Ангел-Хранитель, своя чужбина

 Тепло, хорошо и я опять задремала. Кто-то меня толкает в плечо
         - Мам! Вставай! Тётя Наташа сварила картошку и поставила на стол - сказала дочь. Встала. Комната большая и как хорошо, что полы деревянные. Первый раз вижу на селе хату с полом из досок. Обычно везде были земляные полы. У окна стоит большой стол с лавками, на нём чугунок с лопнувшими картофелинами и так приятно пахнут. Напротив полуторная койка, видимо хозяйки. А рядом красивый с узорами по бокам большой сундук. За русской печью отгорожена комнатка. Умылась и подсела к столу.
        - Давай знакомиться! - сказала хозяйка. Меня зовут Наталья Петровна, а муж и на селе все меня называют Наталка -
       - А вы что украинка? - спросила я.
       - Да нет, я здешняя русская. Это муж мой наполовину украинец. Он и старший сын  на фронте и до прихода немцев я получала от них письма. А младшенький остался под Харьковом у бабушки на родине моего мужа.  Я так за них волнуюсь и скучаю. Я рада, что вы поселились у меня, очень люблю детей, я же выросла в большой семье, где было 8 детей».
    Я смотрю на неё, нет, она не из крестьянской семьи, хотя и широкая в плечах, руки мускулистые, ладошки как лопатки, значит работает много. Но лицо, узкая талия, маленькая грудь, ставит под сомнение, что она воспитывалась в крестьянской семье. Красивое лицо, тонкие черты бровей, ресниц, маленький прямой носик и вся русая, светлая. Она явно моложе меня лет на 6-8, не меньше.
         - А тебя - то как звать? Неужели правда Фаина? Мне твоя дочь так тебя называла, а я не поверила. Очень редкое имя -
         - Именно так меня нарекли при рождении - ответила я.
         - А теперь давайте «повечеряем», а потом у вас будет баня - сказала Наталка.
         - Как баня?... Ой! Как хорошо, мы уже больше месяца не мылись - «
         - Я всё это вижу, поэтому нагрела вам три ведра горячей воды, натопила хату и приготовила вам всем чистое бельё -
    Начали чистить картошку и вспомнила, что у меня осталось в баночке немного соли. Нашла и поставила на стол. Смотрю Наташа ушла в сенцы и принесла два стакана кислого молока.
          - Это для ребят, а мы с тобой и так обойдёмся -
     Как дети и я проголодались. Почти весь чугунок картошки съели. Мне даже было неудобно, что мы с такой жадностью поедали картофелины.
   У меня от этих слов даже в горле всё пересохло. Вот что значит русская душа. Последней рубашкой поделится, но своих в беде не бросит.
         - Я не знаю как вас отблагодарить, у нас почти нет ничего, но из того, что осталось я вам подарю самое лучшее-
         - Успокойся, ничего не нужно и мне приятно для тебя и, особенно,  для твоих ребятишек помочь вам -   
         - Пошли со мной в сарай и прикатим бочку, в которой вы будите купаться -
    Ох, и тяжела бочка, вся из дубовых досок. Еле пролезла в дверь хаты. Первой купала Олечку. Раздела, а у неё все ребрышки наружу, бока ввалились даже при полном желудке. Наталья разбавляла горячую воду и подносила к бочке. Было у нас мыло и мочалка. Она стала беленькая и какая-то маленькая и жалкая. Обтёрла полотенцем и надела мужскую рубашку. Она ей была почти до пола. Олечка впервые за полтора месяца засмеялась.
        - Клади её в постель, я всё приготовила. А сыночка положишь на сундук — Сказала Наташа.
    Когда я раздела Алёшку, Наташка моментально подлетела ко мне и с испугом спрашивает
        - Что с ним было? Почему у него всё тельце в шрамах? -
        - Я тебе потом всё расскажу, его целый год оперировали и еле спасли, а точнее он сам себя спас-
        - Как так, сам себя? -
        - Потом расскажу-
    Дети уснули моментально, как только коснулись подушки.
     Я помылась, одела ночную рубашку Натальи и села к столу. Я попала в Рай, по-другому и назвать нельзя. Я даже не представляла, что нас так встретят. Это нам Бог подарил в лице Натальи за все наши мучения. Как я ей была благодарна!
