких сильных нет никого. Здорово, удачи тебе. Выучишься, человеком станешь, - из-за ДЦП Маринка говорила с трудом, приходилось внимательно вслушиваться в каждое слово, а часто и просто догадываться о смысле сказанного. Переспрашивать было как то неудобно: - Инженером будешь, Пашенька. Или ученым каким. А мы так и подохнем здесь, может от голода, может еще от чего.
-Марина, все хорошо будет, - всегда  при разговорах с сестрой Пашка начинал оправдываться: - я подрабатывать там буду. Сейчас многие студенты работают. Денег вам буду высылать. Тебе, до востребования. Ты только матери не говори. Проживете, все хорошо будет.
-Да при чем тут деньги, Пашенька? Разве в деньгах главное? Важно, что б поддержка была, что родной человек рядом. А деньги – грязь, от них лишь беды одни, - Маринка из-за болезни не заработала в жизни ни копейки, немалую свою инвалидскую пенсию отдавала матери. Еду и одежду после смерти деда ей всегда покупал Пашка. Но к деньгам и их зарабатыванию Маринка относилась с неизменным презрением: -Ничего, Пашенька, ничего. Мы уж как-нибудь. Доковыляем свое. Ты давай. Учись. Тебе нужно.
-Марина, хочешь я тебя в дом инвалидов устрою?
-Нет, не хочу. На кого я мать оставлю? Андрюха маленький еще. А мать бросать нельзя.
-Марина, мать – она уже большая! Давно! Она живет как ей нравится, чем ты ей помочь можешь? Она о тебе думает? Она только о себе думает!!! И ты хоть немного о себе подумай!
-Нет, Пашенька… Мама о нас думает все время. Переживает.  И ей поддержка больше всех нужна, без поддержки ей никак. Она поймет рано или поздно, что пить то так нельзя и бросит. Если поддержка будет. Я ее не брошу. Это ты один все можешь. Так что давай – езжай, учись, карьеру делай, деньги зарабатывай. Ты ж сильный. А мы уж тут как-нибудь сами, друг за друга держась. Ничего, проживем. Так что – давай Пашенька, скатертью дорога, - последние слова Маринка говорила уже со слезами, с надрывом.
-Марин, ну ты че?...
-Да ниче, езжай давай, бросай мать. Все, отстань от меня, я спать ложусь.
Маринка взяла костыли и уковыляла к себе за ширму. Пашка заварил себе большую кружку чая и уселся с книгой за столом ждать брата Андрюху. Если тот придет ночевать, конечно.
Анрюха вернулся заполночь, Пашка уже спать собирался.
– Слышь, брательник. Я в институт поступил, уеду скоро. Так что ты за старшего останешься.
– Давай, звездуй, – от брата пахло спиртным, оттого говорил он с явной агрессией. В трезвом виде  Андрюха Пашку побаивался. – Звездуй к интелихенции своей. Че тебе с нормальными то людьми делать? Ты ж нормальных то людей презираешь. Типа недостойны они тебя.
– Да причем тут… – от Андрюхиных слов Пашка опешил. –  Мне учится надо… Кого я презираю?
– Да всех. Типа ты один правильный, остальные неправильные. Ну, не один ты, с интелихенцией своей. Да много ли вас? А нас, нормальных, много. Звездуй, без тебя замечательно проживем. Только лучше станет. Никто рожу косить не будет на мать родную да брата с сестрой.
– Да ты чего, Андрюх… я ж все вам…
– Че ты нам, ну че ты нам? – взвился брательник. – Булку хлеба принесет когда – и все, типа спаситель – кормилец. Тьфу. Мать вон последние крохи когда отдает, а ты – последние? Не, подумаешь сто раз, прежде чем булку то свою купить. Без тебя булку то заработаем. А не заработаем – украдем. Нужен ты тут…  Звездуй, интеллихенция. Один черт скоро всех вас передавим. Нас-то гораздо больше. Так-то! Все, поговорили,  я спать буду, в школу завтра.
Андрюха не раздеваясь плюхнулся на кровать и через пару минут захрапел. А Пашка еще долго не мог уснуть.

Утром он постучал в комнату матери.
– Да, кто? Заходи, – мать была к счастью  одна, без очередного кавалера. Сидела в кресле, закутавшись в одеяло, и явно болела с похмелья.
– Мама, я школу закончил, 11 классов. Вот. И в институт поступил…
– Молодец, герой. Ну и что хочешь, орден тебе дать?
– Да ничего не хочу, уеду я скоро. На днях.
– Уедешь… Ну, мы ж тебе как чужие. Мы ж тебе не семья. Потому и сбежать от нас хочешь. В кого ты такой, родни не знающий. Уезжай, что ж. Ну мы то скучать будем, а ты – нет. Тебе там лучше будет, без нас. Без семьи. Знаешь, что народ наш говорит? «где родился, там и пригодился». А тебе и народ ведь не указ. Езжай, раз ты такой. Слышь Пашка, сто рублей есть?
– Есть, – Пашка протянул матери купюру.
– Слышь, сынок, может сбегаешь за бутылкой? Плохо, помираю. Нет? Ладно, Андрюху попрошу, он родную мать не бросит. А ты езжай, мы для тебя пыль. Змееныш.

Вечером, после работы, Пашка сразу прошел в комнату к матери. Вся семья сидела за столом – мать с Андрюшкой по чуть-чуть пили дешевый портвейн, Маринка, присоединившаяся к посиделкам из-за отсутствия материного хахаля, лузгала семечки.
 Пашка молча выставил на стол бутылку коньяка, копченую курицу, шоколад. И лишь потом сообщил:
– Знаете, я сегодня весь день думал. Все верно, нельзя вас бросать. Мы семья. Мы вместе. Неправильно это. А в институт… Не страшно, на следующий год на заочный поступлю. Школу закончил без отрыва от работы, ну и институт закончу. Тем более директор рынка мне сегодня должность предложил, штатную. Буду бригадиром грузчиков, с окладом, ну и шабашки само собой. Да не это главное. Главное да – вместе держаться.
Вместе прорвемся как-нибудь.
– Вот молодец, сынок, не совсем пропащий, – воскликнула обрадованная коньяку мать. – Я думала – змееныш, ан нет, есть душа-то.
– Ну, да, братан, все верно порешал, – похвалил Андрюха.
– Пашенька, молодец. Конечно и институт свой закончишь, не переживай. Пусть заочно, – поддержала Маринка.
– Ладно, – смутился Пашка, – пойду, почитаю. А впрочем… Впрочем, налейте и мне сто грамм, посидим по-семейному. Не каждый день такие события, отметим.