     А хозяйка вынесла помои за нами и притёрла полы. Я  уже почти спала за столом. Наталья подсела ко мне и говорит
         - А теперь расскажи всё по подробней о себе, откуда вы и почему вас сюда привели? -
    Я почти всё рассказала, только не стала вдаваться в подробности расстрела на мосту.  Эти детские глаза, перекошенное лицо девочки, которую вели на расстрел, кровь детей и их мозги, в которых топтались немцы — все эти картины приводили к остановке сердца, а ужас накрывал меня с головы до пят.
    Наташа не произнесла ни одного слова, пока рассказывала весь этот ад наших приключений. Глаза у ней были с голубизной, а теперь от волнения стали ярко синие, рот слегка приоткрылся и с ужасом смотрит на меня.
           - Неужели всё это было?!! Какой ужас! Я даже представить не могу, чтобы это было со мной. Я бы не выдержала. Как вы всё это перенесли? -
           - Я и сама порой не понимала, как мы перенесли этот ад. А сейчас вспомнила…- и  задумалась.
           - Ты веришь в Бог? - спросила я.
           - А как же. Я крещёная и у меня в закутке за печкой висит иконка Николая Угодника. Я каждое утро молюсь за мужа и своих сыновей -  Я продолжала
           - Когда я выписывалась из больницы с сыном, то зав. отделением мне сказал: «Запомните Фаина Сергеевна, у вашего сына есть ангел-хранитель. Это он спас его, а не мы. Может он был в  вашем лице, так как вы, как одержимая боролись за его жизнь. И пока ваш сын будет живой, то  ангел-хранитель будет защищать и всех его близких родственников, которые вместе с ним будут переживать все невзгоды».
           - И я верю в эти его слова. Может поэтому мы все остались живые -
           - Интересно всё это и необычно. Но я никак не могу успокоиться после твоего рассказа, всё это так страшно. Вокруг нас ничего подобного не было -
           - Давай спать  - сказала Наталка, а завтра решим как мы будем жить дальше, утро вечера мудренее -
    Я опять проснулась позже всех. Около печки хлопотала Наташа, а Олечка играла с Алёшкой. У них были какие-то игрушки, сделанные из дерева.
    На завтрак подала чугунок с супом из картофеля и перловки, где были кусочки мяса из солонины. Вот чудо! Откуда у ней солонина. Мы уже давно забыли вкус мяса.
    Дети в углу продолжали играть, а мы сели за стол и Наташа спрашивает
            - Ну и как ты собираешься жить, твоей дочери и тебе нужна «обувка». Но главное чем мы будем питаться? У меня в подвале картошки хватит до нового урожая. Есть ещё бураки сахарные и кормовые, немного перловки и всё. Солонину я почти всё поменяла на хлеб, крупы. Оставила только себе немного.
   Немцы нагрянули неожиданно. Первым делом они отобрали у всех скотину и птицу. У меня была корова, пять овец и 20 кур. Мы с соседкой только успели зарезать и засолить куски только одной овцы. Но я спрятала в подвале пять кур и козу, а потом их перевела во вторую часть дома. Сена я заготовила много. Курам я варю картошку и даю один бурак. И козе тоже один бурак в день и сено. Коза даёт пол-литра, иногда чуть больше молока. А куры в неделю снесут 2-4 яйца. У них там почти нет света и им голодно. Но о моих курах и козе никто не знает. Поэтому детям ничего не говори, если найдут, то всем будет плохо -
     Я ей показала все свои отрезы, кофточки, запас спичек, иголок, катушек ниток. Ничего не утаила. Она же мне всё раскрыла и с открытой душой к нам отнеслась.
             - Этого запаса нам должно хватить до лета, если ты сумеешь с умом продать. У нас на хуторе ты ничего не продашь, да и у других беженце, наверное, тоже есть свои запасы. Поэтому иди в город на рынок — сказала Наташа.
             - Неужели мы здесь будем жить до лета? Я думаю наши раньше освободят нас, в Воронеже немцы застряли. Наши войска их не пустили на левый берег и в район СХИ города Воронежа. Это мы все знали, когда выгоняли нас из домов. И я думаю, что к весне наши погонят немцев на запад -
           - Ты думай сколько тебе вздумается, но рассчитывать надо на худший вариант, иначе мы все умрём с голода. Только огород может нас спасти, поэтому надо рассчитать так, чтобы продуктов хватило до нового урожая -
    Вечером я постирала все наши вещи с себя и детей, вышла на улицу, повесила бельё и только сейчас увидела как всё красиво вокруг. Горел яркий закат солнца. За огородом тихая река, а за ней бескрайняя степь, ни одного деревца или лесочка. Даже около реки один камыш. Как всё необычно.
    Так началась наша жизнь на чужбине. Но я верила, да нет, я была уверена, что мы обязательно вернёмся к себе на родину.
    Наташа в сарае нашла старые, но без дырок ботинки  старшего сына и подарила мне. У моих ботинок подошва оторвалась и чинить их было нельзя. Нашла она и Олечке ботинки, правда большие, но зато целые и без дырок. У Алёшки ботинки были хорошие, он в них совсем не ходил.
    Наталья рассказала, что у них в округе тихо, немцев очень мало. До железной дороги почти 40 км, около нас не проходит никакая трасса с дорогами на восток или запад.  При комендатуре и в гарнизоне всего 18-20 человек и все из гражданки в возрасте далеко за 30 лет. Они не мародёртвуют и не ходят с обысками. На нашем хуторе вообще не появляются. На рынке их не бойся, они ничего не отбирают, но торгуются долго, стараются сбросить цену.
   Городишка оказался маленький, пять или шесть улиц, но есть красивый храм, который разрушен и не работает. Наталья говорила, что до войны в нём проживало около 7- 8 тысяч, а сейчас осталось не больше полутора тысяч, все уехали.
    Рынок маленький, но столы есть и на них можно разложить товары. Покупателей почти нет, а продавцы все беженцы.  Первый раз я взяла несколько коробок спичек, иголки и катушки с нитками. Наторговала на две буханки немецкого хлеба и на стакан пшена. Для первого раза я считала неплохо.
   На рынок лучше ходить по выходным. Вот и сейчас я выложила на стол красивый золотистого цвета отрез натурального щёлка. На солнышке он искрился и привлекал покупателей. Но все проходили мимо. Смотрю подходит симпатичная дама и пристально сморит на ткань.
            - Сколько здесь метров и что вы просите за отрез? -
            - Здесь вполне хватит га шикарное платье с фалдами или с плиссе на юбке, но я прошу взамен продукты, деньги мне не нужны -
   Дама развернула отрез и даже примерила на себе. Глаза у ней заблестели и предлагает
            - Я могу вам дать 5 стаканов пшена, столько же гречки и перловой крупы -
            - Нет. Этого мало -
            - Добавляю две банки тушонки и две буханки хлеба -
            - Я согласна -
            - Через 15 минут принесу и никому больше не предлагайте -
   Всё принесла, я перемерила при ней и высыпала в приготовленные мешочки. Только после этого отдала отрез. Вот это удача. Этих продуктов нам хватит на полмесяца.
    Дома Наташка как только увидела мой «урожай», то сказала
            - Молодец! Так надо торговать! Эта дама постоянна крутится в комендатуре и дружит с офицером, поэтому у ней продуктов сколько хочешь -
    Через месяц я ей, этой даме, продала отрез тонкой английской шерсти ярко фиолетового цвета на женский костюм и «содрала» с нею в два раза больше продуктов, чем в первый раз.
    Где-то в середине января 1943 года я продавала последнюю красивую шёлковую кофточку бирюзового цвета с вышивкой бисером во всю грудь. Мне она очень нравилась, но не успела ни разу надеть. Подходит немецкий ефрейтор и берёт кофточку в руки. Ну, всё! Подумала, уплыла моя кофточка. Нет, он её долго вертел, рассматривал, подошёл ко мне и примерил по плечам. Потом снимает рюкзак, вынимает и кладёт на прилавок 10 банок тушонки и смотрит на меня. Я машу головой и говорю найн. Он все банки сложил в мешок и ушёл. Жаль, переборщила — подумала. Нет. Вернулся. Уж очень ему понравилась кофточка для своей жены. Опять выкладывает ещё раз 12 банок тушонки, мешочек какой-то крупы на три или больше кг и ещё две пачки сухого спирта и маленький таганок. Я знала, что сухой спирт выдают только офицерам, а таганок  - для постановки консервной банки, чтобы подогреть её на спирте. Больше он не стал смотреть на меня, забрал кофточку и ушёл. Я скорей домой, а то ещё вернётся и опять передумает. Успела, убежала.
    Вот так шла продажа в военные годы в оккупации. За пять месяцев я все свои запасы обменяла. На дорогу домой отложила 8 банок тушонки, 4 пачки немецких галет. Кроме этого, купила два шерстяных платка на головы мне и дочери, а Алёшке старую шапку ушанку. Да, забыла. Всем троим купила шерстяные носки и варежки. А вот валенки добыть не удалось. Так мы и ходили в старых ботинках детей Натальи.
    Как-то мы сидели вечером за столом и разговаривали с Натальей о наших семьях. Дети спали, в доме тепло. И я неожиданно спросила
                - А ведь ты воспитывалась не в крестьянской семье? -
                - А откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?
                - Никто мне ничего не говорил, я догадалась сразу, как только очнулась от глубокого сна по приходу к тебе. Тебя выдаёт твоё лицо, светлые волосы, голубые глаза и тонкая талия. Таких здесь нет, хотя ты здесь живёшь давно. Ты откуда-то с севера. Только там люди светловолосые и голубоглазые -
                - Ты действительно не ошиблась. Я родилась и воспитывалась в небольшом городке Владимирской области. Папа был врачом, а мама учительницей. Но работала она всего два или три года. Потом пошли ребятишки один за одним. У меня было пять братьев и две сестры, я была самая младшая.
                - Тебе сколько лет — неожиданно спросила Наташа.
                - Скоро будет 40 -
                - А выглядишь ты намного старше. Это оккупация тебя так быстро состарила -
                - А я всего на четыре года моложе тебя -
                - А выглядишь ты моложе своих лет. Молодец -
     Наталья продолжала
                -  Папа был старше мамы на двенадцать лет. Три брата погибли в гражданскую войну в рядах Красной армии. А два брата  уехали за границу, они воевали в Белой гвардии и о них нам ничего не известно, живы они или нет. В тридцатом году папу арестовали и расстреляли по доносу за братьев, которые служили у «белых». Мы быстро собрались, что можно было продали и приехали в этот тихий городок вчетвером к маминой бабушке. Это её дом, в котором мы сейчас живём. Мои сёстры вышли замуж ещё до войны и живут в селе Ефремовка по дороге на Воронеж. До войны я к ним часто ездила, а что с ними сейчас — не знаю. Буквально перед войной похоронила маму здесь в Тиме — и задумалась….
                - А где же твой муж? - спросила я.
                -  Я же тебе говорила. На фронте с первого дня войны. Я от него  получила письма только до прихода немцев -
                - Я тоже  от мужа не получила ни одного письма — сказала я.
    Мы задумались каждый о своём. Я думала о муже. Где он? Жив ли?
     Наталья говорит
                - А ты ведь о себе не всё рассказала. Ты тоже воспитывалась не в Воронеже, а где-то на юге. У тебя очень смуглая кожа -
                - Да я до 25 лет жила на юге. Родилась я в 1903 году в городе Харбин Китайской Народной Республики. Тогда весь полуостров был в аренде у России, а папа строил железную дорогу из Владивостока в  Порт- Артур, он был мастером. В 1905 году мы переехали в Тифлис, где папа также строил дорогу из России. В 1910 году его арестовали, он был членом Российской Социал Демократической Партии и его отправили на каторгу в Сибирь. Только в 1919 году он вернулся больной шизофренией и прожил до 1925 года. После его похорон мы всей семьёй, мама и три сестры, переехали в Сухуми. Только в 1930 году вернулись в Воронеж. Муж мой токарь, я кладовщица инструментального цеха ПРЗ им. Дзержинского -….
    А ребята начали поправляться, появился румянец на щеках. Лёшка ходил по комнате на прямой ноге, но долго не мог, начинались боли. Я каждый вечер массировала всю ногу.  Мышцы слабые, нога тонкая с большим коленным суставом. Пробовала согнуть ему ногу, но он орал от болей и я не смогла даже чуть, чуть согнуть ногу в коленном суставе. Значит пока рано. Надо больше делать массаж и заставить наращивать мышцы ноги.
    Ребятам очень хотелось сладенького. Наташа придумала парить сахарную свёклы в чугунке. Ох, и вкусно было, даже мне. Я ей посоветовала нарезать свёклу ломтиками и поставить на ночь в печь на большой сковороде. Утром получилась вяленая свёкла. Ребята ходили по комнате и сосали кусочки как конфетки.
   Где-то в середине января мы услышали отдалённый гул. Выскочили на улицу и, действительно, с востока слышался гул орудий. Неужели началось наступление наших войск? Уже через два дня разрывы от орудий хорошо было слышно. Надо собираться домой. И тут я вспомнила, санок то у меня нет. Нести Алёшку у меня не хватит сил.  Обежала наш хуторок, у кого были санки, то все уже продали беженцам. Наталья сказала, что у меня где-то валялись старые санки. Но они были очень маленькие и все почти сгнили, даже сидеть было не на чем. Пришлось идти на рынок. Ходила среди людей и без конца повторяла: «У кого есть санки, продайте санки» Наконец одна женщина говорит
                - У меня есть хорошие санки и я прошу за них 10 рублей -
                - У меня только 3 рубля и ещё есть марки -
                - Свои марки засунь себе в задницу или выкинь их. Видишь наши на подходе, а ты мне предлагаешь бумажки -
   И собирается уходить. Но ведь это моя последняя надежда, от досады на себя и от горя, что я не могу уйти домой невольно заплакала. Слёзы сами потекли по щекам, лицо сморщилось, повернулась и пошла, чтобы она не видела моих слёз. Слышу
                - Стой! Куда бежишь? Зачем тебе санки, говори! -
                - Я беженка из Воронежа. У меня сын пяти с половинкой лет, но он не ходит, ему при операции повредили коленный сустав. Сюда я его несла на руках. А сейчас у меня не хватит сил пройти эти 100 км. Ещё у меня дочка 9 лет и нам надо вернуться домой -
                - Что ты беженка я давно поняла. А вот идти тебе не 100 км, а все 140, и это самой короткой дорогой по сёлам, а по тракту все 160 км. Пошли со мной -
   По дороге к ней домой рассказала
                - У меня муж погиб в первые дни войны и я получила похоронку. А сыночек, такой же по возрасту как и твой, умер в прошлом году. И я не знаю зачем я живу -
   Вынесла мне почти новые санки и говорит   
                - На! Возьми и ничего от тебя мне не нужно - отвернулась и молча ушла.
    Видно тяжело было на сердце у женщины. Спасибо ей даже не успела сказать.
    Господи! Сколько же горя принесла эта война!….
   А разрывы от снарядов всё ближе и ближе подступали к нам. Мы уже готовились встречать наших бойцов, как вдруг под вечер в городок заехала немецкая часть. Прибежала Наташа и  говорит
                - В городе на площади два немецких танка, бронемашины  и несколько  грузовых машин. Ужас какой! -
   Смотрим одна машина с солдатами заехала и в наш хутор. Разгрузились и начали расселяться на ночь по домам. К нам в дом ввалились 8 человек. Что-то обсуждают и на нас не обращают внимания. Мы уже были все в постелях. В середине комнаты улеглись на полу, накрылись шинелями, сверху брезентом и сразу захрапели. Мы от страха лежим и не дышим. Не знаю во сколько, но за полночь, резкий стук в окно. Все они вскочили, горланят, полуодетые выскочили, даже брезент забыли, попрыгали в машину и исчезли.
    Мы не задремали и ждали, что же будет дальше. На рассвете по всему хутору поднялся шум. Оделись, выскакиваем, а кругом крики
                - Наши! Наши в городе! Побежали их встречать! -
 Наташка убежала, а я осталась с детьми. Её долго не было, а в городе всё шумело, стреляли из автоматов, и даже пускали ракеты.
    Прибежала счастливая, смеётся, и взахлёб рассказывает
              - В город прорвались наши танки. Танкисты все вылезли. Мы полезли на танки их целовать и обнимать. Но командир сказал: «граждане нам некогда. Мы уезжаем. Больше фашистов у вас никогда не будет». Завели машины и уехали. А мы на радостях обнимались, от счастья смеялись, никак не могли успокоиться. Я и сейчас вся взволнованная и от счастья готова заплакать -
   Я начала упаковывать все вещи, которые надо взять с собой. Кажется всё собрала и довольная легла спать.
    Рано утром проснулась, а Алёшка лежит раздетый и вот, вот упадёт с сундука. Подбегаю, опять заболел. Что это с ним? Он весь жёлто-оранжевый и «полыхает» от жара. Чувствую бредит, что-то бормочет про себя, а понять невозможно.
                - Наташа! Наташа! Проснись и подойди к Алёшке. Что это с ним? -
   Подошла, посмотрела и говорит
                - У него желтуха, жёлчь попала в кровь и окрасила всё тельце. Я в детстве болела этой болезнью и меня вылечил папа. Это очень опасно. Нужен врач. У нас в городе больница давно закрыта, но врач где-то живёт и приходит на дом по вызову, а где живёт, я не знаю. Ты иди на рынок, может кто-то подскажет где он живёт, а я посмотрю за Алёшкой. Я ему положу на головку холодный компресс, ему будет легче -
   Нашла частный дом, но дверь заколочена и никто в доме не живёт. Стучусь к соседям, спрашиваю
              - Вы не знаете куда переехал Анатолий Моисеевич?
    Отвечает: «никуда он не переезжал, он удрал сволочь с фашистами, шпион проклятый». Зашла в аптеку и  спрашиваю: «есть у нас в городе ещё врач кроме Моисеевича». «Нет и не было, а куда делся Анатолий Моисеевич?» «Удрал с немцами». «Вот гад какой, а прикидывался патриотом Родины». «А вы не знаете чем лечить желтуху?». «Нет, конечно. Это редкое заболевание».  «Продайте мне порошки от высокой температуры». Купила и бегом домой. Как там мой Алёшка?
     Он всё также бредил и весь «горел» от высокой температуры, губы потрескались. Я смачивала их влажной тряпочкой и всё время меняла холодные компрессы на голове. Наташа обегала все дома на хуторе, но ни у кого не было градусника, чтобы померить температуру.
    Что делать? Что делать? Как ему помочь? От волнения я металась по комнате, ходила туда-сюда, туда-сюда. Слышу окрик
          - Сядь! И успокаивайся! Своими волнениями ты ему не поможешь. Надо ждать. Организм сам себе поможет и он переборет эту болезнь Как только он придёт в себя дай ему порошок от жара, ему легче станет -
   Села . И про себя стала молиться. Николай Угодник! Помоги! Не забирай его к себе, я тебя умоляю! Я без него не смогу жить, я же обещала мужу, что при любых обстоятельствах сохраню ему жизнь, а теперь он уходит, его жизнь висит на волоске. Хочешь, забери мою жизнь, но его сохрани! ...Господи! Что я «мелю», а как же они будут жить без меня. Они же все погибнут. Прости меня за эти грешные слова, но сохрани жизнь моего и твоего ангелочка, моего мученика Алёшку!
   А Олечка стоит около меня, а в её глазах страх, беспокойство и огромная любовь к Алёшке и ко мне. Детские глаза никогда не лукавят. В них как в зеркале отражены все их чувства и переживания. И она понимает меня без слов.
   Вторые сутки сижу около Алёшки и никаких изменений. Наташа говорите
           - Иди приляг, вздремни или поспи немного, а я подежурю за тебя -
           - Нет. Спасибо. Я должно быть около него. Я знаю, что он чувствует меня даже без сознания и моё присутствие позволяют ему легче бороться с болезнью 
           - Может ты и права. Но ведь ты не выдержишь и сама заболеешь -
           - Ради Алёшки я  всё выдержу -
    Только на третьи сутки он открыл глаза
              - Мамочка! - еле прошептал — Я тебя сильно, при сильно люблю, но мне плохо -
       - Сыночек! Я тебя люблю и ты скоро здоровеньким, обязательно  будешь, научишься бегать, твоя ножка тоже выздоровеет. И мы поедем домой в Воронеж. Там тебя ждёт твоя кроватка, игрушки, около тебя всегда будет Олечка. Я тебе сейчас дам лекарство и ты выпей. Ладно?
    Только через неделю у Алёшке больше не поднималась температура. Кожа побледнела и осталась жёлтого цвета, только радужки глаз отражали оранжевый цвет. Но он был настолько слабый, что сам не мог встать пописать на ведро. Я его держала с двух сторон.
 А беженцы начали уходит домой. Осталась только одна семья Рая с девочкой 10 лет. Она приболела гриппом и они задержались. А идти мне одной с двумя детьми да так далеко, было боязно. Я попросила Раю подождать ещё хотя бы пару дней и мы пойдём вместе. Она согласилась.
    И вот мы собрались уходить. Наташа нам приготовила продуктов на два дня, дала тёплое одеяло для Алёшки, перекрестила нас иконкой и мы распрощались. Адрес её я взяла и обещала написать письмо, как только доберёмся до Воронежа. Вышли рано утром 4 февраля 1943 года.